Отрывок из книги

Первые полгода в больнице прошли почти незаметно. Все они словно слились в единый день из приема таблеток, прогулки, обеда, групповой терапии, снова таблеток, приемов у профессора, и просмотра дурацкого телевизора.
За это время он познакомился почти со всеми находившимися тут пациентами. Всего тридцать человек на всю эту громадную территорию. Два четырех этажных здания  старой постройки с новым, видно недавно построенным навесным переходом между ними. Перевод пациентов из здания в здание занимал необычайно много времени, особенно, когда на улице стояла непогода, и больным приходилось одевать теплые куртки, обувь, возиться с молниями и шнурками, и все ради того, чтобы совершить трехминутный переход из одного здания в другое. В связи с этим и было решено соединить два здания небольшим переходом. Хотя некоторые больные и этот простой перевод из здания в здание умудрялись превратить в черти-что. Они кричали и брыкались, убеждая персонал, что они туда не пойдут, ибо конструкция шаткая и ненадежная, и когда-нибудь она точно обвалится под весом их тел.
Чаще всего этими нагнетателями обстановки оказывались четверо параноиков с третьего этажа. Обычно, в каждой палате размещалось по пять человек, но так как эти четверо отказывались делить с кем-либо комнату в целях личной безопасности, то их разместили по одному в четыре небольших палаты на втором этаже.
Вообще-то, первый и второй этаж в здание А были отведены под служебные помещения. Там находились приемное отделение, диспетчерская, столовая, кухня, прачечная, общественные душевые кабинки, и комнаты отдыха для обслуживающего персонала. Но, так как эти четверо заражали своей паранойей и других пациентов, то администрацией было решено удовлетворить их просьбы, и выделить им четыре частные палаты.
Однако, через какое-то время, персонал стал замечать, что настроение параноиков стало гораздо хуже прежнего, а все их реакции сопровождались необъяснимой раздражительностью и словесными обидами. И вскоре, параноики стали требовать поселить их по двое, потому что, сидя в камере “одиночного заточения” как они называли свои нынешние палаты, им по ночам становилось нестерпимо скучно, страшно и одиноко.
Профессор Саффикс поворчал о непроходимой тупости этой шайки, но все же внял и этой просьбе. Тем не менее, и этому союзу “два по два” не дано было продержаться долго, ибо две головы забитые параноидальным бредом, и заключенные на всю ночь вместе в одной комнате, никак не могли довести до хорошего.
Вскоре на профессора посыпались взаимные жалобы этих четверых друг на друга. “Хочу сообщить, что не желаю более терпеть Майка в своей палате. Этот человек потенциально опасен и забивает мою голову своими ужасными историями и лже-информацией. Требую его немедленного переселения”.
Терпение Саффикса лопнуло, и он вернул всю четвертку обратно на третий и четвертый этаж, где каждого разместили в привычную для него палату на пять человек.
За это, озлобленная команда параноиков стала поливать грязью весь персонал и администрацию, особенно доставалось Саффиксу, который в их глазах был страшным жлобом и скупердяем; томил несчастных людей в маленьких, непроветриваемых помещениях, в то время как там, на втором этаже, в самом конце южного коридора, содержался особый больной, у которого мало того, что была своя большая палата, так еще и свой душ с туалетом, а еду ему приносили прямо внутрь. Считалось, что там сидит какая-то важная и богатая шишка из высшего общества, возможно даже какая-нибудь известная знаменитость. Кто-то же уверял, что это секретная лаборатория Саффикса, где над людьми проводят сверхсекретные, а быть может даже и запрещенные научные опыты.
Тони, которого Кирк считал самым придурошным из всей четвертки, даже умудрялся несколько раз тайком проникать на второй этаж, и отстукивать послания пациенту из двенадцатой палаты на выдуманной им же азбуке Морзе. Однако, после намека Саффикса о возможном переводе Тони в одно из городских учреждений, эти ночные походы с целью проникновения на вражескую территорию прекратились.
Каково же однажды было удивление всех собравшихся в комнате  отдыха, когда совершенно внезапно посреди комнаты возник мужчина, на груди которого красовались черные цифры 2/12. У каждого пациента на левом кармане рубашки были отпечатаны свои цифры. Первая цифра означала этаж размещения, вторая цифра обозначала номер палаты.
И в тот воскресный день посреди огромной комнаты стоял загадочный пациент из двенадцатой палаты. Большинство из присутствующих здесь, никогда не видели этого человека до сих пор; лишь двое или трое, находившихся здесь уже четвертый год, припоминали, что пару раз видели этого ненормального.
Казалось, что сам этот человек никого не интересовал, все внимание было приковано к небольшим черным цифрам на его груди.
Кирк сидел в старом кресле у окна, и тоже с интересом поглядывал на новоприбывшего. Можно было сказать, что стоящему мужчине было явно за тридцать, но при всем при этом он выглядел как какой-то недоразвитый подросток. Сутулая осанка, длинный торс и короткие ноги. Темные волосы с несколькими седыми прядками, отросшие почти до плеч. И мутные стекла оптических очков в какой-то смешной резиновой оправе, за которыми скрывался необычайно настороженный взгляд больших черных глаз.
Больше всего во внешности незнакомца Кирка поразил его необычайно бледный вид. Цвет лица пациента из двенадцатой палаты был не просто бледным, это была какая-то нездоровая бледность с синевато-фиолетовым отливом, и темными кругами под глазами. Словно этот человек давно не бывал на воле, и не получил нужную ему дозу витамина Д. Так жутко здесь не выглядел ни один пациент.
Простояв около минуты посреди комнаты, незнакомец не спеша направился к окну. Вся его походка выражала страшное напряжение, которое он вероятно испытывал внутри себя, словно ему требовалось огромная доза самоконтроля, чтобы не выбежать вон из комнаты. 
Кирк заметил, что в комнате появился еще один служащий. Видимо боялись, как бы этот странный парень не выкинул чего-либо возмутительного.
В какой-то момент, Кирк понял, что ему жутко надоело смотреть на этого новенького здесь, поэтому он уселся еще глубже в свое кресло, и закрыл глаза. На самом деле, ему страшно хотелось вернуться в палату и завалится спать. На протяжении всего дня его не покидала страшная слабость, и он не переставая грезил о подушке и горизонтальном положение, лежа в кровати. Но больничные правила подразумевали, что после ужина с половины восьмого и до отбоя в девять часов, пациенты должны проводить общее время в комнате отдыха. И никаких исключений.
Откровенно говоря, Кирк не понимал, почему больным разрешают  смотреть телевизор. Ему казалось, что это негативно влияет на и так расшатанную психику большинства пациентов, находившихся здесь. Его и самого, иногда крайне будоражили случайные новостные сюжеты или отрывки из той или иной телепередачи.  Но, был у них тут один Гарри, которого к телевизору подпускать было точно нельзя.
Каждое воскресенье в утреннем эфире шла национальная лотерея, участие в которой активно принимали и пациенты этого центра. Гарри, тридцати двухлетний автомеханик, попал сюда с диагнозом Альцгеймера, и еще какой-то кучей подозрений на неизвестные Кирку заболевания. Так вот, этот Гарри был безумно одержим желанием выиграть национальную лотерею, получить приличный дом, машину и кучу денег в придачу.
Собственно говоря, само нахождение в стенах психиатрической больницы ни сколько не смущало Гарри. Не смущало его и отсутствие такой важной вещи, как лотерейный билет. Когда Кирк впервые появился в этом центре, у Гарри уже была толстенная тетрадь, забитая разными комбинациями цифр. Каждое воскресенье он неизменно записывал выигрышные номера, и пытался предсказать счастливую выигрышную вариацию цифр, которая будет разыгрываться в следующей передаче.  На обрывках бумаги, он чертил некое подобие лотерейного билета, и пытал свое счастье, сидя у телевизора.
Однажды, на его нарисованном от руки билете выпали все призовые числа, и бинго! Гарри полагался один миллион долларов за вычетом налогов. Но вместо имени Гарри, на экране высветилось имя другого игрока, у которого в отличие от Гарри билет был настоящим, купленным в одном из киосков города, а не нарисованным от руки простым черным карандашом. Этого Гарри никак не мог перенести. На протяжение столь длительного времени он вычислял этот заветный код цифр, и когда ему наконец таки удалось все выяснить и подобрать правильную комбинацию, выясняется, что его просто нагло обманули.
 В порыве злости Гарри схватил свой стул и швырнул его в предательский экран телевизора. Комнату тут же заполнил громкий хлопок, и в середине экрана образовалась дымящаяся дырка, зияющая черной пустотой.
Служащим стоило огромного труда, чтобы успокоить нечестно обворованного Гарри, и рассерженных его ужасным поступком остальных пациентов, которых он лишил радости от просмотра телевизора. В наказание за разбитый телевизор, администрация две недели размышляла о возможной покупке нового телевизора. Когда же в комнате снова появился телевизор, то его повесили высоко почти под угол потолка, так что никакой разъяренный Гарри уже не мог до него достать.
Внезапно Кирк почувствовал, что над ним кто-то склонился, и что этот кто-то его пристально рассматривает. Кирк открыл глаза. Над ним слегка согнувшись, стоял ненормальный обитатель двенадцатой палаты.
- Привет, - Кирк посмотрел незнакомцу прямо в глаза. – Чем занимаешься? – продолжил он.
Незнакомец не ответил, но все же сделал один шаг назад, не переставая при этом разглядывать Кирка.
В комнате поддерживалась стандартная температура в двадцать пять градусов, ибо одни пациенты жаловались, что им слишком жарко, другие уверяли, что замерзают в этих холодных каменных стенах. Администрация как всегда пыталась найти компромисс среди двух совершенно разных мнениях. Кирк относился к первой группе, которая еле переносила эту искусственно создаваемую духоту, поэтому он по обыкновению сидел в кресле с расстёгнутыми пуговицами рубашки на груди, и закатанными до плеч рукавами.
Место, которое рассматривал стоящий напротив человек, было оголенное предплечье Кирка, на котором красовалась ужасно выполненная татуировка в виде кельтского креста, который он наколол себе еще, будучи молодым студентом бакалавра. Тогда Кирку это казалось невероятно смелым и несомненно крутым поступком; сейчас же, когда линии чуть расползлись, а цвета посинели, это выглядело не так уж и внушающе.
Но незнакомец таращился на этот рисунок, словно пытался просветить его каким-то магическим рентгено-зрением. Кирк отпустил рукава рубашки.
- Это просто татуировка, чувак. Набил когда то молодым.
Незнакомец отошел назад еще на шаг.
- Это кельтский крест – наконец выпалил он. Его голос оказался невероятно высоким, так разговаривают мальчишки, пока у них еще не начинает ломаться голос.
- Ей богу, - подумал Кирк. – Просто хиппи укурыш из прошлого.
Однако он не мог не заметить необычайный интерес в глазах стоящего перед ним незнакомца. За все свое времянахождение здесь, он так и не смог ни с кем нормально познакомится. Хотя тут и были параноики, которые время от времени проявляли необычайные признаки вменяемости и спокойствия, и даже могли поддержать обычную беседу, пока она не заходила слишком далеко. Была и вполне нормальная пара, страдающая дисперсиями сна. Кирк не помнил точно, то ли они не могли заснуть, то ли засыпали совершенно случайно в самое неподходящее время.
Еще на четвертом этаже жила анорексичка. То она ела, то она не ела; впрочем, это никак не сказывалось ни на ее внешнем виде умирающего человека, ни на ее психическом состоянии, которое, по всей видимости, уже никогда не вернется в прежнюю нормальную норму.
Был еще Стейтен, которого Кирк никак не мог назвать ненормальным, но раз тот был заключен в тех же стенах, что и Кирк, то наверняка, с ним было что-то не так.
Поэтому кроме профессора Саффикса, поговорить Кирку было больше не с кем. Да и все их беседы были сосредоточены вокруг невменяемости Кирка, которую тот, по словам профессора всячески отвергал.
- Ты из двенадцатой палаты? – сам не зная почему, Кирк решил продолжить этот разговор. – Говорят, что тебя здесь редко видят.
Человек напротив застенчиво помотал головой, и приподнял одно плечо, а затем и другое, словно показывая свое недоумение по поводу этого вопроса.
- Я не люблю когда меня тревожат. Но, иногда мне интересно понаблюдать за этими ненормальными.
Кирк откинулся в кресле и ухмыльнулся в лицо стоящему напротив человеку.
- Ненормальными? А сам то ты кто при этом? – теперь Кирк понимал, что чувствует профессор Саффикс, когда каждый чокнутый пациент начинает уверять его в своей абсолютнейшей адекватности. – Каламбур и только. Ты стоишь в пижаме, посреди комнаты психиатрической больницы. Или ты здесь просто так? Тихо проходил мимо, и вдруг решил зайти заглянуть разок.
Незнакомец склонился над ним и заговорчески прошептал.
- Ты говоришь совсем как он. – Он кивал головой в такт каждому слову, походя при этом на смешную бабушку, кивающую чему-то транслируемому по телевизору.
Кирку показалось, что он хотел сказать что-то еще, но в комнату в сопровождение двух охранников вошел профессор Саффикс. С одобряющей улыбкой он направился в сторону Кирка, и остановился напротив своего пациента из двенадцатой палаты.
- Ну, Джереми, - он похлопал по левому плечу этого сконфузившегося, и словно сжавшегося человека – по-моему, ты сегодня достаточно погулял, так что пришло время возвращаться обратно в палату. Скажи до свидание своему новому другу.
Кирк удивленно приподнял брови. Другу?
Джереми сгорбатился еще больше, словно пытался стать совсем невидимкой, и спрятал свои бледные руки в карманы рубашки.
- Пока – пробурчал он, и, развернувшись, поплелся за удаляющимся профессором.