Бездна. Глава 3-4. Величайшая категория этики

На урок этики я, как обычно, опоздал на пять минут. Вроде, плевать: я опаздываю на урок, где приходят добровольно. К тому же я был взъерошен и взбешён.

Николай Васильевич всегда терпел мои опоздания, мою небрежность, ничего не спрашивая. На этот раз он как бы в шутку заметил, что я оборвал нить рассуждений. Я не ответил. Но в конце занятия это имело некоторые последствия.


Сегодня опять шла речь о вечных проблемах этики. Жизнь и смерть, долг и совесть. А я смотрел на этого внешне благополучного человека и думал: «Неужели ему знакомы муки творчества? Неужели он способен к титаническим страстям? Так ли он любит свою жену? Говорит-то он громкими фразами и возвышенно до небес. Но неужели он может пылать? Не может! Нет, не может такой человек испытывать вселенскую скорбь! И вряд ли кто-то может. Наверное, прав Дионис — всё это только расцвеченные комплексы. Комплексы — с мишурой из громких фраз. И миром правят законы эволюции и естественного отбора, бихевиоризма, механики и детерминизма. А над всем этим — всемогущая многогранная игральная кость! Или даже простая монетка — орёл и решка…»

Многолетняя неудовлетворённость, что рвала меня на части, которую я объяснял только юношеским экстремизмом, теперь созрела и облеклась вдруг точным словом:

— Я давно думаю, почему в книгах по этике я ни разу не встретил слова РЕВАНШ? Возможно, это дерзость, но я готов опровергнуть все этические и философские измышления одним только словом — РЕВАНШ. Это величайшая категория этики! Жажда реванша определяла героические и низменные поступки людей, создавала великие религиозные учения и — я уверен — двигала прогресс не меньше, чем страх смерти или любовное томление!

Я действительно раньше думал немного об этом … Но сейчас странное томленье вызрело где-то внутри груди — и именно в это мгновенье открылась бездна смысла этого бездонного слова — вот она! — разгадка всех трагедий человечества. Мгновенная вспышка проявленной на миг беспредельности ужаснула — и окрылила меня. Я готов был с патетическим жаром изречь целый том истины — но — явственно прозвучавшее — метать бисер… — и я, никому ни слова не говоря, покинул аудиторию.

Я возбуждённо ходил по университетским коридорам с этажа на этаж бормотал под нос одно слово — реванш — и, когда никого не было видно, отчаянно жестикулировал. Я рисковал встретить Философа, но этой встречи я желал, чтобы бросить ему в лицо… что бы бросить…

«Всё — в вашей шараге я учиться не буду! Я протестую!»

Нет! Хило, уныло и вяло! А надо так, чтобы его сразу инфаркт хватил!

«Долой ваши философские кормушки и этические поилки! Будем философствовать молотом!»

Я уже подходил к деканату — лучше самому подать заявление об уходе, чем… но в груди что-то похолодело, и я повернул к выходу.

Мне бы бросить вызов декану или, на худой случай, Аэлите. Стыдно, но я отыгрываюсь на Николае Васильевиче. А… тот же фрукт!