Золотая середина

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА


Ходим в междугрядьях саженцев садовых роз в узких, глянцевых, обрезанных по верху высоких коробках, и взятый с полки держащий форму картонный фантик перекашивается четырехугольным нутром темницы, в которой томится зеленый пленник с эльфовым лицом, передаваемым одинаким портретом типичного представителя племени на боковой поверхности. И, как всегда, когда требуется объяснить причину, по которой останавливаешься, чтобы со спокойной уверенностью переложить в корзинку, на некой карусели латиницы, поставленной в заглавие того или иного под утонченной феерией цвета о грунте и подкормке рассказца, приходишь к выводу, что лучшее, что бы ты мог сделать для демонстрации вызывания ее из мозга, кроме весьма неточного, вследствие обилия промельков мыслей и чувств, экскурса в промежуток, обозначаемый в немой фильме титрами «несколькими мгновениями ранее», это раздобыть магический камень, действующий наподобие призмы, разделяющей белый свет на составляющие. Однако, камни подобного рода едва ли на ладони в минеральном выражении материализуются, если речь не идет только, скажем об очаровывающем камне, изымаемом из-под неба всенепременно живой кобры браминами из храма Шивы, силой которого и пользуются, как говорят, serpent charmers(1), в том числе и в качестве противоядия от ядовитых укусов змей и скорпионов. Но и при поверхностном, не зачерпывающем крылом всех вод Истины, внимании, уделенном беглому перечню, не усиленному тайной никакого прецизионного «лженаучного» прибора, в нем нашлось бы место и банальному пункту устойчивости саженца к морозам и заболеваниям в мере, диктуемой земледелием, связанным с соответствующими климатическими рисками; и степени обильности цветения; и диапазону световых волн, шелковистыми, бархатными лепестками отражаемых, постольку поскольку как раз тем, что не задержалось в горсти, а было пропущено химическим дуновением сквозь пальцы, и занимается привычно используемая, но ведь божественная в силе и окольным(/оккультным) внушением периодически предлагаемая к охранению и почитанию в формуле «береги, как зеницу ока», биологическая оптика глаза в подробностях, обусловленных человеческими помыслами и характером; и отношению к способности источать аромат от слабо уловимого до пряной концентрации розового масла; и вопросу пригодности к срезке; и требованиям к красоте формы, приближающейся к чайной или удаляющейся по оси цивилизации от последнего слова селекционеров к Началам сортов простосердечного, неподдельного в чувстве, как пушкинская Татьяна, сельского шиповника, умудрившегося за несколько лет нашего попустительства в буквальном смысле прошагать расстояние от забора к бочке, а это выливается в весьма существенные для сада три полноценных метра хорошей почвы; и вариантам прихотливости в уходе, et cetera.
С теплотою думаю о Горации, предложившем алхимией строфы бремя жизни измерить:

Тот, кто золотой середине верен,
Мудро избежит и убогой кровли,
И того, в других что питает зависть, -
Дивных чертогов.(2)

Когда-то Горация едва не задавило неожиданно упавшее дерево, и это событие воскрешалось им в виде стихотворного призрака с частотой обращения благодарности к богам, его спасшим, что позволило фигуре поэта появляться в качестве одного из камней Стоунхеджа, в кругу которого развивается жизнь позднейших, одного за другим, поколений. Облачным своим посмертным существом цепляется он, словно клочок тумана, за ветку, прахом послужившую жизням, съевших ее других растений, и веткою же стряхиваем он в тигль, трансмутирующий чье-то знание, через процесс жизни, трудно сделавшееся опытом, в наше, с каковым вольно или невольно подходишь к безошибочному ощущению завершенности размышления, к примеру, на тему выбора розового саженца для сада. В малом, верностью золотой середине обязанные, суммою векторов, не вполне, возможно, осознаваемых, но, определенно, действовавших и отметенных по расставанию с неясностями, что из ассортимента брать, не за непримененностью, но из-за состоявшейся безусловной вовлеченности в процесс философской архетипической составляющей человечества Архимеда, Платона, Горация, Леонардо, слаженностью которой с прочими - за кассой, на эскалаторе рассказываемыми с оживленно-радостной поспешностью друг другу, - и жив механизм, перетянувший меня на сторону двойной порции Floribunda Flamenco, а тебя – к Hybrid tea Helga и Eva Harkness.


март 2014


Примечания:
(1) - serpent charmers = заклинатели змей;
(2) – № 10 (в пер. А.П.Семенова Тян-Шанского), Книга вторая Од// см. кн. Квинт Гораций Флакк «Собрание сочинений» изд-ва Санкт-Петербург, Биографический институт Студия биографика, 1993:

Будешь жить ладней, не стремясь, Лициний,
Часто в даль морей и не жмяся робко,
Из боязни бурь, к берегам неровным
И ненадежным.

Тот, кто золотой середине верен,
Мудро избежит и убогой кровли,
И того, в других что питает зависть, -
Дивных чертогов.

Чаще треплет вихрь великаны-сосны,
Тяжелей обвал всех высоких башен,
И громады гор привлекают чаще
Молний удары.

И в беде большой, ко всему готовый,
Жив надеждой, но средь удач опаслив;
Зиму лютую, приведя, сживает
Тот же Юпитер.

Плохо пусть сейчас, - ведь не все ж так будет:
Наступает миг – Аполлон кифарой
Музы будит сон: не всегда одним он
Занят все луком!

Силен духом будь, не клонись в напасти,
А когда вовсю дует ветер попутный,
Мудро сократи, подобрав немного,
Вздувшийся парус.