Прикосновение к ядерному щиту Родины

Волею судьбы в 1977 году я оказался в среде одного из крупнейших предприятий Минсредмаша, в то время почти самого засекреченного могущественного ведомства СССР. Узнать, тем не менее, все секреты добычи и обогащения урана и в дальнейшем плутония за все пребывание на пустынной мангышлакской земле так и не удалось. С большим удивлением узнал я, спустя почти 17 лет, что наш "родной" реактор БН-350, который, как мы считали, кормит нас энергией и поит опресненной водой из Каспия, служит на самом деле для добычи оружейного плутония, а нашей кормилицей-поилицей является совсем уж непритязательная ТЭЦ, питающаяся от туркменского газа. Живя в то время и впитывая "воленс-неволенс", как писал когда-то классик, реалии существовавшей тогда жизни, читай – идеологии, приходилось полагаться на мудрость тогдашних руководителей, восхваляемых в средствах массовой информации, которые назывались тогда скромно газетами и журналами. Очередные Генсеки произносили прописные истины, и нужно было верить во все, ими сказанное, хуже того, принимать на веру россказни трактователей их косноязычных тирад. Больше всего умиляли пассажи разного рода журналистов о том, что-де никаких урановых рудников тут нет, а все строительство города на пустом месте связано с добычей нефти. Слов нет, нефтью полуостров Мангышлак не был обижен, и нефтяники здесь обосновались прочно и надолго, но все же основным интересом державы, мечтавшей "догнать и перегнать" был Уран.

Как обычно бывает, обмануть отдельных людей легко, также, наверное, нетрудно обмануть предполагаемых соперников по глобальной политической игре, которых у нас традиционно называли "вероятными противниками", но полностью скрыть огромного масштаба строительство карьеров, в которых предполагалось открытым способом добывать самое что ни на есть стратегическое сырье, - это было задачей сродни запуску спутника или отправке человека в космос.

Интересно то, что работы по созданию ядерного оружия, во многом унаследованные из Германии, шли полным ходом в США, несмотря на послевоенную эйфорию всеобщего мира. Единственным соперником мог быть только СССР, сконцентрировавший огромные ресурсы под общим руководством, как теперь говорят, тоталитарного режима и, имея, в том числе, мощную интеллектуальную и технологическую подпитку из привезенных из поверженной Германии заводов и специалистов и мог, как страна, распорядиться этими всеми ресурсами для получения статуса Великой державы. Впрочем, за этот статус было положено, по разным оценкам, от 20 до 30 миллионов живых человеческих душ. Здесь нужно отметить, что когда немецкие инженеры пытались объяснить "победителям" принципы, научные идеи и прочие секреты технологий своей "продвинутой" техники, многие из них жаловались на слишком большую разницу в понимании русскими и немцами основ построения этих самых технологий, поскольку наши страны находились на разных уровнях развития науки и культуры.

О средмаше тогда толком никто не знал, а кто знал, тот не говорил под страхом нарушения подписки и неизбежного отлучения от созданных в министерстве льгот. Отголосками существовавших в средмаше порядков было великолепное снабжение города Лермонтова, (где находились одни из первых шахт по добыче урана), известное нам по нередким поездкам к родственникам. И хлеб там был особенный, и одежды-обуви полно, и богатый ассортимент продовольствия, а уж если нужны были дефицитные или редкие лекарства – аптекам Лермонтова не было равных. Жилье там получали довольно быстро, моя тетя по материнской линии, выйдя замуж, уехала с мужем в Лермонтов, где они завербовались в Рудоуправление. Живя поначалу в бараке, уже через год-полтора они переехали в отдельную квартиру, что для нашей курортной местности было неслыханно.

Мое близкое знакомство со средмашем произошло в сентябре 1977 года, когда мы с женой по протекции хороших знакомых переехали в молодой тогда город Шевченко на Мангышлакском полуострове и поступили на работу в Прикаспийский горно-металлургический комбинат (ПГМК). Это был монстр союзного значения, вобравший в себя как производственно технологическую, так и строительную, вспомогательную и социальную инфраструктуру. Директор комбината был, образно говоря, "хозяином города". Сам город был построен на абсолютно голом месте, в безводной пустыне, на восточном берегу Каспия. Поначалу люди жили в землянках, а воду возили из Баку танкерами. После возведения железной дороги началось интенсивное строительство комбината и города. Поначалу предполагалось построить вахтовый поселок по типу создаваемых в нефтяных районах Тюмени. Однако, министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский, который даже к Брежневу заходил без доклада, настоял на строительстве города с использованием опресненной морской воды.

Выбрали место на возвышенном берегу Каспия, наиболее выгодное с точки зрения розы ветров, чтобы пыль из пустыни в наименьшей степени наносила вред; проект заказали Ленинградским архитекторам, предусмотрели защиту от палящего солнца и резких ветров, и уже через два года были застроены три первых микрорайона города Шевченко, названного так по традиции присваивать имена поэтов и писателей вновь возводимым "закрытым" городам могущественного министерства. Таким же образом были названы города Лермонтов и Навои.

Все в новом городе строилось по-новому. Планировка предусматривала разделение его на компактные, по 40-50 многоэтажных домов, микрорайоны, в каждом из которых были и торговые центры, и садики, и школы, и учреждения культуры.

Местом работы мне определили Кустовой вычислительный центр (КВЦ), а жену устроили в детский сад музыкальным работником. Итак, наша молодая семья начала жизнь в молодом амбициозном городе, который в Казахстане уступал по архитектуре и удобству жизни только столичной Алма-Ате. Недаром Шевченко получил премию Патрика Амберкромби, награду, которую Международный союз архитекторов присуждает за гуманизацию окружающей среды.

КВЦ и детсад находились в черте города, и мы все наше время проживания в Шевченко не выезжали или почти не выезжали в так называемую "промзону", где располагались гиганты добычи и переработки урана, а также сопутствующие химические, машиностроительные и вспомогательные производства, среди которых были и завод по производству опресненной воды, и управление строительства. Были и свои автобазы, и ведомственное жилищное управление, медсанчасть, отдел рабочего снабжения (ОРС), на складах которого чего только не было. Были и базы мат-тех-снаба, и домостроительный комбинат, и даже такое экзотическое заведение как лаборатория охраны окружающей среды. Конечно, никто всерьез тогда эту среду не охранял, да и что там было охранять – безлюдную безжизненную пустыню?

И вот однажды я попал на карьер, где открытым способом добывалась урановая руда. Рудоносный слой залегал на глубине около 100 метров, и был в толщине метр-полтора. Чтобы добраться до этого тоненького слоя, нужно было снять 100 метров породы, т.е. произвести "вскрышу", как говорят горняки. Это делалось уступами по 10 метров, которые вырабатывались невиданными огромными роторными экскаваторами немецкого производства. Далее порода транспортерами доставлялась в отвалы, и уже другие экскаваторы, ковшевые, грузили грунт в непрерывно подъезжавшие БелАЗы, в каждый из которых помещалось 40 тонн. Работа велась круглосуточно, в три смены и при всем обилии техники и многочисленности персонала за год в одном карьере удавалось пройти по фронту около трехсот метров. Таким образом, за тридцать лет было пройдено девять километров. Всего карьеров было три, так что в сумме это составило 27 километров выработки в виде трех огромных воронок глубиной более ста метров. В Западном Казахстане существует, как продолжение прикаспийской низменности, впадина Карагие, глубиной -132 м ниже уровня моря, которая является самой глубокой в Евразии. Так вот, карьеры ПГМК могли вполне конкурировать с этой впадиной. С той разницей, что Карагие создавалась природой на протяжении сотен тысяч, а то и миллионов лет, а урановые карьеры были вырыты немногим более чем за тридцать лет. Таковы были масштабы средмашевской деятельности. Карьеры хорошо видны со спутника и в Google приводятся почти в максимальном разрешении. Видимо, американцы уделяли этому району большое внимание.

Для выделения полезного элемента из рудоносного слоя применялся карусельный метод. Это когда руда, путем раскисления и расщелачивания превращенная в пульпу, на больших центрифугах подвергается сепарации на составные элементы по удельной массе. Поскольку уран имеет удельную массу 19,05 г/см3, он выделялся как самый тяжелый и далее этот концентрат поступал на следующие стадии обогащения, в Челябинск-40. Раскисление проводилось серной кислотой, для чего был построен сернокислотный завод, а для утилизации азотной кислоты, используемой в процессе расщелачивания, был построен азотно-туковый завод, где выпускались удобрения: нитрофос и аммофос. Такое вот соединение производства военной и мирной продукции. В отвалах было много дикальцийфосфата, который впоследствии использовали как сырье для производства зубной пасты, для чего также был простроен завод. Вершиной тонких химических технологий была организация производства скандия, редкоземельного элемента, используемого как легирующая добавка в сплавах для космической техники. Здесь следовало бы сказать, что цена за 1 грамм скандия составляла $1550. Вообще, многие применявшиеся в производстве технологии были на самом острие научно-технического прогресса. Достаточно сказать о методах закалки рабочих поверхностей режущего инструмента с помощью напыления двуокиси титана. В быту этот метод использовался для напыления зубных протезов, приобретавших необыкновенную прочность и износостойкость и имевших при этом цвет, очень похожий на золото.

С распадом Союза все пришло в упадок. Сегодня уже известно, что это был целенаправленный развал, инициированный стратегами из-за океана и выполненный их кремлевскими прислужниками. Ну а Казахстану, как преемнику всех союзных предприятий, оказавшихся на его территории, эти промышленные монстры оказались не по зубам. К тому же был велик соблазн распродать ликвидное оборудование и присвоить деньги; часто такая продажа напоминала торговлю с дикарями, когда золото выменивалось за бусы и стекляшки.

Приехавшие со всех концов Союза специалисты и рабочие, построившие и запустившие в работу промышленный гигант на Мангышлаке в невероятно сложных условиях и затем работавшие на производстве и выпускавшие уран и другую стратегическую продукцию, после распада СССР разъехались кто куда, усугубив и без того сложные проблемы бывшего флагмана средмаша.

Проработав в ПГМК и прожив почти 18 лет на пустынной земле Мангышлака, я считаю себя в какой-то степени причастным к созданию и поддержанию в надлежащем состоянии ядерного щита Родины.