Сиреневый туман

     Течёт и уходит в никуда время, да память нет-нет да и позовёт
обернуться и всмотреться в уходящую даль. Хорошо тем у кого там всё
розово и красиво, да редко такое. И здесь кусочек прошлого, когда
новичок в Политбюро ещё только подумывает о перестройке, и продолжаются
для кого-то "застойные", а для других "застольные годы". И о том, что
подобное  не только прошло по времени, но и уходит из нашей жизни. И это
хорошо.               

А пока...
   

  Рабочий день подходил к концу. С вызовов, со всех концов микрорайона подтягивался немногочисленный рабочий люд домоуправления: отмывались, переодевались, обговаривали планы на завтра.  Неожиданно в бытовку, сутулясь, глядя в пол, вошёл сварщик Дмитрий, не выходивший на работу уже два дня, подталкиваемый в спину  главным инженером.

  -Вот –заговорил начальник—разбирайтесь с этим орлом сами. Коллективом. Как
   решите, так и будет. Леон Оганесович! Как бригадир и профорг – быстренько
   собрание, и вперёд! Меня на верх вызывают — и торопливо вышел.
 
 Народ, было, зашумел. Какое, мол, собрание? Домой надо!  Но, окрылённый доверием Леон Оганесович,  резонно заметил, что рабочего времени ещё  «дэсят минут» и они вполне успеют «разобрат по кости Дмитрия, наклавшего  нэхарошее пятно на калевтив».
   Расселись перед столом, в центре которого Леон Оганесович и по краям малярши Люся и Ксения Михайловна, присевшие выпить чайку «на дорожку» и попавшие по случаю в «народные заседатели». В стороне отдельный табурет, на него важным кивком
председатель усадил подсудимого.
 
--Ну! Гавари! Пачему калевтив падвёл? Да!…Пачему…
 
Дмитрий, перебивая, что-то невнятно заговорил, горестным взглядом прошёлся по лицам собравшихся и снова уронил голову.
 
 - Дмитрий – вежливо попросил электромонтёр Амперский – погромче, пожалуйста, и следите за дикцией.
 
Подсудимый опять обвёл всех страдальческим взглядом, и через силу, произнёс:

-- Болен я…. Очень – и вновь уставился в пол.
 -- Знам мы енти болезни – захихикал плотник Суходрев – у нас в деревне оне
   «похмелюга» называютца, али японска болезня—ходи нету.
 --Много ты понимаешь, сучкогрыз –возмутилась Ксения Михайловна – он, может, и
   вправду болен. Поглядите на его мор…,  да-да, лицо, канешно! Оно же, как
   жалобная книга!
 
Все поглядели,  и Дмитрий покорно завертел головой, демонстрируя всем плачевность своего состояния.
 
 
--Ах, ах – пажалели да? У него ум бали…галава балит да?—забеспокоился, от явного уклона собрания, Леон Оганесович – напился? Прагулял? Атвечай, как мужчина!
 --Да отвечу я – тихо заговорил подсудимый -- но не щас. Щас я болен…очень.
 --Может пажалеть тебя, да? Может, бутЫлок тебе нести, да?—завеселился председатель, подмигивая собранию, приглашая всех пошутить.
 -- Не-а – сказал, мучаясь, страдалец – бутылки много… на другой бок будет…стакашок бы… в самый раз – и заискивающе и просительно произнёс – а?

 От неслыханной наглости Леон Оганесович подпрыгнул за столом, чуть не свалив, сидевших с ним на одной лавке, заседательниц. Но пока он подбирал слова, чтобы заклеймить наглеца, тот добавил на пределе жалобности:

--Иначе я прям щас…прям здесь…крякну.— и уронил голову

 Председатель, ещё плохо знакомый с «фольклёром», опешил:

 -- Ка-ак , крякну? Ты что …Уток? Или варОн? Да?
 --Это, ваша честь, образное выражение такое, из глубин народной мудрости —сказал интеллигентный Амперский, и все с уважением посмотрели на него. – Это значит он
   может ласты склеить.
 --Али дуба дать, али тапки откинуть — добавил Суходрев.
 - Абстинентный синдром, по науке - глядя на страдальца - сказал
Амперский, сорвав уважительные взгляды, и добавил озабоченно - как бы
   белочка не припрыгала.

Леон Оганесович завертел головой.

  - Какой бэлачка? Бэлачка, ещё... гдэ прыг...?

Ксения Михайловна, видя, что председатель вконец запутан, пояснила:

 --Да помереть может болезнай, похмелка ему нужна.

 Леон Оганесович озадаченно уставился на подсудимого, а тот судорожно ухватился руками за табурет, всем своим  видом показывая, с каким трудом удерживает жизнь в своём измученном организме.
 
--Всё!— Громко сказал слесарь Хмелёв — ухожу, не хочу быть соучастником. Это ж
   убийство.
 --Жалко, конечно, сердечного — вздохнула Ксения Михайловна – не жилец. А ведь,
    что случись, вы тут ответственный, Леон Оганесович!

Председатель, озадаченно посмотрел на Дмитрия, и возмутился:

 --Я прафессор да? Я знаю, как лечить эту вашу абсти…, крякну? Да?
   Хмелёв сказал негромко, но все услышали:
 --У меня тут…премия, так сказать, в одной квартире дали — и , погремев в
   шкафчике, достал бутылку — спасать надо человека, срочно—с хорошо сыгранным
   страхом, глядя на «умирающего».

 Председатель сам, торопясь, налил полный стакан, но неожиданно, «больной» почему-то уныло отвернулся.

 --Давай, Дмитрий – подбодрил Амперский, и с завистью добавил — на процедуру, не
   пьём, лечимся.
 --Эт уже не собрания, эт уже ренимация — съехидничал Суходрев.
 --Не могу!— жалобно заговорил реанимируемый – один…не могу, …лучше крякну.
 И вдруг, уставившись на Леона Оганесовича, сказал:
 --С тобой…только с тобой могу…или крякну — и голова его вновь упала на грудь.

 Председатель опять, было, потерял дар речи, потом негодуя, закричал:

 --Падсудимый и судья вместе…прям здесь…да? Нет, это …я,… как это … щас крякну!
 --Послушайте, ваша честь,-- заговорил Амперский – конечно, не порядок, если вы
   только вдвоём выпьете. Давайте консенсус.— Все опять уважительно посмотрели на
   него – Раз такое дело, давайте все премиальные на стол, и все вместе — на
   терапию. Все, значит крайних нет. Как?

    Стол ломился от выставленных премиальных и нехитрой закуси, быстренько доставленной из ближнего магазина. На придвинутом к столу табурете горным орлом восседал бывший подсудимый и другой горный орёл учил его как будет по  армянски «вэрны друк».  Самодеятельный музыкант плотник Суходрев напильником извлекал из своей пилы ужасающие звуки, уверяя всех, что «исполнятца армянска народна песня «Сулико». "Как не армянска? Да у меня, хош знать, в деревне ентот… родный брат армянин!" Монтёр Амперский, затыкая уши, умолял, что бы уняли этого «Пиланини». Ксения Михайловна с Люсей, сначала стесняясь, а потом вдохновенно, исполнили хит «Ой мороз-мороз» и все дружно подпевали. Потом Хмелёв включил транзистор, и под звуки танго «Сиреневый туман» Амперский этаким фертом щёлкнул перед Люсей каблуками

 --Приглашаю вас, Люсьен, на танго!.

 Но, то ли не оценил вес и темперамент партнёрши, то ли виноваты премиальные, только на сложном «па» светский лев не удержал равновесие, и под пассаж «и поезд улетит» пара спикировала под стол президиума, ... «в сиреневую даль»-- уточнил певец. Потом  все с интересом наблюдали, как Люся тащила из под мебели незадачливого партнёра.
 
--Энто уже «белай танец»! Вишь как дама приглашат кавалера! – подметил Суходрев.
 
Закончили поздно. Долго шли перекрёстные прения на немеркнущую в веках тему: «А ты меня уважаешь?». Хмелёв вызвался проводить дам, а вернувшемуся в лоно коллектива, пышущему также вернувшимся здоровьем, Дмитрию, Леон Оганесович поручил доставить домой Амперского, а состояние монтёра Суходрев оценил рекламной классикой:

 --У его снова подгорела группа контактов. Потому как напряжение - во какое,
   а сопротивления-то - пшик. Вот оне и подгорели, контакты-те.
 --Доставлю в лучшем виде – заверил Дмитрий, одной левой удерживая Амперскго,
   пытающегося показать, как, всё таки, надо танцевать классическое танго.

   Собрание удалось! Коллектив был сплочён и готов к новым трудовым свершениям, но как мудро заметил Леон Оганесович:
 
 --Только не завтра.

 Завтра всем будет нелегко, но настоящим мужчинам не страшны никакие трудности.