Особый случай

Николай Устьянцев


ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ


   Старик, сгорбившись, сидел у окна и смотрел на улицу. Его худое лицо, покрытое старческими пятнами и исхлёстанное морщинами, ничего не выражало. В узко посаженных выцветших от времени глазах порой появлялось нечто осмысленное, но тут же исчезало, уступая место привычной отрешённости. И только на тонкой дряблой шее то и дело беспокойно ёрзал кадык.
   Жил Михаил Фёдорович Дятлов на пятом этаже старого дома. Квартира состояла из двух комнат, но жил он только в одной, большой комнате. Маленькую же закрыл на ключ, так как всё в ней ему напоминало о покойной жене, и он решил оставить всё в том порядке, в  каком было при её жизни.
    Комната, в которой жил Михаил Фёдорович, была обставлена просто и старомодно, да и что нужно пожилому, одинокому человеку, если прежняя мебель прилично сохранилась? Сервант с посудой, круглый стол с тремя стульями, диван, книжный шкаф, платяной, где висели старые вещи, которые уже давным-давно не надевались. Между шкафами висели две картины с пейзажами, о которых говорили, будто они кисти какого-то известного художника. На противоположной стене висели две небольшие фотографии в рамках-жены и сына. Телевизора в комнате не было, Михаил Фёдорович продал его после смерти жены и довольствовался радио и газетами.
   Сегодня вечер наступил рано. Небо, с утра ещё ясное, солнечное, вдруг обвалилось мокрым снегом, он обделил карнизы домов, белыми заплатами осел на стенах, гирляндами  повис на голых ветках деревьев, но на земле не удерживался - она была еще
теплой. Рано зажгли уличные фонари, в их тусклом свете мелькали фигуры редких прохожих. Но вот из автобуса высыпалось сразу человек пятнадцать – значит, кончился рабочий день.
Михаил Фёдорович стал думать о своей работе. Ему хотелось вспомнить что-нибудь особенно яркое, радостное, и он уже в который раз мысленно возвращался к одному и тому же событию: появлению в их бухгалтерии Юли. Теперь он уже не помнил, зачем она тогда и приходила, но она ворвалась такая свежая, шумная, жизнерадостная, что даже главная бухгалтерша Анастасия Филипповна, женщина незамужняя и, может, оттого всегда желчная, на этот раз улыбнулась. Было это так  давно, что даже страшно
вспомнить.
Других ярких воспоминаний о своей работе у Михаила Федоровича не осталось. Каждый день без пяти девять он садился за свой, второй от двери стол, надевал чёрные нарукавники, доставал из ящика бумаги, аккуратно раскладывал их и ровно в девять
начинал щёлкать на счётах. Работал он в строительном управлении, ему приходилось обсчитывать и заявки на бетон и кирпич, и платежные ведомости, и расход электроэнергии, и ещё многое другое ,но все дни от девяти до шести вечера были одинаковыми, и теперь казалось, что и  жизнь прошла, как один день. Он иногда жалел, что она прошла так бесцветно, но каждый раз его утешала ода мысль: их управление за эти годы построило столько домов, что, если бы их собрать в одно место, получился бы
целый город, что в этих домах людям тепло и светло.
   В доме напротив засветились голубым светом окна - почти во всех квартирах включили телевизоры. Говорят ,идёт какой-то многосерийный фильм, и в эти вечера даже пьяницы спешат домой. «Может, зря я свой телевизор продал?» - посожалел было Михаил Фёдорович. Но он знал, что без жены он всё равно не смог бы его смотреть. Что толку смотреть одному, когда не с кем поделиться ни впечатлениями, ни мыслями?

А за окном все валил и валил густой липкий снег, улица совсем опустела. Михаил Фёдорович разобрал холодную постель и лёг, без особой надежды уснуть скоро. Но то ли он слишком утомился сегодня, то ли погода подействовала, и он уснул сразу. И
приснился ему в эту ночь хороший сон.
Теперь, когда наступила старость, сны стали как бы продолжением его дневных дум. Они надолго запоминались и давали пищу новым размышлениям и воспоминаниям.
Иногда Михаил Фёдорович путал происходившее во сне и наяву и нередко сомневался: было ли это во сне или в действительности?
А приснился ему солнечный летний день, он с сыном в парке, всюду слышны музыка и смех, гуляют люди с весёлыми лицами, дети и взрослые катаются на каруселях. Сон был весь какой-то белый, даже небо, залитое солнцем, казалось белым, и всюду были белые брюки, белые платья. Михаил Фёдорович держит сына за руку, ему лет пять – шесть, он одет в белую матроску и белые коротенькие штанишки. Они тоже кружатся на карусели, сынишка громко смеётся от радости. Потом они пьют газированную воду; сыну нравится, как газ шипит и бьёт в нос, и он, морщась, уже,  наверное, через силу, пьёт третий стакан. Потом они смотрят фонтан, весь в белой пене и хрустальных нитках струящейся воды.
   Проснувшись, Михаил Фёдорович открывает глаза. Видит, как через окно в комнату процеживается тусклый осенний рассвет, но над изголовьем ещё кружится белый сон, и Михаилу Фёдоровичу не хочется, чтобы он кончался. Снова закрыв глаза, он пытается удержать его, но сон уже отлетает, и мальчик в белой матроске растворяется в густеющей тьме. Это пугает Михаила Фёдоровичами, он отгоняет остатки сна, поспешно открывает глаза и отыскивает взглядом фотографию сына, висевшую на стене. В полумраке её трудно разглядеть, но Михаил Фёдорович и без света помнит каждую чёрточку лица.
   Его сын Алексей – военный, отслужив положенные два года, остался на сверхсрочную, сейчас уже прапорщик. Служит где-то далеко. Раньше хоть писал часто, а сейчас почти перестал. А перестал - потому что женился.
   Михаил Федорович только один раз видел его жену Светлану - на свадьбе. Тогда
она ему понравилась. Красивая и обходительная, не знала куда и  посадить его, где уложить спать. А квартира у них большая, четыре комнаты и все хорошо обставленные. Отец у Светланы видный учёный, она пошла то его стопам и недавно защитила диссертацию. Конечно , нелегко ей было защищать е ребёнком-то на руках, видать, Алексей помогал нянчить девочку. Её в честь бабушки назвали Юлей. Но после рождения Юлечки Алексей почему-то так ни разу и не выбрался к отцу.
И как Михаил Фёдорович не оправдывал сына, где-то в глубине души испытывал обиду. Конечно, домашние дела могли затянуть, да и служба у него неспокойная – бесконечные тревоги, учения, а всё таки хоть одно письмо
в месяц мог бы и прислать. Правда, денежные переводы шлёт регулярно и на их обороте приписывает по нескольку слов, да только всё это не то. А деньги - что? Конечно они не мешают, пенсия-то маленькая, да только ему иногда кажется, что этими деньгами Алексей вроде как откупается от него.
Михаил Фёдорович поднялся с постели, прошёл на кухню, поставил на плиту чайник и стал умываться. Но тут позвонили в дверь, это была соседка с третьего стажа Мария Александровна, за руку она держала дочку Ирочку - девочку шести лет о удивительно серьёзными глазами.
-Проходите,-пригласил Михаил Фёдорович,- я пока оденусь.
Он кинулся в ванную домываться, потом судорожно стал искать рубашку, но рубашки в ванной не оказалось, должно быть, он оставил её в комнате, пришлось надеть старый махровый халат, который Юля подарила ему лет двадцать назад.
   Мария Александровна мыла на кухне посуду.
   -Ну зачем вы? - смущённо сказал Михаил Фёдорович. - Я и сам помою, не инвалид какой-нибудь.
-Ладно, не мешайте, - решительно сказала Мария Александровна и, выпроводив его из кухни, закрыла дверь.

Ирочка стояла посреди комнаты и разглядывала картину, на которой художник изобразил страдную деревенскую пору. Девочка разглядывала её внимательно и хмурилась отчего-то. Вообще ее что-то отличало от других детей её возраста. Что именно – вот это и старался сейчас понять Михаил Фёдорович, пристально наблюдая за девочкой из коридора. Должно быть, она почувствовала его взгляд и обернулась.
- Нравится? - спросил Михаил Фёдорович, входя в комнату.
- Нравится. Когда я была у бабушки в деревне, там тоже видела похожие на эти лес и поле. Только там в поле машины работают, а не люди.
- Но ведь машинами-то люди управляют. - заметил Михаил Фёдорович и положил ладонь на голову девочке. Волосы у неё мягкие ,шелковистые.
«Интересно, у  моей внучки Юленьки такие же волосы?» - подумал вдруг Михаил Фёдорович. Он так и не видел внучку, правда, Алексей вскоре после её рождения прислал фотографию, но там она ещё маленькая, в пелёнках и чепчике, из-под которого волос-то не видно. А эти вон как струятся под пальцами!
Должно быть, смущённая его лаской, Ирочка вывернулась из-под ладони и подошла к серванту.
- Какие чашки красивые! - воскликнула она и попросила: - Можно я их посмотрю?
- Можно. – Михаил Фёдорович отодвинул стекло, достал одну
из чашек и подал девочке, предупредив: - Не урони. Это очень старинные чешки они остались ещё от моих родителей. Я их очень берегу и пью из них чай только в особых случаях.
Ирочка осторожно приняла чашу в обе руки и стала внимательно рассматривать и рисунки на боках, и двуглавого орла на донышке, и золоченый ободок на краю. Возвращая чашку, она попросила:
- А можно я к вам  приду пить чай, когда у вас будет какой-нибудь особый случай?
- Я тебя обязательно приглашу.
Вошла Марш Александровна.
- Я ведь зачем забежала, Михаил Фёдорович, - стала она пояснять. – Мы  с Иришкой в магазин собрались, так , может, и вам чего-то купить надо?
- Нет, спасибо, у меня всё есть.
- Да уж вижу… Хлебом да чаем только и питаетесь. Может, чего горячего приготовить ?
- А у меня есть. Суп вон в холодильнике стоят.
Супу этому пошел пятый день, наверное, придётся выливать. Хорошо бы картошечки подкупить, да зачем лишний раз обременять Марию Александровну?
- Ну, как знаете. Ириша, пошли.
Но прежде чем выйти, Мария Александровна кивнула на фотографию Алексея и спросила?
- Пишет хоть ?
Михаил Фёдорович смущённо кашлянул. Врать не умел, а правду тоже всю не скажешь. Начал оправдывать:
- Служба у него… Ну и семья опять же…
   Мария Александровна с сомнением покачала головой.
   Уже в прихожей Михаил Фёдорович вдогонку сообщил:
 
   - Деньги на той неделе прислал.
   - Деньги- это хорошо! - заметила Мария Александровна, но в её голосе не чувствовалось одобрения.
   Проводив соседей, Михаил Фёдорович пошёл на кухню. Чайник уже остыл, пришлось снова кипятить.
Но Есть почему-то расхотелось. Михаил Фёдорович едва протолкнул в себя бутерброд с маслом и без всякого удовольствия выпил чашку чая. Сразу сполоснул её и взялся было за веник, но тут в дверь опять позвонили. Он подумал, что это вернулись Мария Александровна с дочкой, но за порогом стоял паренёк в кожаной куртке и джинсах.
   - Дятлов здесь живёт ? - спросил он.
   - Здесь. Это я и есть Дятлов.
   - Вам телеграмма, - парень выдернул из-за пазухи книжечку, раскрыл её, достал из кармана шариковую ручку и предложил: -Распишитесь. Вот здесь.
   Руки тряслись,  и Михаил Фёдорович долго не мог попасть в нужную строчку. Телеграмма могла быть только от Алексея, больше посылать некому. Что-то случилось? Может заболел? А может и приезжает?
   Распечатал тут же, на лестничной площадке.

  «Поздравляем дорогого папу и дедушку с  днём рождения, желаем здоровья, бодрости, счастья. Целуем, Алексей и вся семья.»
Сразу отлегло от сердца.
«Но почему с днём рождения? - недоумевал Михаил Фёдорович.  День рождения у меня будет в декабре, а сейчас только ноябрь. Впрочем, какое число? Ага, семнадцатое. А как раз семнадцатого декабря мне исполнится шестьдесят девять. Значит, Алёшка просто перепутал месяц.»
   Михаил Фёдорович вернулся на кухню и ещё раз  перечитал телеграмму.
   «Ну ошибся на месяц - велика ли беда? Зато число помнит... -
порадовался он, но тут мысль вильнула в другую сторону: - А парнишка то вовсе  не похож на почтальона. Может ,студент и зарабатывает себе на эту курточку и джинсы? Недавно в газете промелькнул очерк зарубежного корреспондента, в котором тот рассказывал, как студентка - дочь миллионера, в каникулы работает официанткой. Наверное, ото не так уж и плохо.

   Михаил Фёдорович вспомнил свою почтальоншу, всегда сгибавшуюся под тяжестью кожаной сумки. На вид ей было лет тридцать – тридцать пять, но у нее такого взрослого сына не может быть…
   Должно быть, на радостях, он не плотно прикрыл входную дверь, сквозняком её захлопнуло, и этим же сквозняком смело на пол телеграмму. Подняв её, Михаил Федорович еще раз перечитал и решил: «Надо бы это дело отметить. Не важно, что на месяц раньше, что в мои-то годы значит месяц?»

   Он поспешно оделся и спустился на улицу. Вчерашний снег сошёл, на неровных тротуарах то тут, то там лежали лужи. Михаил Фёдорович попытался было обходить их по газонам, но в траве газонов тоже притаилась вода, и суконные ботинки вскоре промокли насквозь. Но он как-то не сразу заметил это, вышагивая свободно и легко, сейчас даже не кружилась голова и не донимала привычная отдышка.
К счастью, торты в кондитерскую только что завезли, и выбор был большой. Был даже модный «Киевский»,  но орехи почему-то застревали в искусственных зубах, и Михаил Фёдорович остановился на «Бисквитном». В нём было много крема, это должно было понравится Ирочке, дети любят сладкое.
   Но ой ошибся: Ирочка крем соскребала и откладывала в розетку Марии Александровны, зато бисквитную основу уплетала за обе щеки, запивая мелкими глоточками чая из фамильной чашки, между делом проводя по её золотому ободку пальчиком.
   «Может, подарить ей эту чашку?- подумал Михаил Фёдорович. - Зачем они мне теперь? Гостей у меня не бывает, а если приедет Алексей с семьёй, то нам и пяти чашек хватит…»
   Но тут он перехватил задумчивый взгляд девочки и, проследив за ним, убедился, что он устремлён на ту самую  страдную пору в деревне. «Наверное, лето вспоминает и свою бабушку…»
   Он встал, подошёл к стене и посмотрел на картину. Она напоминала ему собственное детство, в нём шевельнулось что-то тоскливое, но он не дал этому завладеть собой и решительно снял картину с гвоздя. На стене чётко обозначился квадрат невыгоревших обоев, с подрамника вспорхнула крупными лохмотьями давнишняя пыль, он смахнул её рукавом и протянул картину Ирочке:
  - Вот, возьми, это тебе мой подарок.
  - Что вы, что вы! – запротестовала Мария Александровна. - Зачем это ей?
  - Просто ей эта картина нравится. Правда ведь, Ирочка ?
  - Правда, очень нравится, - серьёзно ответила, девочка.

  - Вот и смотри на неё почаще, - сказал Михаил Фёдорович.
Хотел было добавить: «и вспоминай дедушку», но вовремя  удержался.