Чистое недоразумение

                Блажены нищие духом, ибо их Царствие Небесное.
                Иисус Христос,  Нагорная проповедь.

               
Как мне нравятся профессия дальнобойщиков! Люди сильные, ведут сорока - пятидесятитонные  авто. Или вот тоже. Пилоты больших самолетов транспортных или пассажирских. Управляются в небе с такой техникой большой и сложной. Да это люди действительно талантливые и мужественные. И подчиняется им вся эта техника и служит им беспрекословно.  Немного, даже похоже на управление космическими кораблями, в каких - то дальних галактиках. Фантастика на яву! Да, бывают такие люди. Бывают люди мужественные, смелые и решительные. Мы гордимся ими. Они  сильны от природы и с начала своей жизни и не боятся ничего, в том числе потерять жизнь. Они естественны в своей силе, в своей решительности что - то преодолевать и в своем героизме.
Но не они по - настоящему сильны, смелы и мужественны в этом мире.
                По - настоящему смелы, мужественны и сильны те, кого Бог одарил огромной трусостью, бесконечной нерешительностью и позорным страхом. Потому, когда приходит время их, и они сворачивают со своей души тот огромный камень страха, можно сказать скалу, когда  выдирают они из себя корни бесконечные трусости, люди эти проявляют столько сил физических и душевных, столько мужественности и столько героизма, что герою обычному и во сне не снилось. И только тогда видно окружающим, а главное самому этому человеку, каков он на самом деле. Каковы его сердце, душа и ум.
                Автор.

Зрелость человека с точки зрения Бога познается по одному показателю – доброте.
                Один неизвестный, но очень умный человек.

                Царица обняла девушку за плечи одной рукой, а второй прижала ее голову к своей груди, поцеловала в волосы, поправила ей венец и обратила взор свой к митрополиту.
        - Она дочь Моя названная, Моего дома и рода, - и столько было укора немого в Ее глазах, что владыку сначала пробрало до каких - то таких глубин душевных, о наличие которых он в себе не подозревал, а затем заледенело все внутри. Он почувствовал свою смерть. Но не как ужас или болезнь,  а как что - то естественное, очень нужное и скоро приходящее. Он вдруг увидел себя в прекрасном саду и понял, что это его жизнь. Она была добродетельна, умна и росла красиво, как этот чудный сад. Но жизнь окончена и вот он стоит перед калиткой садовой, понимая, что сад уже чужой и пора уходить. Уже смех беззаботный  новых хозяев слышен за яблонями и кустами черемухи. А за калиткой спуск в ров, по дну которого река широкая и сильная шумит и что - то жуткое и темное клубится на ее дне под слоем воды, увеличиваясь и поднимаясь из воды к его берегу, к его калитке садовой.
       А Царица стояла уже не рядом, а на другом берегу реки, в распахнутых воротах большого хрустального дворца сверкающего и с грустью смотрела на него. А за дворцом Ее на том берегу город раскинулся большой, красоты неизреченной. И как к Ней попасть в город Ее было не понятно, потому что в ров этот не то, что спускаться, смотреть было невозможно из-за той нежити. Руки и ноги сводило судорогой от страха.
       В нем пробился источник такой печали серой и полынной, такой грусти неизбывной, которая забрала свет солнечный у жизни и всех его дел церковных. Дел, о которых, вспоминая с утра, он радовался новому дню, радовался предстоящим встречам с людьми, любви и уважению, которые его окружают, радовался ухоженным своим храмам и торжественным и благодатным службам в них. Горечь у него внутри забилась такая, сердце в такой огонь сунули, что казалось вот от этого самого трехлетнего ребенка, в которого он сейчас вдруг превратился, его самый родной и любимый человек, его мама отреклась и сказала, что больше не любит его. Сказала что он чужой, лишний и ненужный. И ушла. А как жить без Нее и без Ее  любви? Без Ее любви жить невозможно, лучше уж совсем не жить.
          Он проснулся в холодном поту и со льдом на ребрах, продолжая горько плакать, по детски всхлипывая и растирая слезы по лицу и бороде. Ледяной страх сновидений, обычно быстро уходящий, стоило только проснуться, почему то не уходил. Он плакал, сидя в постели и никак не мог остановиться. Он понял, Кто к нему только что приходила и говорила с ним. Он понял, что - то в его епархии происходит нехорошее, что то очень неприятное и горькое, раз Она Сама пришла. Где то среди своих, среди избранных слуг Ее обижают очень хорошего человека, с душой ангельской.
          Кто - то увлекся властью и моралью, осуждая людей для которых мы и живем, а еще гневом. А ненависть и презрение к людям известно чье любимое занятие от начала времен.
           На тех, которые тихо клянут его в ответ, там, наверху не очень обращают внимание, потому что они друг друга стоят, а вот нашелся по - настоящему любящий, плачущий в ответ с благодарностью и молитвой и услышали. Ну –у, погоди, доберусь я до тебя...
        -   Девушка. Она сказала, что дочь Ее.  – Митрополит посмотрел на большую икону Умиление, висящую в простенке между углом и шкафом с книгами, прямо перед его глазами и вздохнул. Достав из-под подушки носовой платок, он вытер мокрый нос, бороду, глаза и понял, что ехать по епархии придется прямо с утра. Нужно искать этого священника. Это же надо, Царицу прогневали! Это с Ее бесконечной милостью к нам!..

           Она терла золотисто сверкающую в солнечных лучах, бьющих из окна, подставку подсвечника. Очищала круглый кусок линолеума, на котором стоял подсвечник. Вычищала гнезда под свечи от воска и радовалась, что взяла немножко денег у матери из похоронных. Она на них купила упаковку порошка чистящего и сейчас принесла немного с собой в церковь. Уж больно батюшка новый переживал за то, что денег в церкви не хватает на чистящие средства.  Она знала, что люди ей подадут, и она доложит в материнские похоронные. Правда она не могла посчитать деньги и доложить точно, у нее с этим делом не очень ладилось, но она знала, что Бог ее никогда не обидит и всегда поможет. Ее иногда обижали люди, но ведь это по чистому недоразумению. Они на самом деле ее любят. А уж как она их любит. Их невозможно не любить, такие они красивые и умные. А как они улыбаются!
Два дня назад мать у нее увидела трехкилограммовую упаковку стирального порошка, которую она купила для церкви, схватилась деньги считать и недосчиталась.
«Дура, - кричала она, -  как будешь хоронить меня, если что… - Потом плакала, потом опять ругала. Даже костылем замахивалась…»
Сегодня с утра она работала, с каким - то особенным вдохновением. Было начало марта и солнце светило в церковные окна с особенно приветливым, согревающим теплом. У нее неспешно отогревались от мороза спина, руки и ноги. Нет, она не боялась холода, даже проходив всю осень, зиму и весну в дырявых сапогах и худом пальтишке. Но все равно приятно было, когда ноги и руки отогревались в лучах яркого весеннего солнца. Она радовалась теплу, своей работе и потеплевшей рукой трогала под своей огромной, в два раза обернутой вокруг ее тощих бедер юбкой, мешочек со стиральным порошком. А еще было очень хорошо от того, что Бог ей как всегда помогает и так все хорошо вокруг. Порошок есть, подсвечник сверкает, в чистых стеклах киотов с любимыми иконами отражается весеннее солнце. А еще хорошо, что мама деньги пересчитала вчера, и там оказалось даже больше, чем положено. Сказала, что обсчиталась накануне.
За спиной раздались тяжелые шаги. Это в храм вошел новый священник. В прошлом году похоронили старого настоятеля, который много лет прослужил в этой церкви и был ей словно дед родной. Второй священник стал настоятелем, а на место второго прислали нового.
- Чистишь?
- Да.
- Это хорошо. – Он потоптался на месте. - Смотри нужно экономней с  порошком! С деньгами у нас на это дело не очень…
- Да, да… - она повернулась, заулыбалась и хотела рассказать священнику, что она купила порошок на свои деньги и принесла сюда. Уже рот открыла, но он ее перебил.
- А ты не тащишь ли его домой? А? -  Его глаза заволокло возмущением. -  Самое страшное, что может человек в жизни совершить, Катерина, это украсть из дома Божьего! Понимаешь?! Самый жуткий грех! Грех с большой буквы. Ведь это даже не наш дом, не церковный и принадлежит он  ни священству, ни епархии, а Богу, Который сюда приходит. А вы воровать здесь… – Он глядел на растерявшуюся и с ужасом отводившую от него взгляд девушку, и  уже не сомневался, глядя на ее ужас, в том, что та ворует  в церкви и наверно не только порошок. И что, кажется, он ее поймал с поличным. -  Что вы здесь за люди такие?! Их кормишь, работу даешь, а они тащат!  Да вы понимаете, вообще…
Сердце ее наполнилось слезами, огорчением и таким немым криком от выговора священника, что в то же мгновенье, отвечая на ее отчаяние, за спиной священника возник Сияющий. Он осторожно тронул священника за плечо.
- Ох! Что?! Что это? – Священник очнулся, тряхнул головой и, спохватившись вдруг, закрестился на царские врата. – Тьфу ты, бестолковая, в церкви вынудила ругаться. Господи, прости меня …
Сияющий, как молния, сверкнув в воздухе, исчез в алтаре.
 А священник, уже забыв о девушке, вспомнил вдруг о том, как год назад его  тихо уволили из церкви, и взгляд его стал затравленным, а спина согнулась. Невезение его преследовало всю жизнь, в том числе в церкви. Оно хватало за руки, подкладывало глупости на язык и наливало лишнюю рюмку. Однажды его тихо попросили освободить место. Год он каялся, а семья голодала.
Жена! Нет, она не грызла его каждый день, превратившись в «мегеру» из-за нищеты. Она не искала себе другого, обеспеченного, трезвого и спокойного. Все было гораздо хуже. Она пошла певчей в храм, за что ей храм платил какие - то крохи, позволяя бесплатно обедать ей и детям в церковной столовой. Бывшие прихожане подавали, принося ей иногда в церковь немного самой простой еды. Картошки, макарон, лука да масла подсолнечного. Вот так и жили. Когда он, бессмысленно проходив по городу весь день, приходил домой, его встречали любящие глаза жены, страдания в которых за его немощь мирскую, может быть, было больше чем у него. А еще его встречали голодные глаза детей. Он смотрел на свои порыжевшие пропыленные ботинки, а они, молча, с любовью смотрели на него, заглядывали  в его пустые руки, а в его душу словно гвозди забивали! Горечь от понимания того, что он законченный негодяй,  горечь от  своего бессилия возрастали и жгли неимоверно от того, что рядом были настоящие Ангелы.
Пить он бросил сразу. Каждую ночь он плакал на кухне, стараясь делать это тихо, чтобы не услышала жена или дети. С утра уходил бродить по городу в поисках, какой нибудь работы. В маленьком провинциальном городе его все знали, сочувствовали, но предложить священнику было нечего. Так прошел год, и случилось чудо. Его вызвал митрополит и, поговорив с ним, восстановил на работе, предложив должность в Московском храме, что после провинции казалось настоящим чудом.
Москва есть Москва, он стал зарабатывать и дома вроде все наладилось. Он даже купил машину. В кредит.  С «дохлым» аккумулятором, который  на зарядку приходилось ставить каждый день и кучей всяких дефектов. Но зато до работы они с женой добирались быстро и удобно. Правда, после ежемесячных выплат кредита и оплаты услуг механика в автосервисе на жизнь стало опять катастрофически не хватать.
Техосмотр, летняя резина и налог со страховкой. Дорогой бензин, штопанная, перештопанная одежда детей и жены, обувь, которую чинили раз сто. Ему опять чудилась безработица и нищета.
 Где же денег взять? В церкви с деньгами не очень. Вечно  масла нет в алтаре и спичек …
 Он махнул на служащую рукой, чтобы продолжала работать, а не стояла столбом, и пошел на выход. Когда он спустился с крыльца и повернул за угол церкви, увидел что на стоянку к храму подъезжает и останавливается черный сверкающий Голленваген. Из джипа вышел мужик таких габаритов, что казалось половина джипа, отделилось от машины и двинулось ему навстречу. Заплывшие глазки внимательно и остро разглядывали священника.
- Ты священник этой церкви?
- Да.
-  Держи. – Левой лапой, похожей на совковую лопату мужик подхватил две его руки и сжал в этакую чашку для подаяний. Правой рукой, в которой как по волшебству появились три пачки евро в банковской упаковке, он  положил в сложенные ладони священника деньги и прикрыл правой лапой. – Доча моя Светочка, ангел мой болеет. Сильно болеет. Помолись за нее. Жена мне сказала, что вы здесь чудотворцы. А в субботу я подъеду, и мы поговорим о  ее здоровье и твоей чудотворной молитве. – Мужик легко развернулся и мягким тигриным шагом направился к джипу.
            Священник еще постоял немного в недоумении, разглядывая в руках три пачки евро по пятьдесят тысяч в каждой. А потом, поняв, что все его вопросы решены года на три – четыре вперед и что, наконец – то, он сможет порадовать жену, нервно дернул руками и побежал к своему старенькому Мерседесу.
               …Катерина любила это предобеденное время. Всех церковных, как магнитом стягивало в столовую. В обед самая главная в храме была их церковная стряпуха Глафира. Кто -  то рассказывал ей веселые истории, кто - то помогал в каких - то предобеденных столовых мелочах. Сторож вошел в боковую дверь и, увидев, что Катя здесь, спокойно ушел в столовую. Она специально шла обедать последней или вовсе не ходила в столовую, потому что когда все из храма уходили, в нем наступала какая - то особенная тишина. Такая торжественная и  живая, что ей казалось, будто в храм вошли невидимо очень хорошие люди, очень добрые и светлые. Она знала, что они не просто вошли в храм, а вошли к ней, как в гости. В ее дворец под названием церковь. И что они, эти прекрасные, но невидимые люди очень признательны ей за что то. Что они очень рады за нее, и говорят ей о ее доброте приятные и красивые вещи, а она, почему  - то не слышит их ушами. Но зато ее чуткое сердце трепещет, словно птица певчая исполненная нежностью и  готовая запеть, ощущая их радость, слыша их одобрение. В храме и так хорошо, а по их невидимом приходе он наполняется едва заметным благоуханием и легкими, едва слышимыми шорохами. Вот и сейчас ей казалось, что они рядом, вокруг нее и в алтаре кто - то разговаривает. Странно так разговаривает, словно  мелодию без слов поет, протяжно и тихо, да так красиво, что она сейчас же начала тихонечко вторить этой мелодии, незаметно для себя забравшись на амвон, а потому не услышала, как вошел митрополит.
Он специально никого не предупреждал. Оставив машину подальше, пошел в храм пешком. Войдя через боковую дверь, он увидел девушку, вытянувшуюся в струнку на амвоне и едва слышно напевающую. В церкви никого не было. Он посмотрел на часы. Обед.
- Дочка. – Худенькая спина и торчащие лопатки под штопаной  блузкой, которая велика ей была на несколько размеров. Юбка, обмотанная вокруг нее дважды и сапоги. Вот сапоги смотрелись здорово. Хорошей кожи, на небольшом каблучке. А одежда была похожа на ветошь, висящую на вешалке. -  Доча, а доча. – Он слегка возвысил голос, но девушка снова не  услышала. Он сам стал прислушиваться и  вдруг услышал пение. Настолько красивое и нежное, что заслушался, забыв, где он и зачем. В этот момент Катя оглянулась. Вот здесь он и вспомнил продолжение своего ночного кошмара.
        …Сразу за садовой калиткой он увидел реку чистой и прозрачной воды, текущую широко и сильно.  Под толстым слоем кристальной воды, что - то темное клубилось, поднимаясь со дна и пробиваясь толчками на поверхность. У берега  стояла лодочка, в которой эта вот девушка стояла с веслом. Как только из темной клубящейся мути вытягивались щупальца в сторону калитки, она взмахивала веслом, и тьма испуганно отступала на несколько метров в глубину реки. Девушка, в платье чудном и в венце сияющем, поманила его рукой к себе в лодку. Он посмотрел через реку на тот берег и увидел, что Царица ободряюще ему улыбнулась и заговорила.
-  Вот и судья всей вашей епархии. Любовь ее похожа на Любовь Сына Моего. – Она помолчала, словно слушая Кого - то в сердце своем. - Если кого другого судьей вам поставить здесь под такую казнь попадете...

         Митрополит ахнул, голоса в алтаре стихли, а девушка, поклонившись митрополиту в ноги, протянула сложенные ладони за благословением. Владыка, поднявшись на амвон, заглянул в алтарь. Там никого не было. Он положил руку на голову девушки, благословляя и разглядывая ее лицо. Узкое, очень белое, с яркими и большими  зелеными глазами. Да это она. Лодочница моя.
- Как тебя зовут?
- Катя.
- Собирайся, Катя жено Христова, со мной поедешь. Будешь работать и жить у меня. Комната для тебя уже приготовлена, жалование будешь получать хорошее.
Он достал телефон и набрал номер.
- Это я. Я Катерину к себе забираю. Найдешь кого нибудь. Мне звонили из Патриархии. Просили кого - то для передачи на телевидении. Ну, в общем, благословясь.
 Когда они приехали в его резиденцию, он вспомнил, о том, что ездил на поиски вообще то и обрадовался, что забыл найти и наказать его. Не любил он наказывать никого. Знал, что Господь всегда управляет такие дела лучше, добрее, дальновиднее его. Значит, и Царица не хотела наказания. Хорошо, Господь попустил ему и человек будет учиться. Ведь, только Христос, ведая нашим сердцем и последним часом, все знает и поддерживает человека добром даже на кривой дорожке. Даже на кривой дорожке Он уберегает от неприятностей бегущего по ней глупца, отказавшегося от пути прямого и Христова. Нет, не так. Не глуп ушедший с прямого пути, но имеет право на свой свободный выбор,  «кривой дорожки» в том числе. Раз Господь попустил, пусть учится…

…- Как вы считаете, кто в России отвечает за детей и молодежь? За их неумение прощать и следующую за этим  мстительность и раздражительность, за  проистекающие из этого пьянство и наркоманию, за падающий интеллект и отсутствие милосердия? И можно ли так ставить вопрос? Может, пусть они отвечают сами за себя. Как сейчас. Карающие за их ошибки есть, ответственных за их души нет. А может нужно поучиться им на примере людей достойных. И есть ли сейчас люди по - настоящему достойные, ищущие гармонию, прощение, любовь. Что - то не видно Лихачевых, Серафимов Саровских и Сергиев Радонежских и уж,  кажется, не появятся. Все как то больше надоевшие до тошноты и рвоты Робеспьеры и Ульяновы…
     … Кто вообще знает хоть что - то о предназначение человека, о том как гарантировано раскрыть его способности, увеличив отдачу для него ему самому, ну и немножко для общества. Вот я, например, думаю, что нужно разработать десяток психологических программ для школ, институтов и даже для детских садов. Вернее в первую очередь для преподавателей этих учреждений, а потом уж для обучающихся…
…Речь журналиста то куда - то пропадала, затем звучала громче, совершенно не мешая думать. Какое Патриархии, да и мне дело до этих мирских. Нет, ну пришли бы попросить о чем то, я бы помолился. Кто это такой «общество»? Что за существо такое? Гуманизм, доброта. Свои, церковные не хотят учиться науке Христовой. А этих как научить, или помочь, если не идут. Свобода. Он улыбнулся и вспомнил, как он учился настоящей доброте.
   Горько было, когда в прошлом году умер старый настоятель.
       Всему научил он – прощать, думать,  делиться душой. Опоры не стало в жизни.  За последний год он высох в щепу и так сильно болел, что Алексий сам изболелся, глядя на то, как ему было больно вставать, стоять, ходить. Но когда старец начинал литургию, столько вспыхивало в нем энергии, лицо его и глаза таким светом сияли, что Алексию, да и всем прихожанам сразу было понятно, что их настоятель не это высохшее тело, а дух мощный и добрый.
        После похорон старца, он Алексий, теперь уже новый настоятель, стоял на коленях в алтаре и горько вздыхал. Огорчение не давало молиться то солеными слезами, то воспоминаниями. Словно конец света. Глядя на пустые лампады подсвечника, он увидел, как они сами собой неспешно наполнились маслом, а затем ему показалось, что потолок исчез, и солнце вспыхнуло прямо в алтаре. Он прикрыл глаза ладонью и, отведя взгляд от сияющего потолка, увидел, как фитили в лампадах вспыхнули, загоревшись. Когда испуг от неожиданной вспышки под потолком немного прошел, он, подняв глаза, разглядел в сиянии человека.
 Ангел?
Алексий опустил руку от лица вниз, и она легла на какую -  то опору. Он отвел взгляд к руке и увидел, что она лежит на  маленьком, каком - то игрушечном облачке, парящим у самого пола. Он осторожно похлопал по - нему ладонью и выше появилось второе, следом третье, четвертое. От пола в сияние уходила лесенка, где вместо ступенек были маленькие облака. Когда он, поднявшись по облакам, приблизился к человеку в сиянии, то был поражен своим искренним и не очень деликатным вопросом:
    - Ты почему людям не помогаешь? – Ну конечно, поминая человечество, он имел в виду одного, о котором сердце сейчас болело.
- Он от помощи отказался.  Верил, что болезнь дана ему Богом.
- Нужно было заставить! Уговорить. Или без согласия  помог бы!
- Богом дана Свобода. Он один и сам человек вправе выбирать, как ему жить.
- И никто его не может ничего заставить?
- Никто.
- Я тебе и говорю, что ты ничего не можешь и ничего не делаешь! – Отрубил отец Алексий и заметил, наконец, что Сияющий смотрит через странное отверстие в воздухе алтаря около двух метров диаметром. Сияние в алтаре, это свет того Мира, которое проникает в помещение через отверстие, открывшееся ему с появлением Сияющего. За крыльями Сияющего был виден город, красоты неописуемой. Дворец, сверкающий на берегу реки и небо, такой яркой и чистой синевы,  что дух захватывало. А еще он ощутил тишину и Мир в душе.
- Я  учусь, когда человек ничего не хочет делать. Учусь прощению, смирению и любви.
- Не верится как то. – Вздохнул Алексий, поняв, куда ушел настоятель и почему он отказался от помощи Ангела и выздоровления. - Ты Ангел и учишься? – Алексий пробовал потрогать сияние рукой.
- Да. Учусь. Ждать, терпеть, любить.
- Что же и мне учиться? – Задумался новый настоятель.
- Как ты решишь. Я отныне всегда буду с тобой. Если захочешь, можешь открыть школу, и мы поможем каждому ученику. И тебе…
     … Ведь на самом деле, человек один на один всю жизнь со своими неприятностями, иногда очень тяжелыми и страшными, смертельно опасными. Он просто брошен… - Продолжал речь очередной выступающий в студии.

        Настоятель увидел сидящих напротив него белобрысого мальчишку лет четырех и девочку лет семи. Девчонка держала мальчишку за руку, и они очень серьезно смотрели на него синими глазами, будто бы пытаясь, что  - то для себя понять. На фоне белого пола студии маленькое и белое облако, парящее у их ног, было почти не заметно. Алексий закрыл и открыл глаза. Облако было на месте, но, казалось, его никто не замечал.
 «А – га,  он рядом. – Обрадовался настоятель. Неожиданно чем - то повеяло у его лица. Чем - то очень хорошим и добрым. Ему даже почудилось сияние, какое - то едва заметное перед глазами. – Вот и ученики для моей будущей школы».
      Он, забыв про студию, вновь взбирался в алтаре по странной лестнице из белоснежных облаков в яркое сияние и разглядывал странный город с дворцом хрустальным на реке.  Ангел парил над городом, улыбаясь знакомыми синими глазами…

   Не хотелось второму священнику в субботу ехать на встречу с этим Амбалом. Зато дома казнь любящими глазами кончилась. У жены, после того, как он принес деньги, глаза были испуганными.
- Ты что, не молился? –  Он увидел разъяренного тигра в пустом храме. -  Она как сидела в кресле, так и сидит!
- Я отдам деньги. Я чуть - чуть потратил, но я верну.
- Какие деньги?! Зачем мне …Ты куда? Молиться?! Перед смертью не намолишься? - Рычание его было негромким, зато ярость в голосе и глазах была такая страшная, словно это был настоящий тигр.
- Я сейчас, я быстро. – Второй священник заскочил в алтарь и упал на колени. Он понял, что это последний день его жизни. По его щекам катились слезы. -   Господи, Боже мой! Спаси! Спаси!…. – Здесь он увидел, что настоятель, стоя на коленях в воздухе, почти у самого потолка, пытается поймать и спрятать за спину, парящую под самым потолком горящую лампаду, как, будто самый криминал в том и был, что она, «охальница этакая», летала и не пряталась за его спину. А то, что сам настоятель о потолок головой трется, собирая побелку,  это мелочь.
 - Ма- а – ма – а!  -    Завизжал священник и, закрыв голову руками, упал лицом в пол.
Через мгновенье кто - то потрогал его за голову.
- Что с тобой?
Он, лежа на животе, слегка  повернул голову и приоткрыл один глаз. Перед ним стоял настоятель, удивленно глядя на него.
- Вы… - Священник ткнул пальцем вверх -  я… - Заикнулся он, -  лампадка за спину не пряталась…
Настоятель раздражено потрогал его лоб.
- Нет вроде температуры. Ты трезвый?
- Да что вы? Бог с вами. – Опять заплакал священник, садясь на полу. - Как стек – лы - шко.
-  За кого ты хотел помолиться? – Настоятель неожиданно улыбнулся и помог священнику подняться.
- Отец Алексий, -  зашептал тот, -  помолись о выздоровлении девочки Светланы. Ножки у нее болят. И о моем спасении из рук татей, на тигров похожих!
Настоятель, кивнув головой, встал на колени и начал молиться.
Через минуту или две в церкви за дверьми алтаря мощно зазвонил сотовый, кто - то ответил. Второй священник выглянул в щелку, Амбала в церкви не было. 
Через два часа он, совершенно осмелев, вышел из алтаря и отправился к Глафире пить чай с вареньем. За чаем, он усиленно размышлял выходить ему из церкви сегодня или лучше остаться на ночь. Настоятель, вошедший в столовую, словно отвечая на его мысли, сказал:
- Иди смело. Завтра поделишься деньгами. Мне нужно собирать на воскресную школу.
Святой отец осторожно вышел из церкви, сейчас же поняв, что зря поверил настоятелю. «Напророчил! Подумаешь, под потолком летал! Нужно было оставаться в церкви на неделю, а по ночам подземный ход копать в Рязань.»
     Сразу за углом церкви он попал в объятия Амбала и сейчас прощался с жизнью, но тот повел себя,  как -  то странно.  Восхищенно всхлипнув, Амбал поклонился священнику и, аккуратно взяв его под руку,  с нежностью повел в Голленваген, куда и усадил на заднее сиденье.
- Десять лет лечили. – Он уже был за рулем. - Куба, Израиль, США, Германия. А здесь за пять минут вылечили. – Восхищенно мурлыкал Амбал тигриным басом. - У меня стол накрыт. Жена, самые близкие родственники и дочка хотят поблагодарить и ждут вас. Жену вашу, деток заберем и ко мне.
Во дворце амбала, за столом родные и близкие с немым восхищением взирали на священника чудотворца излечившего девочку. Девочка, дочка хозяина, у которой много лет назад отнялись ноги, сегодня действительно неожиданно для всех встала с кресла и пошла по комнате. Шаги дались тяжело, но это были ее настоящие самостоятельные шаги. В ногах появилась сила. Таких чудес просто так не бывает и по времени все совпадало. Жена священника, сидящая неподалеку, смотрела на мужа со страхом.
- Минуту, нет, полминуты в алтаре не пробыл, как вы позвонили, что встала с кресла! –  Амбал смахнул не прошеную слезу счастья кулаком, похожим на трехлитровую кастрюлю. – Вот вам, вот вам еще столько же и еще столько. – Восхищенный христианин и благодарный отец аккуратно складывал пачки евро в банковской упаковке в небольшой штабель на стол подле батюшки.
- Это не чудо. То есть, я хотел сказать…- За столом все повернулись к священнику, почтительно замолчав, а он смотрел в глаза жене. – Это не я молился, не я сотворил чудо и вылечил не я.
Рот Амбала, искривившись, растянулся, он захлюпал носом, а из его глаз покатились слезы.
- Он не только чудотворец, он добрый и скромный … человек, - хозяин отвернулся, вытирая нос и глаза. У сидящих за столом глаза тоже замокрели. А священник вздохнул, продолжая смотреть в любимые глаза. Сейчас он видел в них восхищение и радость. Он не стал спорить с хозяином и  вспомнил о летающем настоятеле, о парящей и непослушной, анархически, можно сказать, настроенной, лампадке под потолком.
«Вот история. Нужно, нужно ему на воскресную школу пожертвовать. Он и это предвидел. Нет, нет! Отдам ему все деньги и попрошу  научить молиться так, как он молится. Все мы с Богом говорим, отвечает Он не каждому…»
                В следующее воскресенье Катерина стояла у родного храма в своих красивых сапогах с дырявой подошвой. Да пусть сапоги дырявые. Во - первых никто не видит, а снаружи сапоги превосходные, почти модные. Во вторых она привычная к холоду. В третьих уже весна. Да и радости сегодня столько,  что и холод никакой не ощущался.  Владыка жалование за первую неделю вчера выдал, и сегодня, в ее выходной, она  купила огромную коробку шоколада и  отправилась в свой родной дворец. То есть в церковь. И здесь она всех своих родных гостей, которые пришли в ее дворец, перед входными дверями угощала от всего сердца, раздавая шоколадки. Она сама съела половину плитки, и в нее больше не влезало. И так ей было хорошо потому, что люди улыбались и благодарили ее. Ведь знала же она, что они хорошие, а что обижают и пугают ее иногда, так это чистое недоразумение.
                10 марта 2013 года.

Сюжет взят из церковной жизни, но писал я этот рассказ сценарий для людей исключительно светских.
Образ митрополита – образ Патриарха Тихона.
Образ Катерины – образ блаженной Пелагеи Дивеевской, только молодой. Говорят, в молодости она была очень красива.
Образ настоятеля отца Алексея – образ молодого Алексия второго.
За кадровый текст нужно прочитать хорошему диктору, с узнаваемым голосом.
Музыка. Аве Мария, Артемьев, Моцарт «Лакримоза».
Образ нашего главного героя таков.        -    Он высок, крепок, блондин с большими карими глазами. Усы обычные. Бородка растет только на подбородке и потому она небольшая и острая. Щеки почти без растительности и немного пухлые как у детей. Он и правду немного похож на пятилетнего искреннего и честного мальчишку максималиста.
Образ супруги нашего священника. – Она шатенка, рост ниже среднего, худощава и некрасива. Утиный носик и голубые глаза. Неожиданно становится очень симпатичной, когда улыбается. Но видно это очень редко, поскольку молодая женщина серьезна. 
Я думаю, что из этого рассказа получится хороший, достойный всяческих похвал анимационный фильм.

С искренним почтением, Шевченко Игорь.