Corona Boreаlis Часть 2 Глава 1

    Многие  мечтают  о  таком  путешествии  -  пересечь  всю  Россию  из  конца  в  конец  по  железной  дороге  от   Москвы  до  Забайкалья.  Был  конец  сентября. Позади  остались  пять  суток  пути. Чем  дальше   удалялись от  Москвы  на  восток,  тем  ярче становились  краски  осени,  и  пейзажи  за  окном   при  всей  их  монотонности -  тайга,  тайга, желто-зеленая  тайга  от  смеси    лиственных  и  хвойных пород деревьев, где  преобладал  все-таки  желтый, казались  все интересней  и  значительней. 
 
    Поезд  «Москва-Пекин»  отходил  от  Ярославского  вокзала  поздно  вечером,  и  они, намаявшись  за  целый  день   хождения  по городу , стоя на перроне  у багажной  тележки,  доверху  заваленной  их  чемоданами  и  сумками,  полученными  из  камеры  хранения, не  могли  дождаться,  когда  же  , наконец,  подадут  их  состав. Прошедший  день забрал  все    силы.  В  семь  утра  приехав  в  Москву, освободившись  от  вещей, они  на метро  доехали  до  центра. Отдохнув  на  скамеечке  возле  памятника  героям  Плевны, двинулись  к  Лубянке  и  оттуда  на  Красную  площадь. По  дороге  зашли  в  только  что  открывшийся  ЦУМ  просто,  чтоб показать девочкам  знаменитый  универмаг  изнутри. Потом  почему-то  решили  посетить  мавзолей. «Хорошо  ли  это,  Верке  смотреть  на  труп? Маленьким  детям  это  уж  совеем  ни  к  чему, но  Сашке ,  может,  и  будет  интересно.»  Ему самому  было  семь  лет,  когда  они  с  отцом  приехали  в  гости  к  московским  родственникам,  и  отец  повел  его  в  мавзолей. Он  хорошо  помнит,  как  плотный людской  поток  спускался  по  лестнице  мимо  часовых  и  в  совместном  молчании,  не  нарушая  заданный  темп  движения, огибал   застекленный  постамент ,  двигаясь  к  выходу. Рядом  с  маленьким,  невыразительным  Лениным,  лежал  богатырь -  Сталин  в белом    мундире  генералиссимуса, грудь  в  орденах  и,  конечно,  разглядывать  его было  куда    интересней. От  лица  Ленина  исходило  какое-то  стеариновое  свечение, Сталин  же  выглядел  просто  уснувшим  на  спине  человеком.  Сейчас,  когда  он  второй  раз  в  жизни  спустился  в  мавзолей,  он  увидел,  что  ничего  не изменилось  тут, только  Ленин  лежал  в  одиночестве,  и  охраны  не  было  видно.  «Зачем  тратить  огромные  деньги  на сохранение  трупа,  а  ведь  с  каждым  годом  это  все  сложнее  и  дороже , когда  можно  вылепить  муляж. При  современных  технологиях  можно  добиться  абсолютного  сходства,  никто  и  не  заметит  подмены». Купленные  билеты  предполагали  и  осмотр  захоронений  у  Кремлевской  стены, и  они  прошлись  по  этому  странному  колумбарию,  читая  прославленные  и  ненавистные  имена.  Он  отметил,  что  живые  цветы  лежали  только  у  надгробья  Сталина.
    Потом   перекусили  в  Макдоналдсе  на  Тверской.   Верке  там  очень  понравилось, возбужденная  от  стольких  новых  впечатлений, она  все  время  шмыгала  через  дверь,  помогая  таскать  пакетики  с  чипсами  и  стаканчики  с  напитками  к их  столику  на  открытой  террасе.  А он,  да  и  все  они, были  совершенно  счастливы, что   всей  семьей    сидят  в  кафе,  в  Москве, и  впереди  у  них  целый  день,  беззаботный,  свободный  день.   
На  Тверском  бульваре  они случайно  стали  зрителями  телевизионной  съемки – молодой  человек  и  девушка,  одетые  в  костюмы  Пьеро  и  Коломбины,  танцевали ,  исполняя  при  этом  сложные  акробатические  трюки. Девчонки, подражая им, тоже  пустились   пританцовывать  поодаль  телекамер, просто захотелось  подурачиться. Глядя  на расшалившуюся  Верку,  он  с  грустью  отметил,  что  розовая  куртка на  ней, хоть  и  фирменная, но  какая-то  выцветшая -  явный  сэкэндхэнд, какой  она  и  была  на  самом  деле,   и  , ему,  в  который  раз ,  стало стыдно   за  свою отцовскую несостоятельность  в  финансовом  обеспечении  семьи. Да что  маленькая  Верка… В  совсем  недавние  времена к  ним   в  больницу  привозили  гуманитарную  помощь,  для  сотрудников, -  большие  картонные  коробки  с  импортным   поношенным  барахлом. И  врачи,  и  медсестры,  и  санитарки наравне  рылись  в  этих  коробах,  подбирая  для  себя что-нибудь  подходящее,  в  итоге  полностью  опустошая  потрепанную  картонную  тару. Попадались приличные  вещи,  для  себя  он  выбрал  фиолетовый  шерстяной  пуловер… в  другой  привоз -  шарф. Боровой   брезговал  этими  подаяниями  и  принципиально ничего для  себя  не  брал.  Серов   помнил,  как  в  конце  восьмидесятых  совмещал  в  церковной  больнице  Ксении  Блаженной, устроившись  туда  по  рекомендации  знакомого  кардиолога,  тоже  подрабатывающего  там. Практически  это  был  хоспис,  где  монашки  ухаживали  за  престарелыми  людьми. Но  не  только монашки  работали  там, однажды  он  повстречал  в   хосписе   студенток -  немок. Как  объяснила  ему  одна  из  них,   они  хотели  бы  таким  образом  хотя  бы  частично  искупить  вину  Германии  за   бедствия,  что их  страна  принесла  России. Добровольно. Расплачивались  с  ним  тоже  гуманитарной  помошью  -    продуктовой,  поступавшей  со  всего  мира  по  церковным  каналам – мука,  крупы, сахар,  консервы,  кофе,  печенье… И  это  здорово  помогало    сводить  концы  с  концами.  Нет,  он  абсолютно  прав,  что  решил  покончить  со своим  полунищенским  существованием  и  уезжает  в  Монголию,  на  заработки.
    Оказавшись  на  Новом  Арбате,   зашли  в  Дом  книги. Он  надеялся  приобрести  здесь  какой-нибудь  русско-монгольский  словарь  или  разговорник. Но  в  соответствующем  разделе  не  оказалось  ничего ,  кроме  тоненькой  книжки  о  правилах монгольской  грамматики,  не долго  думая,  он  купил  эту  книженцию -  все-таки  лучше,  чем  ничего,  а  в  подарок  Чалову  приобрел  двухтомник  Венечки  Ерофеева,  где  были  и  «записные  книжки»,  которые  Серов  сам  еще  не  читал.  Сашка  с  мамой  остались  искать  какой-то  учебник  для  одиннадцатых  классов,  а  он  взял  Верку  и  вышел  на  улицу,  покурить.
    Бывший  проспект  Калинина  был  заполнен  движущейся  толпой,  как  восточный  базар  в  час  пик. Выпустив  на  секунду  веркину  руку,  он  отошел  к  урне  у  витрины, чтоб  не  сорить  на  тротуар  столицы  и  прикурил,  после  нескольких  попыток  добыть  огонь  из  зажигалки, где  почти  не  оставалось  газа. Обернувшись  к  Верке,  он  не  увидел  ее.
     Верки  не  было! Ее  не  было  на  том  месте,  где  он  ее  оставил  у  витрины. Ее  не  было  нигде! Мгновенно  охвативший  его  ужас  нарастал  с  каждой  секундой  от полного  непонимания,  что он  должен  предпринять, срочно  предпринять.  Ни  с  чем  не сравнимая  паника  подстегивала  только  воображение, варианты  пропажи,  похищения  проносились  в  голове  с  чудовищной  скоростью. Это  же -  Москва.! И  никакая  милиция  ее  не  найдет!  По  тротуару  валом  валил  народ, неслись  по  проспекту  машины,  закрывались  двери  отъезжавших  от  остановки  автобусов… Шум на  центральной  магистрали  мегаполиса  заглушал  любой  крик. Выхватываемые   из  толпы  лица  прохожих  становились    для  него  более  конкретными  и  четкими,  превращаясь  в  подозреваемых,  но  он  понимал,  что  все  бессмысленно.  То,  что  сейчас  надвигалось  на  него и  проходило  мимо уже  не могло  иметь  отношение  к исчезновению  ребенка,  произошедшему  раньше. Куда  бежать? Кому  звонить? Он  бросился  назад  в  книжный  магазин  и  сразу  же  наткнулся  в  дверях   на  своих, с Веркой. Совершенно  невинное  личико,  она  просто  захотела  к  маме.
    Он  не  принадлежал  к  числу  хирургов,  о  которых  Боровой   говорил : «от  страха руки трясутся  и  жопа  потеет».  Хотя  несколько раз    ему приходилось  испытывать    состояние  паники  во  время  операции,  когда никакими  силами не  удается  остановить  профузное  кровотечение  или,  когда   рвется    кишка  от  малейших  тракций,  как  бывает  при тяжелой спаечной…  когда  не  знаешь,  как  уйти  из  живота.  Но  сейчас он  не  мог  унять  дрожь  ,закуривая  сигарету  и   объясняя Наташе,  что  произошло.
-  На  секунду  оставил,  оглянулся,  а  ее  след  простыл  … Первая  мысль,  конечно,  о  похищении… Представляешь?   И  надежды,  что  все  обойдется,  никакой. Это  как-то  сразу  и  четко становится  ясно  -  что  надежды  никакой.
    Они  прошли  на  Старый Арбат,  где  долго  гуляли,  фотографировались  у памятника принцессе  Турандот  возле  театра  Вахтангова, сидели  в  каком-то  уэбекском  кафе, заказав  пельмени.  Верка  боялась,  что  они  не  успеют  к  поезду  и  торопила  их: «Мы  опоздаем  в  Монголию».

    Нет,  в  Монголию  они  прибудут,  судя  по  всему,  вовремя. Завтра  утром  они  будут  в  Улан-Удэ. Жаль,  что  Байкал  проедут  ночью  и  не  увидят  эту  красоту. Зато  они  видели  Обь, Иртыш , Енисей.  На  каждой  крупной  станции  он  покупал  пару  бутылок  пива  местного  производства,  так  что  к  концу  пути  скопилось  довольно   жестяных  крышечек  с  разными  названиями  пивзаводов  и  при  желании  можно  было  начать  их  коллекционировать. Но они уже  собирали  другую  коллекцию  - фигурки  лежебок,  сибаритов. Начало  этой  коллекции  положил  он, привезя   из  первого  путешествия  в  Германию  гипсовую  фигурку  ежа  в  клетчатой  рубахе  и   зеленых  штанах  на  лямках,  лежащего  на  боку, подперев лапой  голову  и  устремив  мечтательный  взгляд  в  небеса. И  потом  он  всякий  раз  уже  целенаправленно  привозил  таких  зверушек,  человечков,  ангелочков,  главной  чертой  которых  была  лежачая  поза. Это  очень  соответствовало  духу их  семьи,  все  члены  которой  всегда  были  не  прочь  подольше  поваляться  в  постели.  Верка  всегда  с  опаской  относилась  к  тому,  что  он  покидал  вагон,  боясь,  что  он  отстанет  от  поезда,  и  всегда  встречала  его  в  коридоре  у  тамбура.
    Вообще  он  не  любил  поезда  дальнего  следования. Для  него,  как  нож  острый , было  знакомиться  с  попутчиками, раскладывать  свою  еду  на столике, переодеваться  ко  сну, не  говоря  уже  о  вечно  загаженных  туалетах.  Но  это  путешествие  было  совершенно  необременительным. Прежде  всего  благодаря  тому,  что  они одни занимали  целое  купе.  Поезд  обслуживала  китайская  бригада.  Нельзя  сказать,  что    проводник  -  медлительный, меланхоличный  китаец,  толстый  и  молчаливый,  как-то  особенно  старался  поддерживать  комфорт  в  вагоне, скорее  наоборот – во  всем  его  облике  царило  безразличие  к  состоянию  вверенной  ему  территории,  но  туалеты  были  чистыми  и  в  «титане» всегда был  кипяток. Вагон   не  был  заполнен  и  на  половину, и  единственно  с  кем  они  общались  за  время  пути  была пожилая француженка,  занимавшая  соседнее  купе. Она  ехала  в  Далян , к  сыну,  учившемуся  в  одном  из тамошних  университетов. С  едой  тоже не  было  проблем,  Наташа запаслась  в  дорогу  супами  и  кашами  быстрого  приготовления,  копченостями , консервами…кипяток  всегда  был  под  рукой, так  что  они  не  голодали  и  посещать  вагон-ресторан   оснований  и  желания  не  было. Верхние  полки  занимали  он  и  Сашка. Он  коротал  время , перечитывая   «Доктор  Живаго». Серов   любил  этот  роман - насквозь  литературный  и  фальшивый  по  построению ,  где  «как  в  романе»  только  волею  автора  фантастически  пересекались  жизненные  пути   и главных,  и  второстепенных  персонажей,  и  все  же    он  считал  этот  роман  одним  из  лучших,    написанных  в  двадцатом  веке.  Места,  по  которым  проходил  поезд    были  теми  же, что  описаны в  романе  - те же  пейзажи   Урала,  Сибири,  и  это   вносило  дополнительную  прелесть  при  чтении. Пытался  он  и  учить  монгольский  язык  по  приобретенной  в  Москве  книжке, в  которой  все-таки  имелся  небольшой  словарь .   Дэлгур –магазин  ( ну,  это  он  помнил  еще  по  первому  приезду  -«хунсний  дэлгур» -  продовольственный  магазин . вывески  с  этим  названием  встречались  на  каждом  шагу  в  Уланбаторе),   дарга  -  начальник, сургуль – школа, засвар -  ремонт, эмч  -  врач, цаган -  белый, улан- красный, хун -  человек, талх –хлеб.  Сам  же  алфавит  -  родная  кириллица,  хотя,  как  повествовала  книга,  у  монгол  в  древности  имелась   своя  письменность.
    Верка  любила  забираться  к  нему на  верхнюю  полку.  Он  читал  ей «конька-горбунка»…
- Кто-то  в  поле  стал  ходить  и  пшеницу…?
- Шелевить.
- Да  не  шелевить,  а  шевелить. Ты  уже  большая  девочка,  скоро  шесть  лет  будет, ну-ка,  не  ленись,  скажи : «ше-ве-лить».
- Ше-ле-вить.

 Видно, лень тут  была  не  при  чем,  просто именно  это  слово  ей  не  давалось. Однажды,  уже  за  Уралом,  когда  за  окнами  пошла  настоящая  хвойная  тайга,  поезд почему-то  остановился  посреди  леса, хотя  до  ближайшей  станции  было  еще  далеко. Они стали смотреть  в  окно,  любуясь   природными   красками  осени, чей  желтый  застил   самый  далекий взгляд.  Верка вскрикнула:
- Смотрите,  смотрите. Карусель.
Действительно – вдали, над  верхушками  деревьев  возвышалось  колесо  обозрения! Настоящее «чертово  колесо», с  люльками.  Какой  сумасшедший  воздвиг  его  здесь,  посреди  тайги?  Для  чего?  Может,   там  находилось  какое-нибудь  богатое  село, и  жители  решили  позабавить  себя  и  своих  детей. Почему  нет? 
- А  прикольно. – сказала  Сашка.
- Да… вот  все  клевещут  на  русский  народ,  дескать пьяницы,  лодыри… а ведь вон,  что  придумали. Немцу  не  придет  в  голову посреди  Шварцвальда  поставить  колесо  обозрения.  Максимум  -  автосалон  по  продаже  Мерцедесов.
- Что-то  оно  не  крутится.
- Может, время  не  то. Да  и  вообще  это  не  так  важно. Главное,  что  оно  есть  у  них  в деревне.  Что  в  других  деревнях  такого  нет.
    Ну, в  общем,  старая  песня  о  загадочной  русской  душе…

    В  Улан-Удэ  поезд  пришел  рано  утром. Здесь  предстояла  длительная  стоянка. Чтоб  не нарушать  заведенной  традиции, он  прошел  к  зданию  вокзала  в  поисках  бурятского  пива. В  Улан-Удэ  он уже  однажды  побывал. В  конце  восьмидесятых  их  кафедра на  месяц приезжала  сюда  читать  курс  лекций  по  экстренной  хирургии  органов  брюшной  полости.. Это  называлось –«выездной  цикл». Такие  циклы  пользовались  большой  популярностью  в  академии. Они  давали  возможность  объездить  всю  страну, везде  петербургских  специалистов  хорошо  принимали, везде  их  ожидало  щедрое  гостеприимство. Для  местных  органов  здравоохранения  это  было  даже  выгодней – принять  преподавателей  у  себя,  чем  посылать  своих  врачей  на  цикл  усовершенствования  в  Петербург  или  в  Москву.  Серова  с  Боровым, поселили  в  двухкоечном  нумере  гостиницы «Одон» -  в  переводе с  бурятского «Звезда». « Ну попал» - ошалело  выговорил  его приятель, присев  на  продавленный до  пола  матрац кровати  и  оглядывая  доставшееся  им  жилье. К  достоинствам  номера  можно  было  отнести  только  отсутствие  клопов. Но  тараканы  имелись в  изобилии.  Боровой   бил  их  по  стенам,  снимая  тапок.   Занятия  с  врачами  проходили  в  республиканской больнице. Клинические  разборы  трудных  больных,  лекции,  показательные  операции. В  первый  день  Юре  пришлось  делать  резекцию  желудка при  кровоточащей  язве. Из  операционной  он  вышел  с красной,  вспотевшей  рожей, которая резко  контрастировала  с  седой,  бледной  бородой,  когда   он  снял  маску. О  профессиональных  качествах  хирурга  из  района,  ассистировавшего   на  операции, он, сидя  на  табуретке  и  стаскивая  с  себя  пропотевшую  рубаху,  высказался  кратко: «Бабай».  Если  кто-то  звонил  к  ним  в  номер,  то  телефонную  трубку  снимал  Боровой  и глухим  басом  говорил  одно  и  тоже: «Здесь  Борман»  Как  правило  после  этого  трубку  на  другом  конце  провода  стремительно  вешали,  а  потом  зав.кафедрой  вынужден  был,  извиняясь,  объяснять какому-нибудь недоумевающему  чиновнику  из  горздрава,  что  от  его  доцента   можно  и  не  такое  услышать. Сам  же  профессор  жил  в  недавно  построенной  гостинице  местного  ЦК,  вот  там    все  было  на  уровне – отделка  мрамором,  кедром…  биллиардная,  кафе… туда    же  поселили   и  единственную  на    кафедре  женщину-   доцента  Иванову  Раису Михайловну. Как  старая  дева,  Раиса Михайловна  старалась  проявлять  заботу о них,  двух  сравнительно  молодых  сотрудниках -  мужчинах, и  предлагала им без  стеснения  пользоваться  благами    эксклюзивного  отеля,  как то - душем  в  ее  номере, столовой, баром… и  они ,  конечно, пользовались. От    «Одона»  сюда  можно  было  добраться  двумя  путями. Один  вел  через  эстакаду  над  железнодорожными  путями  у  вокзала,  другой , более  длинный, через   площадь перед  зданием  республиканского  КГБ, в  центре площади    утесом  возвышалась  гигантская  гранитная  голова  Ленина.  Устрашающие  размеры  головы  вызывали  в  памяти  волшебный  персонаж  из  «Руслана  и  Людмилы». Только  борода  отсутствовала,  и  глаза  с  нарочито  азиатским ,  монгольским  разрезом.  На  площадь  выходили  также  Оперный  театр  и  отель  «Байкал»,  где  как-то  раз  они  увидели сборную  Монголии  по  борьбе,  выходившую  из  «Икаруса».  А  уже  перед  самым  отъездом,   в  гостинице  ЦК  видели  делегацию  монгольских  лам,  бритоголовых,  в  желтых  и  малиновых  накидках  из шелка.  Основная  религия  в  Бурятии  -  буддизм. Их  возили  в  музей  истории  буддизма,  занимавшем  две  крохотных  комнатушки  в  каком-то  офисе  в  центре  города.  В  буддизме  нет  икон;  застекленный  шкаф,  заполненный  фигурками  Будды, куски  красной  материи  со  свастикой,  свитки  с  текстом  молитв -  вся  экспозиция. Запомнилась раскрашенная  статуэтка,  где  лама  занимается  любовью  с  молодой  прихожанкой. Оказывается,  это  входило  в  круг  его  профессиональных  обязанностей,  как  если  бы  женщина  просила  у  ламы  исповеди. Экскурсовод  специально  обратил  внимание  на  то, что  половой  акт  запечатлен  натурально,  с детальным  изображением  половых  органов  партнеров,  если  смотреть  на  статуэтку  снизу. Потом  их  возили  в  Иволгийский  дацан, были  две  изумительные  поездки  на  Байкал,  переправа  на  пароме  через своенравную Селенгу,  купание  в  Баргузинском  заливе,  в  тайге  они  собирали  жарки   для  Раисы  Михайловны, жарили  омуля  на  рожне… А  в  серые  будни  они  с  Боровым  после   работы  отправлялись  в  очередь  к пивной  цистерне  за  два   квартала  от  гостиницы. Уже  тогда,  как  повсюду  по  стране, где  одновременно  исчезли  из  оборота  пивные  кружки,  пиво  разливали  в  пустые  стеклянные  банки.  «Улан-Удэ  -  город  контрастов» - произносил  Боровой  свое  любимое изречение,  оглядывая  городской  пейзаж   с  банкой  в  руке. Однажды,  когда  они  в  сторонке  потягивали  свое  пиво,   к  ним  подвалил  пьяный  бурят, заросший  неопрятной  щетиной,  и  нетвердо  держась  на  ногах, угрожающе выдохнул  из  себя   вместе с  перегаром: « Ничего.   Великий  русский  народ  скоро  уберется  отсюда» «Через  два  дня. – успокоил  его   Боровой. – Придешь  провожать?».
    Что  еще  вспоминается?  Городской  район  со  смешным  названием  «Батарейка», где  они  были  в  гостях  у  какого-то  местного  хирурга. Полет в  дальнюю  деревню на  вертолете   санавиации  за  девочкой   с перитонитом. Непередаваемый  по  красоте  распадок,  где  огромные  сопки  сплошь покрытые  зеленой  тайгой  достают  до  неба…  В  те  дни  разбился  летчик-испытатель  на  авиационном  заводе,  задев  крылом  взлетно-посадочную  полосу, умер  на  каталке  перед  операционной…

- Санька,  ты  помнишь детские  унты,  что  я  привез  тебе  отсюда?  -  спросил  он,  вернувшись  в  купе.
- Конечно,  и  унты,  и  варежки.
- А  мне  ты  привез  брошь  и  серьги  с  красным  камнем, в  национальном  бурятском стиле. Помнишь? – спросила Наташа.
- Я купил  их  в  отделе  сувениров.
- А  мне  что    привез? – спросила  Верка.
- Тебя   еще  на  свете  не  было.
- И  вообще, - сказала  Сашка,  сев  к  нему  на  колено  и  крепко обняв за  плечи -  это  мой  папа.
-  Нет  мой. -  не соглашалась   Верка,  пытаясь  тоже  забраться  на  него  и  отталкивая  Сашку.
-  Нет  мой.
Такая  у  них  была старая   игра,  в  которой  обе  не  желали  уступать. После короткой  возни  Сашка  спихнула  Верку  с  колен -  Мой  папа.
Верка  осталась  стоять,  обиженная  такой  несправедливостью  и  своим  бессилием, и  тем, что  никто  не  приходит  к  ней  на  помощь.  А  он  терпеть  не  мог,  если  кто-то  обижал  Верку. Даже,  если  это  делала  Сашка,  которая  сама  души  не  чаяла  в  Верке, постоянно  занималась  с  ней,  играла,  учила, водила  в  детский  сад. Столько  преданной  любви,  сколько вложила  в нее  Сашка, не  вложил  никто. Но  внешне  она  старалась  быть  строгой  с  ней.
-  У  меня  сестра  не  девочка, а  дура  какая-то. – с  обидой  подвела  черту   Верка,  готовая  расплакаться.
   
    Между  тем, за  время  стоянки  вагон  до  отказа  заполнился  новыми  пассажирами. В  основном шумными  и  бесцеремонными монголами-челноками  с  тюками,  баулами…кажется,  среди  них  были   и  китайцы.  Проводник,  до сей  поры  пребывавший  в  состоянии  абсолютного  покоя, преобразился  -  суетливо шнырял  по  вагону  с  веником  и  совком, протирал  ветошью  какие-то  железки  в  тамбуре,  мыл  полы  в  туалетах…  Наверное, китайцы  все-таки  были  среди  севших  в  поезд, и  в  случае  чего  могли  пожаловаться  начальству  на   работу  проводника.  Поскрежетав буферами ,  поезд  тронулся,  впервые  сменив восточное  направление  на  южное,  к  монгольской  границе. До  нее  оставалось  чуть  больше  двухсот  километров.   Пейзаж  за  окном  кардинально  изменился,  теперь  это  была  сухая, замусоренная  степь,  где  даже пыльный  ковыль являлся  лишь  местами.  Тоску  навевали и  полустанки,  своей  заброшенностью, однообразным   видом  выцветших  деревянных  халуп,  даже не  изб,  а каких-то  будок  с шестами  простеньких  антенн  на  крышах,  с провисшими над  заборами  проводами. На  этом  фоне  оазисом  выглядел  Гусиноозерск,  не  сам  городок,  а озеро, вольно  разлившееся  в  степи,  синее-синее, с  заросшими  желтым камышом   берегами. Гусей  здесь, правда, что-то  не  наблюдалось, равно  как  и другой  водоплавающей  птицы.   Потом  какое-то  время  поезд  шел  по  берегу  Селенги. Широченная  река,  не  Енисей,  конечно,  но  сопоставимая  по  величию. Прорва  стремящейся  по  равнине,  ничем  не  сдерживаемой  воды, , вызывала  восхищение  и  завораживала    даже на  расстоянии,  даже  разглядывая  ее  с  верхней  полки  мчащегося  поезда. Может,  именно  такого  ощущения  хотела  изведать  Урсула, мечтая  попасть  на  Ниагарский  водопад?
Перед  Наушками  в  купе  вошел   молодой   монгол, в  спортивном  костюме  и  кроссовках,  представившись  их  соседом  по  вагону,  он  обратился  с  просьбой  пристроить  среди  их  багажа  пару  коробок  с  женской  обувью,  чтоб  самому  не  иметь  лишних  неприятностей  с  таможней. Может, оно  так и   было  принято  в  этом  поезде, но  наивному дельцу  было  вежливо  отказано  в   просьбе,  хоть предприимчивый  монгол и  являлся  гражданином  дружественной  страны,  куда  они  ехали  работать.
    Наушки  -  пограничная  железнодорожная  станция, чистенький   перрон,  выложенный  бетонной  плиткой, современное  здание  вокзала. Автомобили  пересекали  границу  в  Кяхте,  за  двадцать  километров  отсюда.  В   Наушках    предстояло  провести  около  шести  часов. На  платформу  не  выпускали  до  завершения  таможенного  досмотра. Если  бы  не  сознание  того,  что   задержка  эта  - последняя  на  их  пути  и  что  само  путешествие  подходит  к  концу,  то  набраться  терпения  было  бы  гораздо  сложнее.
    Таможенная  процедура   прошла  безкофликтно, девушка  в  форме  попросила  открыть  один  из  чемоданов  и,  бросив профессиональный  взгляд  на  содержимое, решила  не  интересоваться  остальным  багажом.  Серов  вышел  курить  в  тамбур  и  из  окна  заметил,  что  перрон  стал  заполняться  пассажирами  с  их  поезда. Значит,  разрешили  выход.  Среди  прохаживающихся  по  перрону,  он  неожиданно  увидел  своего  знакомого  по  мартовскому   приезду  -   Брагина   Бориса..вот  только  отчество…  кажется  Алексеевич  Брагин   работал  в  системе  Росцветмета     директором  шахты  в  Борундуре, добывающей  плавиковый  шпат.  Познакомил  их  Петька, днем  они  посидели  в ресторане  в  Уланбаторе,  а  позже  к  ним  присоединился  Чалов  и  повел  их  в  сауну   для  сотрудников  «зарубежки».
 - Пойду,  прогуляюсь. – отпросился  он  у  своих – Кажется,  я  своего  монгольского  знакомого  увидел  на  перроне.
    Брагин   сразу  узнал  его и  обрадовался  встрече. Он  был  веселый  человек,  и  на  эмоциях  не  экономил. Высокий, сутулый,  седые  волосы  свисают  на  лоб, длинный  с  горбинкой  нос, и  говор  такой  по-доброму  насмешливый  и покровительственный.   В  компании  с  ним  находились  два  монгола, один простецкого  вида, вероятно,  состоявший в  свите  при  втором -  невысоком  крепыше с  благородными  чертами  лица  и  хорошо одетым. Ощущая  себя  должником  за оказанное  ему  в  Уланбаторе  гостеприимство ,  Серов  пригласил  всех  подняться  в  свое  купе  и  слегка  отметить  встречу. Никто  не  воспротивился.
    Пока  Брагин, как вошедший  в прихожую   Дед  Мороз, знакомился  с  семейством, он  извлек  из  сумки  бутылку  водки, так  и  не  востребованную  за  все  время  дальнего пути  до  сего  момента  и   разлил  в  стаканы.
-  За  Монголию!
Интеллигентный  монгол , примостившись  на  полке  у  двери  с  зеркалом, соблюдая  обычай  своего  народа ,  окунул  безымянный  палец  в  чарку  и  с  самым  серьезным  выражением  лица  окропил водкой  нечто  в  вышине,  после  чего  выпил.  Брагин  рассказал,  что   возвращается   из  Турции,  с  конференции  по  современным  технологиям  обогащения  руды,  куда  брал  с  собой  дочь, чтоб  та отдохнула  у  моря.
- Вас  в  Дархане кто-нибудь встречает? А  то  я  ведь  тоже  в  Эрдэнэт  направляюсь,  могу подвезти.
- Чалов  обещал  машину  прислать. Вот  только  не  знаю,  как  мои девушки  вынесут    бездорожье,  все- таки  двести  километров.
- Не  переживайте. В  августе  новая  дорога  сдана  в  эксплуатацию,  так  что    до  самого  Эрдэнэта  теперь   вполне  приличное  шоссе.
- Скорей  бы  уж  поехали.   А  монгольские  пограничники  тоже  так  долго  проверяют  поезд?  -  спросила  Наташа.
- Часа  два  будем  в  Сухэбаторе  стоять. Не  волнуйтесь, Наташа,  все  будет  хорошо,  в  Дархан  приедем  вовремя,  и   в  Эрдэнэт  приедем  вовремя… А  ты, Болор, - обратился  Брагин  к  монголу – может   рванешь    с  нами? Чалов  рад  будет.
-Нет, Борис. Не  могу. В  другой  раз.
Они  допили  бутылку,  и  поезд тронулся,  чтоб  через  десять  минут  снова  встать ,но  уже  на   монгольской  земле.   Одетые  в  черное,  как  полицейские,  пограничники  долго  изучали безвизовое приглашение,  переданное  по  факсу  в  Петербург  на  всю  семью от руководства  горно-обогатительного  комбината , заверенное тремя  круглыми  печатями,  в  том  числе  и  от  российского  консульства  в  Эрдэнэте. Что-то  их  не  устраивало  в предъявленной  бумаге. Пограничники принялись  настаивать   на  том, что  за Сашку  надо  платить отдельно,  за  визу. Брагин вынул  мобильник  и предложил  позвонить  Чалову  или  Алимжану, чтоб  те  вправили  мозги  погранцам, как  никак, а  комбинат  на  добровольных  началах  оказывал  спонсорскую  помощь  пограничной  и  таможенной  службе  в  Сухэ – Баторе.
 - Не  надо. – отклонил  Серов  предложение. – Пойду   заплачу. Из-за  двадцати  долларов  шум  поднимать…
Он пошел  вслед  за  представителями  власти  иностранного  государства,  и  в  этом  он отдавал  себе  полный  отчет, призывая  себя  к  сдержанности  по  отношению  к ним. Вокруг  уже царила  ночь  и  только  огни  вагонов  освещали  темный  перрон. «Хорошо,  что    портупеи    белые,  а  то  недолго и  потерять  их  из  виду» -  думал  он,  следуя  несколько  в  отдалении  в  темноте  за  пограничниками  к  зданию  вокзала.  Старший  офицер  подтвердил  законность  требований   подчиненных  и  предложил  заплатить  за  визу,  хотя  это  было  явным  нарушением  межправсоглашения  между Россией  и  Монголией. Серов  благоразумно  не  стал  спорить  и  протянул  деньги  начальнику. Ему  выдали  квитанцию,  демонстративно  сделав   какую-то  запись  в  гроссбухе.  « Ну,  это  нормально -  подумал он – Должны  же  они,  в  самом  деле,  иметь  какой-то  навар  от  своей  службы. А  для  них  двадцать  долларов -  это  деньги».  Между  тем  этот  эпизод  задержал  отправление  поезда,  и возвращаясь  в  вагон,  Серов  ощущал  нечаянную  свою  вину  за  доставленное  неудобство  перед  остальными  пассажирами, у  которых  с  визами   все было  в  порядке.
    Бог  послал  им  Брагина,  без  него  и  его  монгольских  приятелей  им  никогда  бы  не  вытащить  свой  тяжеленный,  многоместный   багаж  из  вагона. Поезд  остановился  среди  путей  и  до  станции  надо  было  добираться  через  рельсы. На пустом перроне их  встречали  -  водитель микроавтобуса  и  Вася -  старший  сын  Чалова, заканчивающий  в  этом  году Горный  институт  в  Петербурге. На  ГОКе  он  проходил  практику. Брагина тоже встречали,  его  водитель  и  жена.  Глубокая  ночь  не  позволяла  затянуться  дружеским  приветствиям,  и  они сразу  разошлись  по  машинам. Брагин   ,  всем   японским  внедорожникам, на  которых  традиционно  разъезжало   начальство,  предпочитал  УАЗик.  А  они  разместились в микроавтобусе  Фольксваген.  Сашка  села рядом  с  Васей,  сонная  Верка  с  мамой,  а  он сел  впереди,  рядом  с шофером.  Что ж,  последний  рывок, позади  семь  тысяч  километров…  Редкие  мерцающие  огни Дархана  удалялись от  них  и  вскоре совсем  исчезли. Со  всех  сторон   обступала  ночь, непроглядная,  чужая. И   почти  не видимая,  запрятанная  в  черноту  ночи, степь. Фары  освещали неширокое  полотно  дороги, которое   время  от  времени  ошалело  перебегали испуганные  полевые  белки. Стрелка  спидометра  на  ста  двадцати. Они  были  одни  на  шоссе,  если  не  считать,  шедшего  сзади,   УАЗика Брагина. Серов оглянулся  в  салон. Верка  спала  на  руках  у  Наташи,  Сашка   в  полголоса  поддерживала  беседу  с  бодрым  Васей. А  его  не  покидало  чувство  усталой  тревоги. Бегство  в  Египет… Как-то  все  сложится  у  них? Может,  напрасно  он  все  это  затеял? Променять Петербург  неизвестно  на  что…  Хорошо,  что   сел    в  кабину  водителя,  здесь  можно  курить. Холодный  ночной  воздух, ветром врывавшийся  в  щель   у  приспущенного  стекла  во  время  очередной  сигареты,   помогал  бороться  с  сонливостью,  но  не  с   тревогой.
    Через  два  часа,  поднявшись  на  очередную  сопку,  он  увидел  внизу    огни  Эрдэнэта. Они  въехали  во  двор, где  жили  Чаловы. Напротив,  в  таком  же  четырехэтажном  доме  предстояло  жить  им. Он  почувствовал  страшное  облегчение,  когда  поднимаясь с  чемоданом по  лестнице  ,  увидел  через  распахнутую  в  их  квартиру  дверь  «ингину» вешалку  и  зеркало. «Значит,   посол  все-таки  согласился   доставить  мебель  в  Монголию»…