Мое студенчество. Первый семестр

Мое студенчество, как самостоятельная жизнь, много раз приходившая мне в мечтах и часто употребляемая в разговорах с дворовыми друзьями, состоялось в сентябре 1970 года, когда я, проехав почти тысячу километров на поезде, оказался в большом, полузнакомом мне городе. Стоял теплый солнечный сентябрь, хотя уже в воздухе витал холодок предстоящих зимних заморозков, это такое волшебное время осени, которое до этого я мог переживать у нас в Пятигорске только в начале ноября, да и то в редкие годы, когда воздух прозрачно чист, и солнце еще припекает почти по летнему. Начав студенческую жизнь постояльцем съемной квартиры, я так и до конца учебы не стал жителем общежития, о чем подспудно мечтал все те годы. Но это уж потом, а пока...

Тихим солнечным утром я отправился на учебу, не имея ни малейшего понятия о том, что меня ждет за дверью-вертушкой в строгом и внушающем уважение сером здании под именем "Харьковский Институт радиоэлектроники", на проспекте Ленина, 14.

Первое беглое знакомство с группой произошло в актовом зале, где нас всех, новеньких студиозов, поприветствовал проректор по учебной части, и затем откуда-то взявшиеся старосты начали вызывать своих студентов, собирая в отдельные группы. Так я оказался членом студенческой группы КР-70-3, что означало конструирование радиоаппаратуры, 70-го года поступления, группа 3. Оказалось, что в этот день у нас занятий не будет, а вечером назначено факельное шествие на площади Дзержинского, знаменитой тем, что она является самой большой городской площадью в Европе. Еще один интересный момент связан с тем, что на этой площади, устланной булыжником, имеется весьма примечательная деталь, а именно, камень с выцарапанной надписью "ХИРЭ", это аббревиатура нашего института. Но тогда мы об этом ничего не знали, да и надпись могла появиться гораздо позднее. Еще одним подарком судьбы была раздача значков с эмблемой института, выполненных в виде вогнутого зеркальца, наподобие тех, что употребляются стоматологами, с рисунком тарелки радиолокатора и надписью "ХИРЭ", что привело всех в восторг ввиду необычности значка, как символа принадлежности к избранному обществу студентов.

До шествия был еще целый день, и мы, сгрудившись вокруг вновь назначенного старосты, стали продумывать, как нам провести это время. Тут же выявился неформальный лидер, высокий и плотный парень Володя Ч., называвший себя на немецкий манер "Вилли". Он опросил всех на предмет того, как кого называли в школе, чтобы сразу перейти к близкому знакомству, а потом предложил пойти в зоопарк, как в ближайшее к институту место развлечений. Мы нестройной группой отправились в зоопарк, попутно пытаясь завести беседы с рядом идущими, выясняя, откуда они приехали и что из себя представляют. Оказалось, что почти все были с Украины, многие из Харькова, а наш Северный Кавказ был представлен только мною. Позднее я узнал еще одного пятигорчанина, Костю Т., но это было уже в середине года, не раньше.

Факельное шествие меня поразило, я впервые увидел столько много молодежи, маршировавшей колоннами, от каждого института, а всего, как потом я узнал, в Харькове было около 100 тысяч студентов, целый город! Вся площадь, казалось, движется и вибрирует в такт всполохам огней факелов, и было очень трогательно и волнующе ощущать себя частичкой этого великого факельного шествия. А еще я, как и все наши первокурсники, гордо нацепил институтский значок, что прибавляло немалую долю тщеславия.

Учебные будни начались уже второго сентября, когда нас, нестройную и разномастно одетую группу, построили на урок физкультуры. Это было нашим первым занятием в качестве студентов. Конечно, никакой физкультуры, как урока, у нас не было, преподаватель лишь выстроил нас в линейку и объявил, что нам необходимо являться на занятия в форме, а не такой безликой и бесформенной массой. На том мы и расстались, проведя положенные полтора часа до следующей пары по своему усмотрению.

Новым, по сравнению со школой, было деление учебного времени не на уроки, а на пары, 2 по 45 минут, между которыми были перерывы в 15-20 минут, а после второй пары вообще полчаса, это чтобы мы, по замыслу учебной части, могли сходить в столовую на завтрак (обед). Первая пара начиналась в 7.45, это было весьма рано по нашим меркам, а последняя, если их было четыре, оканчивалась в полтретьего, так что почти весь день нужно было пребывать в институте. Новым было и отсутствие ежедневного контроля в виде домашних заданий и перекличек, что сыграло со многими первокурсниками злую шутку, когда они, да и я тоже, решили, что раз никто ничего не спрашивает в течение недели, то можно и ничего не учить и не повторять, разве что готовиться к семинарам, но это совсем не то, что отвечать у доски в школе. Тут можно было легко заработать плюсики просто поддакивая выступающему, а за три плюсика ставили "отлично", так чего ж еще надо!

Наступило третье сентября, волшебный день выдачи документов, а именно, студенческих билетов и зачетных книжек. Несколько удивило и озадачило, что на обложках было написано "Студэнтьский квиток" и "Залiкова книжка", по-украински, казалось, что эти документы какие-то не настоящие, но потом стало привычным. Привычным постепенно стало и употребление украинских слов в обиходе, и надписи на магазинах и вывески на украинском, и радио "Говорыть Кыйив", або "Харкiв", и местный диалект с его "шоканием": "Та шо ты кажэшь!" и все в таком духе. Мои сожители-украинцы на Сухумской 4-А просто падали от смеха на койки, когда я читал вслух Швейка на украинском. Это было что-то. В группе провели перепись населения, мы старательно заполняли анкеты, и выяснилось, что половина группы не знает, что писать в пятой графе (национальность) то ли русский, то ли украинец, настолько эти два понятия были слитны. У многих отцы-матери были русские-украинцы, и никакой разницы они между этими двумя национальностями не видели. Некоторые писались украинцами из каких-то им только ведомых соображений, а вообще считаться нерусским в СССР было даже как-то обидно. Русскими писались даже те, кто ими никогда не был, да и воспитывали нас в том духе, что мы-де "Советский народ", об этом даже была целая лекция в десятом классе, и мы верили, что мы новая историческая общность, тогда и в кошмарном сне не могло присниться все то, что случилось в 90-х.

Итак, мы стали студентами, только вот истинную студенческую закалку в виде поездки в колхоз мы так и не познали: в тот год по всему Югу бушевала холера, и никого никуда за пределы Харькова не посылали.

Бытовая сторона жизни у меня как-то худо-бедно начала обустраиваться. Радость прослушивания магнитофонных записей после занятий была резко и грубо оборвана нашей хозяйкой, которая посчитала, что мой магнитофон отвлекает других жителей-студентов от занятий, и нахально экспроприировала его, разрешив слушать музыку только по выходным. Да и то сказать, что можно было ожидать от старой промозглой учительницы, которая всю жизнь построила на педагогический манер. Жили мы вшестером в двух смежных комнатах, из первокурсников были только двое, я и еще один парень с РТ-факультета. Остальные были постарше, один из парней, развеселый Саня из Киева, всем рассказывал, что он перевелся из Киевского универа в Харьковский из-за засилья в Киеве "западенцев". Кто это такие и чем они знамениты, я узнал намного позже, а пока с благоговением выслушивал байки и рассказы Сани, оказавшегося неплохим балагуром. В первый же вечер своего появления Саня принес бутылку болгарского пятизвездочного коньяка "Плиска" и начал всех им угощать. Я, не имея навыков к крепким напиткам, основательно захмелел, и позже, уже когда все улеглись, выходил подышать во флигель, под шум нескончаемого осеннего дождя.

В середине сентября произошло одно весьма неординарное событие: мама передала мне посылку через своих коллег-девок, отправленных в Харьков на учебу. Я долго и с трудом искал адрес общежития, который мне сообщила мама, а потом всю дорогу обдумывал, что же такое лежит в этом фанерном ящичке. Оказалось, что там яблоки, конфеты и свиное сало. Передавать сало на Украину это сродни тому, что ехать в Тулу со своим самоваром, однако, я был рад этой посылке, как частице родного дома, по которому уже успел за то короткое время основательно соскучиться. Сало  мои сожители приняли на ура, и тут же принялись его пробовать. Хотя чего уж там пробовать, сало оно сало и есть. Надо сказать, что здесь, в Харькове, я впервые попробовал бутерброд со смальцем. Не сказать, что смалец был для меня диковинным продуктом, бабушка часто топила сало на смалец и жарила в большинстве случаев именно на свином жиру. Когда я заболел болезнью Боткина во втором классе, сало, как и свиной жир, мне было противопоказано, а мама свято соблюдала предписания врачей, так что сало ушло из моей жизни надолго. А тут один из моих соседей по комнате, Вася П., брал буханку хлеба, торец намазывал смальцем и потом этим же ножом отрезал себе краюху, объясняя это тем, что не нужно вытирать нож после смальца. Такая "хохлацкая" хитрость. Попробовал и я этот украинский деликатес, ничего, вполне съедобно. Да еще и учитывая вечную студенческую недоедаемость, когда питаешься в столовой, где все, начиная от повара и кончая зав. производством, хотят себе на свой кусок хлеба положить твой кусок масла, как говаривал наш классик сатиры и юмора.

Первый месяц на чужбине был, пожалуй, самым тоскливым из всех пяти лет учебы. Потом уже пришло привыкание, потом вообще гордость за то, что ты студент, потом еще что-то, что щемит душу по сей день, но тогда было тоскливо и скучно, особенно когда начались бесконечные осенние дожди, и часто я умудрялся промочить ноги, переступая бесчисленные лужи на пути на Павловку, частный район Харькова, где благоустройство не успело еще тогда обосноваться, где летом была пыль, а осенью лужи и колдобины. Очень хорошо мое тогдашнее настроение передавалось песенкой "Ботиночки дырявые, от сырости дрожу...". Понемногу я знакомился со своими одногруппниками, из которых Володя Ч. (Вилли) и Саня С. выделялись особо. Есть даже фото, где мы втроем на лекции в аудитории 301-Б. Роднило нас то, что все мы были меломанами, при этом Вилли отлично играл на гитаре, Саня тоже мог петь и подыгрывать себе на семиструнке, а я просто любил музыку и в этом трио мог только подпевать, да еще играть на барабане, в качестве которого могла выступать даже подушка. У Вилли был друг, Володя З., они вместе приехали из Краматорска, так он учился на факультете АСУ, и мы все дружно ему завидовали, потому что в то время, как нас гоняли преподаватели с кафедры инженерной графики, заставляя чертить сложные машиностроительные чертежи, ведь мы назывались конструкторами, Володя З. обходился легкими лабораторками, практикой на Вычислительном центре, а то и просто имел выходные, когда он прямо-таки нагло спал, вместо того, чтобы корпеть над ватманом. В дальнейшем это сыграло ключевую роль при моем переходе на факультет АСУ, вместе с Вилли и Саней, а пока просто вызывало зависть.

Приближались октябрьские праздники, и я твердо решил поехать домой, в Пятигорск, по которому успел основательно соскучиться. В середине октября в Харькове уже начинало по утрам подмерзать, так вот в один из таких морозных дней я поехал на вокзал и купил билет по студенческому, за пол цены, на поезд Москва-Кисловодск, до Пятигорска. Все время до отъезда я рисовал себе в уме моменты встречи с родным городом, родными людьми и конечно, моей любовью. Действительность, однако, оказалась еще лучше моих мечтаний, и две недели моих нечаянных каникул пролетели как один день. Смутно запомнился, да и то больше по фотографиям день, когда мы, полкласса одноклассников и я, ходили в поход вокруг Машука. Потом, также поездом, я уезжал в Харьков, и когда попутчики по купе спросили меня, куда я еду, я с гордостью поведал им, что я студент, и еду в Харьков на учебу.

Во второй половине ноября в Харькове начались нешуточные холода, и я стал жалеть, что легкомысленно отказался от теплых вещей, предложенных мне мамой в мой приезд. Шерстяное одеяло, даже с прибавкой из покрывала, милостиво одолженного мне хозяйкой, грело с каждой ночью все меньше, и к утру я часто "давал дрогаля" под этой немудреной постелью. Особенно трудным было вставать утром, когда печка уже совсем не грела, потому что хозяин, получивший прозвище "Фантомас" за лысую как колено, бритую блестящую голову, экономил уголь, и вода в ведрах во флигеле покрывалась слоем льда. Чтобы умыться, надо было рукой пробить лед и потом плеснуть обжигающе холодной водой в лицо. Это напрочь отбивало сон, но мне, южному человеку, было нелегким испытанием. Еще одним испытанием было посещение туалета, находившегося в огороде возле забора. Там уж не засидишься, не то, что нынешние удобства.

Решение созрело быстро: поехать на 5 декабря домой, совместив празднование Дня Конституции с привозом теплых вещей. Точнее, 5 декабря было только предлогом, а так я уже давно морально был готов к тому, чтобы вновь посетить мой чудный уголок земли под именем Пятигорск. В этот раз я решил лететь самолетом, чтобы сэкономить время, благо что разница в стоимости билетов на поезд и на самолет была совершенно незначительной. Итак, я взял билет на рейс Москва-Минводы через Харьков, с вылетом в 9 часов вечера, и уже в начале одиннадцатого был в Минводах, успев на последнюю электричку до Пятигорска.

Домой я заявился как снег на голову, родители никак не ожидали моего приезда, да еще с требованием о теплых вещах. Но делать нечего, поехали с мамой в город и купили мне в универмаге полупальто с воротником и поясом, да еще я прихватил стеганое теплое одеяло и шапку, купленную мне год назад на толкучке в Минводах. Позднее я узнал, что у родителей был семейный совет с бабушкой и дедушкой, когда папа высказался в том духе, что на меня уходит слишком много денег, и лучше бы мне бросить учебу и ехать домой, чтобы устроиться работать. На это бабушка и дедушка сильно возражали, и бабушка даже дала деньги, чтобы решить эту проблему и чтобы я и дальше учился.

Конечно, я тогда никак не вникал в эти семейный проблемы, никто мне впрямую ничего не говорил, а я и не пытался что-то видеть за пределами своего понимания жизни на тот момент, да дурацкого самомнения о моем студенчестве.

Снова быстро пролетели волшебные дни моего пребывания в Пятигорске, и надо было отправляться в Харьков. В этой поездке был один интересный момент: я приехал домой в шляпе. Эту шляпу я получил "в наследство" от какого-то предыдущего постояльца нашей хозяйки, даже не преднамеренно, просто кто-то из моих соседей заметил, что мне эта шляпа очень к лицу, ну я на радостях ее и напялил на голову. Тогда многое я открывал заново, как будто вся жизнь начинала новый оборот, и то, что было ранее привычным, казалось старомодным; хотелось нового, на что наталкивала и обстановка в новом для меня городе, студенчество, новые знакомые и друзья, все было вновь. Так и шляпа стала новым атрибутом моей одежды, я даже исподволь гордился своим, как мне казалось, вполне интеллигентным видом. И вот в таком виде, почти с корабля на бал, точнее, из аэропорта с самолета, я утром встретил свою девушку, собиравшуюся в школу. Она сразу же заметила мою обновку, но большого эффекта это мое одеяние на нее не произвело, и даже прощаясь у школы, куда я ее проводил, я не пошел дальше, чтобы не увидели ее одноклассники, объяснив это и себе и ей тем, что мне эта обстановка не подходит по интерьеру. Конечно, вид мой тогда был больше комичным, чем интеллигентным, ведь это я сам себе внушил, что я эдакий джентльмен, да и честно говоря, мои попытки выглядеть взрослее и значительнее, чем я был на самом деле, смотрелись, видимо, несерьезно, но я же не мог в этом признаться даже самому себе.

По приезду в Харьков я уже стал задумываться над тем, как и когда мне лучше поехать на Новый год в Пятигорск. Тайная мысль об этом у меня родилась еще в предыдущей поездке. Когда я обсуждал это с моей девушкой, она мне сказала, чтобы я больше обращал внимание на учебу, и не ездил без конца домой. Она, конечно, ничего не знала о том, что говорили мои родители, но как-то своим чутьем угадала верную мысль. Я же был в эйфории, все мне казалось нипочем, и уж обращать внимание на материальную сторону моих поездок я менее всего был склонен.

Ну и конечно, как всегда с приключениями, о которых отдельный рассказ, я заявился 30 декабря домой, будучи, вдобавок ко всему, выкрашенным в темно-медно-рыжий цвет, на что мама только всплеснула руками. Новый год прошел весело и непринужденно. Приехал Игорь Г., мой давний приятель еще со школы. Праздник встречали у Лены М., на Пушкинской, знаменитой тем, что там жили отъявленные братья хулиганы под кличкой "Жирки". На второе января ходили всей компанией в кино, смотрели "Прекрасные времена в Шпессарте", совершенно дурацкий фильм, запомнившийся тем, что там рыцарь, уходя на войну, надел на супругу железные трусы, так называемый "пояс верности", ключи от которого, висевшие на шее у рыцаря, благоверная благополучно выкрала при прощании, и потом была совершенно свободна в своих похождениях. Созвучными были и мотивы записей Артура Брауна, привезенных Игорем из Ленинграда, напеваемые мной при посадке в самолет, и вся обстановка встречи Нового года была как бы волшебной. Когда мой самолет поднялся выше облаков, а это был ночной полет, мне казалось, что мелодии сопровождают мой полет, что ничего лучше этих звуков в мире не существует.

Весь декабрь я продолжал ничего не делать, как и до этого, вместо того, чтобы готовиться к сессии. Привычка к сибаритству уже дала всходы в моей душе, и я относился к предстоящим экзаменам просто легкомысленно, рассуждая так, что мол, все сдают сессию, и я сдам, чего уж тут упираться.

Расплата пришла уже на первом экзамене. Испугавшись вопроса в экзаменационном билете, я попросил второй билет, снизив, тем самым, оценку на один балл, как тогда было принято, но и второй билет оказался не лучше, так что я порядочно свалял дурака, но делать уже было нечего. Ответив на вопросы и получив трояк, вместо возможной четверки, я только потом начал осознавать, что не надо было так поступать, и к следующему экзамену по физике готовился очень основательно. Заготовил кучу шпаргалок, просидел последнюю ночь в чтении конспектов и учебников, даже не лег спать, что и сыграло злую шутку. На экзамене я читал вопросы билета и не мог сообразить, о чем идет речь, голова была как чугунная, ничего не соображавшая, все звуки были как через ватное одеяло, слова почти не угадывались. Я с трудом ответил на вопросы билета, спасло то, что я успел решить задачу, и полученная тройка никак меня не взволновала, мне по большому счету было безразлично. Так бессонница влияет на организм.

В течение сессии мы имели много свободного времени, не обязательно было рано вставать, чтобы успеть на первую пару, в столовую ходили не в институте, а питались в близлежащем заведении, которое часто оказывалось чуть ли не нашей кормилицей. Такой столовкой для нас оказалась столовая института Гипроруда, где бифштексы откровенно отдавали колбасой, да еще была то ли столовая, то ли буфет при солидном здании "Госпром", многократно потом рекламируемым как визитная карточка Харькова. Но чаще мы ходили в кафе-закусочную "автомат", которое мы называли "пулемет", где за относительно недорогую цену можно было вкусно поесть. Такие "праздники желудка" мы устраивали чаще всего после экзаменов.

Один раз мне удалось весьма неплохо подкормиться на дому. Наша хозяйка брала постояльцев из числа заочников, приезжавших на сессию. Это были солидные взрослые дядечки, в большинстве семейные, и их жены снабжали разными вкусностями: салом, домашней колбаской, яичками, тушеным мясом в баллонах. И вот как-то утром, когда я проснулся от вкусного запаха, исходившего от плиты, один из постояльцев пригласил меня к столу. Дважды говорить мне об этом было не нужно, тем более, что поесть на халяву для студента святое дело. Я с аппетитом уписывал яичницу на сале с большими кусками жареной колбаски, пытаясь наесться на весь день.

Но это было редкой удачей, чаще всего приходилось довольствоваться бутербродом со смальцем и чаем, а то и вовсе походом в столовую. Причем, интересно, что во время сессии, когда не нужно было ежедневно являться на занятия, аппетит возрастал, все время хотелось чего-нибудь поесть, и только лень одеваться и идти в столовую спасала, а уж если что-то съестное было доступно на дому, то оно очень быстро заканчивалось.

Однажды в один из морозных январских дней произошло примечательное событие. У Фантомаса был любимый пес по кличке "Дик". Этот Дик пользовался в доме большими привилегиями, он был из породы охотничьих собак, с короткой шерстью и длинными висячими ушами. Часто, оставаясь дома один, Дик забирался в хозяйские комнаты и однажды, воспользовавшись тем, что дверь в спальню оказалась незапертой, разлегся на постели, обсасывая и погрызывая большой аппетитный мосол, чем привел постель в безобразное состояние. Наказания, однако, пес избежал, благодаря протекции Фантомаса, только хозяйка с дочкой пошипели в коридоре в адрес Дика, а на сожителя и кандидата в отчимы рука не поднялась. Дик и к нам частенько наведывался, но угощать его из наших скудных студенческих припасов было нечем, так что мы просто трепали его за уши, гладили, да ласково почесывали.

Как-то, прозанимавшись до кругов в глазах, мы решили немного прогуляться, а тут и Дик подвернулся в попутчики. Хозяева его выставили за дверь, уходя на работу, пес слонялся по двору и с радостью зашел к нам погреться. Тут и созрел план взять Дика с собой. Итак, мы вышли за ворота и направились в сторону речки. Дик отличался некоторым собачьим образованием, выполнял разные команды, типа "место!", "голос!", "фу!", а еще любил приносить брошенную палку, выполняя команду "апорт!". Это забавляло нас, да и Дику было в радость побегать на свободе за пределами двора. Так вот, идя к речке, мы, найдя подходящую сучковатую палку, бросали ее вперед, а Дик исправно её приносил. Беда пришла, откуда не ждали: очередной бросок палки пришелся на тонкий речной лед, и Дик, погнавшись за нею, провалился под лед. Он пытался выбраться, но его лапы были подо льдом, а голова торчала в полынье, так что его попытки были тщетны. Мы бегали по берегу, пытаясь сообразить, что же делать, постепенно поддаваясь панике. Наконец, я лег на лед и, дотянувшись до Дика, стал тащить его за уши. У меня были опасения, что Дик может укусить, но, видимо, пес сообразил, что это путь к спасению, и после нескольких неудачных попыток, выскочил на берег и стал отряхиваться.

Все наши первоначальные устремления к прогулке улетучились, единственной заботой стало побыстрее привести Дика домой, в тепло, так как морозец стоял неслабый. На пути к дому был продовольственный магазин, и мы решили зайти в него погреться, а главное, погреть Дика. Но, войдя в магазин, Дик начал еще интенсивнее отряхиваться, и люди стали возмущаться: "Чья собака?", "Уберите собаку!". Мы стояли в сторонке, делая вид, что собака не наша, но Дик ластился к нам, так что пришлось нам ретироваться на улицу.

Когда пришли домой, мы сразу же завели Дика к себе в комнату и стали отогревать, обтирая подходящим тряпьем, и кутая в лохмотья, чтобы он, не дай бог, не заболел. Так он и просидел у нас до прихода хозяев, и вроде бы ничего с ним не случилось, т.е. он не заболел. Это была гора с плеч, потому что трудно было представить, что могло бы произойти, если бы Дик заболел, а тем более утонул...

Экзамены по Истории, Конструкционным материалам, Начертательной геометрии прошли как-то незаметно, хотя я получил по этим предметам четверки. И вот, сдав последний экзамен 25 января, я уже вечером полетел домой, чтобы провести волшебные две недели каникул, которые я растянул до трех недель, явившись на занятия лишь 15 февраля.

Впереди были еще четыре с половиной года студенческой жизни, что требует особого внимания и дальнейших рассказов, но первый, главный семестр окончился.