Боевое применение

                Из раздела "СВАУЛ, Топчиха, 808 УАП".

Миг-15 бис.Машина моей группы. На ней я летал по разделу КУЛП "Боевое применение" и сдавал госэкзамены.

     Раздела с таким названием не было ни на Як-18, ни на Як-11. Действительно, что может быть боевым на учебной машине и моторном истребителе, созданном для плавного перехода к большим скоростям и перегрузкам? Правда, на переходном «яке» в разделе «Полёты строем», помимо полётов в сомкнутом строю, были и полёты с отработкой «боевых порядков». Это – разомкнутый  строй «фронт» или «пеленг», применяемым парой в боевых условиях. Самым сложным в «порядках» было перестроение, когда, вводя в вираж, ведомый терял на мгновения ведущего  и доворачивал не по ведущему, а по собственным ощущениям. Почему-то эти полёты на «яках» называли воздушным боем. Впрочем, инструктора иногда и «шалили» – устраивали курсантам воздушные бои, учили «заходить в хвост».

     В раздел «Боевое применение» входят полёты в сомкнутом и разомкнутом строю, стрельбы по воздушной и наземной целям.   Перед самостоятельными полётами на эти упражнения предусмотрен вывозной полёт на спарке.

     Провозной полёт строем даётся очень легко. Я лечу на «спарке» с инструктором, ведущий на МиГе –  командир звена. Соблюдать место в сомкнутом строю проще,  чем на моторных машинах. Помогают воздушные тормоза. Держу газ чуть больше требуемого, а попытки машины вылезти вперёд сдерживаю  тормозами. Эти два лопуха по бокам фюзеляжа, размещённые у киля, очень эффективны в гашении ускорения и избавляют от ежесекундного дёрганья РУДа. РУД – это рычаг управления двигателем; на моторных машинах он называется «сектором газа».
     После вывозного часовой перерыв и самостоятельный вылет. Если ничего не помешает.

     После проигрыша на земле предстоящего полёта залезаю в боевой МиГ.  Выруливаем парой на взлётную. Ведущий, командир звена, машет рукой: «подрули вперёд». Понимаю: усилился боковой ветер, и пыль от его машины несёт в мою сторону. Чуть отстав на взлете, я могу попасть в шлейф.
     Встаём почти в одну линию: он, прижимается к левой бровке, я – к правой. Так взлетать парой мне ещё не приходилось, обычно на взлёте ведущий находится слева впереди, в поле моего зрения. Главное выдержать прямую на разбеге. На МиГе это просто – капот не закрывает передний обзор, как на машинах с хвостовым колесом.

     После отрыва командир всё-таки оказывается чуть впереди, наверное, обороты выводил энергичней. В наборе высоты я вцепляюсь в него мёртвой хваткой и держусь в одной позиции весь полёт. Круг правый, первый разворот – в мою сторону. Выполняем по кивку его головы. Всё моё внимание приковано к его машине, на указатели скорости и высоты не гляжу. Режим полёта – его прерогатива, моя – не допускать отклонений в дистанции и расстоянии между крыльями. И держаться на метр ниже ведущего.

     Уходим в зону, начинаем пилотаж. Вначале мелкие виражи в горизонтальном полёте, затем – то же на пикировании и кабрировании, и более крутые виражи.
     Я с восторгом замечаю, что крен на виражах всё больше и больше. Взгляд мой прикован к ведущему, но линия горизонта – вот она, перед глазами. И перегрузка на вираже ощутима. 
     Затем делаем разворот на снижении с переходом в пикирование. И тут только  я понимаю, что выполняем имитацию штурмовки наземной цели. В сомкнутом строю! И с выходом в набор высоты и поворотом на 180 градусов, то есть почти боевым разворотом. И снова разворот с пикированием на цель.

     Полёт сам по себе даёт необыкновенную радость. Но такой полёт!  Ощущаешь себя способным совершить любое. Теряешь представление о действительности. И поведи ведущий,  зайдя в круг, пару на посадку, я бы ни сколько не сомневался, что садиться будем парой. Хотя посадка парой в учебной программе не предусмотрена. Парой садятся только наши инструктора и то после дополнительного обучения.
     При пролёте над стартом последовала команда «роспуск» и я крутым виражём отвалил прямо к третьему развороту. Ведущий – ко второму.

     Командир  приземлился, когда я ещё заканчивал пробег, что дало повод  РП бросить мне по рации:  «Освобождай полосу!»
 «Разрешите получить замечания,» – вытянулся я перед комзвена на заправке.
 «Хорошо, цепко держишься, – отмахнулся он и хитро взглянув, добавил: – понял, как долбят цели?»
     Я это не только понял, но и прочувствовал практически. И был безмерно рад подаренному полёту. Следующие два полёта парой ведущим был Овчинников. И в каждом очередном полёте тоже усложнял элементы.

     Что же касается командира звена, то это был  очень примечательный человек. Он окончил школу пилотов штурмовой авиации в 44-м году. Провёл на фронте восемь месяцев и сделал столько боевых вылетов, что подлежал представлению к званию Героя.  Героя почему-то не дали, но его планке с орденскими ленточками мог позавидовать любой лётчик училища. В начале пятидесятых  переучился на реактивные МиГи, оказался в нашем училище. Почему он до сих пор только командир звена и капитан – тоже загадка. Уже позже мы узнали, что после Победы он попал под сокращение и призван снова только с началом войны в Корее. Но попал не в строевую часть, а инструктором в училище штурмовой авиации, которую в эти же годы начали сокращать, а Илы резать на металлолом. Училищ штурмовой авиации в ВВС СА не стало. Тогда он и попал в СВАУЛ.

     Вечером, на ПП обсуждались сегодняшние полёты и разыгрывались завтрашние. Овчинников объяснил, почему групповое пилотирование вошло в раздел «боевое применение». Опыт войны в Корее показал: одновремённый удар по крупной цели парой истребителей эффективней поочерёдных атак. Но атаковать в сомкнутом строю могут только хорошо владеющие групповым пилотажем. Так ли всё безоговорочно?

     Споры о правомерности такого типа групповых атак долго не прекращаются в курсантской среде. Всё же нам кажется, что атаки в сомкнутом строю не получат широкого распространения. Многие инструктора тоже такого мнения.  Какая прицельная стрельба, если ведомый не имеет возможности видеть цель в сетке прицела? Стрелять так можно только НУРСами по площадным целям. А по одиночным целям этим методом можно выпускать только УРСы с самонаводящимися боеголовками. О пушечной стрельбе речи вообще не может быть. Там поправки на дальность и упреждение вносятся в прицел обрамлением цели сеткой и удержанием центральной марки на цели в течение двух – трёх секунд.  Как это сделает ведомый в сомкнутом строю?
     Получалось, что этот метод атак не может найти широкого применения и доступен только узкому кругу лётчиков пилотажных групп, элите из элит.

     Очередной вывозной на «спарке». На этот раз отрабатываем «боевые порядки» и «воздушный бой». Взлёт парой, расходимся уже в зоне. Разворотами перестраиваемся из «пеленга» во «фронт», ведомый то справа, то слева от ведущего.
     Такой полёт не столь напряжён как в сомкнутом строю, есть возможность посмотреть и на приборы, и покрутить головой для оценки воздушной обстановки. Посмотреть, не подкрадывается ли со стороны «противник».

     Обязанности за контролем воздушного пространства распределены: передняя полусфера – за ведущим, осмотр задней – удел ведомого. У лётчиков бытует такая фраза:  «голова истребителя должна вращаться на 360 градусов, причём горизонтально и вертикально». 
     Я периодически кручу головой. Не столько по привычке, сколько из-за боязни получить нагоняй от инструктора. Овчинников требовал осматриваться чуть ли не с первого полёта на УТИ. Хотел привить нам автоматизм осмотра пространства. В самостоятельных полётах мы, конечно, про это забывали, увлекались пилотажем. И только, входя в круг из зоны, осматривались основательно, чтобы не врезаться в кого-то. Или заметить, что на нас кто-то пытается свалиться.

     Переходим к атакам. Отваливаю чуть подальше; ведущий в километре впереди и сбоку.
     Энергично довернув, перекладываю крен в обратную сторону, пытаясь наложить марку оптического дальномера на силуэт самолёта. Надо её удержать на цели несколько секунд, пока её растущий силуэт не впишется в ромбики дальномера.  Это требует ювелирного управления рулями.
     Секундное нажатие на скобу гашетки – вместо пушек задействована кинокамера – и, увеличив крен, пытаюсь выйти из атаки.
     И тут же отрываюсь от сиденья – так резко инструктор даёт ручку от себя, убирая одновременно и крен. Мы проскакиваем под ведущим. По СПУ слышу чуть ли не проклятия. Но без мата: Овчинников редко к нему прибегал в отличие от прежних моих инструкторов, любивших крепкие выражения.  Справедливости ради следует заметить, что и они употребляли «словечки» без злобы, не уничижая. Понимаю: я совершил самое страшное – закрыл на сближении цель своим самолётом.

     Как я так оплошал? Десятки раз прорабатывал на земле выполнение атаки и выход из неё. А тут дал маху, увлёкся и всё забыл. Знал же, что в учебных боях цель всегда должна быть в поле зрения, как бы ни атаковал её: сбоку, сверху или снизу.
     Машина на манёвре имеет «просадку» и, выходя из атаки не видя цели, всегда рискуешь в неё «шлёпнуться». Летуны – циники утверждают, что две трети таранов были совершены из-за ошибки истребителя при атаке. А со смертельным исходом – все. Столкнулся – посчитали тараном.
     «Выгнал бы тебя из кабины, – прорычал инструктор, – да до земли далеко!»
Я был в смятении. Даже наушники шлемофона покраснели от стыда.

     Выполнили ещё несколько атак. Я более не давал инструктору повода вмешиваться в управление. Возможно, моя ошибка и не была столь опасна: вывел бы из атаки крутым виражём в ту же сторону, откуда атаковал. Но…, серьёзные происшествия подготавливаются накоплением мелких нарушений. Это понимают все лётчики. Мы, курсанты, по сути уже тоже лётчики. До сдачи экзаменов осталось   выполнить два – три упражнения – менее двух десятков полётов. Да и летают курсанты уже уверенно, без каких либо сбоев.

     Самостоятельных полётов на атаки всего три.  Их качество оценивается и ведущим, и по отснятым кинокамерой  кадрам. На кадрах – цель в окружении ромбиков дальномера  и наложенной на неё центральной маркой. По количеству кадров, в которых марка находилась на цели, определяется  продолжительность и точность стрельбы.
 
     Последнее упражнение – стрельба по наземной цели. Не упрощённая.  Без условностей и натяжек. Из штатной пушки, боевыми снарядами. Цель – силуэт бомбардировщика Б-52 на земле. Т.е., штурмовка авиации противника на аэродроме.
     Единственная несущественная условность – в вывозном полёте на УТИ  «стреляли» из кинопулемёта. Спарки оснащались и пулемётом – для обучения стрельбе, но на училищных машинах пулемёты были сняты. Для обучения достаточно было и кинокамеры.

     МиГ-15бис оснащён пушечным вооружением лучше всех истребителей мира. Две пушки НР-23 с патронами 23-го калибра, 37-ми калиберная пушка Н-37, общий  боезапас – по 80 патронов на малые пушки и 40 – на большую.
     Для нашего упражнения заряжалась только одна НР-23; 20 снарядов, на две – три коротких очереди. Оценки за стрельбу выставлялись за количество попаданий в силуэт бомбардировщика. На «отлично» нужно было положить в цель шесть снарядов из двадцати.

     Мы хорошо изучили и теорию стрельбы, и конструкцию оружия. Знали, что точно в цель, при соблюдении всех условий стрельбы, попадают только первые снаряды из очереди, дальше идёт разброс. Разброс идёт по причине вибрации лафета и машины при стрельбе и из-за изменения расстояния до цели.
     Кнопки управления стрельбой находятся на ручке управления; кнопка большой пушки расположена сверху и прикрыта скобой, чтобы нажать кнопку скобу откидываешь вперёд. Кнопка малых пушек находится в пазу, и нажать её можно лишь откинутой вперёд скобой верхней кнопки.
     Удобная конструкция: откинув скобу, большим пальцем давишь на кнопку большой пушки, а указательным через скобу на кнопку малых. Можно дать очередь из большой пушки, можно из двух малых, а можно и из всех одновременно.

     Мы понимаем, чем короче будет очередь, тем больше шансов на точность попаданий. На необходимость коротких очередей настаивал инструктор. Мы ему верим.
     Но как сделать, чтобы нажатие на скобу занимало долю секунды? Значит надо не жать, а только щёлкать пальцем по скобе, что обеспечит очень кратковременное замыкание электросети. Не продолжительней одной – двух десятых секунды.
     Надо попробовать!  Залезаю в кабину, тренируюсь в нажатии кнопки. Советуюсь с сержантами – оружейниками. Решено: стрелять буду только так – скользящим щелчком по скобе. По два – три снарядика. Правда, увеличится и количество заходов на цель. Предусмотрено же их не более 3-х – 4-х. За этим следит РП на полигоне.

     Полигон расположен в 10 минутах лёта, в глухом месте в излучине реки Калманка. На период стрельб туда выезжает РП для руководства стрельбой, и солдаты БАТО для подсчёта попаданий и обеспечения оцепления.
     Для работающих на мишенях, вблизи устроен прочный блиндаж, руководитель сидит в обычном «скворечнике» – стеклянной будке на колёсном шасси, как и РП на аэродроме. 
     Контуры самолётов выложены из камней, окрашенных извёсткой, площадь между ними заполнена белым песком. Каждая цель имеет свой, хорошо видимый с воздуха номер. Но уже выпала первая пороша, поляна полигона белая, а очищенные от снега цели и их номера – тёмные.

     Подхожу к полигону, переключаю РСИ-У-3 на его канал, запрашиваю разрешение на боевой заход. Первый заход без стрельбы, по нему РП оценивает  правильность захода на цель и своевременность выхода из пикирования. Может и прогнать с полигона, не разрешив включить электропитание пушки.
     РП не находит отклонений и, когда я нахожусь на траверсе его КП, разрешает включить  пушку. Скобу, во избежание случайного нажатия, откидываю после разворота на цель.

     Боевой заход. Разворот на цель с одновременным вводом в пикирование, скоба откинута, марка дальномера наложена на цель. Ромбики  заранее сведены на дистанцию стрельбы – 800 метров.
     Цель в сетке прицела растёт и когда крылья Б-52 касаются ромбиков, скользящим движением пальца щёлкаю по скобе. Ощущаю, что пушка дала не более двух выстрелов и встала на электрошептало. Вперёд уносятся огненные шары, впечатление такое, что они перелетят «Боинг». Но о том, что оба моих снаряда должны лечь в цель, я не думаю. Тем более, и не слежу за их траекторией. Это чревато: земля рядом и рвётся навстречу.
     Энергичный вывод из пикирования и уход боевым разворотом в точку начала нового захода.
«Полегче, полегче, 245-й!, – слышу в наушниках, – здесь тебе не зона, строй коробочку как по кругу!»
     Не одобрил он мою прыть, придётся делать четыре разворота в следующем заходе. А зачем? Высота-то тысячу метров, вполне приемлема для пилотажа с перегрузками. Правда, на выводе из пикирования до земли остаётся метров двести. А если ниже 150-ти, то это уже ЧП. Выгонит с полигона, не дав отстреляться.
 
     Снова заход и снова щелчок по скобе вместо нажатия. Вздрагивание машины и снова выхожу из пикирования боевым разворотом, снова забываюсь. Но РП молчит. Видимо, все остальные элементы атаки я выполняю правильно: точно, без доворотов захожу на цель, вовремя выхожу из пикирования. Да и по телефону ему уже доложили: мои снаряды ложатся точно. Наблюдателю из блиндажа это хорошо видно.
     После седьмой атаки, запрашиваю:
«Я 245, зелёный горит, атаку».
«Последний заход» – разрешает РП.
Но и после этой атаки у меня горит «зелёная». Докладываю:
«Боезапас не израсходован. Прошу ещё заход».
     Глупец, знал, что последний заход. Надо было не щёлкать, а жать на гашетку!
«Домой! – приказывает РП, – ты и так мне всю мишень разворотил. Выключай. Доложишь, что везёшь гостинец».
     Жаль, не дострелял боезапас. Как от души оторвал! А сколько там осталось?

     Подлетаю к аэродрому, запрашиваю вход в круг, докладываю о состоянии оружия. Комэска разрешает посадку, но предупреждает, что б освободил полосу и выключал движок, на заправку не рулил.
     Понятно, хотя пушка и обесточена, затвор висит на шептало  и может сорваться от тряски. А перед ним патрон с боевым снарядом. Стрельнёт, и неизвестно что окажется перед  директрисой. Может заправщик, а может и КП.

     Мягко «притираю» колёса к грунту и после пробега ухожу с полосы. РП требует, чтобы отвернул в сторону, направил ось машины в свободную зону. Подъехали оружейники, опустили лафет и извлекли два неиспользованных патрона.
 
     С полигона сообщили: я поразил цель двенадцатью снарядами. Некий рекорд училища. На предварительной подготовке я рассказал ребятам своей группы, как делать сверхкороткие очереди. Потренировались в кабине. И после этого все выполняли упражнение только на «отлично». Но почуяв очередного снайпера, РП полигона не разрешал делать больше пяти заходов. В последнем выпускали остаток боезапаса. Но «щёлкать» пальцем по скобе получалось не у всех. Лёха ворчал: «не у всех пальцы музыкальные».
     Овчинников ходит довольный: это он воспитал группу отличных стрелков по наземной цели.
 
     Боевое применение  включает три упражнения. Но это «изюминка» в обучении курсанта, в подготовке истребителя. До этого раздела нас просто учили летать на боевой машине, пилотировать её.   Этот же раздел учил использовать истребитель как оружие, поражающее противника. В воздухе и на земле, маневром и огнём.
     Этого, конечно же, мало, чтобы считаться настоящими лётчиками-истребителями. Совершенствоваться будем в боевых частях. Но сознание, что я умею поражать цель, пусть даже в очень простых условиях, возвышало в собственных глазах. Появилась уверенность, что смогу это делать и в условиях, когда за тобой охотятся зенитки и истребители противника.
                Декабрь 1956г.