Белла Ахмадулина. Сущность женственности золотая

Так она сказала обо всех женщинах – девочках нежных, как первые подснежники, о юных феях и молодых мамах, о древних старухах. Золотистость эта переливается из возраста в возраст, но видна только истинному поэту.
Я училась в Литинституте имени М. Горького в Москве в ту пору, когда имя её уже звучало, но отзвуки его были такие разные! Мой руководитель творческого семинара Лев Озеров, написавший замечательную книгу о творчестве «Мастерство и волшебство», морщился при этом имени и говорил, что, слава Богу, не входит в число поклонников этой пустой зауми. «Я не беллагвардеец» – с гордостью повторял он. Не говоря уже о партийных функционерах от литературы! Но забудем сегодня о них.
Меня включили в редколлегию студенческого журнала «Парнас» и я, разбирая прежние номера, увидела стихи студентки Беллы Ахмадулиной. Они светились, как подснежники, уже чем-то намагниченные в своей слабости. Всякий творческий человек носит в себе некую спираль, которая раскручивается в процессе жизни. Это было начало спирали, и она развернулась мощно и своеобычно. Сегодня уже совершенно ясно, что имеем дело с Мастером стиха.
Белла Ахмадулина всегда была подчеркнуто  аполитична, в отличие от её друзей Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского, которые стремились быть на острие злободневности. Но это не была аморфность или витание в облаках. Это была позиция отстранения от всего ей лично органически чуждо. И поэзия Беллы Ахмадулиной на поверку оказалась ближе к вечности, чем поэзия её друзей, многие стихи которых теперь, в иное время, смешно и неловко читать.

Я увидела Беллу впервые в ЦДЛ в 1968 году, когда она должна была выступать на вечере поэзии, где читала стихи и я. Где должны были выступать артисты Николай Сличенко и Андрей Миронов, что было делом обычным. Вечер вёл поэт  Владимир Цыбин. Перед выступлением Белла стояла в нескольких шагах от меня в чёрном платьице, в чёрных туфельках, изящная, волшебно красивая с какой-то восточной изюминкой, очень обаятельная. Она ласково беседовала с поэтом Павлом Антокольским, который сиял от этого волнующего общения. Манера разговора у неё особенная: поначалу она кажется искусственной, но потом понимаешь – такая она и есть от природы. Нас познакомили в кулуарах.  Владимир Цыбин бодро вёл концерт, где я, как начинающая, читала одно стихотворение.
Вхождение Беллы Ахмадулиной в литературу было сложным. Даже такой доброжелательный критик, как Александр Михайлов в книге «Азбука стиха («Молодая гвардия», 1983 г.) писал: «Стихотворение Беллы Ахмадулиной «Уроки музыки», вошедшее в некоторые антологические издания, всё-таки не кажется мне удачным из-за несколько навязчивого противопоставления музыки и поэзии. Изысканность, артистизм и обаяние старинного слога, характерные для Ахмадулиной, превращаются в витиеватость и затрудняют чтение, лишают стихи эмоциональности». Всё это критик называет лирической взвинченностью. Но надо отдать справедливость, что Александр Михайлов первый отметил главное свойство слога поэтессы – она ввела в поэтический оборот лексику XVIII  века, она вернула речи торжественность и сложность. Она отказалась от привычного газетного языка и его штампов, постаралась вернуться туда, откуда ушла, казалось бы, навсегда русская литература. И в чём-то она соприкоснулась с прозой Владимира Набокова, который также стремился расширить словарь употребления, столь суженный в XX веке и опошленный. И этим она опять же отличается от своих литературных друзей – Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Булата Окуджавы, которые именно бытовой разговорный язык XX века стремились ввести в обиход и за счёт сленга раздвинуть рамки поэзии.  В постперестроечные времена в поэзию стали вводить блатной жаргон, а затем и дошло и до мата… Тенденция!
От какой традиции идёт Ахмадулина? От Ахматовской? Да, это как перекличка двух сердец, как отзвук восточного имени предков, но не более. Ахмадулина сама создала традицию, сама создала, как Мастер, своих подражателей, оставаясь неподражаемой. Белла и сама нам говорит в стихах: «Влечёт меня старинный слог…», словно бы подсказывая нам свои доминанты. Для поэта Беллы Ахмадулиной характерен мотив постоянной творческой неудовлетворённости, особой неуверенности. Поэт всегда немеет перед чистым лицом бумаги, так и она, позволяет себе нагнетать это чувство, смятенно выражая своё состояние, но и в этом стихотворении, когда она размышляет о непохожести своей судьбы, в конце концов, она приходит к тому, что и она «человек-невеличка», что она «всем, кто есть, прихожусь близнецом…».
С годами Муза Беллы преображается и уже в стихотворении 80-х годов она пишет, что она «плоть от плоти сограждан усталых». Она всё более сознаёт свою связь с людьми. Но тайна творчества для неё остаётся вечной. Ничего не упрощается – ни стиль, ни дух стихотворений, ни радостная игра «меж словом и словом». Замечателен цикл стихов о Пушкине, где поэтесса так личностно, так глубоко подходит к трагической теме поэта.
Фет сказал: «Там человек сгорел». Сказал о самосожжении человека в творчестве, в слове. Второе столетие поэты повторяют эту поэтическую метафору, не находя более краткой и выразительной. Это можно сказать и о поэте Белле Ахмадулиной.
Белла переводила грузинских романтиков – Григола Орбелиани, Тициана Табидзе, Николаза Бараташвили, соперничая с Борисом Пастернаком, Николаем Заболоцким, Михаилом Лозинским, и переводы её наполнены тем же высоким старинным слогом, который так созвучен этим поэтам. Это особый мир её высокой и смятенной души. Она жила в те годы в Грузии и издала книгу стихов, одну из наиболее полных и лучших своих книг, которая так и называлась «Сны Грузии».
Когда осенью 1969 года мы с группой поэтов – Владимиром Леоновичем, Булатом Окуджавой, Олегом Чухонцевым, Станиславом Куняевым приехали в Тбилиси, то почти во всех домах грузинских поэтов и художников, где мы бывали, висели прекрасные фотографии Беллы. Это был какой-то чудесный, разбросанный по всему городу фотомонтаж жизни Беллы в Тбилиси, с посещением Мтацминты, горных селений, старого города и базара. Она была здесь до нас. После неё остались не только великолепные переводы и стихи, но и, как в шутку сказал Булат Окуджава, «белловеды» и «белломаны».
На молдавский язык стихи Беллы Ахмадулиной переводил известный в то время поэт Анатол Чекану. Он же и пригласил её в 80-х годах в Кишинев. Мы с художницей Инной Цыпиной пришли на её вечер, который проходил в Долине Роз в молодёжном центре. Белле очень нравилось это живописное место, ей все приносили чудесные розы, весь номер был в этих роскошных цветах. Я подарила ей свою недавно вышедшую книгу. Инна сделала наброски с натуры. Мы провели вместе памятный вечер после её выступления.
Белла всегда волнуется перед выступлением – придут ли слушатели, как всё пройдёт? Так было и в этот вечер, когда мы выступали в ЦДЛ, где она была одной из всех, и в Пицунде, где состоялось её сольное выступление, и в Кишинёве. И только выйдя на сцену, она обретает уверенность. Тогда никто бы не поверил, что она теребит домашних, устроителей бесконечными вопросами.
«Изабелла Ахатовна! У спасателей вас ждёт дочь!» – гремело на пляже в Пицунде, и разгневанная Белла устремлялась в сторону спасателей, где её младшая дочь ждала нагоняя от мамы – разве можно заплывать за буёк? А её муж, художник Большого театра Борис Мессерер, утихомиривал житейскую бурю….
…Белла Ахмадулина удостоена премии «Триумф», она почётный член ряда Академий мира, она признанный мастер стиха. Её книги изданы во многих странах мира, творчество разобрано лучшими критиками, написаны монографии. Но кроме всего прочего, она наша современница. Мы жили с ней в одно время и переживали те, же бури и страсти, что и она. И я помню её такой красивой, обаятельной, хрупкой, какой уже не будут знать новые поколения. Она есть и останется только Поэтом, а все слабости опадут, как листья осенью, и останется суть, смысл её жизни, то, ради чего она преодолела так много и что она пронесла в себе, как великий жертвенный огонь.