Чёрная всадница Часть VII

Картинка из интернета

                УДАР     ИЗ-ЗА    УГЛА

       На улице было сыро и неуютно. Дождь барабанил по стёклам под завывание осеннего ветра, оповещающего, что с летней и золотой осенней порой покончено, пора готовиться к зимним испытаниям на выносливость! Ветер срывал с деревьев последнюю листву, только ёлка, плющ и падуб остролистый беззлобно посмеивались над другими деревьями, явно демонстрируя своё превосходство. Ещё бы, они - вечнозелёные! Общительная Эмми мне рассказывала, что придерживающиеся старых традиций жители на её бывшей родине, в Англии,  считают, что в течение шести летних месяцев лесом правит король Дуб, а шесть месяцев зимних, когда у дуба отлетает листва, его заменяет падуб. И, потому, эти два короля находятся в постоянной ссоре из-за лесной короны.
       Я начала всматриваться в букет стоящий в вазе, составленный из ветки падуба, омелы, плюща и ёлки. Свен виновато принёс его рано утром, когда я ещё спала, и поставил вазу на стол, чтобы улучшить моё настроение. Но это не помогло. Взглянув на него, я забилась в истерике да так, что прибежала из кухни старуха Гудрун. Накапав в стакан успокоительного зелья, заставила меня его выпить. Затем начала меня успокаивать с такой материнской нежностью, которую раньше я встречала только у бабушки Марии. Но бег времени неумолим. Мария ушла в мир иной, а Гудрун пытается мне её заменить. В её сердце проснулись ко мне чувства, граничащие с материнскими, которые ей не удалось испытать на своём веку. Вот так и случилось: мы с ней два одиночества из бывших соперниц превратились в двух добрых подруг. У нас обеих в этом жестоком мире никого ближе по духу, кроме нас самих, не было.
        –  Ну, полно, полно, нельзя же так убиваться! С кем не бывает. Пройдёт пару лет и всё забудется. Есть такие женщины, которым внуков нянчить пора, а они сами детей поздних рожают. А тебе-то едва двадцать годков исполнилось.
       –  Не надо меня успокаивать. Они здоровые и крепкие. А я – заморыш, слабая здоровьем, постриг не приняла, вот и мучаюсь в мирской жизни за этот грех.
        –  Ну, вот ещё. Постриг принять никогда не поздно, да только ты не создана для кельи и молитв. Сама не хуже меня знаешь, так и нечего себя терзать! Слабая, слабая... А какой салон шляпный открыла. Твои заказчики до сих пор мимо мастерской проходят и выпытывают у меня, когда ты снова к ним выйдешь. А ты сидишь тут и убиваешься! Так ты их растеряешь, другую шляпницу найдут. Я недавно карты разбрасывала, а потом, чтобы лучше удостовериться, бобы раскинула. Жить тебе ещё и жить. Это твоя полоса чёрная... её нужно пережить, перетерпеть. Около тебя я двух взрослых девушек видела, вроде, как дочки, а вроде и не дочки, и двух мальчиков маленьких, щупленьких. Но это в далёком будущем, а Свена дорога намного короче твоей, и чем дальше, тем тоньше. А как и почему? Я сама не могу разобрать, а ведь раньше я опытной ворожеей была. Старею, видно, уходят силы и опыт теряю. Может, тебе дар передам, как умирать стану. Привязалась я к тебе, а ведь и я в молодости ребёночка потеряла, как узнала, что мой Штефан в горах сгинул. Видишь, как бывает? Тебе эта таинственная дама помогает, а меня вдовой оставила. Может быть это она тебя мне в утешение на старости лет послала. И у старухи Гудрун скатилась по щеке крупная слеза.
        За окном маршировали солдаты. Наше княжество готовилось к очередной войне и набирало рекрутов. Свен и Курт тоже ожидали, когда до них очередь дойдёт. Неймётся нашему новому курфюрсту! Да и старый не лучше был. Имел большой замок, угодья, неограниченную власть, но влюбился в одну молодую даму знатного происхождения. А она стать его метрессой отказалась – из знатной семьи была. Тогда курфюрст и решил нашу веру католическую на новую, лютеранскую поменять. По её законам иметь семью разрешалось. Но вассалы восстали против него и свергли изменника с престола. Да только его пассия замуж за него выходить отказалась, поскольку он уже не курфюрст был, а простой вассал у нового преемника. А новый курфюрст, хоть и неопытный, но сообразил, что в первую очередь надо здоровых молодых мужчин на военную службу набрать.
       От этих мыслей мне стало жутко, а вдруг и моего Свена заберут. Он тоже здоровый и крепкий. Лучше бы они Курта взяли на службу и навсегда нас от него избавили! С ним постоянно в нашу жизнь входят несчастья, а он со стороны ухмыляется, наблюдая, как мы потом мучаемся.   
       – Мяу-у, – раздался жалобный плач домашней кошки Берты.
      Обиженная Берта вошла в комнату, обнюхала все углы, потом прыгнула на кровать, просунула голову под одеяло, но не найдя того, что искала, с плачем прыгнула ко мне на колени, начав горько жаловаться на свою тяжёлую кошачью судьбу. Гудрун вчера утопила в ведре рождённых ею котят, и она сейчас жаловалась на неё мне.
       – Вот, полюбуйся! – показала пальцем на неё Гудрун. – Уже далеко не молодая, а всё одно на свидание к церковному коту бегает. А отец Йозеф, тоже хорош! Нас всех к целомудрию призывает, а своего кота убедить в воздержании не может. Да и сам целибат нарушает: по вечерам ходит молодых вдовушек и солдаток исповедовать. Совести нет ни у него, ни у его кота. Конечно же, особых жизненных проблем у них не будет. Не им же рожать и ответ перед Богом за своих бастардов держать!
       Меня рассмешила её острота, и я впервые за всё время улыбнулась. Три счастливых года пролетели как сон, пора за своё счастье расплачиваться. А расплата не за горами – уже наступила. Как пришло ко мне счастье на Адвент, так с приближением нынешнего Адвента постепенно улетучивается. Уж в который раз мысленно прокручиваю эту чёрную череду событий.
        А случилось всё так. В то недавнее тихое утро начинающегося бабьего лета я проснулась в тревожном предчувствии беды. И вот она. В доме нежданно-негаданно появился Курт. Первой моей мыслью было выгнать его вон. Но я не хотела cсориться с фрау Гретель, которая могла настроить против меня фрау Краузе и Эмми.
       – Ну и как объяснить, что вы наш дом обходите стороной? Хозяева вас постоянно в гости зовут, а вы не идёте. Вы же богатыми стали, так что пора с такими же богатыми бюргерами дружбу заводить. В дальнейшем вам это пригодится.
       – Эльзхен хворает, да и работы много накопилось, некогда нам. – пробовал отговориться Свен.
       – Это я тебе когда-то посоветовал и помог на Эльзе жениться, а теперь вот вы какими важными стали! Нехорошо старых друзей забывать. Не хочешь ехать в гости, так давай на охоту съездим, как в добрые старые времена.
       Я хотела возразить, но на меня напала неудержимая тошнота, комом подступившая к горлу. Я выбежала в умывальную комнату, чтобы не показывать перед Свеном и Куртом свою слабость. Когда я вернулась, они уже собирались выходить. Я поняла, что проиграла. Когда за ними закрылась дверь прихожей, я услышала голос Курта, который поучал Свена:
       – Дай ей наконец-то покой в её положении. Она не настолько красива, чтобы ты сидел около её юбки. А то, что она приносит в дом дукаты… так пусть отрабатывает своё неполученное приданое и невзрачную внешность. А ты будь мужчиной! Неплохо было бы по вечерам на часок-другой и в таверну сходить, пропустить пару кружек пива. Да говорят, что у старухи Бригитт новые девицы появились.
       От этих слов у меня закружилась голова, и я улетела в пустоту.
Очнулась я в своей мастерской. Гудрун давала мне нюхать свои настойки.
      – Ну и напугала же ты меня! – обрадовалась Гудрун, когда я пришла в сознание. – Лежи тут до вечера и не выходи.
      – Я буду работать.
      – Сегодня ты будешь лежать, отдыхать и пить мои настои, а работу за тебя ночью твои помощники сделают. И не смотри на меня недоумённым взглядом. Я всё знаю, что в этом доме делается, на то я и колдунья.
       Я осталась лежать, но четверть часа спустя ко мне в мастерскую заглянула молоденькая девушка:
       – Здравствуйте, госпожа, я ваша новая служанка Анетт. Меня наняла на работу ваша экономка с условием, что я должна буду выйти замуж за вашего конюха Ганса. Я буду помогать ей по хозяйству.
       И она поставила передо мной глиняную миску с дымящимся капустным супом. Я попробовала пару ложек и бросила. Меня душили слёзы, и так я пролежала до вечера. Как только на дворе начались сумерки мне стало немножко легче, и я решила спуститься в гостиную. Но в это время я услышала в прихожей довольный голос Свена, который притащил вместе с Куртом тушу большого кабана на вертеле.
       – Ну, друг, – обратился Свен к Курту. – Сейчас я отрублю голову, высушу и нафарширую её опилками и повешу в гостиной, а туловище можешь себе забрать!
       – Не стоит. Оставляй всю тушу себе, и пусть твоя Гутрун из неё всяких варений и копчений наготовит. А когда она выдержанную в маринаде лопатку кабана приготовит, не забудь пригласить меня в гости. А ты лучше своди меня пару раз в таверну к старухе Бригитт, денег у меня теперь не густо, а хочется её девочек потискать.
         Я уселась на ступеньку лестницы и подождала, пока Курт покинет дом. Когда я вошла в гостиную, я увидела счастливое, раскрасневшееся от холода лицо Свена:
       – Смотри, Эльзхен, какого я зверя с охоты принёс. Теперь мы повесим в гостиной его голову с клыками, и у нас в доме будет, как у баронов.
       – Не люблю убиенных животных.
       – Ну, как же, а мясо кушаешь, когда Гудрун его готовит с соусом и подливой? Ты же в деревне выросла? Неужели не привыкла к охоте и рыболовству? Или в вашем доме свиней и гусей не резали?
       – Я ела и ем тех свиней и гусей, которых не видела живыми и убитыми, а к этому кабану в любом случае не прикоснусь, даже если он будет приготовлен в вине, с молоком и розмарином.
       После этого я поднялась в свою мастерскую и попросила меня не беспокоить до самого сна. Свен на кухне с видом заправского охотника начал отделять шкуру кабана от туши, а Гудрун с Анетт разбирались с мясом и рёбрами, разделяя куски на отдельные части. Гудрун – многоопытная хозяйка учила молодую Анетт и пришедшего на помощь Ганса, какие куски должны пойти на копчение, а какие на жаркое. И обещала при этом дать по большому куску Гансу и Анетт, когда последние пойдут по своим домам.
       Так с приходом Курта в нашей семье начались разногласия. Курт зачастил в наш дом. Ещё пару раз они съездили на охоту. Однажды притащили в дом убитых косуль, головы которых повесили на стены, а с мясом доверили разбираться Гудрун и Анетт. По вечерам они зачастили в таверну к старухе Бригитт. Свен начал появляться в доме навеселе, и был вполне доволен собой. Ко мне в душу начал подкрадываться комок ревности и обиды, хотя я понимала, что мой больной вид вряд ли может вызвать у него восторженные эмоции. Я по вечерам тихонько плакала, а Гудрун пыталась меня успокоить:
       – Потерпи немножко, что с мужчин возьмёшь? Они всегда правы, и из любого положения выкрутятся. А наша женская доля на всё глаза закрывать и не выказывать недовольства. А то ещё соседки засмеют, когда узнают, что у тебя одно слабое место имеется. И ты запомни на всю жизнь, если тебе какую сплетню на мужа в дом принесут, всё это отрицай и всех сплетников досужих взашей из дома гони!
       Но в это время в Бонне заканчивалась война с полным поражением нашего бывшего курфюрста, того самого, который решил поменять нашу католическую веру на лютеранскую. Его вассалы подняли против него свои войска за правое дело. Были также завербованы за хорошую плату молодые мужчины из нашего городка, а перед походом они приходили в таверну к старухе Бригитт, чтобы выпить перед очередным походом наш любимый немецкий напиток – пиво, да и от хлебного вина не отказывались. А кое-кто из тех, у кого водились в кармане дукаты, не прочь были провести пару часов с её «девицами». Однажды у меня лопнуло терпение, и я побежала к ней в таверну, чтобы увести оттуда Свена. Не знаю, почему мне пришла в голову такая безумная мысль, но я  буквально влетела по ступенькам в таверну и увидела двух пышногрудых девиц, одетых в наряды с большим вырезом на груди, эффектно подчёркивающих их прелести, которые, взяв под руки подвыпивших Свена и Курта, повели их в верхние комнаты.
       – Свен! – закричала я, что было сил. – Хватит с тебя! Выпил и будет! Пойдём домой.
       Свен, оглянувшись, виновато замялся на ступеньках, не зная как поступить дальше. Но в это время мимо меня проходил пьяный солдат, с большой кружкой пива в руке на вытяжку. Пошатываясь, он прошёл мимо меня, похваляясь, как они разделаются с изменником-курфюрстом. Поскольку он был сильно пьян, то  поравнявшись  со мной, случайно пошатнулся, задев и даже оттолкнув меня своей здоровенной, чуть меньше ведра, кружкой. Я стояла на верхней уличной ступеньке таверны и смотрела на удалявшегося Свена, и этот толчок в живот оказался настолько сильным, что мои ноги подкосились, и я кубарем покатилась по каменным ступенькам таверны вниз. Больше я ничего не помнила. Очнулась я в своей собственной постели, и около меня крутились перепуганные Свен и Гудрун. Внизу живота у меня началась сильная боль, кровь фонтаном со страшной силой вырывалась из меня на простыню. От невыносимой боли я снова потеряла сознание. Очнулась я на следующий день. Около моей постели сидела Гудрун со своими отварами и приехавшие навестить меня фрау Краузе и Эмми. По их тревожным лицам я прочитала свой страшный приговор. Вчера после этого тяжёлого падения у меня случился выкидыш.
       В дверях я увидела мешковатую фигуру отца Бернхарда:
       – Да, дочь моя, вижу, как ты теперь страдаешь, – произнёс он после нескольких успокоительных слов. – Господь всемогущий посылает испытания каждому свои. Своего сына единородного он послал на крест за грехи наши. Ты сильно вознеслась со своей успешной  мастерской, поэтому, и расплачиваешься за свою гордыню. Ты забыла, как нас учил Господь наш Иисус: « Любите врагов наших! Благословляйте проклинающих вас! Если ударят по правой щеке, подставьте левую». Дитя моё, когда ты последний раз приносила дукаты на ремонт храма Божьего, когда посещала бедных и больных, своих родных когда последний раз видела?
       Я не в силах была отвечать, но в это время на пороге появилась Гудрун с чашкой свежесваренного бульона.
       – Родные прогнали её три года назад, когда она только лишь переступила порог их дома.
       – Вот оно наказание за её прогрешения! А тебя, Гудрун, я бы попросил не учить её всякой ереси. Как мы можем просить Господа о милосердии и прощении, когда сами прощать не желаем?
       – Ваша правда, святой отец, однако, почему против нашего бывшего курфюрста вассалов настраиваете, и свергаете его с законного трона?
      – Он еретик! – враг нашего Господа Иисуса и святой церкви. Он пошёл вслед за богоотступником Мартином Лютером. А ты что? На его стороне? Опять ворожишь и гадаешь, смущаешь добрых прихожанок? Я тебе обещал за это церковный суд.
       – Нет, святой отец, не так! Я стараюсь людей успокоить. Самое страшное, когда брат на брата войной идёт, а жён и детей вдовами и сиротами оставляют.
       – Прошу вас, не трогайте Гудрун, – произнесла я, собрав остаток сил. – Как только поправлюсь, так сразу приду к вам на исповедь, и принесу дукаты на ремонт храма. Обещаю дать пожертвования в пользу больных и обездоленных и помириться с родными.
       – Как только поправишься, – обратился отец Бернхард ко мне, подобрев. – Приходи в храм, милая Эльзхен, а потом навести своих родных и близких, дабы воцарился мир в твоём сердце и в доме.
       Как только он вышел, у меня отлегло от сердца, да и фрау Краузе и Эмми облегчённо вздохнули, зная его упрямый и занудливый характер. А время было серьёзное: инквизиторские костры пылали по всей Европе, сжигая неугодных церкви людей, обвиняемых в ереси и служении дьяволу, а также молодых девушек, называемых ведьмами.
        Гудрун, приподняв мою голову, напоила целебным отваром.
Через неделю я начала понемногу поправляться. Свен все вечера сидел дома хмурый, с виноватым видом. Спустя несколько дней сообщил, что приехал наследник почившего недавно соседа и что он готов был за подходящую нам обоим цену продать доставшийся ему в наследство дом вместе с земельным участком. Я впервые за всё время ответила им кислой улыбкой.
        Свен с Гудрун, не мешкая, уладили бумажные дела у нотариуса. Вот уж было раздолье для энергичной Гудрун! Она уже хлопотала на земле, которая не обрабатывалась прежним хозяином в связи с его продолжительной болезнью. Дом тоже был запущен, но пока решили его не сносить, а поселить в нём временно Ганса и Анетт, когда они обвенчаются. Они могут его немножко подлатать к зимнему сезону. А дальше будет видно.
        К нам в гости снова заявился Курт в военном мундире, с начищенной саблей на боку и с кошелем дукатов в кармане, который получил от вербовщика, записавшись в действующее войско.
       – А не боишься саблей наотмашь получить? – спросила я ехидно.
       – Я что ли? Да я вскружу голову какой-нибудь некрасивой офицерской жене, и буду больше при штабе находиться! Да и война уже на исходе! Я знаю, когда нужно записываться! Да здравствует наш новый курфюрст!
       На этом закончились воспоминания тех мрачных событий, и я очнулась, ощутив мирно сидевшую на моих руках тёплую кошку, которая сразу доверчиво замурлыкала. Ко мне приходило успокоение и умиротворение.
       – Да вижу, ты уже выздоравливаешь: повеселела и с Бертой играешь! – обрадовалась Гудрун.
       – Послушай, Гудрун! Может, действительно, послушаться отца Бернхарда да съездить к своим родным. Скоро Адвенты начнутся. Я им шляпы к празднику в подарок привезу.
       – Я бы не советовала тебе. Марии уже в живых нет, а больше там тебе никто не рад. Хотя, как знаешь. В этих вопросах я тебе не советчик.
       Я сообщила о своём решении пришедшему к обеду Свену. Он почесал затылок, и сказал, что если желаешь, можешь ехать. Но он поехать не сможет из-за накопившейся в мастерской работы по заказам. А меня отвезёт в деревню Ганс в нашей карете. Я готовилась к этой поездке всю неделю. Приготовила один короб со шляпами для матушки Ингеборг и брата Отто, для Зольды и её матери с отцом, и также несколько маленьких детских шляпок для детей, если таковые окажутся. Я три года не слышала о них. И также второй короб для семьи дяди Арнольда. То, что его сыновья женаты, я знала. А об их новом поколении также не имела понятия, и поэтому решила положить побольше мелких шапочек и беретиков в оба короба. Ночью перед поездкой мне приснилась бабушка Мария, которая почему-то также, как и Гудрун, предостерегала меня от поездки. Проснувшись, я уже подумывала отказаться, но мне почему-то не захотелось выглядеть трусихой, да и слова отца Бернхарда о всепрощении звенели в моих ушах до сих пор.
       Свен отнёс ему приличного размера кошель с золотыми дукатами, а Гудрун вместе с Анетт по моей просьбе сбегали в дома нескольких многодетных семей и отнесли им вкусные пирожки с капустой и кое-что из одежды. Оставалось выполнить последнее условие отца Бернхарда – помириться со своими родственниками.