Последнее лето детства гл. 8

Глава 8

      Дым костра создаёт уют

Конечно, тут не встретишь ягуара, 
Зато не диво -  рысь или олень…
И в холодке закатного пожара
Мы тихой песней провожаем день…
Михаил Величко

Знаете ли вы, что такое  Костер? Летний, горящий в таёжной ночи, на берегу горной реки Костёр? Нет, вы не знаете, что это такое. Костёр -  это не просто горящие дрова, на которых готовится еда и греется чай, как скажет большинство.  Таёжный Костер - это глубочайшее философское понятие, выросшее и окрепшее  за тысячелетия   дружбы Человека и Костра. Давным-давно, когда Человек еще только приручал Дикий и Страшный Огонь,  они были врагами, и Огонь старался уничтожить и Человека, и все, что ему дорого. Однако Человек сумел доказать своему древнему врагу – Дикому Огню, что дружить - лучше, что жить под руками Человека для Огня - не вредно. И Огонь превратился в Костер, а затем переселился   в лучины, факелы, печи, лампочки и научился прятаться у Человека в спичках и по его просьбе легко их покидал, даря Человеку свое тепло, верно служил ему. Так постепенно древний, и может, самый страшный враг стал другом. А самая теплая и радостная встреча Человека и Огня происходит всегда только на природе, в древних лесных чащобах. И тогда Человек и Костер духовно становятся единым целым. Человек, глядя на тихие язычки пламени, мысленно переносится туда, в далекое прошлое, опять, как встарь, становясь единым целым с природой, становясь немного тем, кто в незапамятные времена и приручал Дикий Огонь. Ну а Костер тихим языком потрескивающих горящих палочек, веточек рассказывает Человеку о своём, о прошлом, о давних временах, когда оба они были молодыми. И тогда Природа становится понятной, родной и близкой,    и   что самое главное! – Человеку у Костра приходит  понимание самого себя, понимание своего предназначения. А еще: Люди, сидящие у одного Костра,  забывают все плохое и становятся друзьями. И в такие моменты единение Человека, Костра и Природы становится  бесконечным …

Еще  меня всегда поражала способность Костра   превращать в Дом  самое безлюдное, и, казалось, совсем неуютное место. Вот только что вокруг была мокрая трава, осклизлый камень и  песок с колючими ветками  вперемешку, а загорелся огонь - и всё, это уже Дом. Вот камень подставляет тебе тёплый, а вовсе не осклизло-холодный бочок, трава под ногами становится мягкой, как домашний коврик, а веточки как раз для того и лежат, чтоб покормить голодный Костёр. И когда утром уходишь со стоянки дальше, частичка твоей души, твоей памяти остаётся  там, где только что горел твой Костер и был твой Дом!  И ты, уходя, мысленно благодаришь Костер за тепло, а  эту полянку -  за то, что  пусть и ненадолго, но приютила тебя. И конечно, обещаешь вернуться ….

В каждый таежный поход у  нас  всегда бывает две самых важных ночи – первая и последняя. В первую ночь мы собираемся у Костра, где песни  под  гитару, разговоры о бесконечности затягиваются порой до рассвета. И непременными собеседниками и участниками таких разговоров  являются яркие звезды, таинственные шорохи ночи,  шелест листьев и, конечно же, луна! В последнюю же ночь – мы прощаемся с тайгой. Песни наши грустны и мелодичны. Мы не хотим уходить и тихими  песнями рассказываем  ей об этом.

В этот же поход   первая ночь у нас как-то не сложилась, не удалась, не состоялась. В самую первую все сильно устали после тяжелого похода по таежным буреломам.  Во вторую -  рано легли, ибо в Южную Долину, в неизвестность, пришлось выходить  аж в шесть утра. А подниматься - и того раньше. Ну, про третью – все понятно.  И поэтому пока мы купались, решили, что сегодня – наша ночь! Тем более, что  мы неплохо поспали днем.  А я же решил, что вот у Костра-то я и расскажу пацанам  о своей находке.  И приняв это решение,  сразу повеселел.
Вскоре из тайги пришел Папа и извлёк нас из воды. Он принес  целую охапку трав для чая, что было очень кстати, в плане вечерне-ночных посиделок. Чего только там не было: чай курильский,  листья смородины, ягоды жимолости, цветы и клубни саранки, какие–то незнакомые травки и  корешки.  Пока мы   подогревали обед  и «сервировали стол»,  Папа их тщательно помыл,   почистил     и разложил сушиться.   
Пообедали быстро. Дольше чай пили да разговоры говорили, ну а  после обеда Папа сказал:

- Значит, так! Я пошел отдыхать, а вы командуйте. Сделаете ужин – позовёте, - и прихватив    кружку с чаем, отправился  в палатку, бросив напоследок:

- И чтоб тихо у меня … не беситься! А то все в десять часов спать лягут. Усекли?
 – грозно спросил Папа.

Мы дружненько закивали головами и некоторое время молча пили горячий и крепчайший чай. Потом, потихоньку собрав грязную посуду,  ушли к  воде и там, надраивая песочком свои чашки, решили, что Папа, наверняка, не захочет с нами сидеть полночи, и чтоб его не беспокоить, придумали вечерний костер развести подальше, на стрелке. То есть там, где в Ману впадал тот ручей, по которому мы и ходили в Южную Долину. Место было неплохим  -  высокий песчаный  бархан наносного песка, из которого очень к месту торчало бревно. До палатки было метров сто, не меньше, и отсюда открывался прекрасный вид и на реку, и на долину  ручья, уходящую вверх, в горы. Остаток  дня прошел без хлопот. Мы купались и загорали, а Папа похрапывал в палатке, причем иногда выдавал такие  рулады, что нам, лежащим у самой воды, они были отчетливо слышны.

Но вот, наконец, длинный-длинный и утомительный своим откровенным бездельем день подошел к концу, и у нас началось дело.  Мы запалили давно сложенный  на новом месте Костер, и его отблески заиграли  на поверхности воды, а  дымок поплыл над самой водой, дотянувшись до противоположного берега.  Мы знали, что такое соседство с водой Костру не нравится, не любит он этого, поэтому, чтобы задобрить Друга, припасли хорошие дровишки –   лиственничные толстые сучья  и березовые поленья, что нарубил трудолюбивый Махрыч. Я занялся кашей, Папа колдовал над чаем, а наши главные певуны  Вовка с Лысым занялись  гитарой: чё-то там бренькали, натягивали струны.   Поужинали довольно быстро. Папа немного с нами посидел и, наказав, чтоб долго не засиживались, отправился на боковую. Уже уходя, он задумчиво оглядел   небо:

- Похоже, ночью дождь будет, а то, гляди, и гроза. Смотрите, какие зарницы, – и Папа, почёсывая шершавой палкой голую спину, кивнул   в сторону Южной Долины. Там, действительно, беззвучно вспыхивали яркие, но очень далекие молнии – зарницы -  но грома из-за большого расстояния  слышно не было.

- Не попадите под дождь … поглядывайте там! – и скрылся на высоком берегу - там, где под елями стояла наша палатка.

- П-а-а-адумаешь… вымокнем! … Да мы, как дождь пойдет, сразу в воду залезем и там переждем ливень, – хихикнул Лысый, – вода-то, как парное молоко, тё-ё-ё-плая!
Но тут Вовка ударил по струнам: « Люди бредут по свету ….», и мы дружно стали подпевать. Песни следовали одна за другой. И «Ереванское танго», и «16 тонн», и множество других ….

Уже начали сгущаться сумерки, когда внезапно  налетел первый, резкий порыв ветра, особенно заметный  на фоне полного безветрия и предгрозовой тягостной духоты. Костёр сыпанул искрами, и дым   бросило нам в лицо. Мы  огляделись. С юга, из-за горного хребта наплывала чёрная-пречёрная туча, хорошо видимая даже на фоне слегка сумеречного неба.

- Ну чё?  Собираем манатки и в палатку, спать?

- Ты чё, Махрыч, сдурел, промокнуть, небось, боишься?  - издевательским тоном спросил Лысый.   -  Да если что,  мы в пять секунд добежим до деревьев и под ель спрячемся.

На том и порешили.  Подкинув  в Костер веточек, мы снова уселись лицом к реке, и я уж совсем открыл рот рассказать про Пещеру, но тут Вольдемар грянул:
- «Есть в Баварии маленький дом, он стоит на обрыве крутом» …, и все дружно подхватили знакомую песню. Мне, однако,   почему-то не пелось. Появилось неприятное чувство тревоги и ощущение, что  кто-то смотрит  в спину. Ну, точь-в-точь как там …  на скале, прошлой  ночью! Я даже несколько раз оглянулся, но никого, конечно, сзади не было. Только мрачная туча наползала, закрыв небо почти наполовину.

- Пацаны,  глядите! -  вскакивая, вдруг заорал  Махрыч и стал тыкать рукой  в сторону тучи.
 
Мы оглянулись и оцепенели. Недалеко, метрах в двадцати от нас,  прямо в воздухе висел яркий шар. Он сиял  то голубым,  то ярко-жёлтым светом и медленно-медленно плыл в воздухе наискосок от долины ручья, совсем не реагируя на резкие порывы ветра. Шар  приближался к нам.  Было ощущение, что от него разлетаются небольшие искры и слышится треск, как  от проводов при коротком замыкании, только тихий, приглушенный какой-то.  Мы замерли, как зачарованные, и  открыв  рты, смотрели, как он приближается. Вовка с замершим лицом, чуть слышно,  каким-то безжизненным голосом прошептал:

- Бежим?

- Куда?  В реку, что ли? – едва шевеля губами,  ответил  Лысый.

- Да, наверное,  в реку… в воде, наверное, она не обожжёт.

А шар, величиной всего-то сантиметров десять, был уже на расстоянии пяти  метров, не дальше.

- Чуете, тепло идет от него?  - сказал Володька.

-Ага … бежим! – резко  выдохнул Лысый, и … шар исчез! Вот он был, и в следующую секунду его уже не было… Будто кто выключил … Не было ни звука, ни взрыва, ничего …
Мы  так и сели, где кто  стоял, будто  какой-то стержень нервный из нас выдернули.

- Первый раз вижу шаровую молнию, – выдохнул  Володька и повалился спиной на тёплый песок:

- Вот страх-то! Ужасть, прямо, – добавил он,   и ребята  его поддержали.   Все ребята, как выяснилось из их коротких реплик, испытали при виде  шаровой молнии абсолютно беспричинный страх. Лысый сказал, что глядя на молнию, он окаменевал от страха. А вот я страха не испытывал, не было страха. У меня   было отчетливое  чувство, что это именно шар смотрел  на меня – пристально и с угрозой.   Но   как только он  исчез, исчезло и это чувство  взгляда.
 
На гитаре мы больше в этот вечер не играли. Пока обсуждали происшествие, она, всеми забытая, сиротливо лежала на песке. Впрочем,  длилось это недолго:  крупные, редкие и тяжелые капли дождя  живенько загнали нас под  крышу леса. Вскоре дождь разошелся  вовсю, и мы все-таки пошли спать. Костёр и в этот раз не удался!  Уже в палатке, засыпая  под шорох дождя,   я вспомнил, что опять так ничего и никому не рассказал.