Савичевы умерли все

«САВИЧЕВЫ УМЕРЛИ ВСЕ…»

Когда я смотрю по TV то, что сотворили оголтелые новые «петлюровцы» и «бандеровцы» с Крещатиком, с моим любимым красивейшим Киевом, с чудесным Ужгородом, где я прожила три года – с 1949-го по 1952-й, с древним Львовом, когда вижу разрушенные здания без окон, в моей памяти невольно возникают огромные фотоснимки разрушенного «цивилизованными» арийцами Павловска. Тогда, в 1978-м, я с детьми была в Павловске на экскурсии. Мы любовались отреставрированным дворцом и парком – но память возвращала нас к тем фото. Да, фашисты, блокировавшие Ленинград, но не имевшие возможности разрушить красавец город, с ненавистью крушили его предместья, дворцово-парковые ансамбли, шедевры русского зодчества. Господи, почему теперь, в XXI веке, в украинских городах и весях повторяется этот неукротимый вандализм: круши, жги, грабь, убивай?! Кто отдаёт приказы так называемым «лидерам оппозиции» уничтожать прекраснейшую столицу Украины?! Кто проплачивает эти деяния современных варваров, с такой же фашистской ненавистью крушащие площади, улицы и дома?! И кто ответить за всё это? За бомбардировки Белграда, за убийство Каддаффи и его семьи? И будет ли новый Нюрнбергский процесс за сожженные храмы и памятники, за изуродованный древний Дамаск?
От всего этого скорбит и плачет душа. Ибо нельзя не вспоминать осаждённый Ленинград, нельзя не вспоминать то страшное военное лихолетье, которое довелось пережить нашему народу в двадцатом веке…
В августе 1978-го мы приехали в Ленинград, и первым делом, после завтрака, нас автобусом повезли к Пискарёвскому кладбищу.
Моим дочерям было 12 и 8 лет. Они уже знали многое о 900-дневной Ленинградской блокаде, знали о том, как от голода и холода зимой 41/42 года умирали ленинградские дети. Но одно дело – читать об этом или просто знать, а совсем другое – видеть воочию это место памяти и скорби, где покоятся тысячи безымянных героев. Да, они поистине герои, ибо не сдались, не предали, остались верные своему любимому городу до конца. До самой своей смерти. Они уходили в небытие «тихими печальными колоннами», замерзая и падая замертво на улицах и набережных подле Невы, куда хотели спуститься к проруби за водой – и не стало сил…
На Пискарёвском кладбище – тишина. Звучит метроном. Тихо играет музыка… Реквием памяти. И вот они – эти ровные, длинные могилы, на которых нет крестов, ни имён. «На братских могилах не ставят крестов, но разве от этого легче?»
Мои девочки плачут. Младшая – навзрыд, старшая – закрыв лицо руками. Это невозможно видеть, как сотрясаются плечи детей, как текут слёзы по их щекам! «Никто не забыт и ничто не забыто!» Эти слова нельзя игнорировать, их невозможно стереть из памяти народа, как бы ныне ни старались наши либералы и СМИ.
Возложим цветы на одну из могил, мы все стоим еще несколько минут. Но экскурсовод торопит: «Время, время!» На обратном пути с кладбища мы очереди заходим в музей блокадного Ленинграда (теперь уж не помню, как он называется). И тут – как током бьёт: нам показывают дневник маленькой ленинградки Тани Савичевой. День за днём записывала она, как один за другим умирали от голода ее родные. Старшая дочь читает вслух последнюю строчку: «Савичевы умерли все…» И ахает, и плачет;  снова вздрагивают плечи от горестных рыданий у младшей девочки – ровесницы Тани Савичевой. Плачет от горя, ибо чужого горя не бывает. Вынести это – нет сил! И это потрясение забыть я не могу до сих пор. У дочерей моих навсегда сохранилось в памяти: «Савичевы умерли все…»