В мире один человек. Глава 27

– Ты чего это делаешь тут, Вася?.. Ты не узнаёшь меня? Это я, Толя Коломейцев, а это Махрова Света… Мы к тебе идём как раз. Смысл жизни – идти куда-то!..
– А я имел разговор с одним человеком, замышляющим убийство…
«Интересно, что будет дальше?.. Убьёт он Катю или нет? Как это произойдёт?.. А интересно, смогу ли я помешать этому? И вправе ли я мешать?.. То, что должно произойти – произойдёт, стало быть – будет так, как тому и должно быть! Вот ведь оборот какой!..»
– Неужели от так жесток, Вася?..
– Он считает, что это необходимо для его самоутверждения. Видишь ли, он убьёт и будет рад тому, что смог преступить закон… Может быть, он не будет скрываться и прятаться, а сам на себя заявит и скажет: «Я убил из протеста! Я ненавижу ваше общество, его законы, и я убил именно затем, чтобы это подчеркнуть, чтобы донести до вас эту мысль!.. Вас потрясает только то, что трогает вас за живое, вот я и пошёл на это преступление, чтобы обратили на меня внимание!.. Общество, в котором я живу, несовершенно!.. Это ведь не я убил, а вы убили, все вы!.. Это вы дали развиться во мне садистским наклонностям! Вы потакали им!.. Почему я убил?!. Из скуки, из злобы и на жертву и на вас!.. Почём вы знаете, какая мука скрывается в моей душе и какие ужасные мысли приходят мне в голову, и какой ад готов разверзнуться у моих ног!?. Вы ведь ничего не знаете!.. Судите меня соответственно букве вашего закона, подводите мой поступок под параграф! Боль души, несовершенство моей человеческой природы осудите, втисните в графу закона! Возомните себя всезнающими! Внушите себе мысль, что вы гуманны и незапятнанны до такой степени, что с чистой совестью можете судить!..
– У него что – полная потеря чувства времени и пространства?!. Он совершит преступление в таком же экстазе, как Художник совершает акт творчества!?.
– Он больше ничего не может сделать, только и может, что убить… Он или себя убьёт, или другого. Себя убить – слишком просто, любопытство его раздирает! Вот он и решится лишить жизни другого… Это его жена, он утверждает, что любит её, а по-моему – это связано с сумасшествием!.. Всякого человека, который скажет, что он любит, надо отправлять в психлечебницу, или немедленно давать ему возможность удовлетворять свои сексуальные потребности… Надо, чтобы никто никого не любил и чтобы не было насилия и убийств!.. Всё это связано. И общество, которое не может справиться со своими проблемами, а только кричит: «Не мешайте им, этим двум молодым людям, они ведь любят друг друга!..» или другое: «Судите этого подлого преступника!..» – оно, это общество, достойно того, чтобы  в нём происходили безобразия, чтобы происходили убийства и чтобы оно становилось жертвою самого себя, чтобы это общество стонало от преступлений незапланированных и запланированных!.. Вот вы думаете, что суд – он всегда прав, а ведь любой преступник в глубине души считает себя судьёй и даёт себе право решать и действовать по своему усмотрению!..

Сушкин и Коломейцев столкнулись возле входа в подъезд, где незадолго до этого произошла встреча Сушкина с Виктором. Пока Сушкин и Виктор, по стечению обстоятельств сведённые вместе, были увлечены известным нам кругом вопросов, Коломейцев и Махрова приближались к дому Сушкина. Эти четверо лиц, попавших в сферу нашего внимания, чуть было не столкнулись лицом к лицу и раньше. Но случаю угодно было распорядиться иначе. Пройдя в квартиру Сушкина, Коломейцев и Махрова несколько минут побыли в прихожей, затем Коломейцев выразил надежду, что, может быть, Вася попадётся им на улице, а если нет, то встречу придётся отложить до другого раза. Надя не стала их удерживать, и они вышли.
Не прошло и пяти минут, как они снова появились, на этот раз в сопровождении Сушкина, на губах которого то и дело появлялась неопределённая, то задумчивая, то оживлённая улыбка. Надя без труда могла заметить перемену в настроении брата, она наблюдала за тем, как все трое пришедших раздеваются, попутно отвечая на вопросы Сушкина, касательно Кати: тот спрашивал её о том, не приходила ли Катя к ней в то время, как он отсутствовал, и не собиралась ли она переночевать тут, в их квартире, следующую ночь. На последний вопрос брата Надя ответила, что, может быть, Катя ещё надумает прийти. Услышав это, Сушкин изменился в лице, даже остановился вдруг в одном положении, держа своё пальто в руках. Это не укрылось на сей раз от Коломейцева, спросившего у Сушкина – что с ним такое, почему он так чем-то озабочен?.. Сушкин, приходя в себя, ответил общей фразой – дескать, да так, ничего особенного, и сказав это – дал понять, что его что-то серьёзно тревожит, но сам этого не осознавал, как всякий человек, поглощённый своей какой-нибудь неожиданной мыслью, очень сильно его поразившей…
Потом все прошли в большую комнату и сели на диван перед телевизором. Коломейцев спросил у Сушкина, как тот провёл ночь, на что Сушкин отвечал кратко и сдержанно, не вдаваясь в подробности. Затем Коломейцев несколькими словами обрисовал то, как ему пришлось утром бежать в университет и отсиживать подряд все лекции до самого конца, хотя у него было «сильное желание» сбежать куда-нибудь, только бы подальше, как он выразился. О неприятной ссоре, случившейся днём раньше в этой квартире не было сказано ни слова, словно всё было забыто. Впрочем, за прошедшие сутки всё как будто изменилось – и Сушкин, и Коломейцев, и Надя. Что касается Махровой, она молчала до тех пор, пока Сушкин не спросил её, чем она, собственно, занимается. Пожав плечами, она, чувствуя себя, видимо, не совсем ловко, ответила, что пока ничем определённо не занимается, но это явление временное, потому что она думает устроиться куда-нибудь на работу. Когда же Сушкин спросил её, где она раньше работала, Махрова вдруг заявила, что ещё никогда не работала, чем привела Сушкина в недоумение. Тогда он спросил её, – может быть, она училась?.. Нет, она и не училась. Беспомощно разводя руками, Сушкин посмотрел на Коломейцева, ожидая, что тот ему поможет разрешить этот невероятный казус. Коломейцев в свою очередь посмотрел на Махрову, перехватившую его взгляд. В Махровой, угадавшей, что от неё хотят, появилось желание рассказать о себе, и она начала свой рассказ. Оказалось, что она рано вышла замуж за одного азербайджанца, который увёз её, соответственно, на свою родину, куда-то в Нахичевань, в какое-то горное селение, где она целых два года должна была разыгрывать роль жены. Муж не позволял ей работать, потому что он и его родственники были достаточно богаты. Она должна была заниматься только хозяйством, работать по дому, выполняя несложные обязанности. Но эта жизнь когда-нибудь должна была превратиться в невыносимую, бессмысленную пытку. Махровой к тому же  не понравились местные законы, ущемляющие права женщины, которая даже не могла есть за одним столом с мужчинами. И кончилось тем, что она под предлогом навестить своих родителей сбежала из Нахичевани, а на пути в Сыктывкар отправила своему мужу письмо, где сообщала, что она больше к нему не  вернётся, потому что  такая жизнь, какой она жила в последнее время, её не устраивает. Приехав в Сыктывкар Махрова вот уже несколько месяцев не занимается ни-чем определённым, живя на средства родителей. Даже без живописующих подробностей эта история, рассказанная Махровой, показалась Сушкину настолько невероятной, хотя в ней вроде бы и не было ничего сверхъестественного, что он подумал о том, как же всё-таки странны и непохожи друг на друга человеческие судьбы. Например, его собственная жизнь, когда он думал о ней, казалась ему слишком ровной и безоблачной, что одно уже это не могло не заставить его насторожиться и вынуждало размышлять о бедах, возможно поджидавших его в будущем…
Есть что-то болезненно-душещипательное в явлении, подобном тому, которое происходило в квартире Сушкиных. Когда собираются несколько человек, независимо от возраста, места встречи и обстоятельств, какие к тому их вынуждают, с ними происходит что-то странное, они как бы чего-то ждут друг от друга, а потому оттягивают ту минуту, когда им придётся расстаться. Когда всякий из них находится в обществе нескольких людей, ему кажется, что время замерло и минуты идут  медленно, какой-то неуловимый нерв в человеке напряжён, какая-то жажда, которую нельзя удовлетворить, взывает мучительно к тому, чтобы её удовлетворили; в человеке возгорается какой-то адский огонь и этот огонь пожирает последние силы души, – человек, явившись домой, оказывается на грани нервного истощения, силы его души на исходе и он нуждается в отдыхе. Сам того не понимая, в бездействии он утомляется больше, чем в работе, а час, проведённый им в обществе нескольких людей, равен суткам, проведённым в одиночестве… Уж так устроена жизнь человека, что он постоянно должен находиться в движении – и расчленять смысл этого движения на составные части и бессмысленно и опасно. Бессмысленно потому, что пользы от этого никакой не будет, а вред быть может. А опасно потому, что подвергая свою жизнь сомнению и видя, что каждый её миг имеет в себе смысл хотя бы уж только тот, что  является шагом, а это уже хорошо, можно прийти к выводам, способным погубить душу… Когда человек попадает в общество себе подобных людей, он невольно подводит черту итогов своему прошлому, рассматривая его лишь как подготовительный этап ко встрече с людьми, ибо видит вдруг, что весь смысл человеческого существования рушится, если из него вычеркнуть человеческое общение. Такая неуловимая, скользкая материя, как человеческая душа, весьма трудно дающаяся в руки аналитика, всё же заставляет сделать предположение, что свойства её таковы, каковы и свойства любой другой материи, то есть она бесконечна в глубину и для определения её важен один пункт – факт её существования, делающий несущественными разные её количественные и качественные данные, одно предположение о которых, кстати сказать, надо сразу отнести к абсурду, ибо таковая материя, как душа, неизмерима и, например, бессмысленно задаваться таким вопросом: где больше духовной материи – в тысяче людей или в одном человеке?..
Но посмотрим на нашу компанию. Какие разные сами по себе это были люди, хотя, конечно, в чём-то все они могли казаться и одинаковыми для человека непосвящённого, который вдруг увидел бы их вместе. Человеку постороннему всегда кажется, что какая-нибудь группа людей представляет из себя тесно спаянный коллектив, ему представляется, что два человека, понимающие друг друга, почти что являются копиями друг друга. Но это ошибочное представление и по сути дела даже самые ближайшие друзья имеют между собою столько различий, что при ближайшем рассмотрении этих друзей всякому могло бы показаться странным то обстоятельство, как сильно они отличаются друг от друга, несмотря на то огромное сходство между ними, что бросается в глаза в первое время знакомства с ними. Действительно, между даже самыми плотно пригнанными друг к другу человеческими характерами можно заметить такие шероховатости, которые в конечном итоге будут иметь решающее значение для дальнейшего совместного существования этих характеров. На первый взгляд те различия, которые можно отнести к скрупулёзнейшим, едва заметным вооружённому глазу, впоследствии, как правило, являются причиной таких разногласий, которые могут оказаться даже непреодолимыми и повести к разрыву между людьми. Поэтому тут надо обратить ваше внимание на одну очень интересную, замечательную в своём роде деталь, чисто психологическую и присущую всем людям без исключения. Человек, чтобы быть самобытным и непохожим, единственным в чём-либо, создаёт умышленно или непроизвольно такие свойства в своём характере, в мироощущении, каких нет ни у кого из тех, кого он знает. Только стоит ему убедиться в том, что кто-то думает в отношении какого-нибудь предмета или чувствует хотя бы приблизительно то же самое, что и он сам, как он тут же начинает испытывать странное беспокойство, причину которого сам зачастую не может понять. Ему с одной стороны и приятно, что кто-то думает или чувствует точно так же, но с другой стороны, со стороны подсознания в него вкрадывается сомнение относительно своей самостоятельности в такой важной для человека области, как мышление, как жизнь духовного мира. Человек во что бы то ни стало хочет оградить себя от мысли, что он подчиняется чьей-либо незримой, но мощной власти, что он подчиняется чьей-то воле, что в его душе заключено то же самое, что заключено в душе и другого человека. Эгоист ли человек, или это совершенно не имеет к его внутреннему миру никакого отношения, ибо проблема эгоизма не может идти дальше определённых границ, но он хочет иметь в себе, в своей душе только то, что больше нет ни у кого. Поэтому одну и ту же вещь все люди если и любят, то любят по разным причинам – и в этой вещи, если вникнуть глубже, всякий человек видит только то, что одному ему присуще, то есть всякий человек на всякий предмет переносит себя и в этом предмете видит себя… А всякое покушение на свой внутренний мир человек переносит очень болезненно и всякую попытку покушения воспринимает, как акт наиболее враждебный из всех возможных. Над человеком можно издеваться сколько угодно, но он это будет переносить до тех пор, пока не коснётся тех струн в его душе, благодаря спокойствию которых он имел возможность терпеть ВСЁ. Есть такие струны, очень чувствительные, очень тонкой духовной материи, очень высокого понимания. Если эти струны схватить грубой рукой и вырвать их с корнем – человек умрёт в ту же минуту, физически здоровый и способный жить, но переставший возможность иметь хранить в себе тот груз ко многому обязывающих духовных ценностей, которые и составляют в общей сложности то, что понимается под одним собирательным словом – ЧЕЛОВЕК. То, что мы имеем в виду, говоря о ЧЕЛОВЕКЕ, есть структура органичная, подчиняющаяся определённым законам. Постигнув законы здания, каким является ЧЕЛОВЕК, можно научиться по своему усмотрению разрушать или создавать это здание, можно научиться находить слабые, нежизнеспособные звенья в цепи того, что составляет из себя это здание, и подвергать их переустройству и усовершенствованию…
Мало сказать, что человек – фигура странная, надо ещё эти странности выявлять и объяснять, чтобы ближе подходить к пониманию нашей человеческой сущности. Когда говорят или пишут о человеке – всякий раз создаётся такое впечатление, как будто ЧЕЛОВЕК – структура омертвевшая, замершая на определённом уровне внутреннего, духовного порядка. Полагают, что если бы древний грек попал в наше время, он без особого труда приспособился бы к нашей жизни, но ведь это так же неверно, как и то, что если бы мы утверждали, будто современный человек легко свыкся бы с обстановкой, в которой человеку придётся жить через три тысячи лет, если бы этот современный человек оказался в упомянутой обстановке. Можно утверждать, что любой, самый не подающий надежды пятилетний ребёнок оказался бы в более выгодных условиях, чем взрослый человек нашей эпохи, – потому что этот ребёнок был бы дитя своего времени. Всякий человек, который уже сложился как  личность, легко мог бы прожить остаток своей жизни, если бы его забросили в прошлое, но не каждый нашёл бы для себя  смысл в будущей жизни, ибо будущее выбивает из человека всё лишнее, наносное и оставляет человеческое в чистом виде. Пороки, благодаря которым современный человек тешит своё существование, составят ему в будущем такую же услугу, какую услугу нам может составить всё то, что заключено в музей мира – можно смотреть, удивляться, но пользоваться нельзя, ибо время этих предметов старины отжило. Вообще же, что касается времени, то оно задалось целью как бы оставить человека наедине с собою. Оно выжимает человека, как мокрую тряпку – и вот уже первые животные инстинкты канули в лету. Оно выжмет его до такой степени, что он должен будет уйти весь в себя, так называемые богатства духовного мира превратятся в такую вселенскую бездну, где он растворится без остатка. С течением времени расширяются для человека границы мира, окружающего его, в центре которого он находится, но вместе с этим – он и сам становится всё глубже – и этой глубине не предвидится конца. Человек будет покорять космические пространства и одновременно осваивать свои духовные бездны, потому что духу его будет всё теснее жить в том строго замкнутом пространстве, в котором он живёт теперь и долгое время ещё будет жить… Вот, видимо, в чём состоит будущее ЧЕЛОВЕКА.
О ЧЕЛОВЕКЕ нам известно ещё очень мало, мы ещё, так сказать, к пониманию сущности ЧЕЛОВЕКА приблизились очень мало, ухватились за него с самого краю, пристали к нему с боку-припёку. Мы ещё освоили ЧЕЛОВЕКА, как ИДЕЮ, как ТРУД, как Высший Смысл Бытия, как Прозрение на Истину – весьма поверхностно. Да и далее продвигаемся весьма робко, потрясаемые самой громадой ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ фигуры и устрашаемые теми горизонтами, какие перед нами открываются. Мы ещё пугаемся ОТКРЫТИЙ, расширяющих для нас знание о ЧЕЛОВЕКЕ. Мы ещё не понимаем, что они должны быть, эти ОТКРЫТИЯ!.. Мы уже боимся ЧЕЛОВЕКА, чувствуя, что он ко многому нас обяжет, а это многое нам будет не по силам. Придётся отказаться от всего, за что мы с гримасой мучительной боли цепляемся, как ребёнок, выросший из детства, цепляется за игрушки и с жалостью к себе отмечает, что теперь даже самые занятные игрушки не возбуждают в нём тех радостных чувств, которые жили в нём когда-то, когда он имел игрушки менее интересные… Дело, оказывается, не в качестве игрушек, они хороши сами по себе, но просто мы растём не по дням, а по часам, перед нами открываются новые горизонты – и не признавать этих горизонтов: делать из себя арестантов, добровольно заключающих себя в тюрьму с толстыми стенами, умерщвлять себя и подставлять голову под меч эволюции. Ну да, путь нас страшит, слишком много воспоминаний умещается в нас, в таком случае надо спрессовывать их, чтобы получались кубики, наподобие сахара-рафинада, и пусть всегда мы будем готовы к восприятию нового, которого не надо бояться, как не надо бояться бесконечности Вселенной. Она действительно бесконечна и можно её познавать, но познать до конца невозможно, ибо если бы даже разум ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ и познал её до конца, он пошёл бы дальше САМОЙ ПОСЛЕДНЕЙ ИСТИНЫ, потому что ЧЕЛОВЕКУ мало ИСТИНЫ, он, как огонь, должен пожирать всё новое и новое. Огонь – не стареет, он бессмертен! А ЧЕЛОВЕК – это тот же самый огонь! Пока ещё в переносном смысле, но в будущем может оказаться, что ИДЕЯ ими движет одна, одна ненасытная жажда руководит и тем и другим… Как огню нужно топливо, так и ЧЕЛОВЕКУ нужны новые Истины, которые подобным же образом сгорают в человеке… Мы ведь ничего не знаем, мы ведь ещё не понимаем, и теперь мысль, кажущуюся фантастической, мысль, что такая материя, как огонь, сродни чему-то духовному – эта мысль, может оказаться, в будущем будет верной… Пути Истины не знаемы, извилисты… Мы отвергаем Бога в своей гордыне, а в тайне пытаемся понять его, идею о Боге, ибо не понимаем! Само слово БОГ нам не нравится, пуще того РАЙ и АД нас смущают, кажутся нам детской выдумкой человечества. Но мы уже поражены в самое сердце чем-то ВЫСОКИМ и БЕСКОНЕЧНЫМ и как знать – к каким парадоксам придём мы завтра?!. Какого нового БОГА найдём мы, во что мы упрёмся, в какую величину?.. Возможно, мы обнаружим в себе нечто величественное и тогда примиримся со своими слабостями, дабы не смешить себя своей безмерной гордыней?!.
Уже сейчас мы ощущаем на себе дыхание того жаркого огня, который должен будет обжечь человечество в будущем. Невозможность человека быть счастливым проявляет себя каждый день, во всём, и это не случайно. Когда человеку плохо, когда он считает себя несчастным, ему даже в чём-то легче, чем тому, которому вроде бы и хорошо, но кто упорно не может стать счастливым, ибо несчастный, мучаясь, видит счастливыми всех, кто не знает его мук, и верит, что он ещё сможет жить лучше, у него есть надежда, идеал!.. У благополучного (хотя благополучие относительно, это надо иметь в виду) уже нет того идеала, у него выбили почву из-под ног, он видит себя не в роли живущего, но существующего, влачащего жалкое существование. Ни один человек не понимает, что с ним происходит, а если бы (предположим на одно мгновенье) он понял (хотя это вряд ли возможно, ибо это противоречит жизни), он тут же или окаменел бы, или умер бы, или исчез бы, или до такой степени был бы осчастливлен, что тут же обрёл бы способность летать и был бы с тех пор бессмертен – и занимался бы только тем, что смотрел бы на всё с удивлением, а людям говорил бы одни удивительные, невероятные вещи, – словом, с ним случилось бы до такой степени чудесное, что и вообразить с нашим человеческим умом, склонным чисто человеческим пониманием, невозможно. С другой стороны – человеку и не надо понимать того, что с ним происходит, ибо ему очень даже хорошо от того, что он именно не знает, что с ним происходит. Он даже готов себя тешить этим незнанием и сказать: «Погоди, Эволюция! Не спеши!.. Ты мне суёшь кибернетику, космические корабли, разные хитроумные штуки, а я вот хочу побаловать себя старой дедовской сохой!.. Не в хитроумных шутках, пойми ты, Эволюция, дело, а в том, чтобы постепенно!.. А то ты резко повернёшь – наш мозг и не выдержит этой нечеловеческой нагрузки!..» Итак  – когда в темноте ходишь, ещё имеешь Иллюзии, Мечты, в этом отношении темнота даже лучше света. Темнота эта порождает поэтов. А свет порождает учёных. И чем больше света – тем в будущем света будет ещё больше, а тьмы – меньше, хотя и свет – особое состояние мрака, а мрак беспросветный –  особое состояние света…
Между тем, неугомонное человечество, состоящее менее чем на девяносто девять процентов не из учёных и не из поэтов, а просто из людей, пользующихся изобретениями учёных и творениями поэтов (поэтов в самом широком смысле), страдает и радуется, веря, что иначе и нельзя. Эти люди счастливы от побед, призрачных, как дым, и похожих более на поражения, и несчастливы от поражений, столь же иллюзорных и, может быть, напротив, похожих на победы, ибо в лице их побеждает Жизнь, – она идёт, как нив чём не бывало, весела, упитана, розовощёка!.. Само общество человеческое ещё долго будет прививать человеку идею о том, что в человеке главное – его сила, вес, престиж! Ещё долго эти своеобразные игрушки должны будут забавлять человека. Но ведь, как всякие игрушки, канут в лету и эти забавы. Чтобы страдать и пользоваться от этих благ, ему придётся искать новых времяпровождений. Придётся, видимо, окунуться человечеству в такие фантастические игры, что с точки зрения сегодняшней мысли, сегодняшнего здравомыслия, это будет не жизнь, а какая-то пародия на неё… Нет, мы не зовём её, мы говорим, что так будет, хотим мы того или не хотим, хорошо это или плохо. Но Будущее – не бывает плохим, ибо оно развивается из Прошлого. Это мы, люди, когда нам хорошо или когда нам плохо, говорим, что вот это, дескать, плохое, а вот то, подайте нам, несомненно хорошее… А оно само по себе не хорошее и не плохое, оно такое, какое оно есть, какое оно должно быть, потому что оно и не могло стать никаким  другим кроме как тем, чем оно стало. И в Будущем из него выйдет именно то, чем оно должно будет стать… Тут закон, непреходящая истина, аксиома для всех времён, для всех состояний материи. Никогда ещё не было и не будет так, чтобы следствие противоречило причине. И даже если оно будет противоречить – это противоречие логически будет вытекать из всего предыдущего развития событий, и таким образом, никакого противоречия, если копнуть глубже, не будет…
Взять мировую историю… Не нужно знать подробно всевозможные события из неё, важна суть, – все они вроде бы и разные, но все и удивительно одинаковы своими внутренними пружинами, которые и двигали этими событиями. Собственно, пружина-то была одна… Итак, взять мировую историю. Во все века людьми двигало недовольство, они приписывали окружающему миру, людям, событиям – враждебность в отношении себя, несовершенство. Они ратовали за переустройство общества, за искоренение каких-то обычаев, законов, они уничтожали то, что неугодно было им, они боролись против чего-то. Неважно против чего – важно, что боролись… И чтобы человечество постигало новые Истины – ему  нужны были всё новые и новые жертвы. Без этих жертв можно было бы постигнуть Истины, да весь ход истории высказался в пользу того, что всё-таки без этих жертв нельзя было обойтись. И когда где-то как-то подавили какую-то революцию – это было уроком для человечества. И когда где-то и как-то  были уничтожены миллионы человеческих жизней – это тоже было человечеству уроком… Чтобы сделать человечество умнее, провидение – скажем так, – бьёт его тяжёлой дубовой палкой по разным местам… Возьмём отдельного человека. Посмотрим на него и подумаем про себя: «А спрашивать от него, чтобы он тут же, в эту же минуту стал счастлив и по причине  этого не захотел бы ущемлять ничьи права – это же неразумно, потому что глуп ещё этот человек, а глупый человек никогда не будет счастлив!..»
Подумаем мы так – и будем очень правы, потому что этот человек ещё недостаточно мучался и не может испытывать счастье. Точно так же и Человечество. Несли Человечество мучается – оно ещё глупо, мало мучилось, значит – ещё должно терпеть… Как бы, впрочем, эти муки не перевалили через край и как бы оно по своей глупости не рассталось с жизнью вовсе, ибо одно дело – синяки да ушибы, а другое – когда тебя тяжёлый переедет и разделит на две части…
Мы так думаем – отдельный человек может стать счастлив, Человечество – никогда… Впрочем, что такое никогда?.. Никогда – это не разговор. Может быть, когда-нибудь, оно и будет счастливо. Когда будет умно, потерпит мук… Впрочем, в то далёкое время оно уже не будет ни к чему стремиться, как человек счастливый не стремится ни к чему… Он потому и не стремится, что счастлив что ему ничего не надо. Надо бы ему было что-то: разве бы он стремился?.. Но если Человечество не захочет такого счастья?!. «И вечный бой! Покой нам только снится!..» – сказал Поэт и был прав.
Против людей «Счастливых» «Несчастные» люди объявили войну с того самого дня, когда появились и те и другие. Потом, когда «Несчастные» становились «Счастливыми», приходили новые «Несчастные», орды «Несчастных», и вышибали дух из «Счастливых», которых оказывалась горстка, потому что время не щадит даже «Счастливых», они тоже подвержены смерти и гниению. «Несчастные» обретали заслуженное «Счастье», успокаивались, переставали двигаться вперёд. Рождались новые люди, не мучавшиеся, они говорили: «Что это за счастье такое?!. Да это не счастье, это мука, для нас по крайней мере! Тут же жить невозможно, тут же дышать нечем, воздуха совершенно нет!..» Ну и прижимали к ногтю своих отцов, шли против отцов своих – и сын убивал отца своего и был счастлив, а в предсмертных судорогах отец убитый с пеною у рта кричал: «Боже! Ждал я этого часа с того самого дня, когда своему отцу дубиною череп проломил! И вот – свершилось!..» Сын задумывался над его словами, не мог проникнуть в сокровенный смысл их. И в тот день, когда его голова отделялась от тела, понимал сокровенный смысл сказанного!..
Картина, нарисованная нами, может кое-кому показаться даже смешной – и он будет смеяться над ней до тех пор, пока ему самому не срубят голову, и не сын его, а рука Эволюции, вооружённая мечом Времени… Кое-кто утверждает, что императоров, снятых с престола, нельзя предавать смерти, а надо оставлять им жизнь и заставлять их работать, чтобы они могли обеспечивать себе пропитание и справлять себе обновку – сапоги, кафтан, шапку, ну и всё прочее… А мы скажем: да ежели бы тут люди решали!?. И мы скажем: если бы люди решали, разве повторились бы  все эти безобразия, разве затыкали бы во все времена глотку правде сермяжной, разве устраивали бы бойни человеческие, разве лилась бы кровь рекой?!. Нет, скажем мы твёрдо, не человек всё решает. Не можем мы поверить, что тут Человек замешан, тут ещё далеко до Человека. А кто скажет – замешан! – мы  ответим: не пачкай Идею, не пачкай Человека в дерьмо!.. Человека только бьют – это мы точно знаем. И то знаем, что бьют его за то, что  он Человек, потому что он и стоит, чтобы его били, он  на свет произведён, чтобы его били, колошматили… Он понимает это – и не ропщет, ибо – Человек… Зверь не поймёт, за что его бьют, Человек – поймёт, поймёт также, что не про него запасено «животненькое счастье», а счастье сие – есть награда для раба, потрудившегося на славу…
Всюду, где люди собираются, от двух человек до целой толпы – ими движет неосознанное желание достичь совместно следующей, ещё не достигнутой Истины, чтобы благодаря ей избавить себя от выпавших на их долю душевных хлопот. Впрочем, даже если они и добираются до Истины, то радость их бывает кратковременна, вот почему время от времени люди сходятся вновь и вновь – и эту жажду души их никогда не удовлетворить, и никогда не избавить людей от томления духа, который со временем в глазах человека становится самой вещественной, самой осязаемой и непреодолимой Материей. Это томление духа всегда будет сопутствовать человеку и всегда будет проявляться во всех его делах и поступках. Если всем наделить человека и всем его удовлетворить, то томление духа проявится наиболее значительно, но эта боль человеческая уходит вдруг, если человек с высоты своего благополучия падает туда, где ему надо удовлетворить  наипервейшие биологические потребности: человек приближается опять ко всему животному, что в нём есть, – это животное, от которого он никогда не сможет освободиться до конца и которое существует в нём наряду с человеком, спасёт его во времена катаклизмов, когда природа отнимает у него всё то, что он за долгое время успел позаимствовать у неё…
Кроме вышесказанного, подоплёка человеческих сходок таит в себе ещё один интерес. Как ты тут ни крутись, а люди, которые сошлись в один общий круг, мечтают о высшей справедливости и эту справедливость высшую хотя бы на миллиметр приближают к жизни. Они – это они! – подписывают смертный приговор тем, кого мы назвали «Счастливыми». Они ищут  инстинктивно лучшие формы жизни, потому что старые формы перестают их удовлетворять. Каждый из них, может быть, того и не понимая, хотел бы, чтобы настал тот день, когда, как человек он раскрылся бы полностью, то есть – всякий мечтает в глубине души стать Человеком в самом хорошем, самом замечательном смысле этого слова… И, нам кажется, человек, если он страдает, то страдает не от избытка Человечности, а от недостатка её!.. Всякий, кто забывает, что рядом с ним есть люди, которым он может посвятить жизнь свою, пожертвовав ею и всем хорошим, что есть в его душе, становится несчастлив. Но стоит вспомнить, что рядом живут люди, не знающие, не понимающие, что они хотят, чего им не хватает, чтобы хотя бы на минуту стать счастливыми!.. – ибо тотчас придёт в голову спасительная мысль о том, что надо заботиться и о ближних и о дальних людях. А для человека нет более высшего блага, чем благо делать другим добро, ибо делая другому добро – он и себе его делает. А видя радость в лице того, кому он делает эту радость, он и сам преисполняется радости…
Всё это такие очевидные истины, а пока человек доберётся до них – много и злого совершит, и ошибочного, и напрасного… Человек всегда мечтает о свободе большей, чем та, которой он располагает, но всякая свобода относительна, а высшая свобода – это свобода творить благо, которую часто путают со свободою творить зло. Однако, вся беда человека заключается в том, что он всю жизнь собирается на подвиг добра и разума, а между этим, ещё не совершив этого подвига, творит прямо противоположное тому, что жаждет его человеколюбивая природа. В этом есть и будет для человека самое страшное и самое печальное противоречие, потому что когда он уже готов на Подвиг, то Подвига у него может не получиться, слишком многое в жизни он совершил такого, что отнимет у него силы. Но главное – он нарушил святость обета, клятву, в которой говорится: «Да пусть рука моя будет чиста, и только неосквернённой рукою смогу я принести жертву на алтарь страждущего человечества!..»
Алтарь страждущего человечества… Кстати, не приходило ли вам в голову, что этот алтарь существует и всякий, даже самый что ни на есть маленький, забитый до полусмерти чело-век несёт туда что-нибудь и рад, когда дело своего ума и своих рук кладёт на него и видит среди других, маленьких или великих дел?.. Созидательное, творческое начало видно в каждом человеке, но не случайно лишь единицы из тысяч и тысяч людей достигают подлинно человеческой зрелости – и тогда они сами, как дело своих рук, восходят на жертвенный алтарь, и на их застывшие фигуры человечество взирает с восторгом и обожанием, ибо то учителя человечества, а в них велико всё, даже заблуждения и ошибки, без которых они не могли бы обойтись, ведь заблуждаться и ошибаться тоже надо, ибо без этого нет поиска Истины, как благодарность венчающей долгий и кропотливый труд…
Правда и то, что мы вас заговорили, заставив подумать о многом таком, что в сущности и не стоило бы говорить, но что продиктовано надеждой, вселяющей уверенность в том, что нас правильно поймут. Мы вам даём Человека и говорим: «смотрите, он один из вас, он ищет, он жаждет, и он слеп, но в нём сильно желание прозреть, потому что он Человек, он хочет всё понимать, во всём разбираться, а прежде всего он хочет разобраться в себе и в других, а главное – в себе!.. Если он в себе не разберётся – он будет страдать, не зная, зачем страдает…
Сушкин, его сестра Надя, Коломейцев, Махрова, Катя Шубина, Виктор – кругом одни вопросы, загадки, ожидающие своего разрешения, если Человека вообще можно понять, разложить по полочкам, уложить в схему, в конструкцию… Но именно он потому и Человек, что не укладывается в конструкцию. Его легче истребить, чем обнажить… Его вроде бы и схватил и держишь – а оказывается, что поймал Призрака, а не Человека…
Вот они находятся в одной комнате: Сушкин. Коломейцев, Махрова и Надя… О чём-то говорят, начали спорить, утихли, кто-то вдруг засмеялся, пошутил… У каждого из четверых – бездонная пропасть души… На улице, у дверей подъезда Виктор поджидает Катю, выкуривая одну сигарету за другой – хочет успокоить волнение мыслей, наскакивающих одна на другую. Руки его мелко дрожат не то от холода, не то от напряжения нервов. Тоже человек чего-то добивается, что-то хочет сказать себе и другим, хочет что-то выяснить, вывести на чистую воду и определить. Без этого определения не может жить, не может пойти домой и спокойно развалиться на диване или уткнуться в телевизор. Если бы ему сейчас сказали, что ему через пару лет вспоминать об этом случае будет неловко и неудобно, он бы не поверил, ибо сейчас вся его жизнь сосредоточена здесь, на этом клочке пространства и в ЭТИХ вопросах…
Вениамин Галактионович, которого мы не забыли и к которому ещё вернёмся – он продолжает сидеть на самом том месте в самой той квартире, где мы его оставили. Он думает о том, как странно и неожиданно всё повернулось и он, вместо того, чтобы быть дома, находится неизвестно где и неизвестно у кого…
А помните Женю Жука, проявившего свои аналитические возможности во время поисков вениамин-галактионовских икон?.. Какие комбинации задумывает он, чтобы разбогатеть?.. А может быть, он решил переквалифицироваться в управдомы или в лифтёры и целый день просиживать над писанием трактата, который будет называться: «О нравственности в эпоху НТР и о многом другом»? А помните его красавицу-жену, бархатистоглазую Фею, сразившую наповал Вениамина Галактионовича?.. Что за странное, загадочное существо, что за бесплотный дух, живущий неизвестно как и чем?.. Чему или кому посвящает она дни своей жизни, где тот высокий смысл её земного существования, который заставил этого ангела, эту богоматерь спуститься с небес в наш бренный мир?..