Только не толкайтесь

Каждый день я провожу около шести часов своего времени в дороге. Мне приходится вставать ранним утром, в районе пяти, когда до рассвета еще далеко, чтобы успеть на электричку, которая отвезет меня в Новосибирск. Одно радует, два с половиной часа я трачу на то, чтобы досмотреть свои сны и в уже более бодром виде, за полчаса, добираюсь до работы. Вечером все повторяется, в восемь часов я сажусь в полупустой вагон и проведенное время дороги отдаю во власть сна, чтобы набраться сил перед ожидающими меня обязанностями: стирка, глажка, готовка и уборка. У нас с женой два сына и дочка и как каждый уважающий себя мужчина, я помогаю ей, зная, что сидеть с маленькими детьми – как провести полноценный день на работе.

Изо дня в день передо мной мелькают десятки лиц, изредка непохожих друг на друга, но в основном - серая масса, которая повторяет мой «подвиг», тратит значимую часть своего времени на дорогу. И все это ради того, чтобы хоть как-то прокормить себя и свою семью. Резонный вопрос – разве нет другого выхода? Он есть, можно на все наплевать и устроиться дворником или сторожем автостоянки, но только меня не прельщает жизнь в коммуналке с соседями алкоголиками и наркоманами, дети которых с малолетства приучены воровать и курить. Я решил для себя, что лучше буду работать на износ, но вырвусь из этого плена, вытащу своих детей с мрачных, вечно грязных улиц Черепанова. Но для этого мне нужны деньги, деньги, которые можно заработать только в большом городе, но ни как не в нашей полуразвалившейся «деревне». С работой здесь очень туго, как, собственно, со всем, вплоть до образования и дошкольных учреждений. Поэтому я лишь усмехаюсь, когда кто-то называет его городком, если честно, его и поселком то назвать тяжело. Ну да, есть тут пара высоких промышленных объектов, но они больше для фона, возносятся над землей и пугают всех прохожих десятками пустых окон-глазниц.

Но рассказать я вам хочу не о том, как нам тяжело живется в отдаленных районах, скорее хочу поведать один необычный случай, который приключился со мной раннею весной прошлого года. Его нельзя назвать переломным моментом в моей жизни, но с тех пор я стал по-другому относиться к ней. К этой, порой несправедливой, а порой и зверски жестокой жизни, которая все же является единственным бесценным подарком для любого человека…

Подмерзнув на улице в ожидании электрички, я с легкостью студента, коих набивалось в каждый вагон по семь-восемь человек, запрыгнул в распахнутые передо мной двери тамбура и за несколько шагов преодолел расстояние до деревянной скамьи, примостившись возле заплеванного окна. Смотреть в него я не собирался, дорогу до дома я знал наизусть, просто под стук колес и мелькающие огни дорожных фонарей мне легче засыпалось.

Держа в руках черный пакет с пустым контейнером для обеда, я решился оглядеть всех тех, кто расположился неподалеку. Прямо напротив меня села пожилая женщина, лет шестидесяти-шестидесяти пяти, в старинном бирюзовом берете и плотном бежевом пальто, подол которого был усеян капельками сине-зеленной краски, руки женщины скрывались под шерстяными варежками. По правую руку от нее сидел молодой парнишка, он решил сесть возле нас, прежде оглядев весь вагон. Таковы обычаи в электричках, вроде бы и мест свободных много, но люди стараются кучковаться, ведь ты как бы и один, тебя никто не трогает, но зато вдруг, если что случится, рядом кто-нибудь да есть.
 
Студенту вряд ли можно было дать больше двадцати лет, потому как на щеках тяжело разглядывался даже легкий пушок, не говоря уже о жесткой щетине. Вряд ли он хоть раз пользовался бритвой – в этот момент я ему позавидовал, мне приходилось бриться практически каждый день. Шапка у него была обычная молодежная, с надписью «Reebook», потрепанный пуховичок, с небольшими заплатками на рукавах, на плече рюкзак.

Через несколько скамеек, напротив меня, расположились особи определенного вида, которых я просто называю – обезьяны. Если верить тому, что человек – наивысшая ступень эволюции, то эти «приматы» явно находились на самом ее краю. Гопники, так их называют в современном мире, молодежь, которая ничего кроме алкоголя и беспредела не воспринимает. Яркие и самые настоящие представители Черепаново, не ошибусь, если предположу, что в Новосибирск они приезжали для того, чтобы кого-нибудь избить, отнять телефон или деньги. У таких сесть в тюрьму, это как получить повышение и новое звание, чем дольше и больше ты сидел, тем выше твой статус в обществе, значит твой путь по криминальной «карьерной лестнице» успешен.

В дальнем левом углу, возле входа, сидели три женщины, я их видел уже не раз, одна даже живет в соседнем доме. Я заметил, как она мне приветливо улыбнулась и качнула головой, я в ответ проделал то же самое.

Еще одна немолодая пара сперва расположилась за гоп-компанией, но поняв, что это рискованно и шумно, продвинулась ближе к нам. Тяжело было разглядеть их лица, прямо над ними не работало освещение, приятный полумрак сразу погрузил их в сон.

Тронулась электричка ровно через пять минут, после своей остановки на главном вокзале, стоять и ждать было бессмысленно, все, кому надо добраться до Черепанова вечером, уже протирали засаленные деревянные скамьи.

Так начался томительный путь домой, который я обычно проводил в полудреме, изредка просыпаясь от шума в вагоне, однако в этот раз мне почему-то не спалось. Что-то внутри не давало мне спокойно закрыть глаза и уснуть, хотя я старался принять самые расслабленные позы, вплоть до того, что сложил ноги на скамью. Лишь спустя полчаса я понял причину беспокойства.

На одной из остановок, сейчас уже не помню на какой точно, в вагон вошел бомж. Самый настоящий грязный и вонючий бездомный, одетый в какие-то лохмотья, от которых за версту тянуло мочой. И как назло, он решил занять место на соседней от нас скамейке, под которой работала печь. Через пять минут вонь окутала весь вагон, но, честно признаюсь, я был слегка удивлен, когда «приматы», которые потягивали из алюминиевых баночек какой-то алкогольный напиток, даже не повернулись в его сторону. Хотя женщины, сидевшие возле двери, недовольно стали ворочать головы.

Пожилая соседка, расположившаяся напротив меня, начала что-то тихо бормотать себе под нос, искоса поглядывая на вонючего соседа, последний, в свою очередь, не обращал ни на кого внимания, он грелся и ему от этого было очень хорошо. Он растянулся на скамье, сложим ладони под голову. Студент не выдержал, и первым покинул наш вагон, за ним последовали еще несколько человек, вошедших на предыдущих остановках.

Я, признаться тоже собирался было встать и уйти, как заметил приближающихся с другого конца вагона контролеров. Перевел взгляд на бездомного и мысленно усмехнулся, недолго ему оставалось греться.

Еще одну особенность я тогда отметил, проходя мимо гопников, сидящих ногами на скамейках, контроллеры не сказали ни слова, даже взгляд на них не бросили, хотя те вели себя довольно шумно: орали, ржали и матерились.

Когда госслужащие дошли до нас, я уже успел внимательно изучить эту парочку, причем – весьма колоритную. Мужчина был довольно грузным, куртка работника «РЖД» явно была ему мала, как, собственно, и штаны, которые были в обтяжку, хотя в них могли поместиться трое, таких как я. Когда он остановился напротив бездомного, его дыхание было учащенным, и вряд ли ему было дело до вони, исходящей от этого субъекта, сейчас требовалось лишь отдышаться.

Женщина же была напротив миниатюрной и казалась очень хрупкой. Болоньевая куртка свисала практически до колен, рукава подвернуты в несколько раз, сумка с устройством выдачи билетов тянула ее к земле. Шапки у нее не было, коротко подстриженные волосы раскачивались в такт движения электрички.
 
- Мужчина, мы просим вас покинуть вагон. – Пропищала она тонким голоском, держась за металлический поручень над спинкой скамьи. Видно было, что ей неприятно находиться рядом с этим вонючим бездомным, но, как говорится, работа есть работа.
Бомж ничего не ответил, лишь посильнее подогнул ноги под себя.

Спустя несколько секунд заговорил толстый контроллер, который наконец-то отдышался.

- Ты че, не слышишь? Тебе сказано убираться, скотина бездомная. – Голос у него был противный, гнусавый. При этом он смешно шлепал пухлыми губами, словно рыбка, которая набирает воздуха. – Мразь. Совсем обнаглели, не хватало мне еще вонючих бомжей на смене.

Пока противный толстяк придумывал разные ругательства, я присмотрелся в лицо этого грязного одинокого бездомного мужчины. Тяжело было что-то разглядеть под густой бородой, на которой засохли какие-то крошки и слиплись волосы, да и шапка сползла сильно на лоб, но я все-таки смог увидеть стеклянные залитые кровью глаза. Оказывается, он не спал, а смотрел в потолок, на яркую лампу, которая светила желтым цветом.

- Эй, выродок. Последний раз повторяю, вставай и вали на хер из вагона. – Толстяк явно устал уже ругаться, его голос сбился, и появилась легкая одышка. Ему срочно нужно было отдохнуть, его место заняла женщина-контроллер, до этого скромно стоявшая в сторонке.

- Прошу вас, не доводите Андрея, вы же потом жалеть будете. – Она явно пыталась запугать этого бездомного.

Не знаю, что подействовало на бедолагу, но он встрепенулся и сменил лежачее положение на сидячее. Теперь его взгляд был направлен куда-то сквозь стену вагона, куда-то далеко, где, скорее всего, ему очень и очень хорошо.

Я стал испытывать жалость по отношению к этому мужчине. Не скажу, что обвинял этих контроллеров, все-таки они делали свою работу, но мне почему-то вдруг стало совестно перед этим мужчиной.

Ведь так всегда, если кто-то появляется неприятный нам, неважно, внешне эта неприязнь проявляется, или просто на уровне чувств, то все – табу. Мы стараемся огородиться от него, закрыться от окружающих проблем и прикрыть глаза на то, что не касается нас. Вот так, без разбору и каких-либо выяснений, мы ставим крест на тех, кто может быть даже и не виноват, всякое в жизни бывает.
Но этот крест у нас уже в крови, он один из многих паразитов-стереотипов, которые выработались за последние десятилетия у человечества. Мы боимся посмотреть в глаза калеке, потому что он – «противен», он не такой. Бездомный – это тот же юродивый, мимо которого можно пройти, а если он протянет руку, то ударить по ней, обрубить все желание помогать и верить в хорошее.

Если задуматься, то ведь и немного им надо, всего лишь внимание, понимание, это уже будет огромная помощь. Попытка вернуть такого человека к жизни не должна пугать нас прикоснуться к чему-то мерзкому, а, наоборот, должна подстегивать делать это из раза в раз, ведь даже если из десяти «пожертвований» одно не будет напрасным, то это уже положительный результат.

Но самое обидное, знаете что? Думая об этом, я молчал. Да, я боялся показаться не таким как эти окружающие люди, обругивающие его, я молча сострадал ему, жалел и поддерживал, не разжимая губ, не протягивая руку. Ведь даже пожилая женщина, сидевшая напротив меня, которая, казалось, не способна сказать грубое слово, материала так этого бездомного, что у меня покраснели уши от стыда.

- Вставь, мразина бездомная. Я покажу тебе, как по вагонам шастать. – Толстый контроллер Андрей потряс бедолагу за плечо, после чего презрительно вытер руку об свою куртку.
 
- Только не толкайтесь… - вдруг произнес бродяга. Больше всего меня поразил голос, спокойный и четкий. Он не ругался в ответ на оскорбления, к которым присоединились освистывания «приматов», он не извинялся и не оправдывался перед контроллерами, он просто лишь попросил не толкаться.

- Ну, уж, простите, бля, что потревожили. Неугодно ли вам дальше лечь спать? – Толстяк весь трясся от злости, со стороны это выглядело очень даже смешно, но я не улыбнулся. Я не сводил глаз с потрескавшихся губ бездомного, которые едва заметно шевелились.

Электричка стала потихоньку останавливаться, замедляя свой бег. Словно в оправдание остановки за окном из мрака выплыли яркие огни станции «Сеятель». На улице было безлюдно и тихо.

- Вставай! – Заорал Андрей и вновь схватил бездомного за плечо. Тот встрепенулся, оперся руками о скамейку и поднялся на ноги, в этот момент его лицо сильно скривилось, как будто ему это далось с трудом.

Вдруг он перевел взгляд со стены на меня и не сводил его несколько секунд, после чего медленно прикрыл глаза, и развернулся к выходу, погоняемый толстяком и хрупкой женщиной, которая успокаивала своего напарника.

Именно этот взгляд я не забуду никогда. Вы скажите, да что тут такого, стеклянные глаза, лишенные какого-либо рассудка, могли в этот момент смотреть на кого угодно. Но я так не думаю. Я прочувствовал взгляд, в нем я ощутил не то, безразличие с которым он осмотрел толстого контроллера и гопников, которые успели несколько раз плюнуть на его грязную куртку, в нем я уловил что-то сродни благодарности. Как будто он увидел, что у меня творилось в душе, уловил те переживания, что я испытал за этим минуты, и поблагодарил. Поблагодарил так же, как и я возмущался сложившимися порядками – молча.

Уже когда бездомный скрылся в дверном проеме, Андрей со своей спутницей ушли в другой вагон, а электричка «пшикнула» и тронулась с места, один из «приматом» соскочил со скамьи, подбежал к окну и, открыв его, бросил в темноту банку из-под алкогольного напитка, придав ей ускорение парой матерных слов. Я даже привстал посмотреть, куда она попала, и вновь, лишь молча сдержал свою злость, пообещав себе, что больше такого не допущу.

Всю оставшуюся дорогу в ушах звучал этот спокойный и четкий голос, который из раза в раз повторял – «Только не толкайтесь».