Последнее лето детства гл. 2

Глава 2

На маленьком плоту

Бывал я, бывал я счастливым
С тайгою наедине …
Кедровники велеречиво
Шептали таинственно мне
О прошлом, далеком и близком.
О добрых и мрачных годах …
А речка играла искристо...
Покой. Благодать. Лепота.

Михаил Величко               

Летнее  таёжное утро. … Оно всегда разное!  Описать его невозможно, ибо никакое  описание не сможет предать   красоту окружающей тебя природы - величественных гор и скал, неправдоподобно огромных кедров, елей  и пихт.  Даже облака в горной тайге всегда особенные – близкие и  … живые! В общем,  самые нужные слова не могут передать всё очарование и величие природы, и, самое главное, свое восхищение этой природой! И всё-таки. …  Вот, например,  ненастье. Низкие серые тучи, прочно зацепившись за вершины гор, льют и льют мелким, нудным дождиком. Иногда даже кажется, что водяные, очень мелкие, капельки  просто висят в воздухе - при этом все вершины гор скрыты от  взоров, и  ощущение такое, что ты волшебным образом оказался на равнине. Но вот потихоньку туман  опускается все ниже и ниже, опускается прямо на реку, на людей и костер….  Впрочем, это хорошая примета, ибо, когда туман рассеивается, открывается безоблачное синее небо без признаков непогоды.  И в этот миг вся  природа оживает: капли влаги блестят мириадами изумрудов на траве и листьях деревьев, от земли начинает подниматься пар, и уже через полчасика становится  тепло и  радостно! Хуже бывает, когда, наоборот,  туман медленно поднимается вверх  и, казалось бы, вот-вот покажется синее (старое, как мы говорим) небо и появится солнце.  Ан нет! Вот вроде туман поднялся, а из долины уже наползает новая порция тумана, который  снова разряжается меленьким и частенько холодным дождиком. Так может продолжаться и день, и два, и неделю. Дождик монотонно шумит и шумит в ветках  деревьев,  мелкой дробью  обрабатывает полог палатки. Как хорошо в такую непогоду посиживать в теплой уютной  палатке или же под сенью огромной ели, через пологие густые ветви которой и капелька дождя не проникнет. Под деревом в таком случае уже горит маленький, скупой  костерок. Ты же, подкидывая сухие веточки, попиваешь густой душистый чай, настоянный на горных травах …  Бесконечные разговоры и тихий звон гитарных струн.
Впрочем, наше первое утро на реке было не таким. Оно было, как и обещали приметы, ясным и солнечным. Впрочем, для того, чтобы мы  это смогли увидеть, Папе пришлось около получаса  извлекать из спальных мешков и «сов», и «жаворонков», которые, возмутительно пренебрегая заложенными в них природой качествами, дрыхли, совершенно не реагируя на окружающее. Только когда пошла в ход холодная водичка, мы, вялые и хмурые, стали выползать на свет божий…
- Завтрак  готов, ребятки, быстро умываемся -  и плот делать! – командовал Папа, – время поджимает! - и, видя, что я закрыл глаза да снова стал пристраиваться  на бочок, взбодрил меня  остатками водички.…  Так начался второй день нашего путешествия.
Плот сделали быстро. А что его делать-то было? Наловили пяток хороших шестиметровых  бревен,  скрепили металлическими скобами  -  и готово! А что? Река Мана у города не сложная, по спортивной классификации - двоечка, не больше. Спокойное, без порогов и довольно медленное течение позволяли плыть, используя только шесты. Это вам не реки пятой-шестой категории сложности, где фокус с таким примитивным плотом не прошел бы. Итак, плот сделан. Пока мы перетаскиваем вещи, привязываем веревки, Володька, с детства бредящий  морями-океанами, ставит мачту и крепит  на ней наш давний флаг – белое полотно с синим диагональным крестом. И вот, уложившись, сталкиваем  «судно» в воду. Все,  река приняла нас! Удивительное чувство  первых минут сплава, удивительное  чувство перехода из одной стихии в другую! И легкое покачивание брёвен под ногами, плеск и запах  воды, медленно плывущие назад  берега. Началось то, ради чего мы и шли  - почти неделя сплава по нашей реке и связанные с этим   бесконечные купания, загорания, песни под гитару – как на плоту, так и за полночь у костра!  Последнее лето детства …
Рулить, или, если точнее, давать ценные указания, как и куда плыть, конечно же, поначалу взялся Папа. Он встал на корму с шестом и командовал Вовкой, который стоял спереди: указывал,  куда тому рулить. Ха! Можно подумать, мы сами этого не знаем! Чай, не впервой плывем-то! Впрочем, минут через тридцать Папе этот процесс поднадоел, и он отдал шест мне, а командование судном – вот безобразие! – Вовке. Сам же  он улегся  на одно из бревнышек плота отдохнуть. Понаблюдав минут десять за нашими манипуляциями, он вскорости задремал, ну а мы принялись рулить. Впрочем, особых затруднений этот процесс не вызывал. Главное было - не засадить плот на мель, а остальное – ерунда,  пусть течение работает, пусть водичка сама нас  несёт!
В общем, плыли мы без хлопот, наслаждаясь пейзажами. Сначала  река текла  среди довольно пологих гор, сплошь покрытых  густой тайгой. Примерно через часок сплава, а может,  чуть поболе,  река сузилась, и нас окружили могучие отвесные скалы. Они высились в зависимости от поворота реки  то по левому, то по правому берегу. В таких местах у скал было очень глубоко, крутили водовороты, шест  до дна не доставал. А над головами было  синее глубокое небо без единого облачка, а по берегам -  «зелёное море тайги» и серо-коричневые скалы. Над всем этим таёжно-речным великолепием сияло  ослепительное солнце, летнее солнце Сибири.  Красота! 
Папа наш совсем разомлел под солнышком и довольно громко похрапывал.  В один из моментов нам пришлось очень энергично поработать  шестом, и  я  решил   перебросить шест не сзади плота, а  спереди,  прямо над телом  спящего родителя. Представьте себе те слова, которые Папа высказал мне после того, как капли холодной  водички с кончика шеста неожиданно пробежали по разогретому папиному животу! Минут через десять, когда Папа, наконец-то, успокоился  и, перевернувшись  на бочок, снова стал похрапывать, я решил процедуру повторить. Нет, нет, что вы! Вовсе не для того, чтоб снова обрызгать его водой, а исключительно для убыстрения процесса управления плавсредством! Я специально шест задумал вытянуть  подальше вперед,  чтобы его кончик прошел за  Папиной  головой, дабы капли воды снова на него не попали.  Ну, я так и сделал:  вытянул руки с шестом,  и он  пошел так,  как я и хотел – гораздо дальше Папиной головы. Но при подходе деревянной дубины, пардон, шеста к означенной части тела родителя  плот качнуло,  траектория движения шеста причудливо изменилась, и его кончик   с размаху  треснул   прямо по затылку моего многострадального родителя. Раздался глухой удар, а следом -  короткий и  яростный  Папин монолог. Он очень красочно высказал все то, что думает обо мне и моём умении управлять плотом, особо выделив  мои  ни фига не видящие глазки, и немощные ручонки!  Заодно досталось и речке с окружающей нас тайгой, а заслышав жизнерадостное  ржание моих, с позволения сказать, друзей, он заодно высказал и все, что думает о них тоже!  И вот, пока  все это происходило, плот  со всего маху выскочил на отмель – островок посередине реки. Причем плот влетел  туда с такой силой,  что я от толчка упал да с размаху въехал локтем в Папин живот. Ну  а Володька бултыхнулся в воду, ободрав  о камни  ногу ….
Папа, сердито сопя и потирая то голову, то живот, слез с плота и, критически оглядев место кораблекрушения, буркнул:
- Хорошо начали сплав, чувствительно… Значит, вам, нерадивые лоцманы и капитаны, на всё про все – полчаса! Трудитесь, высвобождайте судно из плена! Ну а я   пойду  чай вскипячу, благо, время уже  к обеду, – говоря это, Папа снял с «палубы» продуктовый мешок,  и,  отойдя  к наполовину  занесенному песком старому  бревну, запалил огонь, и пристроил над ним котелок, а сам вольготно разлегся на горячем песочке у костерка, откуда с  юморком комментировал  наши  действия!
Мы же, взявшись за дело, добросовестно пытались столкнуть плот с мели. Но как ни упирались, что только ни делали, ничего  у нас так не и вышло. Плот  сидел прочно  и даже не шевелился. Дело в том, что он не просто передним концом влетел на отмель, а его в момент столкновения еще и развернуло быстрым течением  и с силой влепило  на ту же мель всем правым боком. В общем, надежно впаялись в островок, ничего не скажешь, и до того, как Папа позвал нас обедать, мы так ничего и не смогли сделать.
Ну, а после обеда  Папа с  Валерками  перебрёл  на ближайший берег, где они вырубили  парочку массивных шестов, и вскоре, орудуя этими   рычагами, мы довольно легко столкнули сначала один конец плота, а затем и весь плот на глубину.
- Эх, вы, ребятишки, ребятишки – думать-то немного надо, а не только тупо мышцами  играть,  – подзуживал нас Папа, – небось, про архимедов рычаг в школе учили? Помните? «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир» …
- Дык, дядя Миша, мы пробовали шесты как рычаги использовать, только они тонкие, слабые для этого оказались… если бы Вы нас не отвлекли на обед, мы б непременно сами справились, – отбрёхивался  Валерка.
- Не спорю, справились бы … к вечеру,  – ответил Папа и, отталкивая плот  от берега, коротко бросил:
- Вовке моему шест не давать, а то он нас всех покалечит к концу сплава,… рационализатор.
Я надул губы  и с обиженным видом улёгся на краешек плота  - загорать.
- Дядя Миша, а чай мы сейчас пили с золотым корнем, да? – поинтересовался Вовка.
- С ним, с ним … у меня еще с прошлого года немного настойки  осталось.
Все некоторое время молчали, затем Валерка проговорил задумчиво:
- А вот интересно, на Мане или её окрестностях золотой корень растет? Или только в Восточных Саянах, высоко в горах?
- Да поговаривают, что и здесь он встречается, – ответил Папа, – и, кстати,   недалеко отсюда, хотя лично  мне он в здешних местах никогда не попадался.
Из дальнейшего рассказа Папы мы узнали, что, по слухам, корень этот – Родиола Розовая – встречается в долине, что находится южнее реки, за перевалом, и от места нашей сегодняшней ночёвки туда было всего-то километров десять. Короче, после  довольно долгих дискуссий и уговоров мы договорились завтра не плыть, а сделать днёвку и сходить поискать золотой корень.
До места ночевки мы доплыли   без происшествий и уже в   семь часов вечера встали на стоянку.