Молитва Отверженного. Часть I

Часть  первая

Галуст в своей келье читал книгу.
Он выполнял указанье владыки, «никуда не уходить, и не покидать первой территории собора, предусмотренной для священнослужителей низшего сана».
Галуст мог выйти из своего кельи только по нужде. Скудная еда, уже второй день приносили ему в келье, он часто отказался от еды, но это не означало, что он объявляет голодовку.
«Голодовка не форма протеста, это как детские шалости, проявление собственной обиды». – Так думал Галуст.
По этому поводу Галуст часто вспоминал детство, когда он с братьями подшучивал над младшей сестрой. Она, надувая свои красивые  губы и отказывалась есть…Ей нравилось, как потом братья не давая очереди друг-друга шумно просили и умоляли, - «Аида… Аидочка… Сестренка… ну давай, покушай». И каждый из братьев чего-нибудь обязательно ей предлагал, а она никогда ни отказывалась; получая компенсацию за обиду, и разрешала братьям по очереди  целовать в щеку…
Эх, детство, детство… Беззаботная пора, пора, когда спешили повзрослеть.

***

Галуст уже в своем келье ждал к вызову в синод. Сегодня должно было состояться верховное собрание, где между прочими вопросами должно были слушать и вопрос касающегося Галуста, за его не послушание и не стандартные молитвы. Старшие по сану, по двое, а то и по трое приходили и объясняли Галусту истинный путь и смирение в святом писание…, но Галуст всем доказывал обратное.
Кульминация в отношениях и противостояния Галуста с церковью достигло своего апогея месяц назад, когда трое монахов приходили к Галусту чтобы учить ему «уму-разуму». Галуст молился на коленях – спиной к входу - в келье, и он не заметил, когда вошли «воспитатели», он продолжал молиться, а те спокойно слушать …
«... О, Творец, Ты, дающий с выше.… Зачем люди придумывают тебе имя, твое имя это твое деяние - дающееся свыше. Твое деяние творит, и ты есть Творец… Амин!
- Имена придумывают люди – смертные для людей, а ты, единственный, и зачем тебе имя, от кого тебе различать, и кроме тебя. Нет ни кого во вселенной, чтобы отблагодарить за твое удачное творение … Амин!
…О, Творец, прости заблуждающихся, которые дают тебе имя, кроме Творца. Ты и есть Творец, и только ты… Амин!
Ты есть Творец, и ты один, дающий свыше… Ты, отец наш, создатель и ты решаешь, кому что дать или отнять,… Но почему одним все, а другим ничего, от твоих благ.... О, прости Всевышний, это решать тебе… Амин!
Ты - Творец наш, ты - создатель наш, дыхание Твое ты вложил в нас, мы ничто без твоего внимание. И зачем от твоего имени указывают, как нам жить, ты же всегда с нами, и ты, изначально, в нас вложил правила и законы твои… Амин!
…О, Творец…. Твои мысли и задумки доходи до нас мгновенно, твоя кара или благо до нас - поступают мгновенно, и зачем нам делить твою славу и силу с ангелами…. И зачем тебе ангелы крылатые. …О,прости…  Амин!
Ты, и только Ты, Ты есть в нас, о, Творец. Мы есть продукт твоей мысли и деяния, мы есть часть тебя, и не оборвется нить, связывающая нас, после потери тела, душа наша, что твоя, вернется к тебе.… Ты, есть источник нашей жизни, Ты, есть начало всех начал, Ты есть все, о, Творец… Амин!»

***    

…О, Творец, ты всемогущ, прости, если я не прав, и я продукт твоего деяния…. Я готов стать перед тобою, готов принять кару твою, или хвалу за добрые дела… Амин!
…О, Творец, ведь суть не в том - сколько жить, а в том, как жить… Суть не в том – что взять, а в том – что оставить.… Ведь суть не в том - как сделать доброту – а в том, как добротой не навредить…
Ведь суть не в том, как убедить других словом твоим – а в том, чтоб каждый смотрел в себя и слышал собственный голос – и он услышит тебя и слово твоего небесное… Амин!

***

После того, как Галуст закончил молитву, начал говорить старший по сану, из, вошедших в келью Галуста монахов:
- Вот за такие молитвы ты и будешь наказан,
- Братья мои, - начал с пафосом говорить Галуст,- это аморально подслушивать чужие молитвы, но, а потом, что вас не устраивает в моих молитвах. Если я чем-то не устраиваю Вас..., то это - мое честное отношение к религии.
Я честно отношусь всем верующим и не издеваюсь своими проповедями над творением Творца. Дайте человеку возможность найти всевышнего в себе, это путь к своему Творцу, ведь в каждом из нас есть частица Творца. И зачем какими-то небылицами доказать непосвящённому человеку, что мы лучше знаем правильный путь его души к создателю-творцу.
- Братья мои, вы простите меня, в лучшем случае, наш труд, что так горячо мы стараемся донести до народа, можно называть не корректным …
- А в худшем случае, как ты назовёшь…?
- А в худшем случае, это насилие над душами свободных людей, рассказывая им всякие небылицы ни чем не обоснованные, путем устрашения на вечные муки в загробной жизни, за не послушание и не услужение в этом жизни.
- Хватит, - сказал своим железным голосом старший по сану  - мы сделали все, что могли. И мы обязаны освидетельствовать перед синодом твое истинное отношение к нашей религии, я в не праве, дать какое либо определение тебе, и твоим словам, и вы, братья мои, вместе со мной сделаете это, как подобает истинному служению нашему делу и религии. Ибо сказано: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его, между ним одним, если послушает тебя, то  приобрел ты брата твоего, если не послушает, возьми с собою, еще одного или двоих, дабы устами двоих или троих свидетелей подтвердилось всякое слово».
…Амин! …Амин! …Амин! …Повторяли за старшим присутствующие монахи.
Галуст молча ждал, пока они закончили свою ритуальную процедуру. Почему процедура – Галуст знал, с каким артистизмом они могут это все выполнить в присутствии высшего церковного руководства, а сейчас они выполнили это механически, без религиозной страсти – значит процедура.
- Отец Матеос, я восхищаюсь вашими знаниями Библии: но почему вы не продолжали дальше? Ибо сказано:
- «Если не послушает их, скажи церкви:
А если и церкви не послушает
То добудет он тебе как Язычник и митар».
- Отец Матеос. Я извиняюсь, конечно, но вы прекрасно знаете, что это сказание не относится к служителю церкви, тем более я пока монах.
- Отец Галуст, - говорил отец Матеос, впервые за все время нахождение в келье Галуста, он обращался по принятой церковной форме, - что сказано в святом писании это равносильно для всех…
- Тогда скажите, пожалуйста, ответьте мне, почему вы отрицаете Библию?
Присутствующие странно посмотрели друг на друга, а потом на Галуста. Они молчали, прекрасно знали Галуста, и его скандальные рассуждение с монахами. Но последние слова Галуста звучали как обвинение не только в адрес присутствующих, но и к церкви, и они обязаны были говорить.
- Отец Галуст, объясните, пожалуйста, смысл вашего обвинения, - говорил отец Матеос.
- Вы согласны, что Творец идеален? – спросил Галуст.
- А кто опровергает? – вопросом на вопрос ответил Отец Матеос.
- Вы все, отец Матеос, конечно это все происходит косвенно и лицемерно: вы говорите, что рождаются уже в грехе, и его семья есть в грехе, не так ли?
- Так оно и есть, ибо мир сей для очищения и спасения наших душ, ответил монах.
- И откуда наши души прибывают, в сей мир, и что за грешное место «Там», откуда прибывают сюда, уже все грешные? И к чему лучшему готовятся и куда уходят? – Галуст дипломатично промолчал несколько секунд, а потом продолжал – я так понимаю, вы со мной согласны, что творец идеален, тогда как он мог сотворить себе подобного, но не идеального,  в грехе. Ибо рождённый и сотворений творцом, не может пребывать или сотворить грех: ибо – творение Творца и его деяние идеально…

С философским пафосом, не присущим церковной среде, закончил свое объяснение отец Галуст.
Монахи ничего не ответили, и не стали чем-нибудь упрекать Галуста. Это было последнее посещение со стороны «монахов воспитателей», их цель поставить на правильный путь Галуста, но и на этот раз посещение не увенчалось успехом. Чем больше церковь старалась, тем больше Галуст отдалялся от церкви.
После этого последнего визита монахов, приходил один высший сан церковнослужителей:
- Отец Галуст, кого бы вы хотели видеть в числе ваших сопровождающих до верховного синода, сами понимаете, мы не сможем рисковать, Нам не нужен лишний скандал, да и порядок требует этого.
Галуст назвал имена монахов, которых он хотел бы видеть в числе своих провожатых. И на этом они попрощались.
В своей келье Галуст провел еще два утомительных дня. Все было тихо, только дежурившие у дверей монахи, иногда разговаривая между собой, нарушали тишину. Как и не интересовал Галуста и то, о чем они вели разговор. Его келью охраняли как царские покои. Времена были с не ясным будущим, с кошмарной светской политикой и церковной не определенностью. Хотя церковь всегда говорила, что она с народом, но и не упускала момент покрутится вокруг новой власти, не зависимо от того кто сейчас «Там» и кто будет следующим. В такой политической нестабильности, ни кому не нужен был лишний скандал.

***

Галуст в своей келье ждал вызов синода, который должен был состояться сегодня. Его не беспокоил вопрос, который мог поставить перед ним синод. Он готов был  ко всему, он знал, что синод постарается показать гуманность церкви и даст ему возможность покаяться, он даже не думал об этом, как можно жить сред людей, которые не принимают тебя таким, какой ты есть, но он прекрасно понимал, что его место не здесь.
- Эти все, такие же, как и я, - часто думал Галуст, - может, потом поймут меня, или уже поняли, но не могут так открыто выражаться как я. Но, а Творцу все видно и понятно, кто и как принимает сущность его деяний. Галуст не старался оправдать себя этими мыслями, наоборот, он хотел этим оправдать тех, которые не понимали и не принимали его мысли. Он оправдал даже тех, которые готовы были растерзать его. Эти те, которые не хотели и не способны были анализировать Религиозное учение, им подай всякую сказку, они готовы были верить во всякую чушь фанатически…
Наконец Галуст услышал тихий стук в двери.
- Заходите..., откликнулся Галуст и встал им на встречу.
Двое монахов, по сану как он, вошли в келью. Старший, по возрасту, начал говорить. Он поднял правую руку вверх с ладонью в сторону Галуста, соединив большой палец с безымянным таким образом, что получилось латинские буквы «И» и «Х», то есть Иисус Христос.
- Брат Галуст, - говорил он торжественно. Иногда, он посматривал на свою поднятую руку, наверно восхищался этим; он не имел право перед Галустом так держать руку: с такой комбинацией пальцев может благословлять, имеющий высший церковный сан…
Галуст конечно это все знал и деликатно молчал, ему все уже было безразлично.
- Отец Галуст, вам от Бога была отпущено время, чтобы вы молились за свои грехи, и нашли путь покаяния …
- Я, мой дорогой, - прервал его Галуст, и начал говорить без церковных стандартов, ему уже надоело слушать всякий бред; каждый хотел показать, как он хорошо понимает положение Галуста, даже лучше чем он сам, хотя этот монах был его другом – другом детства. Галуст обратился к нему по имени и без всяких церковных приставок,
- Дорогой Амбарцум, я, в эти дни, от души читал французскую классику девятнадцатого века, между-прочем и тебе советую, очень интересно, а, на счет грехов, я хочу, чтобы вы все, наконец, поняли, я безгрешный перед Творцом, и не зачем мне просить прощение, когда я чист. Церковь не принимает такой чистоты, а Творец примет…
- Ну, хорошо, Галуст, Господь тебе Судья …
- …не Господь, а Творец, - прервал Амбарцума Галуст, он прекрасно знал, что у Амбарцума немножко преувеличенный церковный артистизм.
- Галуст, на счет этого мы можем немножко поспорить, но жаль, что у тебя нет на это времени, мы за тобой. Тебя ждет верховный синод, - Амбарцум смотрел прямо в глаза Друга детства. Галуст увидел в глазах друга глубокую грусть и печаль. Когда они бывали наедине, Амбарцум во всем соглашался с Галустом, а сейчас, при посторонних, он не мог позволить себе лишнего.
Двое монахи стали у дверей лицом к лицу, еще один монах ждал их с наружи...
Галуст прошел между двух монахов и вышел из кельи. Монах снаружи занял свое место - спереди Галуста, эти трое монахи были как телохранители от церкви, по выбору Галуста. Порядок был таков. Охрана была для того, чтобы по пути к синоду на него не напали религиозные «фанаты – священники».
Галуст в человеческом обществе людей по религиозному признаку распределял на четыре категории, Это истинные верующие, честные атеисты, фанатично верующие и религиозные шизофреники.
И церковь тоже опасалась этих «шизофреников». Это были те монахи, которые были довольны тем, что всегда сыты и в свободное время от их занятий, страстно молились. Они не принимали ни какое толкование Библии, кроме того, что написано в Библии и как ее трактовал Старший по сану. Другое мнение, даже собственное, для них не существовало. Они всегда уходили от обсуждения по любым вопросам относительно к Библии, свой отказ аргументировали тем, что не имеют право на это. Обычно, они были самого низкого сана в церковной иерархии. Это были самой неграмотной и не образованной массой в церкви, но это нужно было церкви - по разным соображениям…
- Ну, пошли, брат Галуст?
- Да, да конечно.
Один – спереди, а двое сзади, в таком порядке они двинулись вперед. В таком порядке, проходя узкие коридоры и переходы, они могли контролировать и спереди и сзади.
Руководство церкви прекрасно знало настроение низших санов церковного клана.
Нельзя было допустить, чтобы в стенах церкви произошло избиение. Разъяренная толпа этих «религиозных шизофреников» могла даже убить Галуста во славу Всевышнего. А это уже политический вопрос, и будет отрицательно влиять на авторитет церкви.
Церковная элита была бы не прочь «физического» уничтожения Галуста. Теоретически, такой исход не совпадал с моралью церкви, а на практике, они прекрасно понимали, кого выпускают на волю после отлучение от церкви. Физическое уничтожение Галуста получило бы большую огласку в передовом обществе и в СМИ. Уже все общество в стране ждало решение синода. В любом случае и при любом настроении общества, Галусту обеспечили полную безопасность.
Проходя много коридоров и узких проходов, встречая по пути следования монахов, охрана предлагала зайти в любую келью, и закрыть за собою дверь. Здесь все знали, что охрана любым способом должна доставить Галуста в синод. Встречающие могли проявить свою ненависть только взглядом и все. Они подчинялись к требованиям охраны беспрекословно. Нельзя сказать, что все встречающие были врагами или противниками Галуста. Было много сочувствующих, которые выходили на встречу с ним, готовы были защищать и обеспечивать безопасность.
Элита церкви прекрасно знала о настроение разных слоев священнослужителей, маленький  конфликт мог бы превратиться в большую бойню, и самое опасное это все может привести к расколу церкви.
Сторонники Галуста между собою постоянно цитировали его смелые высказывания, они часто повторяли его слова: «Наша страна, и наши предки, всегда жили по законам Творца, и народ никогда не нарушал законы Творца, ибо дух Творца в нас. И все древние народы, даже фараоны нашу страну называли – страной небесных законов».
Здесь была и другая категория людей, которая завидовала Галусту, за то, что у них не хватает смелости говорить свои мысли так свободно, протестовать против устаревшей религиозной доктрины. Те, которые завидовали, были согласны с Галустом но молчали; может из-за бесплатного куска хлеба. Это, конечно, бестактно так думать об образованных людях, но как иначе это можно назвать, если и не трусостью, как можно думать о человеке, который может говорить, но молчит, хочет говорить, но молчит, чего боится…?
«Это паства жалких и трусливых монахов», - так думал Галуст об этих бесхребетных монахах…
«Интересная психология у этих «завидников» – думал Галуст по пути к синоду, - от кого они ждут помощи, пусть не завидуют мне, они сами в себе убивают самого Творца. Он дал нам всем возможности одинаково, и сотворил по духу своему. И куда подевался только этот дух, и как могут так массово в людях убивать дух Творца. Сегодня меня ожидает проклятие церкви, но это меня мало беспокоит, я, как и все, благословлен Творцом. Мой путь - это мой путь – никто не имеет право, и не сможет его у меня отнять …
А этим, что завидуют мне, я могу предложить другой путь. Нужно просто набраться смелость и свободно выражать свое отношение к существующим законам и порядкам.

А, может, старшие по сану смогут им доказать обратное, и это тоже путь к свободе через свободное и независимое мышление. Нельзя постоянно жить в страхе и  с сомнением в душе – это самое страшное, сомнение может уничтожить на своем пути все, что не имеет под собой ничего, кроме предположения».
Зал, где заседало верховное руководство церкви, находился на втором этаже центрального роскошного здания. Вид у этого здания был закругленным, в форме башни. Второй этаж по окружности, был будто окольцован балконами, на этом этаже не существовали такие узкие коридоры, а в середине этажа была огромная круговая зала, как приемная. Она была окружена кабинетами. Одна из дверей вела прямо в залу синода, где принимались новые законы и порядки для церкви. Стены здания были как будто монолитные, без единой двери, Здание, в свою очередь, было окружено такой же высокой и монолитной стеной. Она изолировала здание не только от внешнего мира, но и от соборного комплекса. Здание соединялось с соборным комплексом через подземный коридор... Вокруг, между зданием и стеной были маленькие фонтаны, окруженные клумбами; здесь росли всякие экзотические растения, которые можно было приспособить к местному климату…

Чуть дальше, к жилым корпусам монахов, находились церковные земельные угодья: там выращивали различные овощи и фрукты для нужд церкви. Выращивали, конечно, не монахи, они в основном молились, они молились за спасение души тех которые работали на земельных угодьях церкви.… Все земельные работы выполняли религиозные крестьяне, за работу они получали щедрое вознаграждение -  благословение и отпущение грехов… Тогда это было так.
В этом корпусе находилась и резиденция патриарха. Прямо напротив центральной входной арки, обойдя большой бассейн с фонтаном можно было оказаться у входа резиденции патриарха, но для этого еще надо было попасть туда, без особенного распоряжение туда не попасть , другие пешеходные арки были закрыты …

При появлении Галуста с охранниками, один из монахов, стоящих у дверей, где заседал синод, тихо соскользнул во внутрь, где уже шло заседание.
Главным здесь был, конечно, патриарх.
Через несколько секунд из зала заседание вышел монах, который зашел туда с докладом о прибытии Галуста. Монах, даже после закрытия дверей зала, все еще продолжал свой глубокий поклон до пояса. Наконец он закончил поклон и начал усердно крестится и что-то шептать. Позднее, он занял свое прежнее место, и рукой плавно  показал в сторону входа в зал, дав этим понять Галусту, что можно зайти.

Любая встреча с патриархом для священнослужителя - счастье и честь. А встреча Галуста с патриархом это совсем другое, такое в церкви может случится за сто а может и за тысячу лет раз.
Галуст прекрасно знал законы и порядки в церкви, и его мало беспокоил исход и решение синода.

Галуст зашел в зал и двери за ним закрылись.
Он с почтением приклонил голову, но не стал креститься, и не сказал, принятие в таких случаях, ритуальные слова.
«зачем лишние слова, когда и так все ясно, все решено заранее и все что будет происходить сейчас, это уже ритуально и формальность».
- Галуст подойдите ближе, к патриарху, - сказал один из членов синода, который одновременно выполнял и должность секретаря.
Слова секретаря означало подойти и целовать правую руку патриарха.
Галуст подошел, сделав всего два шага, стал на таком расстоянии, чтобы не достать руку патриарха, а второй раз ему никто не станет предлагать стать по ближе - этого не было принято.
Галуст чувствовал негодование присутствующих, но не давал этому значение, он еще раз поклонился патриарху, это был поклон уже к духовному лидеру целого народа. То, что Галуст не принимал существующую религиозную доктрину, ничего не означало.

Если честно, то патриарх восхищался грамотностью Галуста. Ему жалко было потерять такого смелого, грамотного, умного и свободномыслящего монаха, «Но все его знание против нас, тут уже ничего не поделаешь», часто так думал патриарх о Галусте.
- Отец Галуст. Я сейчас обращаюсь к вам как к священнослужителю, если вы покаетесь за свои антихристианские слова и молитвы, и обещаете верховному синоду, что вы будете служить церкви честно и послушно, то синод может еще раз рассмотреть ваша дело. Что вы можете ответить на это?
Говорил патриарх спокойно и величественно.
Даже патриарх остерегался, в лице Галуста, в дальнейшем, иметь противника.
- Ваша светлость, я благодарен за предложение, но я не могу жить фальшиво и без собственных убеждении. Не атеист и не адепт, но за то время, которое было отпущено для восстановления моей морали, ничего не изменилось, ничто не может вернуть меня к старому мышлению. И я, еще раз повторяю, что не адепт, но если кто может мне доказать обратное, я готов покаяться и стать послушным священнослужителем. Я против всякого вранья и фальшивости со стороны церкви. Один только пример, если в стране меняется политическая система, церковь начинает  молниеносно пристраиваться к новому порядку, кто из нас аморален?! Лучше высшее наказание, чем жить беспринципно в церкви и ждать кару Всевышнего.
После слов Галуста, в зале среди членов синода прошел гул недовольства. Старый патриарх, чуть замешкался от ответа Галуста, уже с не добрым взглядом посмотрел в сторону секретаря, который неловко переставляя кипу бумаг, рассыпал по полу, это была история обвинения Галуста.

Секретарь собрал бумаги, чуть придя себя начал читать, так долго, что это все надоело слушать Галусту, но он терпел, иначе никак.
Там было написано почти вся его жизнь,
Секретарь уже читал тридцать минут, и с огромным удовольствием. А старый патриарх уже начал дремать.
Наконец чтец дошел до того места, где начинается перечисление совершенных грехов Галуста.
- Вы, отец Галуст, с этого момента лишаетесь право носить рясу священнослужителя.
- Раздеться здесь, что вы предлагаете?!…
- Нет Галуст, - уже по мирским, ему объяснил один из помощников патриарха, сидящий рядом со святейшим.
- Вам разрешено еще раз зайти в свою келью, там для вас подготовлена другая одежда.
-Вы с этого момента не отец Галуст, а Галуст, как нарекали вас ваши родители.
Секретарь закончил свое чтение. Последнюю страницу он положил перед патриархом. Это было окончательное решение о мере наказание Галуста, который имел право читать только патриарх. А патриарх продолжал дремать, рядом сидящий священник прислонился к патриарху, он сразу поднял голову и открыл глаза, протянул руку к лежащему на столе бумагу.

Взяв в руку лист бумаги, он почтенно встал. Что-то искал уже стоя на ногах, рядом  стоящий помощник это понял и сразу подал патриарху очки.
Тем временим уже встали все присутствующие.
-И так, - начал говорить патриарх, с этими словами проверяя собственный голос и придавая большое значение тому предстоящему, что он должен был произнести.- Слушайте решение большого синода.

«По решению мудрейшего совета, Отец Галуст в будущем только Галуст, названный его покойными родителями, Галуст исключается от церкви и лишается от всех привилегий, даже упоминание, как бывший служитель церкви и народа. Лишается после смерти быть восстановлен как священник. Лишается право быть погребен после смерти, запрещается придавать его тело нашей святой земле после смерти.
Ему Галусту назначили высшую меру наказания проклятие от церкви.
Галуст слушал вердикт Мудрейших, повесив голову, он голову повесил не от стыда, а не хотел видеть презренные взгляды мудрейших. Галуст не заметно для всех усмехнулся, когда услышал о высшей мере наказание.
Патриарх, после чтение вердикта, сделав паузу продолжал.
- Галуст, совет Мудрейших назначает вам высшую мера наказания:
Наказание Божья кара:
«Будь ты проклят на веки и веков»

Закончив оглашать решение и постановление о высшей мере наказание, патриарх положил на стол лист бумаги и сел, остальные следили патриарха и тоже сели. Он обратился к Галусту:
- Галуст, вы имеете право говорить, вам предоставляется слово, и мы имеем право слушать вас и ваше мнение о нашем решении.
- Спасибо ваша светлость, - ответил Галуст, и продолжал, - Ваша светлость я готов стать перед творцом, готов нести кару небесную, если я грешный, мир сей я пришел без благословение совета мудрейших и уйду от мира сего, без, вашего, проклятие. И наказание ваше скопировано с наказания Паганини. У меня все.
После слов Галуста, как всегда прошел гул недовольства.
- Галуст, говорил патриарх,- вы нас извините, мы не можем назначить другое наказание, и вы этого прекрасно понимаете, мы не прокуратура, если ясно говорить, нам не по пути, идите с миром.

Галуст до конца придерживался к существующему порядку и церковному этикету, уходя, он ни повернулся спиной к синоду в знак протеста, с почтением поклонился и спиной вышел к дверям, которые тут же открылись. А охрана из трех монахов, ждала за дверью, они сразу построились в том же порядке, в каком пришли сюда, и сопроводили Галуста в сторону кельи.
Было очень странно, к обратному пути в коридорах не было ни одной живой души, это насторожило охрану. Старший монах, Амбарцум приказал второму, идущему был рядом:
- Отец Иерсис, ходи рядом плечо к плечу и не отвлекайтесь,- а другому приказал пройти чуть дальше, на расстояние два метра от Галуста.
Монахи сразу выполнили указание старшего.
В обязанности монахов-охранников было, и до конца в целом сохранились, доставить Галуста за ворота церкви.
После того как Галуст переоделся, охрана проводила его до центральных ворот собора.
При расставании Амбарцум был очень грустен и с завистью посмотрел на Галуста.
Галуст этого понял.
- Отойдем чуть сторонку:
Предложил Галуст.

Они отошли в сторонку, откуда уже те два монаха не могли слушать их разговор.
- Хочешь, я тебе расскажу одну историю, предложил Галуст, и продолжал,- Ты не бойся, эта история не имеет ни какого отношения к церкви.
- Расскажи, но я долго не могу тут стоять, не имею право, потом будут всякие разговоры. Я по тебе буду скучать, брат мой, как ни как мы вместе поступили сюда и друзья детства. Ты был единственным человеком, у которого я находил успокоение и свободу.
- Спасибо  Амбарцум, я тоже так думаю о тебе, но слушай хорошо: в этой истории я сам был свидетелем «однажды, я был в гостях у нашего друга Эдгара, когда конечно нам разрешали выходить из стен церкви. Ты сам знаешь, я всегда посещал нашего друга, а вечером возвращался, но однажды получилось так, что пришлось ночевать у друга. Утром рано я поспешил, чтобы успеть к утренней молитве. Выходя на улицу, я увидел свору бродячих собак, и их было очень много. Собаки суетились, бегали туда-сюда, но все равно потом собирались в одну точку, на газоне у ограды от дороги, они в один голос мгновенно начинали лаять. Свора состоялся из разных пород и мастей, но они прекрасно ладили между собою. Они лаяли и смотрели на противоположную сторону дороги, где у ограды, в ошейнике и наморднике под присмотром хозяина гуляла другая огромная знаменитой породы собака. Этот огромная собака, будто стыдливо, подняла голову и ответила им своим хриплым басом «гаф», отвернулась и ушла дальше.
Когда Галуст закончил свой рассказ, Амбарцум спросил.
- Ну и что, в чем мораль?
- А вот в чем суть морали рассказа. Эта свора, как будто, смеялась и говорила, этому породистому, - ну и что, за кусок мяса, ты готов каждый день облизать руки хозяина. Самому надо добыть свой кусок мясо, - а ответ с другой стороны, наверно, был, - не ваше дело.
- Амбарцум, дорогой, с того дня, мне стыдно стало за то, чем я занимаюсь. Ты уж извини меня, может, и ты меня считаешь грешным, но я не могу так жить, я не могу молчать о правде, это мое отношение к жизни – когда мораль не соответствует с деятельностью человека, тогда он должен отказаться от одного из них, у меня такой принцип.
Настало время расставания.

Галуст, без слов, обнял друга детства, у обоих в глазах стояли слезы, это было расставание навсегда, но пока никто об этом не знал. Если бы Галуст знал, к чему может привести его рассказ о собаках, он бы никогда не рассказывал. Галуст хотел обнять и попрощаться с теми двоими монахами, но они близко не подпустили грешного, бывшего монаха.
-Но ничего, у каждого свое, - говорил Галуст.
Он отвернулся и пошел дальше, в новую ему неизвестную жизнь………      
 
Конец I части.