Мой лучший друг. Глава 20

Глава 20

Экспертизу моей коллекции смогли назначить только через неделю. Все это время я всячески пыталась ускорить переговоры, но сестра Алекса несколько раз меняла экспертов, руководствуясь какими-то ей одной известными мотивами. Я не находила себе места, будучи уверена, что наш обман раскроется. Накануне, я приехала с банк одна и как следует проверила все футляры, вытащив из них все записки и сертификаты.

На следующий день в специальной инкассаторской машине мы прибыли на место экспертизы – в один из музеев, где в свое время работал Алекс, где все его знали и очень уважали. Мне показалось это добрым знаком.

Пожилой ювелир – седой подвижный старичок с живыми внимательными глазами уставился на меня в упор.

- Если я не ошибаюсь, это коллекция Алекса Харта.

- Так и есть.

- А Вы, мадам, кем ему приходитесь?

- Я Маргарита Павловна Безсонова – его… возлюбленная.

Он внимательно изучал мое лицо и, наконец, продолжил:

- Что ж, я о Вас наслышан. Оказывается, Вы еще красивее, чем говорил о Вас Алекс. Я ему искренне завидую, глядя на Вас.

- Вы мне льстите, - скромно потупила глаза я.

- И скромная, притом, - улыбнулся мне старичок, - так что же Вы, хотите продать или передать в дар все его подарки? – его лицо сделалось строгим.

- Я… - я посмотрела в сторону Ларисы, - понимаете, я хочу помочь ему… он попал в очень затруднительное положение…

Ювелир смотрел мне прямо в глаза, будто хотел там прочитать какую-то подсказку. Вдруг он как будто принял решение, но спросил еще:

- А эта дама – кто?

- Это сестра Алекса, Лариса, - сказала я.

По выражению его лица было видно, что теперь-то он разобрался в ситуации. Уже с совершенно другими интонациями в голосе он сказал, вздохнув:

- Ну что ж, давайте приступим. Что Вы привезли?

И он оценил все украшения, как подлинники, искренне удивляясь, откуда это у меня и восхищаясь, будто держал в руках несметные богатства и истинные шедевры ювелирного искусства. Это и были шедевры. Почему-то эксперт ничего не сказал о стоящих на всех украшениях клеймах Алекса.

Акт, составленный о передаче начинался так: «Я, Маргарита Павловна Безсонова передаю Ларисе Николаевне Хартман принадлежащую мне коллекцию ювелирных украшений в составе:… Со своей стороны я, Лариса Николаевна Хартман снимаю все обвинения со своей сестры Александры Николаевны Хартман и обещаю больше никогда ее не преследовать и не предъявлять претензий». Там было еще много чего написано, но, главное, что нигде не значилось, какие именно ювелирные украшения я ей передаю. Она не обратила внимания не эту деталь, так ей хотелось, наконец, завладеть сокровищами.

Через три часа выпустили Алекса. Его паспорт на имя Александры Хартман был признан подлинным, а паспорт на имя Алекса Харта куда-то затерялся.

Я бросилась ему на шею, но он отстранил меня, взял за руку и повел к такси. Наверное, ему не хотелось, чтобы кто-то видел его в женской одежде, обнимающего любимую женщину.

Он взял меня за плечи и долго, настороженно смотрел в мои глаза. Его взгляд был неспокоен, было видно, что он ищет ответы на незаданные вопросы.

Я потянулась к нему и нежно коснулась губами его губ. Он ответил не сразу, не смея целовать меня, не веря, что я все еще люблю его. Потом губы его раскрылись, согретые теплом мои губ и… время исчезло для нас. Никакие слова никогда не высказали бы столько, сколько сказали тогда наши губы, соединенные в поцелуе. А потом он обнял меня, а я положила голову на его сильное плечо, слыша, как часто-часто стучит его сердце, ощущая, как он взволнован сейчас. Его теплая ладонь тихонько гладила мои волосы.

Я заглянула в его глаза, полные любви, и сказала:

- Помнишь, ты обещал мне все о себе рассказать?

- Я не забыл. Поехали на дачу. Там легче дышится, а мне сейчас не хочется оставаться в городе – он меня душит.

Мы заехали домой, он тщательно вымылся, переоделся, и мы отправились на родительскую дачу.

Дом стоял осиротевший, пустой. Такой огромный и сейчас, после смерти мамы, заброшенный, никому не нужный.

Был конец мая. В воздухе разливался аромат цветущей сирени, в зарослях которой заливались соловьи.

Мы приехали уже под вечер. В доме было промозгло холодно. Алекс поставил дом на прогрев, включив систему отопления, взял немного фруктов, другой вкусной снеди, бутылку вина, сигареты и пледы. Мы вышли на улицу, на свежий воздух.

Он расстелил пледы поверх большого надувного матраца, зная, что я люблю смотреть на звезды в моменты сильного волнения или важных разговоров.

Мы лежали рядом, по нашей студенческой привычке куря одну сигарету на двоих. Над нами раскрылся бархатный черный купол неба, усыпанный крупными звездами. Дым улетал вверх, возносясь прямо к небесам.

Алекс долго молчал, собираясь с мыслями. Я хотела помочь ему начать и тихонько спросила:

- Когда ты понял, что ты мужчина?

- Сколько себя помню, я всегда так считал. В детстве мне было очень трудно, потому что родители всячески пытались вырастить из меня девочку. Поначалу мои заявления, что я мальчик, встречали лишь смех, потом, увидев, что я всерьез не считаю себя девочкой, родители начали злиться. Мама наряжала меня в платьица с кружавчиками. Как же я их ненавидел! Если мне не удавалось их испачкать или испортить, то я, гуляя на улице, просто снимал с себя платье, забрасывая его куда-нибудь в кусты, и бегал в одних трусах.

- И что же твои родители? Наказывали тебя?

- Мама меня лупила, как сидорову козу, но однажды отец заступился за меня, видя, что никакого прока в наказаниях нет:

- Да пусть ходит в штанах. Ничего страшного. Подрастет – поумнеет.

А школе было еще хуже. Меня заставляли носить девчачью школьную форму. Все смеялись надо мной, потому что я продолжал говорить о себе в мужском роде, но скоро ребята в классе перестали смеяться, когда я наставил им хороших таких полновесных фингалов. Девочки меня сторонились, инстинктивно ощущая, что я не одна из них. Учителя, видя, что я умный, прилежный ученик, к тому же вежлив, воспитан и благороден, перестали надо мной издеваться, считая меня ребенком со странностями. Тогда и начало проявляться мое обаяние, которое особенно действовало на пожилых учительниц – они стали меня просто обожать и позволяли мне все, даже находиться на занятиях в джинсах и мешковатом свитере.

Мать пыталась растить мне косички, но каждый раз, когда она заплетала мне это уродство на голове, я брал ножницы и, глядя ей в глаза, срезал их под корень. Она бесилась, не зная, как сделать из меня девочку, но натыкалась на мою непреклонную решимость и упрямое заявление, что я мальчик.

Хуже всего было на физкультуре. Физрук – махровый гомофоб чувствовал во мне что-то неправильное, с его точки зрения. Он заставлял меня носить женскую спортивную одежду с короткими шортами. Когда у меня начали оформляться женские пропорции, он нарочно заставлял меня прыгать через скакалку, а все мои одноклассники ржали, глядя, как подпрыгивают мои груди.

Однажды я не выдержал и хорошо отлупил его, зажав в раздевалке. Тогда я уже был крупным и сильным, а он – плюгавец предпенсионного возраста. Именно в тот день я понял, что не обязательно иметь мужские гениталии, чтобы поступать, как мужчина.

Физрук стал бояться меня, как огня, а потом договорился с моими родителями, что я буду ходить куда-нибудь в спортзал, а он мне будет ставить оценки автоматом, лишь бы меня не было на его уроках.

Мне очень понравилось заниматься в спортзале. С моими широкими костями, я быстро накачал себе не женскую мускулатура, к тому же, стал замечать, что от моих занятий ненавистные мне груди стали значительно меньше. В старших классах я даже принял участие в соревнованиях по бодибилдингу среди женщин. И занял там отнюдь не последнее место.

А потом я поступил в университет. Меня и в школе очень интересовала история искусств, а в универе это стал мой любимый предмет. Я хорошо учился, успевая и по другим предметам, ведь у меня не было ни друзей, ни девушки, на которых я тратил бы свое время. При поступлении в университет отец сказал мне, что поможет получить сертификат ювелира, если я буду носить женскую одежду.

Ювелирному искусству я был обучен с детства. Мне очень нравилось работать с драгоценными камнями и металлами. У меня хорошая память и наблюдательность, благодаря чему я научился очень точно воспроизводить изделия знаменитых мастеров.

Моя первая работа была единственной нелегальной работой в моей жизни. Мне заказали сделать копию диадемы одной принцессы (не буду сейчас уточнять – тебе лучше не знать подробности). И я сделал ее очень старательно и точно. Я знал, что мой заказчик выдаст ее за настоящую, поэтому взял с него значительную сумму денег за работу.

Мне очень нужны были мои собственные деньги, о которых не знали бы родители. Когда мне исполнилось 20 лет, я тайно от предков, незаконно, сделал операцию по стерилизации.

Я рассказываю это тебе для того, чтобы ты знала – я никогда не был женщиной и не собирался ею становиться. Когда я ложился на операцию, у меня не было ни малейших сомнений, никаких сожалений о вырезанных женских органах.

После операции я начал принимать мужские гормоны. Скандал в моей семье разразился, когда я начал бриться. Перепуганные предки таскали меня по врачам, а узнав, что я стерилизовал себя, у мамы случился инфаркт, после которого она прожила недолго. Отец, поседевший за одну ночь, когда он потерял маму, сказал, что у него родились две дочки, никакого сына он не знает и никогда не признает.

Но позже, когда он увидел, во что превратилась моя сестра, которая в 16 лет уже была потаскухой и воровкой, отказался от нее и начал пытаться налаживать отношения со мной. Очень долго он звал меня дочкой Сашенькой, но со временем ему пришлось смириться с тем, что я мужчина. В конце концов, нелепо обращаться к рослому бородатому мужику «доченька».

Очень долго я был самодостаточен, но, понимаешь, гормоны – такая вещь, которая рано или поздно заставит обратить внимание не женский пол. Однако, я ощущал себя уродом, недостойным любви и решил, что мне достаточно роли мужчины в обществе.

А потом в я встретил тебя. Я заметил тебя в универе – только что поступившую абитуриентку. Я видел, с каким волнением ты просматривала списки зачисленных студентов. Ты была такая тоненькая, хрупкая, беззащитная, с длинной каштановой косой и большими серыми задумчивыми глазами. Я очень стеснялся к тебе подойти, потому что осознавал свою неправильность. Тогда я подговорил однокурсниц, и они пригласили тебя отпраздновать поступление в нашей студенческой столовке. Я набрал столько мороженого, что мы его объелись и дружно болели ангиной. А потом….

- Потом мы гуляли в Нескучном Саду! Я помню тебя! Ты еще носил женскую одежду и очень меня стеснялся. А я увидела твои глаза – такие яркие, такой красивой миндалевидной формы, и твои сочные чувственные губы. Я подумала, что ты очень красивая и если бы ты был мальчиком, я хотела бы тебя поцеловать.

Алекс приподнялся на локтях и заглянул мне в глаза:

- Правда? А я думал, ты меня не заметила!

- Ну как же было тебя не заметить? Ты в любой одежде всегда оставался очень незаурядной личностью. Даже твоя немногословность и умение слушать были необычными.

- А потом я понял, что влюбился. Я жил тогда не в общаге, а с родителями. Каждый день я приезжал очень рано и ждал, когда ты выйдешь, но я не хотел, чтобы ты меня видела, поэтому я прятался и наблюдал за тобой втихаря, издалека. Я запоминал тебя и рисовал, рисовал… все занятия я только думал о тебе и рисовал твои портреты. Чуть не завалил сессию, но потом решил, что мое поведение недостойно мужчины и взял себя в руки.

Со временем мне стало мало просто смотреть издалека. Я хотел, чтобы ты заметила меня. Однажды ты, проходя мимо, стрельнула у меня сигаретку, но даже не посмотрела на меня. Я был для тебя обычным студентом, очередным мальчиком из курилки. А я так волновался, что не мог сказать ни слова.

У тебя закрутилась студенческая жизнь. Я познакомился с ребятами, которые учились с тобой в одной группе, и они пересказывали мне все подробности – с кем ты флиртовала и с кем целовалась. Я видел, что тебя окружает сущий сброд, а ты и радовалась их хулиганским выходкам.

Один из ребят заметил, что я влюблен в тебя. Он начал рассказывать мне про тебя всякие гадости. А потом он нарочно, на спор с другими пацанами лишил тебя девственности. Еще перепачканный твоей кровью, он вышел к нам во двор, где мы засиделись за поздним разговором, нарочно демонстрируя пальцы с запекшейся кровью, и включил диктофончик, где все было записано в доказательство его «подвига».

Я накинулся на него и жестоко его избил. Папе стоило больших денег и хлопот, чтобы он отмазал меня, так как я сломал ему несколько ребер, нос и ту самую руку, наступив на нее каблуком и раздробив пальцы.

В ту ночь я ненавидел всех мужиков за их жестокость и вероломство. Я шлялся по улицам, нарочно стараясь ввязаться в драку, чтобы еще кого-нибудь избить. А потом мне стало стыдно. Я подумал, каково тебе сейчас, после такого, что с тобой сделали.

Я потратил значительную сумму на одежду, чтобы предстать перед тобой настоящим франтом, которого ты уж точно заметила бы.

Я пришел к тебе в общагу, дав взятку вахтерше в размере ее полугодового заработка. И увидел тебя. Твои глаза – такие печальные и беззащитные, бледное грустное личико. Ты была такой… мне хотелось обнять тебя, защитить от всего мира, никому никогда не давать в обиду. Но ты была красавица, а я – бесполый урод.

- Алекс! Ты был самым красивым мальчиком, которого я встречала.

- Вся беда, что я не был мальчиком. Я хотел просто быть с тобой рядом в тот день, чтобы утешить тебя, поддержать. Я думал, что просто погуляю с тобой и навсегда исчезну из твоей жизни, стану твоей тенью, твоим незримым ангелом-хранителем, ведь я не мог любить тебя так, как все.

- Мне так хотелось быть с тобой рядом. Я чувствовала, что если я отпущу тебя, то никогда больше не увижу.

- Ну вот, ты всегда меня понимала, любимая. Когда ты уснула на теплоходе, положив голову мне на колено, я думал, что счастливее меня нет никого на свете. Ты спала, доверчивая, маленькая, по-детски сложив ладошки под щечкой, а я чувствовал себя хранителем величайшего в мире сокровища. Таким сильным и мужественным. Я видел, как над рекой встает солнце и мне хотелось, чтобы оно не поднималось, чтобы никогда не настал день, и не кончилось это время моего тихого счастья. Просто смотреть на тебя и чувствовать твое сонное дыхание своим коленом – вот все, что я хотел. Вот наивысшее наслаждение в жизни. Я обещал себе, что сейчас ты проснешься, я провожу тебя до общаги и уйду. Никогда больше я не буду встречаться с тобой, потому что я не достоин твоей хрупкой наивной красоты и нежной женственности.

Ты проснулась, открыла свои серые, как утренняя речная вода, глаза и я понял, что никуда я от тебя не уйду. Не хватит у меня всего моего мужества и силы воли.

Мы начали встречаться. Я видел, что нравлюсь тебе. Это, конечно, меня очень радовало, но я так боялся, что наступит момент, тебе захочется поцелуев, а потом и… всего остального. Как я этого боялся – не можешь себе представить. Боялся и… хотел. Я думал – еще не сегодня, еще не сейчас, тянул время, блаженно замирая, когда твое лицо оказывалось совсем рядом. А ты взяла и поцеловала меня сама. Я никогда и ни с кем не целовался и не знал, как это бывает сладко. Я ведь стремился избегать всех мыслей и чувств, связанных с проблемой пола. Потому мое внезапное возбуждение застало меня врасплох. Это было так приятно физически, но причиняло нестерпимые душевные страдания. Я знал, что для нас с тобой ЭТОГО никогда не будет. Потому что я не мужчина и не смогу сделать с тобой самых простых и естественных вещей.

Я знаю, что был с тобой груб. Оттолкнул тебя, наговорил всяких дерзостей. Я хотел, чтобы ты сама меня бросила, раз уж у меня не хватает мужества это сделать.

Ты ушла, но возвращалась ко мне снова и снова. К своему ужасу я понял, что ты тоже в меня влюбилась. Ты пыталась меня соблазнить с изобретательностью и упорством, достойным лучшей цели, но ты и догадаться не могла, что все это совершенно бесполезно.

Я добился своего - ты меня бросила и ударилась в загул. А мне, конечно, все пересказывали. Каждую подробность. Меня мучила ревность, но я не мог конкурировать с твоими мужчинами. Да, я знал, что стоит мне только прийти к тебе, и ты всех их бросишь, но что потом – снова будешь мучить себя и меня, не подозревая о причине, почему это невозможно? Сначала я бесился, разбивая кулаки о стены. Потом уходил в качалку, чтобы там сбросить пар и хоть немного утихомирить свою ярость. Но на смену ей приходило отчаяние, которое высасывало мою душу.

Тогда я решил заняться делом – я много учился и работал. Это помогло, но ненадолго. Я узнал, что ты встречаешься с одним парнем. Ну что ж, я добился чего хотел. Однажды, возвращаясь домой из нашей библиотечной читалки, я увидел тебя с ним. Ты меня не заметила, потому что была очень увлечена. И я смотрел, как какой-то чужой парень грубо и неумело трахает на моих глазах мою любовь. А я не мог ничего сделать – что я мог предложить взамен? Я даже пошевелиться не мог, затаившись в темном углу. Вы так и ушли вместе, не увидев меня. Ты выглядела такой довольной.

- Прости, Алекс, - мне было нестерпимо стыдно, - я не знала, что ты меня видишь.

- Да это и не твоя вина. Я сам виноват, мог бы уйти, не смотреть, но досмотрел все до конца с каким-то мазохистским удовлетворением, чтобы видеть и протрезветь, очнуться от своей любви, понять, что я не имею на тебя никаких прав.

Однажды ты позвонила мне и сказала, что беременна. Я примчался, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, мне было тебя так жаль – ты плакала, а я был готов убить за одну твою слезинку. С другой стороны я подумал, что это мой шанс – ты осталась одна, беременная. Я тебя никому не дам в обиду, усыновлю твоего ребенка, сам воспитаю его, буду хранить тебя и молиться на тебя, как на Мадонну с младенцем. Я тогда чуть не сделался верующим. Думал – вот Бог дает мне ребенка, которого у меня никогда не будет.

Я привез тебя в квартиру, которую ребята из нашей золотой молодежи снимали для встреч с девчонками, позвонил хозяевам этой квартиры. Я даже пошел на подлость, рассказав, чем там занимаются мои друзья – так я смог уговорить хозяев, чтобы договор перезаключили на мое имя. Всю ночь я метался, раздираемый противоречиями в своей душе, под утро я принял решение – я поговорю с твоим бойфрендом так убедительно, что заставлю его жениться на тебе. И нечего тешить себя пустыми надеждами. Ты нормальная, молодая женщина. Тебе нужна полноценная супружеская жизнь.

А потом я поехал в мастерскую своего отца и продался ему в рабство. Я согласился работать на него, получая всего 10% от реальной стоимости работы. Только для того, чтобы он дал мне в долг денег на первый взнос за квартиру и влез в ипотеку, которую мне дали быстро, но на грабительских условиях. Потому что я видел, как ты осваиваешься в той квартире, как тебе там хорошо, как ты вьешь гнездо. И я знал, что любому, кто посмеет тебя оттуда выселить, придется переступить через мой труп. Не буду рассказывать, чего мне стоило уговорить квартирных хозяев ее продать. Это была та еще песня. Но я смог. Я думал только о том, что тебе там будет хорошо с твоим ребенком и мужем. А я еще заработаю денег. И я работал. Все свободное время, которое у меня оставалось от забот о тебе.

Я знал, что в этих стенах, которые я тебе подарил, будет ползать, учиться ходить, бегать, учиться говорить, читать и писать твой малыш. И что в той большой двуспальной кровати тебя будет… любить твой муж, который понятия не имеет о том, что такое любовь. А я буду стоять за дверью. Всегда лишний в твоей жизни.

Не хочу рассказывать, как я пережил твою свадьбу, еще улыбался, шутил, был свидетелем. Я думал, что навсегда забыл, что такое слезы, но той ночью я плакал, зная, что ты для меня навсегда потеряна после того, как захлопнулись за вами, молодоженами, двери квартиры, на которую я зарабатывал унизительным каторжным трудом.

Но беда в том, что я не стоял за дверью. Ты захотела сделать меня своим другом и поверенным своих секретов. Я вытирал тебе рот платочком и держал твои волосы, когда тебя рвало во время токсикоза. Я ходил с тобой за ручку к гинекологу и стоматологу, потому что ты боялась узнать результаты анализов и лечить зубы. Я слушал, как в твоем животе шевелится маленькая жизнь. Я был рядом, был посвящен во все события твоей жизни, но не был ее частью.

А потом был день, ставший страшным испытанием в моей жизни.

- Алекс, это когда я родила Сашу?

- Да. Именно тогда. Но ты помнишь, что стало причиной твоих преждевременных родов? Твой муженек, пьяная скотина, избил тебя и, пока ты была без сознания, изнасиловал. Что меня удивило больше всего – что ты даже не обиделась на него. Типа: «а что с него взять – пьяный дурак, проспится и будет жалеть».

Я был с тобой все время – все 10 часов, когда ты корчилась и кричала от боли. И я не мог помочь. Ничем. Я просто был рядом и смотрел, как страдает моя любовь, рожая чужого ребенка. Я ненавидел твоего кобеля мужа, что он тебе его заделал, а теперь ты кричишь, пытаясь его родить, но никак не можешь. Я возненавидел твоего ребенка, который тебя мучил. Я думал, что сойду с ума за эти 10 часов. Когда увидел себя в зеркало, то обнаружил седую прядь волос на лбу.

А после, когда все кончилось, я держал на руках твоего ребенка, улыбаясь ему вместе с тобой и стараясь не показать, как я за него боюсь, ведь мне врачи сказали, что у малыша крайне мало шансов выжить. И я снова пошел к своему отцу, выклянчил у него денег, нашел самых лучших детских врачей, чтобы они спасли твоего сына.

А потом я пошел убивать твоего мужа. Я знал, что просто приду и убью его за тебя, за твои страдания. Он увидел мои глаза, в которых была смерть и стал визжать, как девчонка, плача и умоляя простить его. И знаешь, чем он пытался оправдать свой поступок? Он жаловался мне, что ты не давала ему целых два месяца, а он ведь мужчина, ему нужен секс.

Я даже не стал о него марать руки. Мне было так противно, что я едва добежал до уборной – меня вывернуло от отвращения к этой мрази. И это мужчина? Тогда я понял, как отомщу ему. Я понимал, что у меня маловато возможностей, но ведь есть другие мужчины – я сделаю так, что ты ему изменишь.

- И вот тогда ты увез меня в Грузию.

- И тогда я увез тебя в Грузию. И ты еще в поезде дала мне понять, что у меня самого есть шансы стать твоим любовником. Впервые в жизни я увидел твое обнаженное тело, я ласкал его, вспоминая все те книги и учебные пособия, порнофильмы. Потому что это был мой первый раз. И я должен был сделать так, чтобы тебе со мной было хорошо.

Я не могу передать тебе, что я испытал в те две ночи в поезде. Наверное, это были самые сильные эмоции, пережитые мной в моей жизни. И вдруг я понял, в нашу вторую ночь, что ты способна принять меня таким, какой я есть. Пусть, в нашей любви все будет не так, пусть будет куча запретов – у меня есть шанс. Ты хотела именно меня и никого больше. Как бы это ни звучало парадоксально, но я мог любить тебя физически и был счастлив.

- О, милый мой, как многого я не знала о тебе. Как жаль, что ты не открылся мне раньше.

- Я и не подозревал, как сильно ты меня любишь. Ведь я считал себя уродом, не достойным твоей любви.

А после Грузии повторился все тот же кошмар, как в нашей студенческой любви. Тебе хотелось большего, потому что этого требовало твое тело, пробужденное моей любовью, а я не мог тебе дать большего и не мог объяснить причину, которой ты домогалась.

Единственное, что меня порадовало, что ты гуляла, не стесняясь своего козла мужа. И мое злорадство грело мне душу.

Было и еще одно. Я понял, что могу получать удовольствие другого рода. Не менее сильное. Я имел власть над тобой. Как мужчина. И ты подчинялась. От этого, как выразился бы Сашка, у меня сорвало башню. Я понял, что эти отношения возможны, и мы оба получим от них удовлетворение, но я подумал, во что мы превратимся через несколько лет и мне стало страшно.

Я избегал тебя именно потому, что не хотел поддаваться этому страшному соблазну, который затягивал меня, словно воронка утопающий корабль. Но ты уже почувствовала это и тебе был нужен только я один – единственный мужчина, с которым ты могла получить этот кайф.

Ну а потом был момент, в котором я, словно в кошмаре, испытал дежавю. Зачем-то ты хотела, чтобы я присутствовал при том, как ты будешь отдаваться другому мужчине. Настоящему мужчине, способному заделать тебе ребенка.

Я смотрел в твои глаза и видел все твои чувства. Мне казалось, что я раздвоился – это я грубо и цинично брал тебя и, одновременно сидел такой одинокий и растерянный – бесполое создание, бессильно наблюдающее этот бесстыдно сладострастный акт.

А потом я молился, как умел, чтобы ты забеременела у тебя родился ребенок именно от того мужчины, потому что мне казалось, что это будет мой собственный родной ребенок.

И это случилось. Когда я впервые взял на руки Марину и увидел ее огненно-рыжие волосы – я все вспомнил и понял – вот она, моя дочка. Я добился твоего развода с Валерой и занялся воспитанием нашей дочки.

- А разве Игорь был рыжий? Не помню.

- У него были каштановые вьющиеся волосы. Очевидно, его предки были рыжие.

Потом я успокоился и вжился в роль друга семьи. Я воспитывал твоих детей, находил тебе любовников, заботился о тебе, как мог.

- Пока не появился Эдик.

- Пока не появился Эдик. Я пытался помешать вашему браку, потому что я знал о нем и Саше. Но он сразу понял, что я из себя представляю. У него был наметанный глаз, он сразу разглядел, что я не мужчина. Он начал меня шантажировать, угрожая, что расскажет тебе всю правду обо мне.

На твоей второй свадьбе я сидел, как на похоронах. Вот тогда, когда я был в расстроенных чувствах, меня и застала врасплох Марина. Я знал, что она в меня влюблена, считает таким идеальным мужчиной своей мечты, рыцарем без страха и упрека и прочий романтический бред. Но тогда она подошла ко мне, а я увидел не ее, а тебя. Я был пьян и не сразу отстранился, когда она поцеловала меня. Нагло и смело, как ты когда-то. И не сразу понял, что она ласкает меня и ищет то… чего нет.

Я сразу же протрезвел, отбросил ее от себя. Хотел на нее закричать, но увидел, как она испугалась. Я смотрел в лицо твоей дочери, искаженное ужасом и отвращением, а видел только тебя. Тогда я и понял, воочию увидел, какое у тебя будет лицо, если ты все узнаешь.

Я испугался так, как никогда и ничего в жизни не боялся. Я обещал золотые горы – тогда я уже был богат, свой контракт с папочкой я отработал и зарабатывал много денег. Но она ударила меня по щеке и расплакалась. Сказала, что я дурак и что она во мне разочаровалась. Потому что она сама никогда никому не рассказала бы обо мне. Потому что любит меня и щадит мои чувства.

Так у меня появился самый верный настоящий друг – наша дочь Марина. Она все знала и понимала меня. Как могла, конечно. У нее редкий дар сострадания, сочетающийся с холодным умом.

Ну а потом Эдик сам себя выдал. И мне не нужно было уже тебе ничего рассказывать про него. Я увез тебя в Амстердам, мечтая, что там мы сможем начать нашу новую жизнь.

Но первый же твой вопрос, с которым ты встретила меня утром, был для меня, как ведро ледяной воды. Ты помнишь, что ты у меня спросила?

- Да. Я спросила тебя: «Алекс, ты гей?»

- Ты не видела своего лица – как ты это сказала. Конечно, я всегда был исключительно гетеросексуален, считая себя мужчиной. Но я понял, как ты нетерпима в этих вопросах и снова начал бояться, что откроется моя тайна.

И я решился – я пошел ко врачам, чтобы пройти обследование и сменить пол. Ради нас с тобой. Быть настоящим мужчиной – это казалось мне так логично и легко, как будто с плеч глыба упала. Правда, все оказалось не так просто и даже сама процедура смены пола оказалась длительной. Мне пришлось доказывать, что в свои годы я имею право этого хотеть. Надо было, чтобы я нашел свидетелей, которые подтвердили бы, что я хотя бы год прожил в мужской роли. Я прожил уже 25 лет в роли мужчины – все, кто меня знал, знали меня только как мужчину. Они были бы шокированы, обратись я к ним с такой просьбой. У меня был только один свидетель – Марина, а надо было найти трех свидетелей.

А еще был квартал Красных Фонарей, где ты сама показала мне простой и очевидный путь к нашему счастью – игрушки из секс шопа для меня, человека консервативного, были настоящим откровением.

Я мог быть твоим любовником и даже гражданским мужем, но я зря тешил себя иллюзиями, так как ты молча, покорно соглашалась на условия нашей любви, но продолжала хотеть большего.

Я помню свою дурацкую выходку с той игрушкой, которую я себе прицепил, чтобы любить тебя. Думал, что это сделает меня мужчиной. И это было здорово – ты поверила, что все происходит по-настоящему. Тебе было хорошо, и ты хотела выразить свою благодарность… и я помню твои глаза – как ты ласкала эту несчастную пластиковую имитацию, с какой нежностью и грустью смотрела на меня.

А потом была ночь, когда я уединился, чтобы еще раз все пережить и получить удовлетворение и представил себе, что ты стоишь за дверью… Оказалось, что ты там действительно стояла.

Я прогнал тебя, но понял, что ты продолжаешь страдать. Несмотря на наше внешнее счастье, проблема никуда не делась.

Я, наконец, прошел все формальности, сдал все анализы. Дело оставалось за малым – надо было оплатить все эти операции и пребывание в клинике. Я был богат, но не настолько, чтобы мне это было по карману. Я решил подождать, заработать…

А тут в нашей семье настали тяжелые времена. Гибель сына, смерть твоей мамы. Снова я чувствовал свое бессилие – я ничем не мог тебе помочь.

И вот тогда я решился – я подделал паспорт – просто подкупил чиновников, чтобы они изменили имя, фамилию и пол. И хотел на тебе жениться. Чтобы ты была счастлива здесь и сейчас, а не потом когда-нибудь.

Я перевел все оставшиеся деньги, оплатив операцию. Я просто сказал бы тебе после нашей свадьбы, что мне нужно лечь в клинику на операцию, не уточняя, зачем. Ты привыкла не задавать вопросов. Ты бы ничего не узнала. Я бы вернулся уже мужчиной и мы были бы с тобой счастливы.

Но тут скончался мой отец, а сестренка решила воспользоваться ситуацией в своих целях. И ты обо всем узнала. Не от меня. Прости меня, если можешь. Я всю жизнь обманывал тебя, потому что слишком сильно тебя любил.

Была уже глубокая ночь, когда Алекс закончил свою исповедь. Я поднялась на локтях и заглянула ему в лицо. Он зажмурился, напрягшись, ожидая то ли удара, то ли поцелуя…

- Алекс, любимый мой, - я нежно поцеловала его плотно стиснутые губы, - Я всегда говорила тебе, что люблю тебя таким, какой ты есть. Если бы я знала, как сильно ты меня любишь… Столько лет ты у нас украл, не решаясь довериться мне.

- Прости меня, я трус, - он посмотрел на меня своими бездонными глазами, - но для меня страшнее всего было – навсегда потерять тебя.

- Нет, ты самый удивительный человек на свете. Я горжусь твоей любовью и преданностью. Ни одна женщина на свете не заслужила такое счастье, тем более – я.

- Я знаю, что ты мечтала услышать всю свою жизнь. Рита, выходи за меня замуж. Прости, но именно в этот момент у меня нет ни одного подходящего для тебя кольца.

- Я согласна, прошептала я тихонько, покрывая поцелуями его лицо, влажное то ли от слез, то ли от пота, то ли от ночной росы, - Мы поедем в Германию и я буду с тобой рядом каждую минуту. Мы вместе пройдем все этапы твоих операций. Я буду тебе любящей женой, лучшим другом, заботливой сиделкой – кем хочешь, только люби меня.

Он приподнялся, открыл бутылку вина и налил его в два бокала.

- Твое любимое, грузинское домашнее. Специально берег для особого случая, - сказал он.