Голос любви испытующей

Сразу три возможных пути расстилается передо мной... На самом деле, дорога одна, но не менее реальными кажутся высокая стена, сложенная из неправильного размера каменных блоков, и край обрыва, нависшего над пропастью бог знает какой глубины. Как идти, когда не знаешь, не видишь, не понимаешь... когда всюду опасность? Любой ребенок даст ответ: встать на четвереньки.

Наощупь пробираясь вперед, думаю о том, сколько будет продолжаться эта игра в «не верь глазам своим», и о том, как утомительна монотонность моего пути. Я закрываю глаза... Открывая их, я всякий раз надеюсь обнаружить не голубой мелкокристаллический грунт, не глухую стену у себя перед носом и не пугающий провал впереди, но тщетно. Чувства мои тупеют... хочется прильнуть всем телом к песчаному полотну дороги и больше не двигаться... может быть лежать и мечтать... а может быть уснуть... Реальность перестает быть реальной, и меня уже не удивляет, когда в какой-то момент прямо передо мной возникает... голограмма человека.

Хочется дотронуться до этой слабо мерцающей величественной фигуры. Я простодушно протягиваю руку, и тут же получаю ощутимый электрический удар. Встрепенувшись, вскакиваю на ноги и начинаю лихорадочно перебирать способы возможной защиты... В это время жестом умелого фокусника голографическая рука извлекает невесть откуда и подает мне совсем не голографический предмет – странные очки, у которых вместо стекол приспособлены зрительные трубы бинокля. Я с опаской принимаю его и водружаю на нос – пространство тотчас же преображается: передо мной теперь стелется широкая прямая дорога, а остальные «реалии», хотя и никуда не деваются, видятся в отдаленной перспективе.

– Разобщение от системы отраженных реальностей, – всплывает в голове чужеродная мысль, заставляя меня с недоумением всматриваться в призрачную фигуру незнакомца. Вопрос в моем взгляде немедленно находит отклик, и вновь в виде мысли:

– Над планетой ОС сформированы отражающие поверхности для защиты от атмосферных и космических катаклизмов, в результате, в одном фокусе можно увидеть до шести отражений реально существующих на планете природных объектов.

– Надо же, как мне повезло! – улыбаюсь я, пытаясь представить себя перед лицом одной действительной и шестью мнимыми реальностями.

– Истинное всегда заключено в центре.

Мне не хочется фокусироваться на этой новой глубокомысленной сентенции, потому что мое внимание все больше приковывает голограмма. Неуловимо меняясь, она постепенно теряет привычный образ человека и превращается из прозрачной светящейся сущности в настоящего гуманоида, что называется во плоти и крови. Как же он забавен!

Можно зажать рот рукой, чтобы не смеяться. Но как задержать мысль, рвущуюся к проявлению и могущую быть сразу распознанной? Многорукий, с голубоватой кожей, узкоглазый умник, не теряя времени, дает мне понять, что легко распознал мою по-детски непосредственную реакцию на его инаковость.

– Мы таковы, каковы наше солнце и планета, на которой живем. Ваша желтая звезда и ваш дом – планета с железным сердцем – приспособили ваши центры к восприятию энергий идущих из космоса одним образом. Мы сообщаемся с космосом иначе. Главное, не кто мы, а кем способны стать.

«Кем способны стать...» На что он намекает? Следующая метаморфоза, проходящая перед моим задумчивым взором, возможно, служит одним из многочисленных и самых очевидных решений данной загадки. Хилое тело гуманоида как-то враз исчезает, и вместо него появляется дивное крылатое существо, напоминающее земную бабочку-странника. Кивнув мне ангельски хорошенькой головкой, как будто прощаясь, оно взмахивает своими радужно переливающимися крыльями и в мгновение ока исчезает. Я снова остаюсь одна.

Если бы мне довелось писать роман, следующую главу я бы назвала «Как я потеряла очки и свалилась в пропасть». Но поскольку мое повествование не столь обстоятельно, сразу перейду к рассказу о последствиях моего недостаточно трепетного отношения к удивительным условиям планеты ОС.

Итак, я свалилась... Как ни странно, мне нисколечко не было больно. Как если бы я упала в какой-то очень длинный, подвешенный в воздухе мешок. Каждый шаг по его дну натягивал стенки так, что отброшенная их резким натяжением, я летела вниз. Так, падая и поднимаясь, я двигалась в кромешной тьме, как мне казалось, довольно долго.

– Бездумное движение – большое заблуждение, – иронизировала наш инструктор по психокинетике, глядя на неловкие усилия обучающихся работать с психической энергией. И когда ей возражали, что в неожиданных условиях бывает трудно сразу сориентироваться, она указывала пальцем наверх и многозначительно произносила:

– Космос не знает безмыслия. Кто в него с безмыслием войдет, от него же погибнет.

В том же случае, когда положение казалось нам совсем безвыходным, наша ПК советовала рассмотреть или вспомнить все подробности и зацепиться умом за то, что кажется самым непонятным.

Осторожно ложусь на дно «мешка». Некоторое время он еще раскачивается, подобно гамаку, но после, успокоенный моей неподвижностью, затихает. Я повторяю полученные уроки:

– Для того чтобы узнать истину, нужно смотреть в центр, то есть в сердце явления. Могу ли я найти в своем сердце ту, которой я могу стать?

Даже ожидаемые, явления Тонкого мира неожиданны и поражающи. Перед моим внутренним взором внезапно появляется женщина с огромными синими глазами... Волна трудно совместимых чувств захлестывает сердце, заставляя его отчаянно трепетать: восторг борется с волнами страха, ознобный холод – с приливами жара. Однако стоит осознать, что этот внимательный, полный сострадания взор принадлежит мне самой, как меня тут же перестает тревожить мое состояние. Теперь я спокойна... наполнена любовью – до краев моего существа, за пределы которого любовь проливается в виде чарующего света... Ощущение полноты знания и могущества проистекает от чувства всецелого единения с Истиной...

– Поздравляю! – ударом грома стаскивает меня с небес на землю голос.

– Кто ты? – с трудом прихожу я в себя.

– Кто я, это еще вопрос... – булькает, подобно болотной жиже, темнота. – А вот, кто ты... и что ты можешь?..

Хотелось бы мне сейчас ответить: «Я могу все!». Ведь только что так оно и было. Но я прекрасно понимаю, что меня теперешнюю и меня будущую разделяет бездна несвершенного.

– Можешь ли ты избавиться от своих недостатков? – подстегивает мои колебания противный голос.

– Нет, – твердо парирую я. Послевкусие от прекрасного видения не позволяет солгать, даже если от результатов этого дознания будет зависеть моя жизнь.

– Вопросец следующий... – мне кажется, что голос теперь булькает ближе к уху, а сама я проваливаюсь глубже, в еще более темное, если такое вообще возможно, место. – Итак, вопросец: можешь ли ты сфокусировать мысль и заставить ее лететь в избранном направлении так, чтобы она попала точно в цель? Да или нет?

– Нет, – и снова я проваливаюсь в бездну, начиная ощущать приступы тошноты из-за царящего там зловония. Но у моего экзаменатора уже готов новый вопрос, который судя по предварительно вырывающимся из его нутра хриплым звукам, он вот-вот задаст:

– А что ты готова сделать для вашего спасения?

Сдаться – означает погибнуть, задохнуться в ужасной вони... Хватаюсь за первое, что приходит в голову:

– «Вашего» значит, что кроме меня может спастись кто-то еще?

– Ну да, ну да, – квакает у меня над ухом.

Мысль о том, что не одна я вынуждена терпеть эту мерзость и что только я в состоянии всех нас спасти, придает мне бодрости. Я перестаю быть жертвой, мучимой темнотой, жуткими газами и коварством задающего вопросы. На миг я превращаюсь в ту величавую красавицу, для которой не составляет труда сосредоточить мысль – действенную силу – и неотвратимо послать ее в цель. В тот момент, когда в моем воображении я и спасаемые мной прекрасные существа молниеносно вырываются на свободу, ошеломительно сильный толчок выбрасывает меня на свет.

Распластавшись на животе, я пытаюсь прийти в себя. Но едва моя голова приподнимается, чтобы определить, откуда только что мне удалось вырваться, как увиденное повергает меня в ступор. Чудовищных размеров монстр, в огромном черном зобу которого я побывала, страдая от приступов тошноты, изрыгает содержимое желудка – покрытых блестящей слизью нелепых насекомых-химер, которые едва отряхнув ее, тут же уползают или улетают.

– Не жалей, – проносится в голове мысль.

Обернувшись, я вижу своего недавнего многорукого знакомца.

– Ты же не ради того, чтобы почувствовать себя героем старалась? Ты хотела спасти... и спасла...

И все-таки я чувствую потребность в какой-то компенсации – хотя бы убедиться, что ни одна из спасенных тварей не погибла. Повернув голову туда, где только что творилось омерзительное действо, я не могу поверить глазам – все обозримое пространство пусто, нет ни следа, ни намека на случившееся здесь.

– Значит это было испытание... – я не скрываю своего разочарования.

– А ты как хотела?

– Я хотела ознакомиться с новой для меня планетой, с сознанием ее жителей... словом, я прилетела на экскурсию.

– А тебе не приходило в голову, когда ты готовилась к экскурсии, что если ты попадешь на планету с более высоким, чем у тебя, уровнем сознания, то ты не сможешь понять, чем оно замечательно?

– Но я же видела, как твоя мысль строит формы из видимой материи, убедилась, что ты способен заставить меня поверить в реальность иллюзии...

– Да, видела, только и всего. Ты не в силах понять, как и с какими энергиями работает моя мысль. Познание иного разума возможно, лишь когда умеешь приспособить к нему свой.

Что я сейчас чувствую? Досаду, разочарование... Помнится, кто-то из наших нахваливал мне эту планету, когда я выбирала маршрут...

– Ну что, будем продолжать испытания или отправить тебя в Райский Парк?

Заботливость тона подкупает – так обычно разговаривают родители, когда намереваются осчастливить своих детей в воскресный день. И так же безоглядно, как в детстве, я тороплюсь совместить приятное с полезным:

– А нельзя ли в Райском Парке провести испытания?

– Что ж, воля твоя.

Прежде чем двинуться в путь, я вспоминаю, что мне необходимо вооружиться новым экземпляром «умных» очков.

– Ты теперь и без очков найдешь дорогу, – мелькает у меня в голове.

Похоже, я снова остаюсь без видимой помощи, и это означает начало нового испытания. Что на сей раз должна осилить моя мысль?

По указанному мне направлению, кроме извилистой дороги, я наблюдаю куртины ярких и подвижных, тонко звучащих цветочков, а также ландшафт, состоящий из острых камней, и ко всему прочему большой водоем. Сколько могу, оттягиваю тот момент, когда мне вновь придется опуститься на четвереньки, и, уже нагнувшись, вдруг вспоминаю картину из детства, как, рассматривая полосатую ткань банного халата, я пытаюсь определить, какого он цвета: голубой в розовую полоску или наоборот... Это простое упражнение придает мне уверенность в своих силах, и я буквально вцепляюсь взглядом в голубое полотно дороги, не отпуская его до тех пор, пока все остальное не отступает на задний план.

– Вы еще долго будете вспоминать то, что я говорю вам, – так бывало пророчествовала наша ПК, суля долгую жизнь своим не всегда понятным нам высказываниям.

– Конец одного испытания – это начало следующего. Между ними нет момента «покоя», так же как среди бытия не существует моментов небытия, – вспомнилось мне одно из них, когда дорога привела меня к обширному, до самого горизонта, пустырю, напоминавшему географическую карту местности, на которой читались следы разметки каких-то особых зон, но не было ничего живого и прекрасного.

Вот так рай! Прежде чем посягнуть на его девственную пустоту, я опускаюсь на землю под одним из валунов у входа. Пожалуй, лишь они, стоящие по обе стороны от входа, могут считаться настоящей достопримечательностью здешних мест: массивные, розово-зеленые, они ритмично пульсируют изнутри переменчивым светом.

По-видимому, мне вновь предстоит сделать ставку на свое воображение... Однако, сколько я ни вглядываюсь вдаль, пытаясь представить замечательный ландшафт парка, его истинное лицо остается для меня загадкой. Такими же напрасными оказываются попытки воспроизвести в воображении местное население – многоруких существ с гибкими телами-стеблями, наслаждающихся отдыхом.

Все, хватит, пора отдохнуть. Со вздохом облегчения прислоняюсь спиной к камню и закрываю глаза. С удивлением отмечаю, что, несмотря на то что опора твердая, я чувствую себя чрезвычайно уютно: спину ласкает мягкое тепло, а в душу входит дивное ощущение покоя и ничем не сдерживаемое желание любить всех и вся. Как это часто бывает на границе сна, в голове начинают мелькать мысли:

– От сердца к сердцу... от центра к центру... протяни... разбуди... пробужденное сердце обнажит красоту...

– Где же сердце этого Парка, где оно, видимо-невидимое?

Ответ на свой вопрос вдруг отчетливо ощущаю спиной, вернее сердцем, отыскавшим, наконец, родственные вибрации.

– О чудесные камни, – две половинки живого сердца – покажите мне красоту!

В ожидании чуда я открываю глаза... Ни вдохнуть, ни пошевелиться... я замираю в созерцании пламенеющей, волнующейся инопланетной природы. Все в ней дышит чудесным светом; соединяясь, света рождают восхитительную гармонию красок; гармония звуков произрождается трелями птиц, пением цветов и более низкочастотным звучанием деревьев. Быть может, и рыбки, неоново светящиеся в солнечно-желтой воде озер, участвуют во всеобщем славословии красоте мира, дополняя своими чарующими ароматами общую симфонию запахов. Все здесь светится, все звучит, все благоухает, воссоздавая божественное единство...

– Почему ты не заходишь, дитя мое? – пробуждается во мне нежданная мысль.

– Боюсь на кого-нибудь наступить, – думаю я, глядя в сверкающие серебром глаза моего благожелательного наставника.

– Но разве тебе не известно, что высочайшее наслаждение можно обрести лишь в постижении истины? А постижение истины возможно лишь в одиночестве...

– Но если каждый захочет побродить в одиночестве...

– ... как ему избавиться от других желающих?.. – в голосе моего собеседника сквозит улыбка. – О, здесь бродят множества, можно сказать толпы, но каждый существует в своей, не пересекающейся с остальными реальности, ибо у каждого свой опыт соприкосновения с истиной и свои представления о ней. Входи смело!

Но нет, какое-то смущение продолжает удерживать меня у ворот. Скорее всего, мысль о том, что в силу своей неразвитости я не могу увидеть Парк так, как следует. Волна тепла, идущая от наставника, пресекает эти мысли:

– Этот парк назван Райским как раз потому, что чутко реагирует на потребности сердца обратившегося к нему. Возможно, тебя ужаснул бы пейзаж, который вижу здесь я, но это тот, близкий моему сердцу состав вибраций, который позволяет мне вознестись духом, и, воспарив, постичь то, что в другом месте дается труднее.

– И это все самое лучшее, что я могу постичь на этой планете? – мне не хочется заходить в Парк, чтобы коротко насладиться новым, восхищающим все мое существо пониманием жизни. Меня не покидает ощущение, что мой мудрый спутник не договаривает, и мне непременно стоит испытать себя на новом задании. Он же, кажется, не торопится направить меня, но оставляет право выбора за мной:

– Лучшее – это то, что дает тебе новое знание.

Мы долго стоим молча: я стараюсь принять в себя эту новую мысль, он – в ожидании моего решения. В конце концов, он уступает моему стремлению:

– Ну что ж, раз ты так решила, тогда тебе сюда.

Отодвинувшись, он показывает мне путь, ведущий под гору. У меня нет никаких сомнений – осилить его я должна буду сама. И правда, уже в следующее мгновение мой неутомимый экскурсовод бесследно исчезает.

Чем дальше отхожу я от Райского Парка, тем сильнее растет в душе моей тревога. Уж не вернуться ли мне назад? Вот и солнце заходит... капли влаги обильно оседают на землю... небо из молочно-белого становится бледно-сиреневым, отражаясь в медленно наполняющихся лужах стальным холодом... Зайдя в ментальный тупик, я вдруг обнаруживаю, что оказываюсь в тупике настоящем: справа и слева, и впереди простирается стена, увитая лианами с темноватой листвой, напоминающей хвою, ее сине-серый оттенок навевает грусть, а мелкие рубиновые цветочки напоминают о тревожной лампочке SOS, которую мы, спасатели, предпочитаем видеть спящей.

Присмотревшись, замечаю в стене узкий проход, в который мне удается протиснуться только боком. О, Господи! Всюду, куда достигает взор, здесь парят в воздухе зеркала – и человек, и птица, и всякая понизу ходящая тварь могут увидеть свое отражение в полный рост.

– Вот тебе и аттракцион! У нас на Земле он давно отошел в незапамятное прошлое.

Удивительно, но проходя по рядам и мельком взглядывая на свое изображение, я не замечаю, вопреки ожиданиям, чтобы оно нелепо искажалось. Везде оно идеально четко показывает стройную светловолосую девушку в защитном комбинезоне.

Мне не хочется далеко удаляться от входа-амбразуры и я останавливаюсь у одного из зеркал без определенной цели. Не вдаваясь в подробности, отмечаю спокойствие моего облика... Но вдруг замечаю в себе неуловимое, а затем все более явное выражение потерянности и стремления сбежать.

– Так вот в чем обман! Ведь того, что я сейчас наблюдаю, нет на самом деле, – наконец доходит до меня. – Бежать, бежать поскорее от этого кладбища иллюзий!

Но чу! В памяти вдруг явно, как будто случилось совсем недавно, всплывает воспоминание. Первый полет, мое первое дежурство и нарушенный график испытаний, из-за чего весь эксперимент оказывается на грани срыва... Точно такое же, как сейчас, уныние и малодушное желание сбежать было у меня, когда я стояла перед советом командиров в башне...

– Итак, зерцало, вскрывающее малодушие, исчерпай на мне всю силу твоего обличения! Молчишь... Видать мне достало одного урока, чтобы больше не впадать в это унизительное состояние сознания.

В соседнем зеркале, дожидаясь его вердикта, я наблюдаю, как микроскопические пластины-отражатели моего комбинезона окрашивают его в тона выцветающего бледно-голубого закатного солнца. Настроенные на работу с природным светом, они не могут показать ничего другого. Но вот мое лицо... Оно явно намекает на недостаток правдивости. Однако ничего существенного плоская полированная поверхность рассказать мне не может, ложь в моей жизни занимает такое незначительное место, что ее проявления, скорее забавны, нежели осудительны. Следующее зеркало награждает меня воспоминаниями о редких случаях страха и только одним событием, когда этот страх вредит другому человеку – инструктору по аварийным ситуациям. Конечно, его ушибленный по моей вине палец не казался мне тогда большим преступлением, однако сейчас на меня производит впечатление не следствие страха, но он сам, его далеко еще не исчерпанный потенциал.

Хожу по рядам, всматриваюсь в темнеющие лики зеркал... Воспринимаю негативные стороны своей натуры достаточно сдержанно – от иллюзий в отношении себя меня всегда оберегал весь строй жизни. Особенно вспоминаются уроки ПК, которая нет-нет да и скажет провинившемуся:

– Деточка, не страшно упасть в грязь и замараться. Опасайся ходить по белу свету с грязным лицом.

Чует мое сердце, пора заканчивать эту историю с зеркалами. Пусть следующее станет последним. Вздох облегчения, вызванный этим решением, тут же гасится при виде этого последнего. Что-то неприятное исходит от покрытой мелкими трещинами зеркальной поверхности. Мне даже кажется, что оно вцепилось в меня мертвой хваткой и ни за что не отпустит, пока не достанет из самых потаенных глубин нечто, способное разрушить мое мирное настроение. Грязнолиловый цвет моего комбинезона вторит последней светлой полоске неба, заставляя еще пристальнее вглядываться в зеркальную гладь.

До меня вдруг доносится шум голосов, шум разъяренной толпы, о котором я могу составить представление лишь из старинных книг. С яростными криками она приближается к запертой двери старинного храма, в котором я и мой духовный учитель, вместе с другими учениками, ищем спасения от гнева иноверцев. Когда в дверь начинают барабанить кулаками, мне еще не страшно, я чувствую себя под надежной защитой – храмовые врата необычайно крепки. Но когда в напитанную запахом ладана атмосферу вползает горький запах дыма, сердце сжимается от страха сгореть заживо.

– Дети мои, пока не поздно, спасайтесь через другую дверь, – торопит нас учитель.

– А как же вы, учитель?

– Мне на моих ногах от погони не уйти. А вы бегите, бегите, – и он начинает подталкивать нас к выходу.

Но едва мы появляемся в дверях, нас вытаскивают и начинают бить... Последняя мысль пронзает сердце острой болью: «Ах, не надо было нам предавать учителя...»

 

В погасшем небе сияют разноцветные светильники спутников. Едва передвигая ноги, я бреду, повинуясь стучащему в висках призыву: «Ступай сюда, ступай ко мне...» По моему лицу все еще текут слезы, когда, протиснувшись сквозь узкий проход, я оказываюсь по ту сторону стены. На пригорке, залитом лунным светом, я замечаю голограмму земного человека, который теперь кажется мне удивительно знакомым. Присев у его ног, тихо спрашиваю:

– Разве это может быть лучше того, что могло произойти со мной в Райском Парке?

– Безусловно. Ибо наилучшее, на самом деле, то, что может дать тебе новое знание... о себе.

– Мне кажется, что если бы я увидела еще немного плохого о себе, я больше не могла бы оставаться собой, – с горечью осознаю свою душевную слабость.

– Ты увидела то и столько, сколько захотела сама и сколько допустил я. Твоя самооценка, лежащая на поверхности, и некоторые события прошлого рассказали тебе о том, от чего тебе следует отталкиваться, чего избегать. Какой ты можешь стать, ты теперь тоже знаешь...

Слова елеем льются на мою рану, и вот уже я сознаю, что ничего страшного не произошло. На пути совершенствования человека, в длинной череде его жизней случается всякое – от самого хорошего, до самого плохого. И упав, нужно как можно быстрее подняться и идти дальше... Зачем же я здесь, какой новый опыт получила я, и что смогу отдать Земле после возвращения?

– Посмотри на меня, – доносится до меня недавно слышанной мной голос.

Но что это?! Поднявшись, я вдруг падаю на колени... Прошлое, соединившись с настоящим, возвращает мне... любимого учителя. Осеняя меня крестным знамением (совсем как в прежние времена!), он дарит мне свою ласку:

– Дорогое дитя, полагаю, теперь ты догадываешься о причине твоего путешествия на планету ОС. Здесь тебе удалось ускоренно завершить испытания, доказать, что я вновь могу на тебя положиться. Здесь так чудесно обновилась наша сердечная связь. Отправляйся домой. Я буду с тобой всегда.

Ликованье в моем сердце перемешивается с грустью от близости расставания, боль воспоминания с невыразимым счастьем от ощущения близости учителя. Теперь я знаю, что в один прекрасный день в моей голове снова зазвучит его голос, который побудит меня совершенствоваться еще скорее. В этом стремительном беге за учителем будут мелькать годы, века, сменяться планеты и человечества, но никогда, слышите, никогда не прервется серебряная нить связи. Потому что нет ничего более сильного, прекрасного, вечного, чем духовное родство, чем любовь дочери к своему духовному отцу, чем отеческая любовь к своим духовным детям – испытующая, вдохновляющая на подвиги, сулящая окончательное единение в духе.