КНИГА ВТОРАЯ.ПОДЗЕМНОЕ СОЛНЦЕ
Достиг я рубежей смерти,
переступил порог Прозерпины
и вспять вернулся,
пройдя через все стихии;
в полночь я видел солнце
в сияющем блеске,
предстал перед богами
подземными и небесными
и вблизи поклонился им.
Апулей. Метаморфозы.
ГЛАВА 1
Индия, Аурангабад. Отель «Ашока»
Шесть часов автобусом от Бомбея - и я в Аурангабаде. Отель «Ашока» найти оказалось нетрудно, он находился неподалеку от автобусной станции.
Аурангабад поражал невиданным количеством народа: казалось, что все его население разом вышло на улицу и сосредоточенно двинулось к какой-то пока неясной мне цели. Я пробиралась сквозь плотную толпу темнолицых людей, и они смотрели на меня, белокожую и светловолосую, как на диковинную зверюшку. Кроме меня, не было в Аурангабаде иностранцев. Непонятно, зачем же так много гостиниц в этом городе? Они расположились несколькими кольцами вокруг автобусной станции и, казалось, все были пусты.
А вот и отель, который я ищу, — с красивым названием «Ашока», что значит «не-грусть» — «а-шока». Интересно, что имел в виду хозяин отеля, называя его так: знаменитое индийское деревце, цветущее алыми и оранжевыми цветами, или он вспомнил об Ашоке - правителе Индии во времена буддизма?
Я вошла в прохладный холл гостиницы и направилась к стойке, за которой восседал молодой и очень суровый на вид регистратор. Парень долго изучал мой паспорт, просматривая в нем все визы и все аэропортовские штампы. Потом он достал гигантского размера книгу, заложенную в нужном месте длинной красной закладкой, и стал записывать в этот устрашающего вида фолиант данные из моего паспорта. За его спиной мерцала красная лампочка в маленьком, похожем на резную деревянную коробочку, алтаре бога Ганеши. Видимо, хозяева «Ашоки» были индуисты, каковых явное меньшинство в этом почти целиком мусульманском городе. Аурангабад некогда был основан Аурангзебом — последним императором из династии Моголов, и по сей день в этом го¬роде мечетей больше, чем мандиров, индуистских храмов.
«Какова цель вашего приезда в Аурангабад?» — спросил меня регистратор.
«Туризм», — ответила я. Быстро и внимательно взглянув на меня, молодой человек вышел из-за стойки и, унося с собой мой паспорт, скрылся за дверью с табличкой «Главный менеджер».
«Спасибо, Радж», — услышала я голос выходящего из дверей человека. Главный менеджер был великолепно черноус, а волосы на его голове блестели от излюбленного индусами кокосового масла. «Для успокоения нервов», — говорят индийцы и ежедневно втирают эту маслянистую жидкость в кожу головы, считая, что она вызывает ее «охлаждение».
Черные ботинки на ногах главного менеджера блестели столь же ярко, как и шевелюра, а строгий темный костюм, довольно странный в такую жару, свидетельствовал о самом серьезном отношении его хозяина к работе.
«Здравствуйте, мисс Дейл. Добро пожаловать в наш отель. Меня зовут Анил Найк, я главный менеджер отеля «Ашока». Я хотел бы поговорить с вами, мисс Дейл. Не могли бы вы пройти в мой кабинет? Еще раз спасибо, Радж», - сказал он юноше, уже занявшему свое место на ресепшене.
Пропустив меня вперед, Анил Найк плотно закрыл за собой дверь.
«Я видел вас на фотографии, которую нашли в сумке у мистера Рида. О, простите, у мистера Митчелла... Я так и не могу привыкнуть к тому, что Александр Рид не было настоящим его именем, — сказал Анил, усаживая меня в кресло. - Я ждал вас. Ваше имя Айви? Мистер Митчелл называл вас так?».
Я совсем не удивилась вопросу, догадываясь, что он прозвучит первым — в этом загадочном Аурангабаде, где каким-то чудом нашелся Дан.
«Да, мистер Митчелл называл меня так, хотя вы видите, что в паспорте написано Джейн», — ответила я.
Больше вопросов ко мне у Анила не было, и он стал рассказывать: «Мистер Митчелл прибыл в наш отель утром. Он был очень усталым. И вообще, насколько я могу судить по фотографии, которую я видел, он сильно изменился по сравнению с тем, каким он был раньше. Он очень похудел, и волосы стали совершенно седые. Но, поверьте, он выглядел гораздо моложе своих лет, даже несмотря на седину. Но ведь, как выяснилось, мистер Митчелл был артистом, и теперь я понимаю, что великому артисту по плечу и не такие превращения...».
«Зачем он приехал сюда? Он не сказал вам?» — я не смогла удержаться, чтобы не перебить Анила.
«Конечно, сказал. Мы всегда беседуем с приезжающими и по мере сил помогаем им во всех их нуждах. Мистер Митчелл спросил у меня, как добраться до Эллоры, и я посоветовал ему специальный туристический автобус. Это очень удобно: автобус с экскурсоводом, и посмотреть можно не только пещеры в Эллоре, но и водяную мельницу в Панчакки, и крепость в Даулатабаде, и мавзолей Аурангзеба. Но мистер Митчелл отказался, сказав, что его интересуют только пещеры, и ему хотелось бы осмотреть их подробнее, не спеша, а с экскурсоводом это вряд ли получится. Тогда я объяснил ему, как можно доехать до Эллоры на обычном, рейсовом, автобусе и показал ему остановку. Вот она, совсем рядом, — Анил махнул рукой в сторону окутанной выхлопными газами автобусной станции. - Мистер Митчелл немного отдохнул в номере и вскоре уехал в Эллору. Он вернулся вечером совершенно разбитым. Мне даже показалось, что он заболел, так плохо он выглядел. Я предложил ему позвать доктора, но он заверил меня, что со здоровьем у него все в порядке. А утром его уже не стало... Его нашли в постели мертвым, и доктор, который осматривал тело, сказал, что смерть наступила во сне. У него просто остановилось сердце, и он даже не почувствовал, как обычный ночной сон перешел в вечный...».
«Простите, Анил, я опять перебиваю вас. А почему вы сказали, что ждали меня?» — задала я давно мучивший меня вопрос.
«Да, сейчас я скажу и об этом. В вещах мистера Митчелла полиция нашла ключ в кожаном футлярчике. На нем шариковой ручкой было написано: «Передайте Айви». И еще я хотел бы отдать вам все те бумаги, которые лежали на столе в его номере. Вот этот ключ, вот эти бумаги. Полицейским они не были нужны, ведь они отказались вести следствие по этому делу. Хотя, я думаю, их должно было заинтересовать, почему человек, когда-то исчезнувший, путешествует под чужим именем. Но это их дело... Полиция заявила: «Мистер Митчелл был уже немолод, и у него было больное сердце». Никакого криминала, как говорится...».
«Анил, а где та фотография, которую нашли у Дана? Вы видели ее?» — продолжала расспрашивать я.
«А вот она-то осталась у полицейских. Но я держал ее в руках. Там с обратной стороны был рисунок...». «Какой?» — спросила я с замиранием сердца. «На рисунке был слон, наш обычный индийский слон, изображенный очень натурально: выпуклые шишки на лбу, небольшие уши и хобот кольцом. Помню еще, что на лбу у него была нарисована спираль...».
ГЛАВА 2
Страницы из материалов Дана
Радж проводил меня до номера и, поклонившись, удалился. Я бросила на пол рюкзак и схватила папку, которую дал мне Анил. На фиолетовом пластике знакомым почерком Дана размашисто значилось: «Для Айви».
Я открыла папку и взяла первый лист. Несколько строк, написанных в центре страницы, были похожи на эпиграф: «Проникай в глубины земные и, очищая, обретешь скрытый камень». Алхимик VI века Василий Валентин». Далее шел текст, озаглавленный
Сыны Гермеса
Алхимик - всегда отшельник, и никто не знает, что происходит в его жилище. Ты можешь возразить мне: «А как же знаменитая Золотая улочка в Праге, где на всеобщем ободрении в начале семнадцатого века поселилась целая «колония» алхимиков, и об их занятиях знали все? Я отвечу: не забывай, Айви, что начало семнадцатого века — это не четвертый век, когда алхимия процветала в египетской Александрии. Это даже не шестнадцатый век, когда солнце алхимии уже клонилось к закату, и жива она была лишь благодаря гению Парацельса. Пражские алхимики находились на услужении у императора Рудольфа II Габсбурга. А когда алхимия находится у кого-то в услужении, это значит, что она близка к смерти.
Итак, как правило, алхимик живет один. Он может иметь помощника, чтобы тот следил за поддержанием непрерывного огня в алхимической печи. Идеальный вариант являет собой создание «алхимической пары», как в случае Николя Фламеля и его жены госпожи Пернеллы.
Будучи простым писарем, прибывшим в Париж из провинции в 1350 году, Фламель женился на женщине, которая была старше его на 20 лет. Но несмотря на разницу в возрасте, их союз оказался исключительно прочным. Шли годы, и Фламель, по-прежнему подрабатывающий на ниве каллиграфии, неожиданно стал богатеть, и в таких масштабах, что мог тратить баснословные суммы на строительство в Париже приютов, церквей и больниц. В 1413 году он основал и содержал четырнадцать больниц, семь церквей и три часовни в Париже и примерно столько же больниц и церквей в Булони. Предполагается, что источником такого богатства Фламеля стали алхимические опыты. Разгадав секрет получения философского камня, Фламель обогатился, изготавливая золото в своей лаборатории.
Во все времена алхимики стремились к максимальной секретности. Часто, скрывающие свои занятия, алхимики устраивали лаборатории в каких-нибудь подземных помещениях, например, в подвалах, а для дымоходов делали особые заслонки, чтобы окружающие не видели выходящий из труб дым.
Представь себе эту лабораторию. В маленькой, слабо освещенной комнатке совсем немного предметов. На полках и на полу — глиняная посуда и стеклянные реторты. В углу — крестообразный тигель с мехами для раздувания огня. Тигель использовался редко: работа с тиглем считалась чрезвычайно опасной для жизни, порой он взрывался, и алхимики гибли.
Главным инструментом Великого Минерального Делания была алхимическая печь — атанор. Это похожее на башню сооружение занимало в лаборатории алхимика основное место. В башне-атаноре было два смотровых окошка: одно - для контроля за горением, другое — для наблюдений за алхимическим процессом. Сверху у атанора была специальная задвижка, которая выпускала пар и накопившиеся в печи газы. Атанор никогда не топился ни углем, ни дровами. «Делатели» использовали для нагревания печи масляные лампы с льняными фитилями. Также они использовали в работе и огонь «искусственный», то есть, повышали температуру в печи с помощью химических реакций.
Внутри атанора находился металлический или керамический сосуд, называемый «гнездом». В него насыпался песок (иногда это была зола или сырая грязь), а в песок укладывалось философское яйцо. По-арабски оно называлось алюдель.
Как выглядело это философское яйцо? Оно представляло собой маленькую шарообразную колбу с длинным узким горлом. Делалась колба обычно из стекла, хрусталя или обож¬жённой глины. После помещения в алюдель первичной мате¬рии, которая являлась основой для всего процесса, отверстие реторты плотно, герметически («печатью Гермеса») закрывалось, заливалось смолой или расплавленным стеклом.
Что еще можно было увидеть в алхимической лаборатории? Алхимик нуждался в определении времени для своих опытов, и потому оснащал мастерскую часами - водяными, песочными и позже - механическими. Многие алхимики были астрологами и потому имели серьезные астрономические инструменты. Существовали в лаборатории и необычные маленькие зеркала, которыми «герметические философы» (так именовали себя алхимики) «улавливали» солнечные, лунные и звездные лучи для использования их в работе.
В мастерской любого уважающего себя алхимика имелось несколько книг: как правило, это были рукописные манускрипты, содержащие алхимические «рецепты».
Для уже упомянутого Фламеля таким «руководством к действию» была полумифическая «Книга Авраама Еврея». История обретения этой книги Фламелем такова: сначала он увидел ее во сне — в руках светящегося ангела, потом чудесным образом он приобрел ее у какого-то парижского книготорговца. Это была странная книга — очень большая, в позолоченном переплете и со страницами, сделанными из тонкой коры дерева. Книга содержала текст на непонятном и, похоже, искусственном языке. Загадочные буквы были процарапаны на листах каким-то острым предметом. Кроме текстов в книге имелись рисунки, явно алхимические по своему смыслу. Двадцать лет Фламель пытался расшифровать написанное, и без помощи встреченного в нужном месте и в нужное время старого еврея по имени Санчес, вряд ли Фламель смог бы когда-нибудь понять таинственные письмена...
Ну вот, Айви, хватит для начала. Послушай напоследок описание одной из гравюр, находящейся в «Книге Авраама Еврея». Сам Фламель писал о ней так: «На другой странице четвертого листа был нарисован прекрасный цветок, который рос на вершине высокой горы, сгибаемый жестокими порывами северного ветра. У цветка были голубой стебель, белые и красные бутоны и листья, сверкающие, как чистое золото. Вокруг него располагались драконы и грифоны, приходящие с севера...».
Правда, красиво?
ГЛАВА 3
Индия, Эллора. Пещерный город Элапур
Чутье подсказывало мне, что такие, казалось бы, разнородные вещи, как нарисованный Даном на обороте фотографии слон со спиралью на лбу и его же информация об алхимиках, имеют между собой несомненную связь. Я была уверена, что если правильно расставить эти сигнальные вешки, они укажут направление, по которому двигался Дан, и объяснят цель этого пути. И еще, я явственно ощущала, что эти указатели расставлены и для меня...
Я переночевала в «Ашоке» и утром отправилась на автобусную станцию. По пути я зашла в соседний ресторанчик, похожий, как и многие другие ресторанчики в округе, на плохо сколоченный сарай. О, такой острой пищи я еще никогда не ела, даже здесь, в Индии! Я без конца сморкалась и вытирала брызжущие из глаз слезы, пока ела принесенный мне рис с разноцветными масалами, специями, в расставленных на подносе маленьких железных мисочках. «Мэм никогда не забудет Махараштру», — сказал смеющийся официант, унося поднос. Вскоре он вернулся, и в руке его была еще одна мисочка. В ней, утонув в прозрачном сиропе, плавал рисовый шарик. «Подарок от заведения», — сообщил официант. О, я еще никогда не ела ничего более сладкого!
На автостанции, пропахшей адской смесью из бензина, выхлопных газов и жарящегося повсеместно в огромных сковородах арахиса, я нашла автобус, направляющийся в Эллору.
В салоне меня встретила обычная для индийских автобусов надпись: «Не курить!», «Не плевать!». Это строгое предписание соблюдается пассажирами неукоснительно, отчего в здешних автобусах всегда исключительно чисто. Чего не скажешь об улицах Индии, где народ с огромным удовольствием и мусорит, и плюет.
Я примостилась на сиденье рядом с каким-то местным жителем. Мой сосед был типичным индийцем — маленьким и щупленьким. Сидеть было неудобно, ведь места в здешних автобусах предназначены для таких вот миниатюрных созданий, как этот мужчина. Я же, хотя никогда не считала себя толстой, помещалась на сиденье только наполовину.
Автобус был «местным», а потому двигался медленно и с множеством остановок. Каждую минуту скрежетали двери, то впуская, то выпуская какое-нибудь большое семейство, едущее по делам, в гости, в магазин. Среди буйной зелени, напоенной муссонными дождями, то тут, то там мелькали шпили минаретов, и я никак не могла свыкнуться с мыслью, что и это тоже — Индия.
Вот, наконец, и Эллора, оказавшаяся таким же грязноватым селением, что и все ранее встреченные на пути. Похоже, здесь тоже нет иностранцев, хотя пещерные храмы в Эллоре известны в мире не менее чем египетские пирамиды или английский Стоунхендж. Видимо, слишком далека и утомительна дорога в Эллору и редкий европеец, исключительно ценящий комфорт, решится на столь тяжелое путешествие.
Уличные торговцы мгновенно облепили меня, как мухи: «Мадам, посмотрите мои сувениры. Недорого!» — кричал один. «Украшения! Украшения! — тянул за руку другой. «Вам надо обязательно купить этот альбом. Там есть карта, без нее вы не сможете осмотреть пещеры», — бубнил третий. Немного поторговавшись, я купила альбом, фотографии в котором, кстати, оказались очень плохими: цвета были тусклыми, контуры размытыми и, главное, мне все время казалось, что фотограф выбирал для съемки совершенно неподходящий ракурс.
Только потом, увидев Эллору собственными глазами, я осознала, какую трудность представляет собой это место для работы фотографа. Панорама Эллоры прячется от людских взоров: зрение неспособно объять ее масштаб целиком, и таинственное обаяние этого каменного мира безнадёжно ускользает от объектива. Взгляд выхватывает лишь фрагменты, казалось бы, не связанные друг с другом единым замыслом: огромные колонны у входа в храм; каменный слон в натуральную величину, изрядно потрёпанный временем; темный проем пещеры, уходящий вглубь горы; еще одна пещера, уже двухэтажная... Фрагменты никак не удается сложить воедино, но когда детали соединяются, увиденная картина потрясает своим поистине неземным величием…
В шестом веке это место называлось Элапур. Здесь, на пересечении важнейших торговых путей, по которым двигались караваны с поклажей и странствовали монахи-паломники, в горе Чарнадар буддисты стали вырубать свои первые пещеры. Склонные к уединению, буддийские монахи создали здесь свою общину, поселение, дававшее приют любому страннику.
В пещерном городе имелось все необходимое: кельи для одиноких отшельников, где даже кровати и изголовья были высечены из камня; вихары — общежития для нескольких монахов; простые, без украшений помещения-склады для хозяйственных нужд; великолепные буддийские храмы — чайтья, с высокими, уходящими вверх полукруглыми сводами, этажами галерей и величественными фигурами загадочно улыбающихся будд...
В седьмом веке активность буддистов стала затухать (история буддизма общеизвестна: родившись на земле Индии, эта религия покинула свою родину, чтобы потом завоевать полмира). В восьмом столетии в Эллоре оживилась деятельность джайнов — последователей джайнизма.
Джайны, как и буддисты, были аскетами. Однако умерщвление плоти в среде джайнов выглядело несравненно более жестоким, чем того требовало учение Будды. Оттого такая древнейшая религия, как джайнизм, всегда находилась в тени более живучего и привлекательного для людей буддизма.
В джайнских пещерах царит Махавир — строгий учитель-аскет со столь же отрешенным, как у Гаутамы Будды, лицом. Вокруг него восседают на спинах слонов, в чашечках лотосов или под деревьями манго представители многочисленного племени джайнских божеств...
Двенадцать буддийских и пять джайнских пещер вытянулись в пятикилометровую линию вдоль одного из уступов Деканского плато. Но не они, со всей своей тихой грацией, составляют славу этого всемирно известного места. Сердце Эллоры — это шестнадцать индуистских пещер, с гигантским храмом Кайлашнатха, высеченным из вулканической породы горы Чарнадар в седьмом веке, когда в этих местах царствовал Кришна I...
ГЛАВА 4
Индия, Эллора. Храм Кайлаш
«Купите, пожалуйста, какой-нибудь камень. Очень недорого, всего пятьдесят рупий», — услышала я негромкий голос. Английский звучал безупречно, я с удивлением посмотрела на говорившего. Передо мной стоял стройный молодой индус. Он держал в руках ящичек, в котором сверкали на жарком индийском солнце какие-то кристаллы. Индус казался совсем юношей, но, скорее всего, он был гораздо старше. Определение возраста темных, почти черных, жителей Индостана для меня всегда было трудной задачей.
Испытывая прямо-таки языческое благоговение перед этой переливающейся всеми цветами радуги материей, я погрузилась в разглядыванье содержимого ящичка. «Я умер камнем и стал растением, — звучали в сознании строчки из «Месневи». — Я умер растением и стал животным. И вот я человек. Но и потом я должен двигаться дальше...».
Я выбрала осколок какого-то неизвестного мне минерала, на поверхности которого поселилось многочисленное семейство кристаллов кварца. Вот целый сноп стержней застывшего света бодро устремил свои острия вверх. А этот ледяной «карандашик» совсем никуда не стремится, полеживает себе на боку, спит. Рядом в молочно-белой, игольчатой, как окаменевший снег, породе спрятался одинокий кубик. Острый конец у этого похожего на пенек кристалла был срезан, словно бритвой. Где же ты потерял свою радостную вершину, дорогой друг?
«Этот камень стоит больше, чем пятьдесят рупий», — сказала я и заплатила просиявшему продавцу вдвое больше. «Спасибо, вы очень добры!» — воскликнул он и то ли от охватившей его радости, то ли от небескорыстного желания продлить общение с иностранкой, добавил: «Хотите, я покажу вам пещеры?»
«Почему бы и нет?» -подумала я и согласилась.
«Меня зовут Ганеш», — представился он, и у меня появилась возможность разглядеть его получше. Джинсы, клетчатая рубашка и по-мальчишески открытая улыбка, озарявшая худощавое лицо, делали его облик совсем юным. Но во взгляде темных глаз уже поселилась та болезненная грусть, которая возникает у склонных к меланхолии людей лишь с возрастом. «А ведь мы с ним ровесники», — поняла я.
«Мое имя Айви. Что ж, показывайте мне все, что кажется вам интересным», — обратилась я к Ганешу и увидела, как его черные глаза вспыхнули радостью.
«Посмотрите на этот храм, — сказал Ганеш, обращая мое внимание на громаду Кайлашнатха. - Можете ли вы представить, что этот гигантский мандир высотой с десятиэтажный дом целиком сделан из единого скального монолита? Работы велись сверху. Сначала с поверхности холма был снят слой земли, а когда обнажилась скала, в ней — молотками и зубилами — были пробиты вниз, на глубину тридцати метров, узкие коридоры. Получился огромный куб, который стал основой для храма. Из куба были высечены внешние стены здания и внутренние помещения. Когда-то это гигантское сооружение было частью вулканической породы, а сейчас внутри него – огромные залы, десятки колонн, а наружная резьба (видите, как густо она покрывает каждый сантиметр храма?) изображает эпизоды из «Махабхараты» и «Рамаяны». Этот храм называется Кайлаш, так же, как и священная для индийцев гора в Гималаях. Посмотрите, он сам похож на гору: его своды поднимаются вверх уступами, как склоны горы. Природный холм, превратившись в храм, остался все той же горой, словно человек и природа создавали его сообща. Вам не кажется это чудом?».
«Да, это удивительно. Но меня удивляет еще и другое: вы рассказываете, как профессиональный гид. Вы были когда-то экскурсоводом?» — спросила я.
«Я думаю, что я был экскурсоводом в каком-нибудь прошлом своем воплощении, — ответил Ганеш, и мне показалось, что он произнес это совершенно серьезно. — Айви, я хорошо знаю эти места. Мне повезло, что я родился здесь, среди этих черных скал, а не где-нибудь в Гоа, в рыбацкой хижине под кокосовой пальмой. Я люблю камни, я чувствую, как в них пульсирует жизнь. Этот пульс слишком медленный, почти незаметный, но когда камень становится скульптурой, я вижу, как пульс учащается, и камень оживает».
Мы вошли в одну из пещер, вход в которую охранял бык Нанди. Его округлое массивное тело застыло в напряженном покое и, действительно, казалось живым. Взгляд извечного «компаньона» Шивы был преданно устремлен вглубь пещеры, где в черноте ниш жили своей окаменевшей жизнью древние индийские боги. Все также, из века в век, пышнотелая Дурга-Неприступная, опираясь ногой на льва и потрясая трезубцем - тришулой, расправляется с воплотившемся в буйвола демоном. А с другой стороны обширного зала устремляет на нас свой спокойный взор Лакшми, и по бокам от нее два слона радостно поливают богиню счастья водой из воздетых вверх хоботов. Прямо у ног Лакшми, свивая в кольца свое скользкое тело, лежит божественный змей Нагендра...
Вдруг что-то зашумело в одном из темных углов пещеры, и черные тени заметались по потолку. «Не бойтесь, это летучие мыши, — объяснил Ганеш. — Они живут здесь. Днем в пещере темно и прохладно. Настанет ночь, и они полетят на охоту».
Я вгляделась получше во тьму и увидела, как, прицепившись когтистыми лапками к неровностям камня, свисают с потолка вниз головами черные тельца сложивших крылья летучих мышей. Они прекрасно устроились и в углублениях странной фигуры, которая выступала из стены своим многоруким телом. Три головы этой гигантской скульптуры украшали остроконечные прически, похожие на высокие башни, ее туловище изгибалось в каком-то чудовищном напряжении, а расставленные в стороны, подобно лучам, руки упирались в края ниши.
«Это демон Равана, раскачивающий гору Кайлаш, — объяснил мне Ганеш. — Индийские скульпторы любили изображать этот сюжет. Я думаю, что он вам незнаком. Дело было так. В одном из боев с богами Равана отвоевал у них летающую колесницу. Он стал носиться на ней по воздуху, чувствуя себя равным богам. Вдруг колесница ударилась о какое-то препятствие - это была вершина горы Кайлаш. Взбешенный Равана схватил гору, которая, как вы, наверное, знаете, была жилищем Шивы и его жены Парвати, и стал раскачивать ее, пытаясь оторвать ее от земли. Ему это удалось, но Шива, наступив на гору ногой, вернул ее на место. Попутно он наказал и Равану за его дерзость: опустившаяся гора прищемила ему руку. Страшно воя, Равана взмолился о прощении...».
«Шива его простил?» — меня заинтересовала история этого монстра. «Конечно, простил, ведь имя «Шива» значит «благосклонный», — ответил Ганеш.
ГЛАВА 5
Индия, Эллора. Пути в Шамбалу
Следующая пещера оказалась двухэтажной: ее своды поддерживались высокими округлыми колоннами с какими-то странными утолщениями наверху, похожими на подушки. Стены нижнего зала были абсолютно гладкими, но на втором этаже всю поверхность стен так густо испещряли каменные рисунки, что их можно было читать, как страницы древнеиндийского эпоса.
Вот пузатенький Ганеш с верной крысой Мушакой у ног. Ганеш держит в руке полную горсть модаки, шариков из рисовой муки, предлагая их всем на счастье.
«Знаете, почему у Ганеша только один бивень? — спросил меня мой гид, носящий то же имя, что и слоноголовый сын Шивы. — Ганеш вырвал свой правый бивень, чтобы написать им «Махабхарату». Конечно, есть и другие легенды, объясняющие отсутствие у Ганеша одного бивня, но эта мне нравится больше всех».
Я продолжала идти вдоль стен, всматриваясь в сказочный, но почему-то кажущийся реальным мир: обезьяний царь Хануман гордо сидит на троне, который он сделал из своего длинного, свернутого в кольцо хвоста; Карттикея, старший сын Шивы, бог войны с шестью лицами и двенадцатью руками, оседлал павлина; на крокодиле едет речная богиня Ганга, сестра Парвати, Дочери Гор...
«Взгляните сюда, это сцена свадьбы Шивы и Парвати», — обратил мое внимание Ганеш на барельеф в центре зала. Космические токи совершенного покоя исходили от прекрасных тел этой божественной пары. Одной рукой Шива обнимал за плечи повернувшуюся к нему Парвати, а другой - нежно держал ее ладонь. У их ног, с длинным посохом в руках сидел серьезный маленький Брахма, а над головами с гирляндами цветов летали апсары и гандхарвы, небесный эскорт из танцовщиц и музыкантов...
Мы с Ганешем переходили из пещеры в пещеру, прячась от убийственного солнца в холод каменных стен. Туристов в Эллоре стало больше, но среди них я так и не видела иностранцев. По бесконечным каменным ступеням, меж высоких колонн, вдоль галерей, соединяющих пещеры, струились ручейки индийцев, и ярко-синие, изумрудные, солнечно-желтые сари женщин живописно выделялись на серой поверхности вездесущего камня.
«Не могли бы вы нам объяснить, кто это - Будда или Махавир?» - спросил нас молодой индиец в очках, держащий за руку девушку в бирюзовом с золотом сари. Скульптура, о которой спрашивал юноша, была, несомненно, фигурой Вишну с цветком лотоса и диском-чакрой в руках. «О, дорогие мои, вы ошибаетесь. Ни Будды, ни Махавира здесь нет. Вы находитесь в индуистской пещере», — вежливо ответил Ганеш.
Наверное, задав нам такой нелепый для индийца вопрос, эти, похожие на студентов молодые люди, просто хотели с нами познакомиться. Это им удалось, и теперь они уже не отставали от нас ни на шаг.
«Ребята, а вам никогда не приходила в голову мысль, что в древних мифах о воплощениях — аватарах — Вишну говорится об эволюции жизни на земле?» — неожиданно спросил Ганеш у студентов, когда мы остановились возле очередного барельефа, изображающего Вишну. На сей раз хранитель мироздания (а именно эта роль досталась ему в триаде главных индуистских божеств, где Брахма есть созидатель мира, а Шива - разрушитель), Вишну возлежал на спине космического змея Шеши, плавающего в водах мирового океана.
«Как? — воскликнули студенты и я вместе с ними. — Ведь теория эволюции — это наука, а Вишну — это миф».
«Вдумайтесь в этот миф, — стал объяснять Ганеш. — Первой аватарой Вишну была гигантская рыба Матсья, которая спасла прародителя людей Ману от великого потопа. Потом Вишну стал черепахой. Эта черепаха, Курма, помогла богам и демонам добыть из мирового океана напиток бессмертия. Затем Вишну поочередно становился вепрем Варахой, затем человеко-львом Нарасимхой и, наконец, карликом Ваманой. Каждый из них сражался с каким-нибудь угрожающим миру демоном. Дальше Вишну приходил на землю уже в человеческом обличии — Рамы, Кришны и Будды. Последней его аватарой будет Калки — всадник на белом коне, который появится в конце теперешнего «века тьмы». Разве вы не видите здесь путь эволюции? Жизнь зародилась в воде (рыба), затем постепенно стала выхо¬дить на сушу (земноводная черепаха), потом появились млекопитающие (вепрь) и промежуточная между человеком и животным форма (человек-лев). А начиная с карлика и кончая аватарой Калки, происходит постепенное совершенствование человеческого типа, восхождение его по лестнице духовной эволюции».
«Ганеш, вы удивительный человек! Откуда у вас, простого торговца, такие познания?» — задала я вопрос, давно вертевшийся у меня на языке.
«Я просто хорошо учился в школе», — улыбнувшись, ответил Ганеш, и я в который раз не смогла понять, шутит он или говорит серьезно.
Далее случилось и вовсе удивительное. Когда пара студентов, видимо, устыдившись своей назойливости, покинула нас, Ганеш произнес, указывая рукой на небольшое, метра полтора, отверстие в стене пещеры: «Ваш друг очень интересовался этими лазами. Его ведь, кажется, звали Дан?»
«Вы встречались с Даном?! — воскликнула я, потрясенная до глубины души. — Как вы догадались, кто я?».
«Айви, я достаточно пожил на свете, чтобы суметь отличить обычного туриста от человека, приехавшего в Эллору с особой целью. Историю с обнаруженным в Аурангабаде английским актером знает вся Эллора. К тому же я хорошо его запомнил. Он, так же, как и вы, купил у меня камень, это был небольшой голубой агат. Потом ваш друг попросил меня об услуге: ему нужен был фонарик, он хотел получше рассмотреть отверстия в стенах некоторых пещер. Фонарь я для него достал, но предупредил, что заходить в эти лазы опасно - там могут быть змеи».
«Это все понятно. Но как вы догадались, что я приехала сюда из-за Дана?» — меня продолжала удивлять прозорливость моего нового знакомого. Я, конечно же, была наслышана о необычайной чуткости индийцев, которая порой граничит с телепатией. Но неужели их способности простираются столь далеко?
«Опять-таки ничего удивительного, — ответил Ганеш. - Мне совершенно случайно попала в руки газета с фотографией, на которой сняты вы и этот актер, Дан Митчелл. Я уже говорил вам, что об этой истории много писали совсем недавно».
«Ну вот все и прояснилось, — спокойно вздохнула я. — Ничего сверхъестественного, и слава богу».
Теперь настало время рассмотреть эти чернеющие в стене дыры получше. Одна из них была забрана железной решеткой, а другая открыто зияла непроглядной тьмой. «Куда ведут эти ходы?» — спросила я, заглядывая с большой опаской в узкую, мрачную и, казалось, бездонную каменную трубу. Оттуда пахнуло холодом камня, которого никогда не касались лучи солнца.
«Они связывают пещеры между собой. Лабиринты этих ходов пронизывают под землей всю Эллору. Знающие люди утверждают, что они даже выходят за пределы Эллоры, да и всего штата Махараштра и идут дальше на север. Говорят, по ним можно добраться до селения Самбхала в Гималаях. Буддисты называют его Шамбала...» — ответил Ганеш.
«А вы сами верите в это?» — с волнением спросила я.
«Я индус, и в отличие от вас, европейцев, не привык подвергать сомнению легенды, пережившие несколько тысячелетий», — очень серьезно произнёс Ганеш.
ГЛАВА 6
Индия, Эллора. Гришнешвара мандир
«Ганеш, почему отсюда совсем не виден храм Кайлаш?» - спросила я, когда мы подошли к автобусной остановке. Действительно, тридцатиметровый гигант словно растворился в воздухе. «Он больше, чем наполовину, уходит под землю. Холм, из которого он высечен, не был высоким, и чтобы создать такое огромное сооружение, нужно было углубиться в недра базальта», — пояснил мне Ганеш.
«Я где-то читала, что базальт — это вышедшая из центра земли раскалённая жидкая магма. Она просачивается по трещинам в земной коре на поверхность и, остывая, превращается в камень. Эта черная, неимоверно твердая порода — застывший огонь, да?» — спросила я, пораженная своим открытием.
«Да, Айви. Все Деканское плоскогорье — это разлившаяся по поверхности земли вулканическая лава. Толща базальта в этих местах настолько массивна, что, вероятнее всего, Эллора через эти базальтовые каналы напрямую связана с ядром Земли», — со знанием дела ответил Ганеш.
До вечера было еще далеко, и Ганеш предложил мне осмотреть еще одно примечательное место в Эллоре — Гришнешвара мандир. Он сказал, что этот великолепный храм из оранжевого песчаника считается одним из двенадцати самых известных в Индии храмов, посвященных Шиве. Шивалинг, вертикально стоящий камень, символизирующий фаллос Шивы, в Гришнешвара мандире, как и в остальных одиннадцати храмах, считается джиотир-лингом, то есть лингом «огненным».
Нас, иноверцев, приводит в смущение тот факт, что индийцы поклоняются подобному объекту - детородному органу Шивы. Но когда Ганеш рассказал мне одну из легенд о шивалинге, мне пришлось серьезно пересмотреть свои взгляды на сей предмет.
«Брахма, Шива и Вишну решили выяснить, кто в их троице (на санскрите это называется тримурти) самый главный, — начал свой рассказ Ганеш. — Шива превратился в огненный столб — линг, оба конца которого ушли в бесконечность. Брахма стал птицей и, взлетев вверх, попытался достичь вершины столба, но не смог, хотя летел он долго, целую тысячу лет. Вишну принял облик вепря и начал рыть землю вглубь. Он рыл тысячу лет, но тоже так и не нашел предел у огненного столба. Тогда Брахма и Вишну были вынуждены признать превосходство Шивы. Надо только заметить, Айви, что так считают лишь шиваиты, поклонники Шивы. У вишнуитов (чаще их называют вайшнавы) главным богом считается Вишну».
«А как называются поклонники Брахмы?» — решила уточнить я.
«Что касается Брахмы, то сейчас в Индии этот бог почти забыт. Единственный крупный храм, посвященный Брахме, находится в Аджмере, это в штате Раджастан», — ответил мне Ганеш.
Легенда об огненном столбе, рассказанная моим всезнающим гидом, прояснила для меня многое. В древности люди не строили храмов. На расчищенной для священного ритуала площадке ставился столб. В образном народном сознании он служил мировой осью, центральным стержнем, вокруг которого вращался беспредельный космос. Порождающий жизнь шивалинг имел своим прообразом тот первоначальный магический столб, соединяющий небо и землю...
Вот, наконец, перед нами и Гришнешвара мандир. Его массивное тело покоится на небольшом возвышении, цоколе, словно на древней ритуальной площадке. Место вознесенного в небо столба заняла шикхара — высокая остроко¬нечная башня, уступами поднимающаяся вверх и похожая на гору. Понятно, почему древние поклонялись горам: вырастая из земных глубин, они устремляли свои вершины в небо — обитель богов.
Словно в чрево гигантской горы, с толпой поклонников мы входим в мандир. Красным светом горят его стены, будто полыхает огромный жертвенный костер, разожженный первобытным язычником.
Минуя просторный зал с колоннами, поток людей втекает в зал меньшего размера, в котором подобием пещеры чернеет гарбхагриха, святая святых индуистского храма. Святилище расположено в самом дальнем, темном и потаенном месте здания. Ганеш объяснил мне, что под гарбхагрихой, видимой и полной людей, расположено еще одно святилище — подземное, закрытое и совершенно недоступное для простых смертных.
Несколько шагов — и ты оказываешься там, где «живет» бог. В разных храмах эти «жильцы» разные, но каждый ин¬диец знает, что все многочисленные боги этой страны - и главные, и второстепенные, местные, божества — это лишь разные лики, разные имена Одного Бога, проявление Одной Сущности - Cam, растворенной в природе и живущей повсюду. Оттого индиец и по сей день, в пору торжества монотеизма, подобно древнему язычнику, поклоняется и каменным идолам, и горам, и деревьям, и рекам, и животным...
Я так и не решилась войти в святилище, хотя Ганеш сказал, что это не возбраняется никому, даже иностранцу. Помешала моя природная робость, которая в странном сочетании с авантюризмом составляет суть моей натуры.
Я стояла в дверном проеме и пыталась рассмотреть, что происходит внизу, в маленьком квадратном помещении, заполненном до отказа людьми. Я увидела линг — невысокий каменный столб с закругленной вершиной. Вокруг него высились горы цветов и фруктов. Курились ароматические палочки, источающие цветочный аромат.
«Ом намо шивая — Хвала Шиве», — негромким глухим голосом время от времени воз¬вещал брахман, замотанный в белое полотнище дхоти. Звенел металлический гонг, в который брахман ударял в каком-то замысловатом ритме, и вибрировал воздух от низких звуков гудящего металла...
Мимо меня тянулись вереницы женщин, несущих в руках фрукты, цветочные гирлянды и трехпалые листья дерева кадамба — подарки Лингарадже Шиве. Мужчинам перед входом в святилище полагалось раздеться до пояса. Внутри не было жарко, как не может быть жарко в помещении, скрытом глубоко в недрах камня. Но меня не покидало ощущение, что из святилища исходит такой жар, словно открывается заслонка в огнедышащей печи.
Ганеш снял рубашку, шагнул в эту огненную купель и растворился в атмосфере святой и чистой веры в Творца, которая ныне живет, наверное, лишь в Индии.
Сейчас я очень жалею о том, что в тот день у меня не хватило решимости вступить внутрь этой гигантской алхимической печи — атанора под названием Гришнешвара мандир...
ГЛАВА 7
Индийский миф о сотворении мира
Поначалу вселенную окутывал мрак. Всюду была вода, заполняющая погруженный во тьму мир. Лишь на дне бескрайнего океана пряталась земля, безжизненная и пустая. Но скрывал первозданный океан в своих глубинах грозную силу - животворящую мощь огня. Настало время, и во тьме вод возникло Космическое Яйцо. В его сердцевине медленно вызревал Золотой Зародыш. Наконец скорлупа яйца треснула и разделилась на две половины. Так явился в мир Первобог — Брахма, творец всего сущего. Решил он сделать из одной половины яйца небо, из другой - землю, а пространство между ними заполнил воздухом.
Потом силой своего могучего духа он создал Время, ибо не было Времени прежде во мраке Хаоса, как и не было в пространстве верха и низа. И покатилось Колесо времени - Калачакра с двенадцатью спицами — месяцами года, а в году стали чередоваться белые дни и черные ночи. И так - без конца, подчиняясь закону риты, закону космического порядка, ритма и повторения.
Родились от духа Брахмы шесть сыновей — Владык Творений, от потомков которых впоследствии произошли все живые существа - боги, демоны и люди. Боги разделили между собой три космические сферы: небо, воздух и землю и стали защищать свои владения от враждебных им демонов, асур.
Из своего сияющего чела Брахма создал Махадева, Великого Бога – могучего и страшного Шиву, ставшего Повелителем Времени.
А когда по решению Брахмы засветилось в небе солнце, вместе с солнцем возник и солнечный бог – защитник и хранитель порядка во Вселенной – бог Вишну.
Землю по-прежнему омывал бескрайний океан. В его глубине хранилась великая тайна – напиток бессмертия амрита. Все стремились к бессмертию – и боги, и асуры; никому не хотелось умирать от старости и болезней. Решили боги и асуры вместе добыть амриту из океанских вод, а потом поделить ее поровну. Они оторвали от земли гору Мандару и сделали из нее мутовку. Поставив гору на исполинскую черепаху, которая опустилась на дно океана (а этой черепахой был не кто иной, как сам Вишну), боги и асуры обвили гору-мутовку шнуром из гигантского змея Шеши и стали взбивать океан. Они поочередно тянули змея за хвост и за голову – гора вращалась, океан бурлил, кипел, пар клубился над водой. Капли пара поднимались к небу, собирались в тучи и возвращались в бушующий океан потоками дождя. Шли годы, боги и асуры продолжали вращать свою огромную мутовку, и вот наконец океан побелел и превратился в молоко. Из Молочного Океана появились друг за другом: апсары – небесные танцовщицы, бог луны Сома, богиня счастья Лакшми и бог врачевания Дханвантари с чашей амриты в руках.
Внезапно море над Молочным Океаном озарилось всеми цветами радуги. Это возник из вод драгоценный камень Каустубха. Вишну украсил свою грудь этим бриллиантом, и с тех пор его всегда можно узнать по этому сверкающему знаку на груди.
Боги не захотели делиться амритой с демонами. Хитроумный Вишну превратился в прекрасную женщину, и асуры, потрясенные ее красотой, сами отдали ей свою долю напитка. Когда обман раскрылся и асуры попытались вернуть амриту, разгорелась битва, в которой победили боги. Разгневанные асуры отступили, укрывшись в глубинах земли и на дне океана.
Стали боги пить амриту из чаши. Но увидел вдруг Шива, что на дне сосуда кроется яд, который должен уничтожить вселенную. Шива дождался, пока боги выпьют почти весь напиток, потом выхватил чашу из их рук и выпил остаток. Ему удалось задержать яд у себя в горле, отчего от страшного жжения горло у Шивы посинело. С тех пор Шива получил еще одно свое имя — Нилакантха, Синегорлый.
Так боги обрели бессмертие, а людям и асурам осталось лишь мечтать о бесконечной жизни и молить о ней у богов.
... Я сидела в самолете и читала купленный в Бомбее сборник индийских мифов. Позади осталась Эллора и поражающий своими знаниями продавец камней Ганеш. Как я и предполагала, он не взял денег, которые я предложила ему за «экскурсию». Вместо этого, порывшись в своем сундучке с камнями, он достал из него маленький песочного цвета голыш и со словами: «Я желаю вам удачи в ваших поисках», — протянул его мне.
Голыш, уютно примостившийся на моей ладони, оказался окаменевшей раковиной. На срезе она была отшлифована, и на гладкой грани явственно проступал рисунок спирали, в которую были стянуты створки древней ракушки...
ГЛАВА 8
Англия, Кукридж. Дом Дана
Перед тем, как уехать из Аурангабада, я догадалась выяснить в «Ашоке» одну очень важную вещь. Я вспомнила, что в регистрационной книге Раджа есть графа, в которой он записывает, в какой стране побывал будущий жилец до Индии. Заглянув в свою книгу, Радж сообщил мне, что Дан приехал в Индию из Турции.
Какая странная судьба! Я побывала в Мексике, пытаясь развеять тоску, которая гложет меня непрестанно после исчезновения Дана. Но эта страна с ее окруженной вулканами столицей, теплыми водами Мексиканского залива и ступенчатыми пирамидами среди буйства тропиков, эта страна, со всей мощью полученных там впечатлений, словно еще дремала, приютившись где-то на задворках сознания. Впечатления ждали своего часа, чтобы в нужный момент выйти на поверхность, явив во всём великолепии до сей поры не проявленный смысл.
Но пока я отчетливо ощущала невидимую нить, которую судьба протянула между двумя странами в Азии. Снова Индия и снова Турция... Словно некто могущественный раскинул над миром свою клейкую сеть-паутину, а мы попали в нее, как в ловушку. Какая сила влечет меня и Дана вновь и вновь по все тем же путям, по своим же следам? Кто заставляет нас блуждать одними и теми же маршрутами и возвращает назад?
И где же, наконец, выход из этого лабиринта?
Прежде чем отправляться в Стамбул, я решила съездить домой. Надо было переделать массу текущих дел и договориться с главным об отпуске. Тут проблем не будет: с главным редактором «Йоркшир мэгаэин» у меня были прекрасные отношения. Он ценил во мне фоторепортера, который при любых обстоятельствах обеспечит его журналу сногсшибательный репортаж. Как истинный профи, я относилась к своей работе сверхдобросовестно; мне не составляло труда помнить о ней во всех жизненных передрягах.
Но, конечно же, не это, не бытовая и служебная текучка неудержимо звала меня домой. В моих руках был ключ, который оставил мне Дан в ауран-габадской «Ашоке», и этот кусочек металла жёг мне ладони. Это был ключ от дома Дана в Кукридже.
... Коттедж Дана примостился в углу улицы, по сторонам которой выстроились в ряд такие же, как у Дана, одинаковые коричневые домики. Их жильцы украшали свои владения, как могли. На аккуратно подстриженных газонах были прихотливо разбросаны декоративные камни, а между ними пестрели любовно ухоженные цветочные клумбы
.
В одном из дворов на своем клочке земли копался пожилой мужчина в длинных, до локтей резиновых перчатках. Вдумчиво и не спеша, он очищал от сорняков посыпанную щебнем дорожку.
Двор возле коттеджа Дана был полной противоположностью окружающему великолепию садового дизайна. Кусты вокруг дома так разрослись, что я с трудом продиралась к входной двери сквозь одичавшую растительность. Мокрые, давно не стриженые пряди травы путались под ногами и мешали идти, а неизвестно откуда взявшаяся дикая ежевика больно царапала руки.
Я без труда открыла дверь и вошла в дом. В прихожей царил неожиданный порядок. Одежда, обычно сваленная в углу бесформенной кучей, вперемешку с обувью, была развешана по местам, а обувь — расставлена на полке. Хозяин словно готовился к приему гостей и потому решил основательно прибраться в своем жилище. Я перешагнула через залежи писем и газет на полу возле двери, которые свидетельствовали о долгом отсутствии хозяина, и по привычно заскрипевшей под ногами лестнице поднялась наверх.
Я оказалась в комнате и остановилась в удивлении. Уютный хаос жилища Дана сменился аскетической пустотой. Исчез мольберт, стоявший когда-то посреди комнаты, и кипы картин уже не загромождали и без того тесное пространство. Книги, некогда валявшиеся на каждом сантиметре пола, обрели свои законные места на книжных полках. Туда же перекочевали обычно валявшиеся повсеместно фотографии, программки спектаклей, рулоны афиш. Комната, лишенная столь милого моему сердцу бумажного хлама, выглядела так печально, что я заплакала от нахлынувшего ощущения нестерпимого одиночества.
В кабинете Дана, где от пола до потолка высилось его рабочее зеркало, стало еще грустнее. Когда-то это зеркало отражало живой и вечно меняющийся облик Актёра, ежеминутно проживающего десятки разных жизней, а сейчас его безжизненная поверхность лишь загадочно поблёскивала в тусклом свете туманного дня.
На письменном столе Дана, также являвшего собой образец непривычного порядка, лежала аккуратная стопка бумаг. Взяв несколько первых листов, соединенных между собой скрепкой, я в то же мгновение поняла, что эти разнообразные материалы - рукописи, рисунки, копии страниц из книг — Дан собирал для меня.
Я села в кресло возле окна и стала читать. Когда на улице стемнело, и я закончила чтение, детали мозаики из полученных сведений сложились в фантастическую картину.
ГЛАВА 9
Страницы из материалов Дана.
Фулканелли
Прежде чем рассказать тебе об этом загадочном человеке, мне хочется, чтобы ты знала, какого рода легенды связаны с судьбами алхимиков.
О Сен-Жермене написано столько, что, я думаю, ты знаешь о нем достаточно: о его фантастических «перемещениях» по странам и временам под разными именами и в нестареющем облике, о владении гипнозом, об умении читать мысли, об удивительных познаниях в минералогии, особенно в области, касающейся драгоценных камней. Тебе известно о нём много, но мне хочется, чтобы ты обратила внимание на одну деталь: есть предположение, что Сен-Жермен, решив бесследно исчезнуть, «инсценировал» свою смерть. Когда-то так сделал Френсис Бэкон, и так было принято среди розенкрейцеров. Это называлось «умереть философской смертью». Когда наступал подходящий для этого момент, человек умирал при непонятных обстоятельствах. На самом же деле он менял имя, место жительства, порой внешность, а вместо него в могилу укладывался мешок с песком или деревянная кукла, как в случае с Николя Фламелем и госпожой Пернеллой.
История алхимии, «герметической философии», полна легенд о телесном бессмертии адептов (кстати, слово «адепт» значит - «тот, кто достиг»). О Фламеле и его верной подруге госпоже Пернелле ходит устойчивая молва, что после их так называемой «смерти», они, омолодившись с помощью алхимического «питьевого золота», бежали из Парижа на Восток и нашли себе убежище где-то в центральной Анатолии или, по другой легенде, в Индии.
Теперь о Фулканелли. История такова. В 1926 году небольшое парижское издательство выпускает книгу «Тайны готических соборов» в количестве всего 300 экземпляров. Имя автора было похоже на псевдоним и звучало так — Фулканелли. До сих пор неизвестно, кто скрывался под этим именем, и был ли это один человек или целая оккультная группа. Книга была посвящена уже основательно забытой к тому времени теме алхимии. В ней утверждалось, что Собор Парижской Богоматери (так же, как и многие другие готические соборы) — это «алхимия в камне».
Иллюстратором этой книги был Жан-Жульен Шампань, возглавлявший небольшой мистический кружок под названием «Братство Гелиополиса». Книгу Фулканелли принес в издательство другой молодой оккультист Эжен Канселье. Он же написал к ней предисловие, в котором назвал Фулканелли своим учителем и написал такие слова: «Вот уже много лет, как автора нет среди нас».
В многочисленных частных беседах Канселье рассказывал, что с 1915 до 1919 года он находился с Учителем в близком общении, затем они расстались, но в 1922 году Фулканелли посетил Канселье в его лаборатории. Тогда же он передал ему «порошок проекции» (это одна из форм философского камня) и какие-то книги.
В 1929 году Канселье публикует в том же издательстве другую книгу Фулканелли — «Философские обители», монументальный труд, вновь посвященный алхимии. Иллюстратором книги был все тот же художник-символист Шампань, а предисловие к книге снова пишет Канселье. В нем мы впервые встречаем скупые сведения о внешности Учителя. Канселье вскользь упоминает о «благородном, строгом лице, обрамлённом седыми волосами» и о кольце на пальце Фулканелли, которое Канселье назвал «кольцом Бафомета из трансмутационного золота, перешедшим к Фулканелли от бретонских тамплиеров».
В 1930 году Канселье рассказывает друзьям о еще одной встрече с Фулканелли. Через два года от алкоголизма умирает Шампань, а Канселье начинает печатать собственные книги по алхимии, принесшие ему славу крупного мастера в сфере эзотерики.
В 1937 году некий отец Альбертус, состоящий в «Обществе исследователей Парацельса», обнародовал сведения, что он (вместе с Пьером Кюри) присутствовал в Бурже при совершенной Фулканелли трансмутации золота. Был использован «сухой способ», крайне опасный — с помощью алхимического тигля. Если верить отцу Альбертусу и среди знакомых Фулканелли был действительно Пьер Кюри, то можно предположить, что легендарный алхимик проводил опыты, используя радиоактивность. Тогда становится ясным общеизвестный исторический факт, что «Фулканелли предсказал появление атомной бомбы, и после второй мировой войны его активно разыскивали французские спецслужбы».
В 1952 году мы слышим последнее упоминание о Фулканелли, и с ним вновь выступает Канселье. Канселье сообщил о том, что он получил от Фулканелли весть с приказанием ехать в некий город N. В этом городе Канселье встретили люди, доставившие затем его в отдаленное место в Пиренейских горах. Дальнейшие события, описанные Канселье, больше напоминают эпизоды из средневековых сказаний о чаше Грааля, в которых Фулканелли предстает в облике хранителя волшебной чаши, неподвластного старению Титуреля. Замок, в котором Фулканелли скрывался в Пиренеях, был похож на невидимый миру храм Грааля, воздвигнутый Посвященными на «горе спасения» Мунсальвеш.
Канселье пишет, что Фулканелли выглядел совсем молодым, хотя ему в ту пору должно было бы исполниться 80 лет...
Не слишком ли много мифов на тему бессмертия? А может, алхимикам на самом деле удалось постичь секрет «физической трансмутации»? Ведь именно это - телесное и духовное изменение, а не делание пресловутого золота — было истинной целью алхимии во все времена.
ГЛАВА 10
Турция, Стамбул. Подземная цистерна
Я стояла у окна в номере стамбульской гостиницы «Ферхат» и смотрела на дождь, ливший за окном непроницаемой серой стеной. Каменные мостовые превратились в реки, по которым с шумом проносились потоки воды. Редкие прохожие, вышедшие на улицу в этот час, бежали по лужам, укрываясь под такими бесполезными сейчас зонтами.
По крыше стоящего перед отелем здания, купаясь в потоках дождя, вышагивала взад и вперед какая-то странная птица, похожая на горбатую чайку. Вот уже четверть часа я наблюдала за тем, как эта взъерошенная понурая птица (скорее всего, это была все-таки не чайка, а утка) шлёпала своими красными лапами по крыше пятиэтажного здания от одного края к другому, словно пытаясь этой монотонной ходьбой заглушить какую-то свою птичью тоску...
Я спустилась в холл гостиницы и нерешительно высунула нос на улицу. «Такой дождь закончится только завтра», — сказал портье. Мне не хотелось терять время на ожидание, и я, раскрыв зонт, шагнула под струи оказавшегося теплым дождя.
Мой путь лежал к Цистерне Базилики, которая в Стамбуле называется еще и так: «Еребатан Сарай» — «Дворец, провалившийся под землю». Из материалов, оставленных для меня Даном, я поняла, что его интересы в последнее время были сосредоточены в сфере «подземной», потому я решила в первую очередь посетить эту достопримечательность Стамбула.
Я подошла к невзрачному павильону, обнаруженному мной неподалеку от Айя-Софии. Несколько десятков ступе ней вниз — и передо мной открылся мир, удивительней которого я еще никогда не видела. Под землёй скрывался зал, похожий на гигантский бассейн из-за покрывавшего его пол слоя воды. Лес колонн, подсвеченный идущими снизу красными огнями, поддерживал высокий, состоящий из множества ажурных арок, потолок. Колонн было 336, а высота их составляла 9 метров – прочитала я в путеводителе.
… В те времена, когда Стамбул был ещё римским Константинополем, «Дворец, провалившийся под землю» служил жителям города «цистерной». В ней скапливалась вода, идущая по гигантскому акведуку из соседних лесных озер. Город, стоящий на скальном основании, страдал от нехватки воды, и цистерны, а было их по всему Константинополю более тридцати, обеспечивали город водой. В каждом районе, при каждом мало-мальски важном сооружении города имелся свой подземный резервуар для воды. Еребатан-Сарай принадлежал Царскому Дворцу, некогда находившемуся рядом со Святой Софией, и потому это водохранилище называлось Базилика-Цистерна, то есть Цистерна Царская.
Прошли века, и в цистернах отпала необходимость. Входы в подземные резервуары затянул слой почвы, и люди надолго забыли об их существовании. Никто не предполагал, что под землей могут скрываться древние водохранилища. Однако пришло время, и в этих местах стали происходить странные вещи: жители окрестных домов заметили, как сквозь фундаменты их жилищ просачивается вода. А иногда вместе с водой в образовавшихся отверстиях они находили даже рыбу! Вот тогда о цистернах снова вспомнили. Некоторые из них восстановили, превратив в гигантские подземные базары или промышленные склады. А Базилика-Цистерна была открыта для туристов.
… Я шла по мокрому скользкому настилу, проложенному между высоких колонн. Под ногами мерцала вода, чистая и прозрачная настолько, что можно было видеть мраморные плиты, выстилающие пол этого подземного сооружения. В воде мелькали стайки рыбешек; встречались рыбы и покрупнее — вот одна из них, похожая на круглую черную бочку, выплыла откуда-то из темноты, величественно пересекла полосу света и вновь скрылась во тьме.
Лабиринт настила, огражденный поручнями, змеился под ногами, подобно коридору. С потолка сочилась вода, и особо крупные капли звонко шлепались в расстилавшуюся внизу водную гладь. Мерные звуки падающих капель вплетались в узор звучащей под землей музыки: это были завораживающе-протяжные, однообразные звуки тростниковой флейты. Меня не удивило это на первый взгляд необычное сочетание — турецкая тростниковая дудочка, ней, и торжественная колоннада дворца, выстроенного римлянином Юстинианом. Мне кажется, именно такая музыка должна звучать в подобном месте. В темном подземелье, заполненном водой, словно в глубинах человеческой души, где плещется вода изменчивых эмоций, плачет флейта, тоскуя по свету Духа-Солнца...
Я бродила по подземному дворцу — гигантскому залу со сводами, устремленными вверх, как в готическом соборе - и меня не покидала одна мысль. Не может быть, чтобы это чудо архитектуры строилось как «цистерна» — просто резервуар для воды! Разум отказывался в это верить.
Неожиданно я увидела колонну, которая резко отличалась от всех остальных. Она, словно пришелец из другого мира, была подсвечена не красным светом, как другие колонны, а каким-то мерцающе-зеленым. У этой колонны было два названия — «Плачущая» и «Павлинья». Её тело покрывал странный рисунок: он одновременно был похож на цепочки падающих капель и на ряды «павлиньих глаз», узоров на перьях павлина. «Нет, конечно же, это не капли, — подумала я. — А если это и капли, то колонна словно поставлена вверх ногами так, что капли выглядят не падающими, а, наоборот, они поднимаются вверх. Или колонну намеренно перевернули, или рисунок на ней, действительно, «павлиний глаз», символ «всевидящего ока», божественного, всепроникающего взгляда. Что ж, неплохой символ для столь удивительного места...». Миновав загадочную перевернутую колонну, я, повинуясь указателю, пошла в направлении к «Головам Медузы».
Эта часть подземелья тонула в зеленом призрачном свете. Здесь стояли две совершенно необычные колонны. Основаниями для них служили гигантские, в два человеческих роста головы. Эти головы были перевёрнуты, и вся конструкция выглядела так, словно колонны, как острые пики, пригвоздили эти поверженные головы к земле. Однако на лицах «Медуз» не было выражения страдания. Не было на них и страха. Или ярости, что положена гневливой Медузе Горгоне, несущей гибель всему живому. Но это были, действительно, Горгоны — дочери подземных божеств, женщины-чудовища, на чьих головах вместо волос шипели и извивались тела змей — мудрых повелителей тьмы.
Лица поверженных Горгон были по-античному спокойны и величавы. Огромные глаза закрывали веки, отчего лица казались «слепыми». Горгоны спали. Горе тому, на кого взглянет проснувшаяся Медуза Горгона, от ее взгляда все превращается в камень.
Появление Медуз в самом удаленном, скрытом от глаз углу подземного дворца, подтвердило мою догадку. Без сомнения, водный резервуар служил святилищем какой-то древней языческой веры. Я не сильна в эллинизме, но легенду, повествующую о сражении с ужасной Медузой доблестного Персея, отрубившего ей голову, я знаю. Персей избежал гибели от смертоносного взгляда Медузы: он убил ее спящую, глядя на ее отражение в своем медном щите. И еще один факт вспомнился мне: легенда эта при посвящении в Элевсинские таинства несла ясно выраженную обучающую информацию. Мист (посвящаемый в мистерии) должен был «отключить» свой мозг, «отрубить голову», вместилище сознания, чтобы заработали иные центры, открылись иные каналы для поступления сокровенной информации. Наши знания о таинствах в греческом Элевсине ничтожно малы; печать молчания лежала на устах посвященных. Но несомненно одно: Элевсин являл собой великий эксперимент над человеческой природой, заключенный в преобразовании низших сил натуры в высшие. Элевсинские мистерии предназначались для возвышения духа, освобождения этой бессмертной субстанции от пут физического тела.
Скорее всего и перевернутая «павлинья» колонна призвана была сообщить о том же. Она словно говорила: «Взгляните на эту воду, которая расстилается под вашими ногами бескрайним озером. Вода способна превратиться в пар, который, покинув свою земную обитель, сольется с воздухом и взойдет к небу…».
Вот это находка: глубоко под тротуарами шумного современного исламского Стамбула – древняя мудрость погибших, казалось бы навсегда, языческих мистерий!
ГЛАВА 11
Страницы из материалов Дана.
Оракул Трофония
По-моему, Оракул Трофония — место поинтересней Оракула в Дельфах. Почитай, что я разыскал для тебя об этом оракуле и о Трофонии. Оракул, как ты понимаешь, — это место для прорицаний, узнавания будущего. Трофонии - легендарный строитель, который вместе со своим братом Агамедом создал храм Аполлона в греческих Дельфах. По одному из мифов, братья были большие хитрецы и, построив храм, оставили в стене один камень подвижным. Вытаскивая этот камень, они регулярно похищали из храма сокровища. На похитителей была поставлена ловушка, в которую попал Агамед. Трофонии, чтобы брат не выдал их, отрезал ему голову и бежал с ней. Придя в ужас от содеянного Трофонием, земля разверзлась под ногами преступника и поглотила его.
По другой легенде, братья, построив храм в Дельфах, попросили у Аполлона плату за работу. Бог обещал уплатить им, но когда подошёл срок платы, братья умерли во время сна.
Оракул Трофония находился возле беотийского города Ливадия (это в Греции). Он представлял собой маленькую пещеру в холме («размером не больше быка среднего возраста», - писал Павсаний, посвященный в обряды Трофония во втором веке нашей эры). Вход в нее был таким узким («шириной в две ладони»), что казалось, человек никогда не сможет протиснуться в отверстие. Пещеру окружала ограда из белых камней. Тут же стояла загадочная статуя (возможно, самого Трофония). Вокруг нее были расставлены острые колья, чтобы её никто не мог коснуться.
Прежде чем спуститься в пещеру, кандидат должен был несколько дней прожить в храме при оракуле и, ожидая дня посвящения, совершать там некие очистительные процедуры. Затем, в указанную жрецами ночь, желающий узнать будущее омывался в реке и натирал тело особой мазью. Жрецы облачали его в льняную подпоясанную одежду. (Кстати, во всех магических обрядах использование пояса означало символическое отделение греховного «низа» человеческого тела от возвышенного «верха»). Затем жрецы давали ему выпить воды из бьющих рядом источников, называемых источниками Леты (забвения) и Мнемозины (памяти) и вели к оракулу. Держа в руках лепёшки из ячменной муки, замешанные на меду, человек опускал в щель ноги. Когда под землей оказывались колени, происходило необъяснимое: какая-то сила втягивала, словно в воронку, все тело.
Обратно человек возвращался тем же путем, через отверстие ногами вперед. Жрецы доставали его и давали выпить восстанавливающего напитка, так как человек находился в бессознательном состоянии. Служители при оракуле расспрашивали его об увиденном в пещере и записывали его рассказ на особой дощечке, которая после изучения её жрецами вешалась на стене храма.
Рассказы побывавших в пещере были похожи на описания бредовых сновидений. К тому же эти воспоминания сопровождались сильнейшей головной болью. Часто люди, обратившиеся к оракулу, так и не приходили в себя, всю свою дальнейшую жизнь страдая от головных болей и испытывая постоянную душевную подавленность. Плутарх рассказал о неком Тимархе, который провел в пещере две ночи и день. Ощущая невыносимые страдания от преследовавших его видений, через три месяца после посещения пещеры Тимарх умер.
Не вызывает никакого сомнения, что жрецы, находящиеся при оракуле, использовали в своих обрядах снотворные и наркотические вещества, подмешивая их в воду, которую пил кандидат, и в мазь, которой он натирался. Применяли они и благовония с дурманящим и опьяняющим запахом.
Остаётся лишь загадкой, какая сила таинственным образом втягивала человека в узкое отверстие маленькой пещеры, и что происходило внутри.
ГЛАВА 12
Турция, Стамбул. Айя-София
Я вышла из сырого, пропитанного влагой подземного дворца на поверхность. Здесь по-прежнему лил дождь. Странное зрелище представлял собой Стамбул: нигде не было спасения от воды, город словно плавал в водах первозданного океана подобием уже знакомого мне космического яйца. Промокшие туристы расхватывали зонтики, которые предприимчивые торговцы продавали тут же, на тротуарах, по баснословным ценам. Я нырнула в недра собора Святой Софии, чтобы хоть как-то скрыться от дождя.
«Мрамор для храма везли отовсюду. Это был самый лучший мрамор, когда-либо существовавший в мире: египетский — зелёный и красный, нубийский — желтый, а белый и лиловый везли из Фригии. Мраморные пластины выкладывались в особый узор, несущий определённый смысл...», — в полутьме храма зву¬чали пояснения гида. Едва войдя под высокие своды всемирно известного собора, я столкнулась с туристической группой, которую вел очень необычный экскурсовод. Это был маленький кругленький человечек, по-видимому, турок, но со светлыми волосами и более бледной, чем у большинства турецких граждан, кожей. Говорил он сбивчиво, слишком быстро для гида и нимало не смущался своего очень плохого английского. Да и группа у него подобралась странная: разбившись на парочки, туристы были заняты исключительно собой, лениво и без интереса глазея по сторонам.
Я растворилась в их массе и продолжила слушать экскурсовода. Он говорил какие-то, как мне казалось, дикие вещи: «То, что вы видите сейчас, на мраморном полу, стенах, колоннах, вам очень хорошо знакомо. Эти рисунки вы можете найти на обычных игральных картах. Вот карта «крести». Посмотрите, как прожилки на мраморе создают явственное изображение креста — символа мученической смерти Иисуса. А это «черви» — любящее сердце Спасителя, отданное во искупление грехов человечества. Вот абсолютно четкий контур рисунка с пиковой карты — это копье, которым римский солдат пронзил Иисуса на кресте, прекратив его мучения. Ромбик бубновой карты — вот, взгляните сюда, на эту стену, справа от вас — этот узор из сходящихся в углах линий означает наш земной материальный мир, ради которого Христос пошёл на смерть», — толстенький турок перебегал от колонны к колонне, от стены к стене, ловко прыгал по мраморным ступеням, разыскивая во тьме закоулков эти удивительные рисунки, которые, действительно, складывались в отчетливые изображения карточных символов.
Действие переместилось на галерею, куда, как сказал гид, он обычно не водит экскурсии, но для нас он сделает исключение. Там, на галерее, он подвёл группу к какой-то невообразимо узорчатой от мраморных прожилок стене и, выдержав паузу, произнес: «А это паук, который спас Христа, когда тот прятался от преследований в одной из пещер Каппадокии. Кстати, а на каком языке говорил Иисус?» — спросил экскурсовод, уставив на меня свой безумный взгляд. «На арамейском», — пискнула я и, поняв, что мое незаконное присутствие в этой группе обнаружено, решила побыстрее покинуть это странное сборище с не менее странным сопровождающим.
Я побродила по галерее величественного собора, побывавшего за свою историю и первой христианской церковью, и мусульманской мечетью, а теперь вот ставшего музеем. Купол был похож на небо, откуда сквозь многочисленные, искусно расположенные окна лился неяркий свет. Полусфера купола была возведена на кубическом основании; это было типичной конструкцией для первых христианский соборов: куб символизировал собой землю, а выпуклый купол — небо. В пятнадцатом веке Мехмет Завоеватель, едва войдя в Константинополь, превратил Святую Софию в мечеть, пристроив по бокам от здания кирпичные минареты, которые первоначально служили смотровыми башнями. Исламский архитектор Синан подхватил идею, и с тех пор классическая мусульманская мечеть имеет такой вид — здание с полукруглым куполом, окруженное шпилями минаретов.
По узкой каменной дорожке, уходящей под уклон вниз, я спускалась с галереи. Ступеней не было, и, боясь оступиться, я придерживалась за холодную каменную стену сбоку от спуска. Сзади раздался звонкий перестук шагов, и меня обогнал наш весёлый гид. «Как вам экскурсия?» — бодро спросил он. «Спасибо, было очень интересно», — пробормотала я, все еще испытывая смущение от того, что не оплатила его труд. Пока я соображала, не стоит ли это сделать сейчас, человечек исчез из вида во тьме прохода.
Ох уж, эти «пики», «крести» и «пауки»! Потом они мерещились мне повсюду, мешая увидеть другое, заслоняя собой и чудом сохранившиеся мозаики времен Юстиниана, и колонны, привезенные сюда из храма Артемиды Эфесской и из ливанского Храма Солнца...
Когда я покинула собор и вышла на улицу, я увидела, что дождь кончился. Вовсю сияло солнце, и я, вздохнув полной грудью, отправилась на поиски Змеиной колонны. Ее нужно было увидеть непременно, так как, по преданию, стояла она некогда в храме Аполлона в Дельфах.
ГЛАВА 13
Турция, Стамбул. Змеиная колонна
Змеиную колонну я нашла на Ипподроме, рядом со Святой Софией. Ипподром, бывший когда-то местом для развлечений константинопольских граждан, сейчас называется площадью Атмейданы. Среди двух высоченных колонн — Египетского обелиска из розового гранита и сильно пострадавшей от времени Колонны Константина — я обнаружила стоящую в углублении бронзовую витую колонну. Она уходила под землю на два метра и была окружена металлическими поручнями.
Восьмиметровая колонна представляла собой три сплетенных воедино змеиных тела. Когда-то их увенчивали змеиные головы, и до шестнадцатого века, как свидетельствуют историки, эти головы ещё существовали. Однажды ночью они таинственно исчезли со своего постамента. Позже одна из них нашлась, и сейчас её можно увидеть в стамбульском археологическом музее.
Принято считать, что Змеиная колонна служила основанием для золотого треножника, на котором восседала пифия — жрица храма Аполлона в Дельфах. Этот храм построили небезызвестные нам Трофоний и Агамед на склоне горы Парнас. В этой горе, изрытой пещерами, имелась похожая на трубу таинственная расщелина. По преданию, в недрах горы жил великий змей Пифон, создавший некогда небо и землю. Явившись из вод первоначального океана, он обвил кольцами и так сдавил своим телом плавающее там космическое яйцо, что оно распалось на две половины, образовав тем самым небо и землю. Родившиеся позже олимпийские боги объявили войну древним божествам, и солнечный Аполлон, победив Пифона, заключил его в подземную темницу.
Из ущелья, где томился дух великого змея, стали исходить ядовитые пары. Всякий, кто подходил к краю расселины, делался безумным: кто-то бросался вниз, кто-то, срывая одежду, начинал дикие пляски, кто-то издавал нечленораздельные звуки, похожие на неведомый язык. Ущелье окружили стенами, а над ним установили треножник, на сиденье которого расположилась пифия — прорицательница. Прежде чем приступить к процедуре предсказания, жрица долго постилась, затем пила воду из источника, который протекал тут же, и, пожевав какие-то листья (предположительно, лавр), садилась на треножник. Окруженная испарениями она впадала в транс, который сопровождался хаотичными движениями и выкриками. Считалось, что в это время в нее вселялся дух Пифона. Постепенно жрица успокаивалась, ее речь замедлялась и становилась понятной. Она изрекала пророчество, которое часто имело стихотворную форму. Затем пифия опять впадала в буйство — теперь дух змея покидал ее тело.
Исследователи эпохи эллинизма утверждают, что вся культура и политика Греции, да и не только Греции, строилась на предсказаниях Дельфийского оракула.
Легендарный Аполлоний Тианский некогда посетил эти места, а не менее знаменитого Пифагора назвали именно так, потому, что его появление на свет было предсказано матери пифией из Дельф. Неужели этот черный, свитый из змеиных тел столб, который вонзен в землю в центре Стамбула, видел все это? И великий змей Пифон, владыка глубин, опалял его своим грозным дыханием?
Неожиданно мое сознание выдало явственную картинку. Спираль! Тот же скрученный в кольца змей — символ могущественной творческой энергии, спящей до времени в величественном покое, подобно индуистской кундалини в основании позвоночного столба.
И еще поняла я, спираль — это тот же лабиринт, полный загадок, трудностей, потерь и обретений путь, уходящий внутрь, к центру. В глубины...
Я перебралась на трамвае через Галатский мост и, выйдя по другую сторону бухты Золотой Рог, пошла улочками стамбульского района Бейоглу по направлению к текке суфийской общины Мевлеви. Позади осталась башня Галата вместе с туристами, желающими осмотреть город с её вершины. Я шла узкими улочками жилого квартала Стамбула, где уже реже ступает нога туриста. Из бесконечных скобяных лавочек и местных забегаловок, расположенных вдоль улицы, выглядывали сердитые усатые лица. Здесь уже не говорили по-английски, и чувствовалось, что в этих местах туристам не очень-то рады. Немного оробев, я двигалась дальше по извилистой дороге, круто поднимавшейся вверх.
«О, это опять вы!» - услышала я изумлённое восклицание и увидела, как навстречу мне, смешно размахивая руками, катится круглая фигурка уже знакомого мне гида из Айя-Софии
ГЛАВА 14
Страницы из материалов Дана.
Аполлоний Тианский
Я не верю в то, что Аполлоний Тианский когда-то реально существовал. Скорее всего, это собирательный образ, в котором соединились черты множества чудотворцев прошлого. Но даже если Аполлоний из Тианы — лишь легенда, то эта легенда прекрасна, и хвала тем мудрецам, что ее создавали и хранили в веках. Ведь любая легенда, миф, сказка или притча - это «капсула», в которой кроется некое знание, не должное умереть.
Появление на свет Аполлония было ознаменовано рядом чудес. Сначала его матери приснился сон о рождении у нее удивительного сына. Когда он родился, в небе засверкала молния, хотя небо до того было безоблачным. Случилось это, по разным источникам, то ли в год рождения Христа, то ли в год его смерти.
Аполлоний родился в богатой семье, но, став юношей, он удалился жить в пещеру и заявил всем, что становится «пифагорейцем». Он перестал есть мясо, отказался от кожаной обуви и шерстяной одежды — также из-за их животного происхождения. Перепоясав льняное платье верёвкой, он дал обет целомудрия. В речах он стал краток и предпочитал молчать, помня завет Пифагора о необходимости владения «щитом молчания».
Аполлоний обладал множеством чудесных способностей: он мог предвидеть будущее, умел читать чужие мысли, он понимал язык животных и птиц, а также для него был ясен любой чужеземный язык, на котором, однако, он не говорил.
Он много странствовал, побывал в Испании, Египте, Малой Азии, Индии. Особенно подробно Аполлоний рассказывал о своём путешествии в Индию.
... Давно собирался побывать Аполлоний в Индии. Однажды он попросил своего друга помочь ему в этом путешествии. Старец (его друг был пожилым, всеми уважаемым ученым) попросил подождать и по прошествии года он сказал Аполлонию: «Воистину счастье с тобой. Мне пишут, что ты можешь собираться в путь. В Кашмире ты встретишь моего друга, он даст тебе необходимые указания».
Есть предположение, что у Аполлония была карта путешествий Пифагора на Восток, ибо он, как и Пифагор, следовал тем же курсом, нацеленным на Гималаи. На пути Аполлонию постоянно встречались люди, утверждавшие, что знают его, и предлагавшие ему свою помощь.
Наконец Аполлоний и несколько его спутников вошли в Гималаи и через двадцать дней восхождения достигли заветной цели. Они догадались об этом по тревожному напряжению в душе по изменившей свой вид окружающей природе: воздух стал необычайно подвижен, зыбок, и всё вокруг бесконечно меняло свои очертания.
Внезапно перед путниками возник «чернейший из индусов, между бровей у него лучилось месяцевидное сияние». Он сказал что-то Аполлонию по-гречески и увел его, приказав его спутникам оставаться на месте.
«Я поднимался в крепость следом за индусом... Обитают мудрецы в самом центре Гандхары (то есть Индии), и на холме у них устроено возвышение, изображающее «пуп земли». Здесь они возжигают священный огонь, который якобы получают от лучей Солнца — и к Солнцу же каждый день возносят песнопения... Я видел индийских брахманов, обитающих одновременно на земле и не на земле, без стен обороненных и не владеющих ничем, кроме всего сущего. Для сна своего они используют циновки из трав, носят одежду из хлопка, а на голову повязывают белую повязку. А еще они носят перстень и посох, наделённый всепобеждающей мощью. Я видел, как, вставши в круг, они принялись бить по земле остриями посохов, а земля, вздувшись, вознесла их на два локтя в воздух... Что же касается огня, добытого от солнечных лучей, то, хотя облик его телесен, они не возжигают его на жертвеннике и не сохраняют в очаге. Подобно тому, как исходящее от солнца сияние отражается в воде, так же и этот огонь виден парящим и вьющимся в воздухе...».
Вернувшись из Гималайской Обители, Аполлоний возвращается в Грецию. Он ходит по стране и занимается целительством, которое больше похоже на чародейство. Прожив сто лет, он в один прекрасный день загадочно исчезает из пещерного храма Олимпия, в котором последнее время вёл жизнь аскета.
Легенда приписывает Аполлонию Тианскому такие слова: «Никакой смерти нет, кроме видимости, и равно нет никакого рождения... Взаправду никто никогда не родится и не гибнет, но лишь становится прежде явным, а после — незримым. Одно состояние происходит от сгущения вещества, второе — от его истончения, а сущность всегда одна и та же, различаясь единственно движением и покоем...».
ГЛАВА 15
Турция, Стамбул.Район Бейоглу
«Я очень рад, что мы опять встретились, — сказал смешной человечек из Айя-Софии. — Давайте познакомимся. Вот моя визитка». Я взяла в руки красный прямоугольничек и прочла: «Эрдинч Айкан, профессор археологии». «А меня зовут Айви, я туристка, — представилась я. — Действительно, это здорово, что мы встретились. Я очень хотела еще там, в Святой Софии, спросить у вас: вы это серьезно — о картах, о пауке?»
«Да как вам сказать. И серьезно, и нет. Во-первых, серьёзно говорить с такими людьми невозможно. Вы же их видели, это туристы с прогулочного теплохода, у них совсем другие интересы. А во-вторых, я ведь не настоящий гид, но мне все же хотелось хоть чем-нибудь привлечь их внимание. Вот я и решил поговорить о картах. Это — тоже определенного рода знание, правда, очень поверхностное, для масс. Но, если вдуматься и заглянуть вглубь, откроются вещи, гораздо более серьезнее». «Расскажите мне об этом! Я пойму», — пообещала я. «Да я и сам хотел это сделать — поговорить с вами, но вы все время ускользали. Спасибо этой улочке, на которой мы встретились. Я здесь живу неподалеку, забегал домой, и через час я должен быть на теплоходе. Отплываем в Измир». «Как жаль», — вздохнула я. «Да нет же, у меня есть целый час. Давайте зайдем в это кафе и посидим немного. Вы ели когда-нибудь турецкий бёрек?» — спросил Эрдинч, и мы зашли внутрь малюсенького заведения, в котором размещалось лишь два стола.
Бёрек оказался слоенным пирожком со множеством разнообразных начинок. Я была очень голодна и обрадовалась угощению. Быстро расправившись с пирожком, я приступила к расспросам: «Так что же за информация кроется за карточными символами?».
«В одной из притч Соломона (в исламе он носит имя Сулейман) есть такие слова: «Премудрость создала себе храм». Святая София — это храм Божественному Знанию, потому что София — это и есть «знание», «мудрость», «гносис». Строители собора постарались зашифровать это знание в камне, используя природные свойства мрамора, графику его отшлифованных граней. Четыре царства природы, четыре элемента мироздания, лежащие в основе всего сущего — вот что мы можем разглядеть в хитросплетениях прожилок на мраморе. У вас есть ручка?» — спросил меня мой собеседник.
Ручка нашлась, и, взяв салфетку, Эрдинч нарисовал на ней квадрат. «Эта устойчивая, имеющая четыре точки опоры фигура — символ земли. Квадрат легко может видоизмениться в ромб, означающий то же самое. Крест — это четыре направления пространства, «четыре ветра», это находящийся в постоянном движении воздух. Треугольник с вершиной, направленной вниз (так он напоминает чашу, а в своем более «округлом» варианте — сердце) во все времена был знаком воды. А треугольник с вершиной, устремленной вверх, как язык пламени, как пылающее копье — это, конечно же, огонь. Древние знаки путешествуют по эпохам, культурам, религиям; порой их суть искажается, порой подменяется содержание, а истинное значение стирается из коллективной памяти. Так была опорочена свастика — вращающийся крест. А шестиконечная звезда, гексаграмма, названная «звездой Давида»? Она ведь стала иудаистским символом лишь в четырнадцатом веке. А до этого с глубочайшей древности два наложенных друг на друга треугольника были знаком Творения, знаком снисхождения Духа-Огня в колыбель жизни — водную стихию. Алхимики, бившиеся всю свою жизнь над проблемой трансмутации низшей материи в высшую, называемую «золотом», знали об этом больше. Шестиконечная звезда — это символ обретения истинной мудрости, это «одухотворение» рассудка, «нахождение софии в разуме», как говорили об этом те же алхимики».
Я слушала чудаковатого археолога, который так горячо рассуждал о вещах, давно забытых, немодных, ненужных с точки зрения нашего насквозь меркантильного века, и видела перед собой Дана. Только он, метеором прочертивший свой путь по моей судьбе, мог говорить со мной так, на таком языке и столь серьезно. Я впитывала знания, как губка, и они становились частью меня, словно я уже родилась с ними и когда-то это уже знала…
«В одном из гностических текстов об этом говорится так: «Когда ты съешь плод с дерева в центре рая, глаза твоего разума откроются». Кстати, как вы помните, осуществила это предприятие Ева. Именно ей было поручено «одухотворить» Адама — человека земного, сделанного «из воды и глины». Что же сотворила в дальнейшем религия с женщиной! «Сосуд греха», «орудие дьявола», существо, «не имеющее ни стыда, ни совести», — вот что стало со Святой Софией в эпоху жесткого монотеизма!»
«Я сразу поняла, что вы — не правоверный мусульманин. Вы — и не христианин. Наверное, вы атеист?» — мне захотелось прояснить этот вопрос во что бы то ни стало.
«Не может быть неверующим человек, думающий и наблюдающий. Нельзя отрицать то, что в действительности существует. Разве наша с вами встреча случайна? Разве это не предопределено какой-то высшей силой? Но, к сожалению, мне надо бежать.- Хорошо, что я захватил с собой эту книгу. Мне бы хотелось, чтобы вы ее прочитали. Я вообще-то специалист по поселениям периода раннего неолита. Может быть, вам это покажется интересным и будет полезным в ваших изысканиях... Ну, я побежал. Счастливо, Айви!».
«Подождите, Эрдинч! Вы ни слова не сказала о пауке. Что это за история с Иисусом в Каппадокии?» — я попыталась использовать последнюю минуту перед его уходом.
«Ну, это, конечно же, сказка, один из бродячих сюжетов, который встречается и в Коране. Там Мухаммад спрятался в пещере от преследовавших его язычников, а паук заплёл своей сетью вход в неё. Преследователи решили, что пещера пуста. А паук... наверное, это и есть та высшая сила, которая и хранит, и направляет... Да, чуть не забыл — вы обязательно должны съездить в Каппадокию».
ГЛАВА 16
Страницы из материалов Дана.
Алхимия мозга
Айви, давай начнем с суфиев. Помнишь ли ты известную суфийскую притчу о «скрытом сокровище»? В ней речь идет о неком сокровище, которое было спрятано в фундаменте здания. Не разрушив это здание до основания, сокровище найти было невозможно. Я долго думал, что хотели сказать суфии этой притчей, и, наконец, понял. Мне кажется, под «зданием» суфии подразумевали человеческий мозг, а та драгоценная вещь, которая в нем хранится, — это «философский камень», скрытый в его глубине. Суфии ведь всегда были одержимы Работой — экспериментами над собой, своим телом и разумом. «Обретение философского камня» означало нахождение такого способа изменения сознания, которое бы позволяло перевести работу мозга в иной, запредельный режим.
Всем известно, что инструментом сознания (и под-сознания вместе с ним) является человеческий мозг. Но это уникальное в природе образование, в «инопланетном» происхождении которого признаются даже некоторые психиатры (сам слышал!) способно на большее. Состояние мистического озарения, «просветления», называемое суфиями — фана, индусами — самадхи, буддистами — нирваной, дзен-буддистами — сатори, мистиками Европы — обретением Грааля, есть не что иное, как работа сверх-сознания. К достижению степени сверхсознания стремились мистики во все века. И когда индийский суфий Мир Дард произнес: «Люди спят, а когда умирают — просыпаются», он имел в виду не физическую смерть, он говорил о выведении человеческой психики за рамки обыденного, «спящего» состояния и о разрушении того здания, где скрыто «сокровище».
Общеизвестно, что мозг человека состоит из двух полушарий. Одно из них считается доминантным, оно отвечает за логическое мышление и речь. У большинства людей, имеющих ведущей правую руку, это полушарие левое. С левшами дело обстоит много сложнее, но мы не будем рассматривать эти случаи.
Чем же занимается правое, не главное полушарие? Оно интуитивно, иррационально, «молчаливо». Его роль в жизни человека еще столь мало изучена, что по сей день эта половина мозга считается загадкой.
Тут мне придется рассказать тебе о нейрогенетических контурах Тимоти Лири. Да, это тот скандально известный американский профессор, который некогда потряс мир своими опытами с психоделическими наркотиками. Конечно же, меня, как и любого нормального человека, путают эти наркотически-гибельные погружения в бездны человеческого разума, но я не встречал еще выводов более четких и ясных, чем те, что вынес из своих «путешествий» Лири.
Тимоти Лири разделил мозг на восемь уровней — участков, которые он назвал «нейрогенетическими контурами». «Контуры» представляют собой комбинации тех или иных зон головного мозга. Четыре из них Лири поместил в левое ведущее полушарие, ориентированное на обычное земное выживание. Другие четыре он назвал «внеземными». Они располагаются в правом полушарии и включаются в работу лишь при должной тренировке.
Первый контур - младенческий. Представь себе новорожденного. Находясь в горизонтальном положении, и имея еще незрелое сознание, он видит мир размытым, лишенным формы, цвета, смысла. Желающий опуститься до уровня «плавающего» сознания младенца (фрейдисты найдут этому объяснение), прибегают к помощи наркотиков.
Второй контур активизируется в тот момент, когда ребенок начинает ходить. Горизонтальное положение меняется на вертикальное: маленький человек, завоевывая физическое и психологическое пространство, формирует свое «эго». Но его разум по-прежнему еще столь незрел, что кроме этого пресловутого «эго» и смешных притязаний на «самодостаточность», у ребенка нет ничего. Посмотри на человека, одурманенного алкоголем, и ты увидишь, как он нетвердой походкой, спотыкаясь и взывая об «уважении» к себе, движется по «тоннелю реальности», запущенному вторым контуром.
Ребенок взрослеет и овладевает речью. Одновременно с этим он крепнет физически, и ему становятся доступны кое-какие трудовые умения. Третий контур называется «умом». Что нужно, чтобы человек вырос «умным»? Третьему контуру крайне необходимо регулярная подпитка в виде потока информации, жизненных впечатлений и практического опыта. Если всего этого он не получает, человек останавливается в развитии на уровне пятилетнего: он мало-мальски умеет говорить и кое-как манипулирует попавшими ему в руки орудиями труда.
Ребенок превращается в подростка. Четвертый контур программирует половую зрелость обывателя. Подростковое сознание прочно привязывается к удовлетворению «основного инстинкта», и так как сексуальная роль с трудом поддается ломке и мало чем отличается от подобных проявлений у любого животного, эта нейрохимическая матрица закрепляется на всю жизнь. Человек по сути дела фиксируется на уровне развития тинейджера.
Таково описание работающего в обычном режиме мозга. Вот те земные рамки, за пределы которых всегда страстно пытались вырваться мистики. Они знали, что та фрагментарная картина бытия, которую дают довольно слабо развитые органы чувств и наполовину «спящий» мозг, не есть истинный мир. Этот мир есть иллюзия, майя, он фальшив, «выдуман» несовершенным сознанием и полон ложных ориентиров.
Но вернемся к нашим контурам. Пятый контур мозга (напомню, Лири считал, что на этой ступени начинает активно функционировать правое полушарие) могут включать хатха--йоги, шаманы и тантристы. Применяя особые практики, они добиваются расширения спектра телесных ощущений и, как следствие, достигают экстаза, неземного блаженства.
Механизмы активизации шестого контура уже почти недоступны простым смертным. Они герметически скрыты в трудах алхимиков или же постигаются на самых высших ступенях йоги - в раджа-йоге. Активизируя особые участки мозга, человек получает возможность воздействовать собственной волей на пространство и время. К тому же он в совершенстве овладевает телепатией.
Методики запуска седьмого контура, связанного с реинкарнацией и «генетическими архивами», нет даже в учении йогов. Этот контур включается автоматически по мере совершенствования предыдущих ступеней. Приблизительное описание контактов с «коллективным бессознательным» дают люди, пережившие состояние клинической смерти.
Работу запредельно сложного восьмого контура Лири связал с нейро-квантовыми преобразованиями в мозге. В результате этой «алхимии» пространство и время исчезают, и человеческий мозг сливается с мозгом Космическим, который так по-разному называется — Бог, Абсолют, Свет и даже Информационно-энергетическое поле Вселенной. Как достигается это состояние алхимической «трансмутации», преображения человеческого сознания, подключения к Сверхразуму, дающее человеку Сверхвозможности?
«Тот, кто пробует, знает», — сказал один, так и оставшийся неизвестным суфий. А другой, из той же породы - Странников и Искателей истины, подтвердил сказанное, но уже другими словами:
Если хочешь увидеть лампу,
не стоит смотреть на подушку...
ГЛАВА 17
Турция, Чатал-Хююк. Археологические раскопки
Небольшая книжечка, автором которой был Эрдинч Айкан, называлась «Чатал-Хююк. Раннее неолитическое поселение в Центральной Анатолии». «Чатал-Хююк»… Где-то я уже слышала это название… Вспомнила: оно встречалось мне во время моего путешествия в Конью! Опять Конья, благословенная Конья, пристанище мятежного духа Руми...
Я приступила к чтению. Да, действительно, Чатал-Хююк - это древний город, который археологи обнаружили в окрестностях Коньи. Этот «протогород», как его называют ученые, удивителен тем, что земной шар не знает поселения более древнего, чем он. Археологи датируют Чатал-Хююк шестым тысячелетием до нашей эры, то есть он старше, чем археологическое чудо в долине Инда, город Мохенджо-Даро, на три тысячи лет.
В те далекие времена каменного века, когда Европу населяли примитивные сообщества охотников-собирателей, вооружённых палками с кремневыми наконечниками, в центре Малой Азии люди строили города. Чатал-Хююк представлял собой такой город. Дома в нем были из глины и выстраивались вдоль прямых улиц. Эти неолитические дома имели очень необычный на наш взгляд вид: в них не было ни дверей, ни окон, и внутрь жители попадали сквозь отверстия в крыше. Столы, лавки, лежанки в этих домах тоже делались из глины, некоторые здания имели явно культовый характер: стены там были богато расписаны яркими красками, и в них стояли статуи богов. Несомненно, в Чатал-Хююке царил земледельческий культ и процветала сельскохозяйственная магия. В пантеоне богов, как и в любой другой древней религии, доминировала Богиня-Мать, Великая Богиня земли и плодородия.
В Чатал-Хююке проживало, по предположениям археологов, около пяти тысяч человек. Жители занимались земледелием, скотоводством, ремёслами. Уже не подвергается сомнению тот факт, что в Европу опыт обработки земли, разведения скота, гончарного искусства и росписи по глине проник именно из этого региона Центральной Анатолии.
И еще малоизвестный факт: верования древних жителей Чатал-Хююка в своих основах содержат зародыши будущей крито-минойской культуры. А ведь знаменитая цивилизация острова Крит с ее монументальным Кносским дворцом, легендой об устрашающем Минотавре и спиралеобразными лабиринтами в глубинах пещер — возникла на четыре тысячелетия позже! Слившись воедино, анатолийская и критская культуры дали жизнь цивилизации пелазгов — загадочного народа, населявшего некогда полуостров Пелопоннес и острова Эгейского моря, называемые Киклады.
Пелазги, считающиеся доэллинским населением Греции, к моменту вторжения на Балканы собственно греков, стояли на несравненно более высокой ступени развития, чем пришельцы. Пелазги уже знали бронзу, владели письмом и строили города.
Поклонялись пелазги божеству в виде змея, могущественному повелителю земных и морских глубин. Главным святилищем пелазгов был Дельфийский оракул – место, разрушить которое не решились даже воинственные греки-завоеватели. Водрузив над загадочной расщелиной в скале величавый храм Аполлона, греки, подобно древним пелазгам, продолжали внимать голосу, идущему из земных недр.
... Когда-то, в непостижимо далекие времена, первый человек уронил в почву зерно и с изумлением увидел, как оно «оживает», прорастая из-под земли. Наверное, тогда в душе первого земледельца и зародился тот непреходяще-благоговейный трепет перед миром подземным — миром, явившим человеку чудо возрождения. С тех пор чрево земли, любые пустоты в ее недрах — пещеры, гроты, ущелья — стали считаться в сознании древнего человека земной «маткой», местом зарождения новой жизни. Пещеры обожествлялись, превращаясь в святилища, в которых люди поклонялись Матери-Земле...
Брошенное в землю Малой Азии зерно Чатал-Хююка дало росток, из которого выросло могучее дерево блистательного эллинизма...
Я читала книгу археолога Эрдинча Айкана, в которой он со всей одержимостью ученого пытался связать воедино эпохи, земли, народы. Разгребая завалы в исторической памяти, Эрдинч рылся в толщах застывшего вулканического пепла родной Анатолии, пытаясь найти тот корень, который жив, тот источник, что питает подземную реку полузабытой Традиции, погребенной под пластами победно воцарившихся религий. Наверное, лишь археологу ведомо, что это была за Традиция. Только человек, просеивающий меж пальцев пыль веков и тысячелетий, может ощутить силу древней веры — в мудрую власть Природы, в могущество Земли, в гармонию Неба с его извечным космическим порядком, в Человека, чья судьба невидимыми нитями вплетена в величественную ткань Вселенной.
Я читала книгу о Чатал-Хююке, сидя в автобусе, увозящем меня в Каппадокию. Так и не дойдя до текке Мевлеви в Стамбуле, я, повинуясь совету Эрдинча посетить Каппадокию, изменила маршрут и отправилась на автовокзал.
К сожалению, Конья оставалась несколько в стороне от предполагаемого мной пути. Автобус вез меня в Невшехир, где я должна была сделать пересадку и приехать, наконец, в Гереме. Все путеводители называли эту деревушку «опорным пунктом для путешествия по Каппадокии».
Итак, я ехала в Гереме. За окнами автобуса простирались черные поля, заваленные пустыми тыквами. Турецкие граждане очень любят грызть всевозможные орешки и семечки. Поля со знаменитыми турецкими подсолнухами были уже убраны, а вот тыквы, которые выращивались только ради семечек, так и остались догнивать на сырой земле...
Малая Азия! Мусульманская Турция!
Когда-то твои просторы озаряли негасимые огни с башен зороастрийцев.
Когда-то в твоих подземных святилищах вершились таинственные мистерии Митры — бога света, «вышедшего из скалы».
Когда-то в твоем Дидиме, что на побережье Эгейского моря, в храме Аполлона вещал древний оракул, подобный Дельфийскому - в окружении голов гигантских Медуз с волосами-змеями.
Когда-то по твоим землям бродил неистовый Мани в желто-зеленых развевающихся одеждах. Поэт, художник, врач, чародей, он проповедовал свою «космическую» религию с такой силой убеждения, что сумел распространить учение на весь Восток. И кто знает, не превратилось ли бы манихейство из «мировой ереси» в одну из господствующих ныне религий, если бы не беспрецедентно жестокие преследования учения со стороны христианской церкви, начавшиеся сразу же после мученической смерти от рук зороастрийцев самого Мани…
Малая Азия! Когда-то здесь, в древней Фригии, что на северо-западе Анатолии, в недрах горы хранился огромный кубический камень — черный, с серебристыми прожилками метеорит. Обитатели пещерных святилищ, жрецы Великой Матери Кибелы, свято хранили сокровище, почитая в камне «спустившееся с небес» божество. В третьем веке до нашей эры камень был вывезен из пещерного святилища на корабле в Рим. Вплоть до четвертого века нашей эры он находился в специально построенном для него храме Кибелы на Палатинском холме. Далее следы Черного камня теряются, и отзвуки этой истории, легенды о «камне изгнания», слышатся теперь лишь в сказаниях о святом Граале...
ГЛАВА 18
Турция, Каппадокия. Подземный город Каймаклы
Под сводами подземного города Каймаклы звонко раздавались неаполитанские песни. Какой-то темпераментный турист пробовал свой оперный тенор, изучая акустику подземелья. Звуки свободно растекались в стороны, устремляясь в боковые коридоры, проникая на верхние и нижние этажи и, наконец, осаждаясь на поверхности пористого, как губка, камня.
Каймаклы уходит в глубь земли на шестьдесят метров. Неизвестно, сколько уровней, «этажей», имеет этот город. Считается, что их двенадцать, но вполне возможно, их число достигает восемнадцати. В Каймаклы, что находится в двадцати километрах от Невшехира, так же, как и в соседнем городе Деринкуйу, археологами обнаружены верхние восемь этажей, наличие же остальных только предполагается.
… Вначале строилась вентиляционная труба, уходящая вниз на восемьдесят метров. Затем в камне вырубались «горизонтали» - этажи, соединенные друг с другом коридорами, ступенчатыми лазами и арками галерей. Как правило, первые этажи занимали продовольственные склады, кухни, жилые помещения и даже конюшни. Ниже располагались колодцы (чашеобразные углубления, где скапливалась вода), церкви, кладбища и площади для массовых собраний.
Пористый туф, образовавшийся от застывания вулканического пепла, оказался идеальным материалом для строительства: в помещениях, выстроенных в столь рыхлой и легкой породе, как туф, всегда было сухо, чисто и поддерживалась постоянная, приемлемая для жизни температура — около пятнадцати градусов.
Спустившись под землю, я пошла коридорами — улицами города Каймаклы. Не будь красных и синих стрелок на стенах — немудрено и заблудиться в этом подземном лабиринте. Или провалиться в какой-нибудь колодец, ведущий на нижние этажи. В тусклом свете редких лампочек, спотыкаясь о железные решетки, закрывающие эти опасные лазы, испуганно сторонясь изредка встречающихся туристов, я двигалась вперед. Вот в этом огромном зале, невысокие своды которого подпирают массивные колонны, наверное, и было «место для собраний». А это, конечно же, «церковь»: в центре большой, окруженной арками комнаты стоит «алтарь» — кубический камень с отполированной до блеска верхней гранью.
Струи свежего воздуха, поступающие откуда-то из боковой галереи, свидетельствовали о приближении вентиляционной шахты, и, минуя помещение, напоминающее склад - с каменными полками и округлыми углублениями в полу - я подошла к чернеющему жерлу воздушной трубы. Кто и когда мог придумать такое? Кто построил это фантастическое сооружение — огромный город под землей, дававший приют, как считают ученые, пятидесяти тысячам человек? Более того, подземные города, а их в Каппадокии насчитывается тридцать семь, соединяются между собой тоннелями. Так один из них, длиной в девять километров, связывает воедино самые крупные поселения — Каймаклы и Деринкуйу. Географический треугольник между турецкими городами Невшехир, Кайсери и Нигде, засыпанный почти стометровым слоем извергнутого из вулканов Эрджияс и Хасан пепла, является средоточием подобных поселений, создавших своеобразную «страну» под нашими ногами.
Археологи утверждают, что первые уровни подземных городов построили хетты во втором тысячелетии до нашей эры, а нижние этажи сооружались представителями уже других культур, коих в этом регионе земного шара, своеобразном «котле народов», перебывало за всю историю великое множество.
Постепенно древний хеттский город превращался в комплекс убежищ, где местные жители искали спасения от набегов персов и арабов, и здесь же первые христиане прятались от преследований язычников-римлян. Забрав детей и провизию, скрывались люди под землю, задвигая в проемы каменных входов массивные, похожие на мельничные жернова, камни. И когда я смотрела на эти гигантские каменные диски, служившие дверями в подземном городе Каймаклы, я не могла отделаться от ощущения, что город этот, подобный опустевшему муравейнику — свидетель времен, гораздо более давних и загадочных, чем мы предполагаем. Незнакомая нам культура, подобная цивилизации строителей Стоунхенджа, создала целое государство в недрах земли и скрылась от нас за завесой тысячелетий, плотно закрыв за собой дверь тяжелым каменным жерновом...
Еще мне думалось о той неведомой властной силе, что вела меня по миру, заставляя прокладывать свой маршрут под землей. Знать бы только, куда ведёт этот путь... Но одно уже я знала точно — Дан шел той же дорогой.
У меня уже не оставалось сомнений, что спираль на его рисунке, оставленном на обороте фотографии, означает путешествие вглубь. Я вспомнила, как однажды мы с Даном пытались расшифровать загадочные изображения на гранитных валунах, разбросанных тут и там по всей Британии. Что означают выбитые неизвестными орудиями и в неведомые времена узоры на этих камнях - концентрические круги, точки-«чаши», «лесенки» и змеевидные соединительные линии? Шифры древних шаманских практик? Генеалогические древа доисторических фамилий? Топографические карты? Карты звездного неба? «Да, это карты, — сказал тогда Дан. — Но карты эти подземные. Мне кажется, что кольца обозначают полости в глубинах земли, а количество колец говорит нам об их глубине. Линии — это соединяющие пустоты тоннели, а «лесенки», возможно, указывают на ту или иную степень доступности входа в подземные помещения». Пока я раздумывала над предположением Дана, он добавил: «Возьмем спираль. Ведь это те же концентрические круги, вставленные друг в друга, но нарисованные одной линией. Разверни плоскую спираль, помести ее в пространство, и ты увидишь конус, уходящий вниз или вверх. В данном случае, мне видится картина конусов, заострённых вниз. Да, мне кажется, эти кольца и лесенки, действительно, — карты подземного мира. Надо только научиться их читать».
Вспомнив этот разговор, я стала раздумывать дальше. Спираль была нарисована на лбу у слона. При чем тут слон? В этой головоломке явно недоставало какого-то элемента, и я решила при первой же возможности позвонить Анилу, менеджеру отеля «Ашока», чтобы расспросить его еще раз о том рисунке.
… Автобус увозил меня из Каппадокии. Оставались позади причудливые «лунные» пейзажи окрестностей Гёреме, где ветер и вода веками вытачивали из земной поверхности фантастические фигуры, похожие на грибы, печные трубы, остроконечные колпаки. И в этих «грибах», «трубах» и «колпаках» когда-то жили люди, делая эти удивительные природные образования похожими на гигантские термитники, источенные отверстиями окон и дверей. В некоторых из этих пиков и конусов, торчащих среди зарослей деревьев и колючих кустарников, люди живут и по сей день. Но нынче это лишь дань туристической моде, которая привлекает в Каппадокию миллионы людей, желающих увидеть сказку, созданную самой природой.
ГЛАВА 19
Страницы из материалов Дана.
Эдвард Джордж Бульвер Литтон;.
« Грядущая раса»
(отрывок из романа)
В 18..., проезжая местечко..., я встретился с одним знакомым горным инженером, который предложил мне осмотреть рудник, находившийся в его заведовании.
Читатель, вероятно, догадается еще до окончания моего рассказа, почему я скрываю название той местности, где происходили описываемые мною события, и, может быть, поблагодарит меня за то, что я воздержался в своем рассказе ото всяких указаний, которые послужили бы ключом к ее открытию.
Буду по возможности краток и скажу только, что я сопутствовал инженеру в глубины рудника. Мрачные чудеса этого подземного мира до того очаровали меня, и я так заинтересовался исследованиями моего приятеля, что я продлил срок пребывания в этой местности и каждый день в течение нескольких недель спускался в эти подземные галереи и пещеры, — частью пробитые рукою человека, частью созданные самой природой. По мнению инженера, самые богатые залежи минеральной руды должны быть обнаружены в новой, начатой им шахте. Во время работы по ее углублению мы однажды дошли до глубокой трещины с изорванными и обугленными краями, как будто разрыв породы произошел здесь под действием вулканической силы в какой-нибудь отдаленный геологический период. В эту трещину инженер приказал опустить себя в «корзине», испробовав предварительно посредством предохранительной лампы состояние её атмосферы. Почти целый час он оставался в пропасти. Когда его подняли, он был бледен, как смерть, и на лице его было какое-то беспокойное, сосредоточенно-задумчивое выражение, которое не имело ничего общего с его обыкновенно бодрым, веселым взглядом.
Вечером, когда мы сидели в нашей общей квартире близ шахты, я обратился к нему с вопросом:
- Скажите откровенно, что такое вы видели в пропасти? Я уверен, что-нибудь ужасное. Вас, наверное, мучит какое-то сомнение? В таком случае два ума лучше одного.
Инженер долго пытался уклониться от прямого ответа. Наконец, он обратился ко мне со следующими словами:
- Я расскажу вам все. Корзина моя остановилась на краю довольно глубокого обрыва. Бывшая со мной лампа не могла осветить заполнявший его мрак. Но из глубины его, к моему величайшему удивлению, исходили лучи ровного яркого света. Неужели это был огонь вулкана? Но тогда я ощущал бы его теплоту. Я вылез из корзины и по боковым неровностям и выпуклостям стал спускаться. По мере того, как я приближался к замеченному мной свету, расщелина становилась все шире, и наконец я увидел, к моему невыразимому удивлению, в глубине пропасти долину, с широкой ровной дорогой, освещенной на всем ее протяжении, насколько мне было видно, правильно расставленными фонарями, как на улице большого города. До меня также смутно доносился шум точно человеческих голосов. Мне хорошо известно, что в этой местности не существует других рудников. Кому же принадлежали эти голоса? Что за люди провели дорогу и расставили по ней фонари? Мне невольно стали приходить в голову суеверия рудокопов о гномах и подземных демонах. Под влиянием охватившего меня ужаса я не решился спускаться далее навстречу этим подземным жителям. К тому же у меня не было и веревки, без помощи которой нельзя было достигнуть дна пропасти, так как стороны ее с этого места представляли собой совершенно гладкую вертикальную поверхность. С большим трудом я вскарабкался наверх. Теперь вы все знаете...
— Вы спуститесь опять!
— Я должен, но в то же время колеблюсь.
- С верным товарищем путь наполовину короче и смелость удваивается. Я отправлюсь вместе с вами. Мы возьмем с собой надежные веревки достаточной длины - и... Простите меня — вам не следует больше пить сегодня. Нужно, чтобы завтра у нас были твердые руки и ноги.
ГЛАВА 20
Египет, плато Гиза. Пирамиды
Ранним утром я отправлялась в Луксор. Сон, приснившийся накануне, не давал покоя. Да это был словно и не сон: я отчетливо осознавала, что нахожусь в номере каирской гостиницы и мучительно пытаюсь проснуться. Это надо сделать как можно быстрее, потому что все более явной становится опасность. С ужасом вспоминаю серую призрачную руку, тянущуюся ко мне из стены, и жуткий вой собаки прямо над ухом. Шакал, священное животное Анубиса, египетского бога некрополей, выводил свою зловещую песню в стенах каирской гостиницы, словно препровождал меня в загробный мир Дуата. С огромным трудом ускользнув от гибельной руки, в холодном поту, я проснулась. Этот сон был явно не к добру...
Утро. Мы разместились в автобусах, которые, выстроившись в положенный для Египта «караван», повезли нас через пустыню в египетские «стовратные Фивы». В автобусах — прохлада от исправно работающих кондиционеров, а за окнами — зной безжизненной пустыни. Кругом лишь пыльно-желтый песок и гряды гигантских скал вдоль дороги. Из подобного серого монолита и был когда-то высечен Великий Сфинкс. Теперь в каждой такой глыбе, показывающейся из песка, мне чудилось его присутствие.
Разноцветные автобусы вереницей летели сквозь пустыню, и возникало ощущение, что за окнами время остановилось. Оно словно превратилось в сплошной «полдневный жар», в один раскаленный до белизны полдень: цвета расплавились и исчезли, все стало пепельным. Ни дуновения, ни ветерка, ни штриха реальной жизни. Нас окружало нестерпимое Солнце, Мировой огонь, Изначальный Абсолют...
Потом случилось непонятное и страшное. Шофер шедшего перед нами автобуса по одной, только ему понятной причине, покинул строй и выехал на встречную полосу. По ней мчался одиночный, почему-то без каравана, автобус, везший туристов из Луксора. Столкновение было неизбежно - и теперь один из автобусов, искореженный до неузнаваемости, лежал прямо перед нами, мессиво от второго отлетело далеко от дороги, в пустыню. Наш автобус, ехавший следом, тоже основательно тряхнуло. Люди попадали в проходы, ударяясь обо все углы и крича от ужаса. Но когда движение прекратилось, и у нас появилась возможность осознать происшедшее, мы увидели, как нам повезло. Особенно мне, ведь в автобус этот, когда-то ярко-розовый от веселых туристических реклам, а сейчас лежащий перед нами безжизненными руинами, я чуть было не села там, в Каире. Но автобус, как оказалось, вез немцев и, уже войдя в него и услышав немецкую речь, я решила вернуться на остановку и дождаться следующего, с гидом, говорящим по-английски.
В этой аварии пострадали многие: автобусы были полны до отказа. Я думаю, что цифра — двадцать погибших, которую нам сообщили позже, сильно занижена. Не в интересах властей обнародовать реальные факты катастроф, происходящих на египетских дорогах все чаще...
Спустя два часа, караван вновь двинулся в путь. Нубиец Микдад пытался вести экскурсию, но не мог. Его руки дрожали, а лицо изменило обычный цвет кожи и из черного стало серым. Мы заехали в какую-то лавочку, торгующую сувенирами, и он купил нам каждому по маленькому голубому скарабейчику. Думаю, на счастье.
Да, не надо было мне вчера входить в пирамиду. Ведь почему-то отказались же все остальные туристы от этой затеи и предпочли обойти пирамиду лишь снаружи. А я не только вошла, но и за небольшой бакшиш попросила гида провести меня извилистыми путями внутрь пирамиды, где, забравшись в гранитную коробку-саркофаг, я еще и полежала, разглядывая высокий двускатный потолок камеры. Видно, не простили мне египетские боги этого святотатства.
... Единственная камера пирамиды Хефрена — небольшой пустой зал с саркофагом в углу - находится не внутри сооружения, а под ним. Так как все три пирамиды Гизы стоят на скалистом плато, то подземные камеры оказываются вырубленными в толще камня. И если вторая пирамида — Хефрена - имеет в основании плоскую каменную площадку, то первая, Великая пирамида Хеопса, сооружена на девятиметровом базальтовом холме. Подземная камера находится внутри базальта на глубине тридцати метров под поверхностью плато.
Наверное, в свойствах базальта и кроется разгадка ощущений, вызываемых пирамидами. Кажется, что ее камеры работают, как энергетические генераторы.
Базальт - это застывшая магма, которая закупоривает трещины в земной коре, образуя подобие «пробки». Базальтовый стержень и остроконечная, устремлённая в небо форма пирамиды, сообща представляют собой нечто вроде антенны, соединяющей центр земли с космосом.
Я не смогла попасть внутрь пирамиды Хеопса. Мне сказали, что там идет «реставрация», а это значит, что в будущем, возможно, нас ждут открытия. Скорее всего, очередная группа энтузиастов, заплатив, впрочем, немалые деньги египетскому департаменту древностей, ведет какие-то исследования внутри этого самого загадочного в мире сооружения. Ведь то, что мы сейчас знаем о пирамиде Хеопса, — это ничтожная малость. Мы о ней не знаем почти ничего.
Мне она представляется гигантским механизмом неизвестного назначения, пирамидальный каркас которого из желтых глыб известняка укрывает компьютерно сложное устройство с «винтиками-шестеренками» галерей, камер, шахт, колодцев. Но какой цели служила эта машина?
Каждый уважающий себя египтолог видит в монументах Гизы лишь некрополь: пирамиды - усыпальницы царей, а Сфинкс, ровесник пирамид, сооружен исключительно для их «охраны».
Романтики видят в Гизе отражение карты неба, где Сфинкс — Страж Горизонта, пирамиды — три звезды из созвездия Орион, а Нил - Млечный путь. Все это очень здорово и, скорее всего, недалеко от истины.
Гиза — это действительно некрополь, плато все испещрено гробницами египетской знати Древнего и Нового царств, полуразрушенными, засыпанными песком, заросшими колючками. Среди развалин гробниц и выступающих из песка камней древних дорог бродят ослики в поисках колючек, важно шествуют верблюды, ведомые бедуинами в длинных одеждах.
И над развалинами, как желтые кристаллы, возвышаются пирамиды. Они столь огромны, что в пирамиде Хеопса, например, мог бы свободно разместиться Ватиканский собор св. Петра, а это самая большая в мире христианская церковь.
Гиза находится на окраине Каира. Этот гигантский город сейчас так разросся, что включил Гизу в свои пределы. А за ней — уже настоящая пустыня. Кажется, что само плато - это остров, священный остров, в один берег которого бьются волны жилых кварталов Каира, а в другой - дышит жаром Ливийская пустыня.
Египтологи датируют возвышающиеся на плато пирамиды и Сфинкса 2500 годом до нашей эры. Проблема датировки египетских сооружений очень и очень сложна. Хочется заметить лишь одно: Геродот, который путешествовал по Египту в пятом веке до нашей эры, в своих заметках называет пирамиды седьмым чудом света, а о Сфинксе даже не упоминает. То есть уже в это время гигантская фигура выше шестиэтажного дома и длиной в квартал была полностью скрыта в песке.
... Фараону Тутмосу IV (1400 год до нашей эры), заснувшему в пустыне, приснился сон, в котором к нему обращался из глубин песка таинственный голос. Тутмос повелел вести здесь раскопки, и из песка был извлечен Сфинкс. Затем Тутмос поставил между передними лапами статуи гранитную стелу. На ней высекли слова о «великой магической силе, которая существует в этом месте с начала всех времен».
Лев смотрит на восход солнца. Возможно, выражение его «лица», сейчас обезображенного людьми и временем, когда-то было иным — голова фараона на львиных плечах намного младше самого тела. Думаю, что раньше, тысячелетия назад, впечатление от фигуры было еще более сильным. Но и сейчас на устах Сфинкса — не улыбка тайны, а сама фигура - не мираж, загадка, миф, как хотелось бы видеть многим. В его теле с могучими львиными лапами — физическая мощь, а во взгляде - абсолютный реализм победы.
Глядя на каменного исполина, выступающего из египетских песков, я вспомнила слова, которые некогда произнес суфий Санаи: «Человек сам запутывает себя в своих цепях. Лев (человек Пути) разбивает свою клетку на части…».
ГЛАВА 21
Египет. Остров Элефантина
Теперь, пока караван автобусов продвигается к Луксору, я должна вернуться назад и объяснить, каким образом я оказалась в Египте.
Все решил мой звонок Анилу Найку в Индию. По моей просьбе, надо сказать, совсем этому не удивившись, он вспомнил детали нарисованного Даном слона. Оказалось, что слон этот стоял на каком-то подобии пригорка, окруженном водой, которую Дан изобразил волнистыми линиями. Остров! Это, несомненно, остров! А слон — его название! Может быть, Элефантина? Остров у первых порогов Нила, там, где уже близок Судан; остров, названный «слоновьим» по не очень понятной причине: очевидно, он стоял на пути, по которому переправлялась с юга на север Египта слоновая кость.
Элефантину окружает масса легенд. По элефантинской версии сотворения мира, первого человека и его двойника, носящего имя Ка, вылепил из глины бараньеголовый бог Хнум. Весь остров находился под покровительством так называемой «элефантинской триады» - Хнума, его жены Сатит и дочери Анукет. Хнум считался не только творцом человеческого рода, он был и богом плодородия. К тому же Хнум повелевал разливами Нила. С каждым разливом Египет оживал, а когда вода убывала, вновь вступала в свои права пустыня. Разлив начинался постепенно, уровень воды повышался в начале июня, а в двадцатых числах июля, когда солнце было под созвездием Льва, Нил выходил из берегов. Утром этого дня незадолго до восхода солнца на небе загоралась одна из самых ярких звезд — Сириус. «Собачья звезда» словно караулила начало наводнения и предупреждала о нем. Полный разлив Нила был в октябре, затем река медленно возвращалась в свои берега, оставляя после себя плодородный ил.
Элефантина была знаменита еще и тем, что здесь, на юге острова, в скалистой пещере обитал Хапи — бог Нила. Стела, высеченная в скале, повествует нам о следующем: когда-то, в эпоху фараона Джосера, семь лет не разливался Нил, и страна шла к гибели. Тогда заглянув в книги Тота, жрецы выяснили причину столь катастрофического положения: оказалось Хапи исправно посылал нильскую воду из своей элефантинской пещеры, а Хнум, рассердившись на то, что люди стали меньше чтить его в своих молитвах, встал в речное русло ногами и преградил воде путь. Жрецы постарались быстрее исправить положение, убедив людей в том, что нет бога выше и важнее, чем Хнум. С тех пор Хнум стал почитаться в Египте не только как хранитель истоков Нила и податель наводнений, но и как владыка над человеческими судьбами...
Все эти сведения об Элефантине я почерпнула в Интернете, сидя еще там, в Турции, в одном из многочисленных интернет-кафе. У меня созрел план поездки на Элефантину - в надежде, что не дающий покоя рисунок Дана, наконец-то, раскроет свою тайну.
Двигаться на юг страны и не заехать в Луксор я не могла и погрузилась в тот несчастливый «караван», что, еще не оправившись от кровавого происшествия на дороге, приближался к египетским Фивам.
Скоро Луксор. Этот арабский поселок возник на месте древних Фив, которые ныне погребены под слоем песка, а нынешняя мечеть сооружена прямехонько на крыше одного из фиванских храмов.
Пустыня оставалась позади. Интересно, что лишь четыре процента всей территории страны пригодны для жизни. Обитаемый Египет — это собственно, «антипустыня», узкая полоска земли вдоль Нила и островки оазисов среди равнин песка.
Мы проезжали маленькие селения, прилепившиеся к Нилу и каналам. Глиняные домишки в такой деревне имели очень странный вид: они были не достроены и лишены обычных в нашем понимании крыш. Действительно, каждое новое поколение может добавить еще этаж к этой одно- или двухэтажной хижине. А пока на такой крыше - потолке с торчащими вверх балками устроены открытые всем взорам «чердаки», заваленные всяким хламом.
За автобусом бежали чумазые ребятишки и что-то кричали вслед. Во дворах, устланных сухими пальмовыми листьями, копошилась какая-то живность. Мы видели согнутые фигурки людей с мотыгами в руках на перерезанных каналами огородах.
Молодые и не очень молодые пары, которые, удивительно, в Египте часто ходят, взявшись за руки, махали нам вслед. Какая-то старушка, сидящая на груженной доверху арбе, пыталась что-то рассказать нам, но не успела - арба безнадежно осталась позади...
Вот, наконец, и храм Луксора: лабиринта гигантского сооружения, леса колонн, подобных деревьям, темнота закоулков и укромных камер, куда неизменно тянуло... Мигдад, еще не пришедший в себя после аварии, рассказывает нам о потрясшем его некогда лазерном шоу в Луксоре.
Он рассказывал нам об увиденном — «оживающих» от вспышек лазера колоннах и огромной статуе Фараона, вдруг «заговорившей», и ежился от пробегающих по его коже мурашек. Да и нам стало не по себе... Египетская интеллиген¬ция давно и бесперспективно спорит о так называемой «личности Египта». Одни говорят о том, что «фараонизм — это мумифицированное прошлое», а «ислам — живое настоя¬щее», другие убеждены в абсолютно «не арабском» характере египтян, считая, что в его основе лежит психология предков — «нильских солнцепоклонников».
Не могу принять участие в этом споре. А как хочется уз¬нать истину...
ГЛАВА 22
Египет. Луксор, Долина Царей
Как устроен храм, подобный луксорскому или храму в соседнем Карнаке? Меня поражает ясность плана этой колоссальной конструкции. Длинный ряд залов, «перетекающих» один в другой, словно модель, схема своеобразного маршрута из мира внешнего, физически проявленного, в мир внутренний, духовный.
К храму вела аллея сфинксов. Длина дороги, аллеи были исключительно длинны, и однообразие фигур по сторонам говорили о долготе пути и о необходимости сосредоточенного на цели постоянства. Пилоны, огромные плоские стены, отражающие свет солнца, служили воротами, впускающими внутрь храма.
Первый зал не имел крыши, что давало возможность лучам солнца ярко освещать украшенные рисунками — сценами из жизни — колонны.
Следующий зал, узкий и неосвещённый, был «мостом» между реальной жизнью и жизнью невидимой. Он заканчивался дверцей в стене, за которой располагался Зал Ладьи. Ладья переносила путешественника в иное измерение, следующий зал — Святилище. Это маленькая темная комната находилась в самой дальней части зала; здесь совершались тайные обряды и сюда допускались лишь посвященные.
Если еще раз окинуть взглядом фиванский храм по всей длине, то можно заметить, как по мере продвижения вглубь потолки становятся все ниже, а залы все меньше и темнее. Это создает отчетливое ощущение вхождения в подобие пещеры. Жилища жрецов скрывались и вовсе под землей, они соединялись между собой подземными переходами. Ни один из этих ходов ныне не найден; считается, что братство последних жрецов постаралось их уничтожить, засыпав песком и камнями.
Фиванский храм по бокам от основных залов имеет еще множество довольно мрачных камер. При желании в них можно заглянуть, где за положенный бакшиш обитающий там темнолицый египтянин осветит фонариком роспись стен. Эти люди в белеющих во тьме одеждах, помню, были не очень дружелюбны, они были скорее хмуры, и посещать подобные места было страшновато. Но не зайти во мрак, пахнувший подземельем, было невозможно...
Нил разделял Фивы на две части. На восточном его берегу, там, где восходит солнце, находился Город Живых с расположенным в нем храмом, а на западном, где солнце заходит, — Город Мертвых. Наше путешествие в Фивы Мертвых, Долину Царей, я помню плохо: это место — одно из самых жарких на планете, потому что стены ущелья усиливают и без того запредельный жар солнца.
Скалы, окружающие долину, как сотами, изрыты отверстиями многочисленных гробниц. Жители соседней деревушки Дейр-эль-Медине до сих пор промышляют в них, строя на торговле древностями свои немалые состояния.
Гробницы уходят в глубь камня на сотни метров, причудливые лабиринты в толще известняка опускаются все ниже, и оказывается, что Камера Воскрешения, святая святых гробницы, расположена в самом глубоком месте скалы.
Ежевечерне Солнце, видели египтяне, спускается за линию горизонта и скрывается под землю от глаз людских. На своей Ладье Вечности проплывает Солнце по подземному Нилу, чтобы на рассвете появиться у подножья восточных гор и через горную пещеру снова выплыть на небосклон. И как дневное светило, неизменно умирающее к ночи и возрождающееся утром, так и дух человеческий, частица вселенского огня, не подвержен смерти. Умирает тело, считали египтяне, а дух, подобно Солнцу, уходит в подземный мир Дуата. Путешествие по глубинной стране полно опасностей: двенадцать долин (по числу двенадцати ночных часов) пересекает странник, и каждую долину разделяют неприступные врата, охраняемые чудовищными огнедышащими змеями.
Путешественник, вооружившись знанием колдовских заклинаний, мужеством и поддержкой богов, передвигался из долины в долину, и очередные врата со скрежетом захлопывались за его спиной. Наконец, миновав все двенадцать долин и претерпев страшные испытания, дух умершего победно возрождался и включался в новый цикл бытия.
Змея, кусающая свой хвост, образуя тем самым кольцо, - этот символ вечности и ритмической повторяемости законов мироздания, был «придуман» когда-то мудрецами Египта, могучим братством «Сияющих».
...В Долине Царей жила особая каста жрецов, чьим вер¬ховным божеством был Анубис.
Стаи одичавших собак бродили среди гробниц, по ночам наводя ужас на человека своим воем и отпугивая грабите¬лей. Наверное, поэтому Анубис, страж Царства Мёртвых, имел вид шакала чёрного цвета или дикой собаки Саб...
ГЛАВА 23
Страницы из материалов Дана.
Гермес Трисмегист
Неправда, что древние египтяне верили в воскресение плоти, чему и служил обряд мумификации. Археологи знают, что тело, просто закопанное в сухой африканский песок, сохраняется лучше, чем мумия, обработанная жидкими смолами. Об этом не могли не знать и сами жители здешних мест.
Хочу поделиться с тобой открытием, которое я сделал, прочитав книгу Хорхе Ливраги «Фивы». Оказывается, не к Судному дню и восстанию мертвых из гробов-саркофагов готовили египтяне своих умерших. Им, мудрым, было ведомо, что бессмертие - естественное состояние природы и что едина и не остановима Жизнь в бесконечной смене умирания и рождения. Как и эзотерики всех времен, египетские жрецы знали, что бессмертному духу, скрытому в человеке, трудно расстаться со смертным телом и «выстилающей» тело столь же смертной душой. Привязаны они к земле нитями кармы: держит груз содеянных поступков и следствий, ими порожденных. Мумификация служила очищению тела, и когда мумифицированное тело, как исполнившая свое предназначение оболочка, оставалась на земле, дух - Ка, подобно светящемуся призраку, устремлялся в долгое путешествие. В конце его он сливался с Солнечным Духом, Амоном-Ра или включался в новый жизненный цикл, в новом теле.
«Ты осмотришь свое тело и найдешь его целым и здоровым, Ты направишься на небо и ты проникнешь в подземный мир в любых обличьях, которые тебе понравятся», — написано в египетской «Книге мертвых».
А Гермес Трисмегист в своей «Изумрудной скрижали» об этом писал так:
Отдели Землю от Огня,
тонкую форму от грубой…
Восходи от Земли к Небу
и снова сойди на Землю…
Что это — инструкции Гермеса для алхимиков или Формула бессмертия?
Гермес Трисмегист (что означает Гермес «Трижды величайший») - легендарная личность, которую алхимики почитают за своего прародителя. Скорее всего, он был египетским адептом самого высокого ранга. Я погрузился в историю и мифологию и с удивлением увидел, как в древних сказаниях Гермес неожиданно стал превращаться в Тота, Тот в Меркурия, Меркурий - в Мерлина…
Имя Тота по легенде носил царь, который в «раннепервобытную» эпоху правил Египтом. Он был одним на семи «Сияющих» — лунных предков, богов-основателей египетской цивилизации. Дальнейшая судьба той мифической личности крайне сложна, даже древние авторы путались в его многочисленных именах, называя его то Гермесом, то Меркурием, то снова Тотом. Исследователи полагают, что в еврейскую мифологию Тот проник в облике Еноха, а в кельтскую — Мерлина.
В древней истории высвечивается целая вереница реальных Гермесов, Меркуриев, Тотов (Ямвлих в «Египетских мистериях» называет Тотом «третьего Гермеса», а его предшественника - «первым Меркурием»). Все дело в том, что в сферах эзотерических было принято, чтобы адепты посвященные высших степеней, брали имя своего бога. У Тота было много «духовных сыновей» - великих философов, поэтов, ученых, царей. Они излагали свою мудрость в сочинениях, от которых сохранились обрывки, бесценные фрагменты, получившие название «герметических». Их смысл темен, словно головоломка, и труднопостижим. Я всегда мечтала понять суть загадочных слов. Мне казалось, что, если я их пойму, передо мной откроется древняя тайна инициации — посвящения.
Древние мистерии по сути своей не были обучением или приобретением какого-то секретного знания. Они были испытанием духа, прохождением через особого рода опыт, сходный с освобождением от пут тела в момент смерти. Конечно же, мистерии строились на гипнозе, техникой которого древние жрецы владели в совершенстве.
Что же было целью этого эксперимента над психикой? Состояния, пережитые во время посвящения, не проходили для мозга бесследно, поднимая способности ума на новую ступень. Можно даже сказать, что это было уже абсолютно иное состояние ума, иное миропонимание, порождающее иные желания и поступки. Посвященному «вручался меч духа», что говорило о максимальной степени мобилизации воли, устремленности в будущее, способности к действию, которое, порой, равно подвигу.
В Агни-йоге об этом написано так: «В таинствах Египта было действие, называемое «Заострением меча». Испытуемый помещался в темноту, к нему приближался Великий Иерофант, открывал ему некоторые из Тайн, и свет озарял Иерофанта, потом все снова погружалось во тьму. Затем подходил жрец, называвшийся Искусителем. Из тьмы голос Искусителя вопрошал: «Брат, что ты видел и слышал?» Испытуемый отвечал: «Меня почтил присутствием Великий Иерофант». — «Брат, убежден ли ты, что это был сам Великий?» - «Мои глаза видели и уши слышали». — «Но образ мог быть обманчив, а голос подложным». — Тогда испытуемый или терялся и был оставляем или исполнялся твердости и говорил: «Можно обмануть глаза и уши, но ничто не обманет сердце, ибо заострен меч, мне доверенный...».
Я понял, что означает анкх — египетский крест с кольцом наверху. Этот символ, происхождение которого ученые-египтологи сводят к «ниломеру» или, еще лучше, к «сандалии с тесемкой», мне кажется, есть не что иное, как знак посвящения. Я нашел подтверждение тому у Блаватской. Она видела в символе анкх «распятие людских страстей перед ликом Солнца», высвобождение из-под бремени низшей, грубой природы — бессмертного духа. Она описывала процедуру инициации так: будущих посвященных привязывали к перекладине в форме креста и погружали в трехдневный сон. Потом из темноты святилища испытуемых переносили к выходу, где диск солнца (кольцо над крестом анкха - не что иное, как солнце) пробуждал их к жизни...
Современные египтологи до сих пор спорят, как на самом деле звучало имя бога - Тот или Джехути. Неясна и его этимология, некоторые производят его от коптского слова, означающего «северный ветер».
Когда египетский Тот превратился в Гермеса, древний дух бога знания вселился в исключительно «крылатое» существо: два крылышка было у Гермеса на головном уборе и по паре - на каждой из золотых сандалий. Вестник богов, он стрелой носился по воздуху. Эфир был его стихией, да и сам он был ветром — мыслью в полете.
Мысль ведет к действию, а действие порождает мысль. Разум всегда в движении, поиске, ему, как пища, нужны новые впечатления, новая информация, новые контакты. И потому Гермес-Меркурий стал богом предпринимательства и торговли.
Ум нарушает все запреты, для него нет границ, как нет пределов его возможностям. И потому этот бог крылат и летуч, как ветер, хранит в пути странников. Он бог тех, кому тесны клетки, порой называемые «гнездами»...
Египтяне отвели Тоту для обитания Луну — в знак его величайшей мудрости, которая как свет сияет во тьме. Луна, вечно меняющаяся и неизменно все та же, была символом колдовского перевоплощения, помогая вести счет дням и месяцам. Именно Луна стала основой календаря, а священное число 7 возникло из 28 дней лунного цикла.
Тот изображался в виде человека с головой ибиса: клюв ибиса напоминал серп Луны. В одной его руке была кисточка для письма, в другой - дощечка, на которой он выводил буквы. Властелин над временем, создатель календаря, астроном и маг, Тот был еще изобретателем письменности и хранителем библиотек.
Поэт, чародей, Тот главным своим колдовским средством считал речь. Чары слова, а «мед поэзии» в особенности, позволяют подчинить воле мага даже самый упрямый рассудок. Возможно, что и Орфей был одним из ликов Тота.
Но не забудь главную обязанность Тота — быть посредником между людьми и богами. Он одинаково вхож в оба мира, жизни и смерти, связывая собой реальность и потустороннее.
Его кадуцей, жезл, увитый змеями, имеет свойство усыплять и пробуждать. «Хранитель сновидений», Тот черпает драгоценные сны из своей сокровищницы и рассылает тем, кого любит и бережет.
ГЛАВА 24
Египет. Луксор. Несостоявшаяся поездка в Асуан
Я обошла все лавочки Луксора в поисках фигурки бога Тота. Повсюду мне предлагали бесчисленных Осирисов, Анубисов и даже богиню-кошку Бастет, выдавая их, не без корысти, за бога Тота. Наконец, в одном магазине я нашла то, что искала. Изображение Тота было сделано из черного базальта, и клюв его изгибался, подобно месяцу. Базальтовый Тот оказался тяжелым и приятно округлым на ощупь. Пока я радовалась находке и стирала с черных граней фигурки пыль, накопившуюся за время пребывания в захламленной лавочке, я не заметила, что за мной наблюдают чьи-то внимательные глаза. «Где же вы так ударились? Неужели это случилось в столь любезном моему сердцу Египте?» - прозвучал голос из глубины комнаты. От неожиданности я вздрогнула и, обернувшись, увидела хозяина магазина. Маленький, худой, словно усохший от старости, человек сидел за низким столиком и перебирал ветхие, потрепанные временем денежные купюры. Видимо, мой приход застал его за подсчетом немудреной дневной выручки. «Да, я попала в аварию между Каиром и Луксором», - ответила я, машинально потирая большую шишку, украсившую мой лоб после той ужасной поездки. «Расскажите, как это произошло, - попросил меня старичок. – Эй, Фаррух, принеси-ка нам чаю!». Так, за красным, словно лепестки роз, египетским чаем, который принес нам юркий мальчонка Фаррух, я и поведала любопытному старому египтянину историю о моем путешествии в Луксор. Не забыла я рассказать и о сне, увиденном мной за несколько часов до этого в каирской гостинице.
«Да-а, конечно же, сон был предупреждением. Как вы это поняли? – выслушав мой рассказ, промолвил старичок. – Ведь это был знак на вашем пути. Он говорил: «Стоп! Дальше дорога опасна, вам следует сменить маршрут». Устами престарелого торговца словно говорила со мной сама судьба.
«Нет, - мысленно упрямилась я. – Продавец сувениров не может вещать, как оракул. Да что он знает о судьбе, просидев всю свою жизнь здесь, в этой темной, пыльной, заваленной всякой рухлядью лавке? Я еду на Элефантину, Слоновий остров, туда, где, как считали древние египтяне, берет свое начало Нил. Так хотел Дан, и я должна понять – почему».
Допив чай и расплатившись – после недолгого, но обязательного на Востоке ритуала торга – за базальтового Тота, я покинула лавочку. И снова я не заметила, сколь внимателен и серьезен был взгляд темнолицего старика, устремленный мне вслед. «От самоуверенности могут излечить только беды», - думалось прожившему на этом свете немало лет египтянину, и его тонкие и цепкие, как паучьи лапки, пальцы вновь стали перебирать истрепанные бумажки египетских фунтов.
Несомненно, он был мудр, тот египтянин. Как приобрел он это умение – видеть в жизненном факте внутренний, обучающий смысл? Вошло ли это название в его кровь с первым вздохом, наполнившим легкие горячим ветром египетских древних пустынь? Или это сама жизнь, полная неведомых мне треволнений, урок за уроком преподавала ему мудрость верного пути?
Глуп и недальновиден тот, кто ослепленный самоуверенностью, идет по жизни напролом, бесконечно совершая ошибки. Мудр тот, кто, внимательно всматриваясь в сюжет своего существования, видит в каждом повороте божественную игру, лилу – как называли ее индусы. В этой пьесе, разыгрывающейся на жизненных подмостках, нет ничего случайного, здесь все просчитано до мелочей: выбор места и часа действия, персонажи и расстановка мизансцен. Каждый эпизод, каждый диалог и любой изгиб сюжета подчинен определенной «сверхзадаче», и как тут не вспомнить о том ружье, что висит на стене в первом акте спектакля и стреляет в последнем, непреложно доказывая, что повесили его на сцену не случайно…
Я не вняла предупреждению старого египтянина и, продолжая осуществлять намеченный мною план, ехала улочками Луксора на такси по направлению к пристани. Там я должна была сесть в «плавучую гостиницу», переправляющую пассажиров по Нилу из Луксора в Асуан. Оттуда, на рыбацкой лодочке-фелюге я смогла бы добраться до Элефантины.
Такси резво мчалось в потоке машин, истошно гудя и дергаясь на поворотах. Я не выпускала из рук фотокамеру, чтобы, пользуясь любой остановкой, успеть снять какую-нибудь уличную сценку. Египет – страна мусульманская, а это значит, что здешние жители не очень-то любят фотографироваться. Разве что только за всегда выручающий бакшиш…
Внезапно страшно заскрипели тормоза, машину занесло вбок, и раздался скрежет металла. Мощная сила подняла мое тело в воздух и, отбросив в сторону, стукнула о боковое стекло. Может быть, не будь в моих руках камеры, я успела бы схватиться за спасательный поручень (а ремни безопасности в Египте, как и в любой другой восточной стране, отсутствуют напрочь), а так удар оказался столь силен, что на какое-то мгновение я потеряла сознание.
Когда сознание ко мне вернулось, я увидела, что шофер продолжает лихо вести свою машину в потоке подобных же битых-перебитых машин и что-то недовольно бурчит себе под нос. Я подобрала с пола осколки фотоаппарата и выбросила их в окно. Прочь фотоаппарат, прочь моя профессия! Пусть «останавливают мгновения» другие, а мой путь – плыть по реке жизни, что неостановима… Это был первый вывод, что сделала я, придя в себя после удара и ощупывая свой многострадальный лоб, на котором явственно вздувалась новая шишка.
Затем мне стало абсолютно ясно, что за этими двумя авариями с неизбежностью последует третья, и она-то будет окончательной и фатальной. «Вам следует сменить маршрут», - мгновенно вспомнились слова старичка-египтянина с паучьими лапками. Прочь, самоуверенность, и прощай, Египет, страна кладбищ под толщами песка!
И третья мысль, что пронзила мой мозг вследствие удара об окно египетского бесшабашного такси, была следующая: нарисовав слона в окружении воды, Дан имел в виду совсем не египетскую Элефантину. Тем островом была Элефанта, плавающая в водах Бомбейской гавани, что на западном побережье полуострова Индостан..
ГЛАВА 25
Страницы из материалов Дана.
Е.П. Блаватская.
Фрагменты книги «Из пещер и дебрей Индостана»;
...Мы кочевали в лесу целых три дня. Такуру были известны все закоулки и тропинки, и он сдержал свое слово. Он повел нас туда, куда, действительно, не заходила еще нога англичанина: в темное подземелье на глубине 140 с лишком футов.
Мы отправились туда до зари. Более часу нам пришлось идти лесной чащей, спугивая еле продравших глаза обезьян. Словно стая лесных демонов, они щелкали на нас зубами, сверкая хитрыми глазками из-за каждого куста. Наконец мы вступили в узкое, поросшее кустарником ущелье — не то природное, не то искусственное, разбирать было некогда. Впереди шел Такур, за ним я, за мною Нараян, потом полковник со слугой раджпутом. Пробираясь гуськом, мы шли в глубоком молчании, так как путь становился труден и было не до разговоров. Наконец, мы стали спускаться по извилистым ступенькам, у подошвы которых вышли на маленькую полянку. Направо, у одинокой скалы, стояла лачуга, в которую мы и вошли. Еще не совсем рассвело, и в этой мазанке, осененной густыми баньянами и прислоненной в упор к скале, которая таким образом служила ей задней стеной, царила полная темнота. Раджпут высек огня и зажег фонарь, который и подал Такуру. Тогда, взяв в одну руку фонарь, а в другую мою руку, Такур прошел со мной, как мне показалось в этой египетской темноте, прямо сквозь стену...
... Такур быстро и не колеблясь, шел вперед. Все молчали, и даже наши шаги падали на ровный, мягкий грунт прохода, словно мы ступали по толстому ковру.
Наконец Такур остановился и высоко поднял фонарь. Мы находились в полукруглой комнате, пол которой был словно усыпан черным порошком. Потолок комнаты терялся где-то на огромной высоте, а прямо перед нами была ровная и гладкая стена из скалы.
- Если верите мне на слово, — заметил Такур, — то я могу вас уверить, что ход этот прорыт и устроен много тысяч лет тому назад. Как видите, — добавил он, дотрагиваясь и напирая плечом на угол скалы, — «сыны Солнца» были хорошо знакомы с законом рычага и подъема, а также с правилами центра тяжести еще до Архимеда. Иначе как бы они могли придумать все это?
И когда он нажал посильнее и повернул какой-то незаметный в стене штифт, перед нами неслышно и тихо образовалось отверстие фута в два шириной и во весь рост в высоту...
... Теперь мы шли по широкому, высокому коридору со сводом. По всей вероятности, коридор сообщался так или иначе с поверхностью земли, ибо воздух в подземелье был, хотя и немного сырой, однако же чистый. По обеим сторонам коридора нам попадались бездверные отверстия, продолговатые квадраты, ведущие в боковые ходы, но Такур нас туда не водил, заметив только, что они ведут в жилые, то есть иногда занимаемые покои. Что подземелье посещалось совсем недавно, в этом мне служила порукой находка старого измятого конверта совершенно современного покроя...
... Пройдя мили три, считая от потайной двери, мы очутились в огромной природной пещере с небольшим озером в центре и с искусственными вырубленными из скал скамьями кругом бассейна. В воде, посреди озерка, стоял высокий гранитный столб с пирамидальной верхушкой и толстой, заржавленной цепью, обмотанной вокруг него. Уже идя по коридору, мы замечали, что временами темнота почти рассеивалась и слабый, словно сумеречный свет озарял нас в такие минуты сверху; в пещере же — вероятно, самой низкой местности подземелья - было темно, как в Гизехской пирамиде. Но тут Такур приготовил нам сюрприз. Он дал старому раджпуту приказание на непонятном для нас диалекте, и тот, словно снабженный глазами кошки, тотчас же начал зажигать один за другим факелы, вставляя их в приделанные к стенам железные кольца...
... Говорить подробнее о подземном путешествии не приходится по многим причинам, из коих главная та, что эта местность совершенно никому не известна. Есть и другие подземелья, например, в Амбере, возле Джайпура, в которых не был еще кроме нас, ни один европеец; также подземный, ведущий далеко под море ход из Элефанты, где, забравшись мили на две в его глубину, мы чуть было не задохнулись вместе с сопровождающими нас парсами. Но про эти ходы известно и англичанам, хотя никто из них еще не посещал их. Про подземелья же в Джаджмоу, к удивлению моему, никто ничего не знает.
- Они выйдут на поиски и ничего не отыщут, — сказал Такур.
- Да как же вы можете наверное ручаться? Ведь подземелье существует. Не исчезло же оно с лица земли?.. — засомневалась я.
Именно потому, что оно существует в действительности, они и не найдут его. Вот если бы вы выдумали его, то они нашли бы его непременно, если бы даже им пришлось для этого прорыть его самим...
ГЛАВА 26
Индия, Бомбей. Район Колаба
Хотя я прилетела в Бомбей в полдень, я отложила поездку на Элефанту до следующего утра. Я чувствовала, что цель моих поисков близка, как никогда, а потому нельзя было спешить. Малейшая оплошность могла бы перечеркнуть плоды всех затраченных до того усилий. Узнав, что катера до Элефанты отправляются каждые полчаса от «Ворот Индии», я решила выбрать себе место для ночлега именно в этом районе мегаполиса по имени Бомбей. Вернее, если быть точной, город этот ныне называется своим прежним, «доколониальным» именем — Мумбаи, в честь местной богини, покровительницы рыбаков.
Гигантский город-порт Бомбей расположился на семи островах, сейчас уже плотно соединенных между собой в единое целое. Его удлиненное тело вдается в Аравийское море острым треугольником, и с двух сторон его омывают морские воды.
В историческом районе Бомбея под названием Колаба рядом с «Воротами Индии» возвышался подземный пятизвездочный отель «Тадж Махал». Своей роскошью он словно пытался соперничать со своим знатным соседом - триумфальной аркой, монументально утвердившейся прямо у кромки воды Бомбейской гавани. «Тадж Махал» явно проигрывал: за «Воротами Индии» тянулся шлейф разного рода исторических воспоминаний, куда с этим тягаться какому-то космополитическому отелю! Через «Ворота Индии» прибыл в Бомбей с моря английский король Георг V, коронованный позже в Дели как император Великой Британской Империи, и через эти же ворота в 1947 году отбыла из Индии на свою историческую родину славная флотилия английских колонизаторов.
«Тадж Махал» — это не для меня», — нимало не сомневаясь, решила я и, обнаружив неподалеку от роскошного отеля непритязательную ночлежку евангелистской Армии Спасения под названием «Красный щит», порадовалась своей удаче...
Наутро в столовой мне пришлось прослушать долгое пение псалмов, которые исполняли все работники «Красного щита». Это было необычное зрелище: темнолицые, суровые индийцы, собравшись в кружок, распевали христианские псалмы перед ликом изображенного на репродукции светлокожего, благообразного Иисуса, а висевшая на стене карта Израиля информировала всех входящих в столовую о святых местах той далекой страны.
Ночлежный дом Армии Спасения населяли исключительно иностранцы, и всех их объединяло одно: это были истинные путешественники. За грязноватыми столиками, бросив на пол рваные рюкзаки, жевали свои тосты с мармеладом задумчивые личности с пухлыми путеводителями в руках. Рядом расположилась группа хиппи; попивая невкусный чай с молоком и заедая его положенным в «Красном щите» на завтрак бананом, они были погружены в обсуждение каких-то своих, экзотических, планов. В курилке, по соседству со столовой, галдела стайка корейцев. Сидя на чемоданах, они уже явно были готовы сняться с места и лететь дальше...
Это утро не предвещало ничего необычного. Все было по-будничному просто. Часть вещей я оставила в номере и почти налегке отправилась на пристань. Там я купила билет на небольшой кораблик, который повез пассажиров через воды Бомбейской гавани к острову Элефанта. На воде было очень холодно, и весь час, пока корабль плыл, я, дрожа от пронизывающего ветра, думала только об одном — как бы не простудиться. Болеть в путешествии не дай бог! Впереди показался остров: он был несколько вытянут в длину, и спину его украшали два холма. «Да это остров не Слоновий, а Верблюжий!» — подумала я, увидев в возвышениях подобие верблюжьих горбов. «А вы не знаете, почему остров носит такое название - Элефанта, то есть Слоновий?» — спросила я у сидящих рядом со мной туристов. Эта пожилая супружеская чета с увлечением листала богато изданную книгу об Элефанте, пестревшую множеством фотографий. «А вот взгляните сюда», — ответил мне седовласый сосед. Исключительно причудливые черты этого мужского лица, словно сошедшие с какой-нибудь иллюстрированной страницы романа Диккенса (стоит только посмотреть на его нос, похожий на грушу) выдавали в нем жителя Британских островов. «Да, посмотрите на эту гравюру», - вторила мужу ухоженная старушка в белых кудрях и с типично английскими, выступившими вперед зубами, открытыми в широкой доброжелательной улыбке. «Вот эта каменная фигура, размером с натурального слона, стояла когда-то на самом берегу южного края острова. Здесь раньше находилась пристань, и всех прибывающих на остров гостей встречала эта базальтовая статуя. Непонятно только, что это за каменные осколки у слона на спине. В книге написано, что в былые времена на теле слона могла стоять еще какая-то фигура. Может быть, это был слоненок?» — размышляла старушка.
Мне было достаточно мгновения, чтобы в том слоне, на которого указывал сухонький палец англичанки, узнать слона, изображенного Даном на обороте фотографии. Спираль на его лбу, как я и предполагала, отсутствовала; этот знак, несомненно, добавил сам Дан. Но каменный слон, стоящий, широко расставив ноги-колонны на бугристом берегу, окруженном водой, был слоном Дана.
В воздухе по-прежнему раздавался звонкий голос английской старушки, заглушавший мерный гул мотора: «Сейчас этой скульптуры уже нет на острове, с девятнадцатого века она стала разрушаться и распалась на куски. Считается, что именно так — Слоновий — назвали остров португальцы, которые владели островом когда-то, а его прежним названием было Гхарапури, что значит «Город пещер»...
ГЛАВА 27
Индия, Элефанта. На пути к пещерам
Катер высадил пассажиров на пристани, которая вдавалась далеко в море и соединялась с Элефантой узкой рельсовой дорогой.
Пассажиры разделились: часть из них села в маленький, почти игрушечный поезд, который запыхтев, отправился к острову. Меньшая часть прибывших, среди которых была и я, двинулась в путь пешком, под палящим солнцем, по раскаленной от его жара каменной дороге. Мне почему-то не хотелось спешить, я оттягивала момент встречи с островом. Теперь каждый мой шаг был значим, и я считала эти шаги.
Предстоял подъем в гору, на холм высотой около восьмидесяти метров. Вверх вела крутая каменная лестница, превратившаяся в один нескончаемый магазин. По лестнице пришлось подниматься почти бегом, чтобы не отвлекаться на разглядывание сувениров, разложенных на прилавках вдоль лестницы. Чего тут только не было! Благовония, ювелирные украшения, фигурки индуистских богов, каменные, деревянные, бронзовые и улыбающийся Ганеш, нарисованный на высушенном листе дерева пипал…
Подъем оказался не из легких, и я, решив передохнуть, присела на колючую желтую траву. «Леди, присмотрите за своей сумкой!» - взволнованно обратился ко мне какой-то прохожий, показав на целеустремленно приближающуюся к моему рюкзаку крупную обезьяну с длинным, высоко задранным хвостом. Рядом на ветке дерева неслышно примостилось целое семейство обезьян в ожидании добычи. Мне очень не понравился их хищный вид, и я взяла в руки свой рюкзак, который до этого бросила на землю рядом с собой. Обезьяны разочарованно удалились, ворчливо обсуждая между собой неудачу.
Я сидела в тени тамариндового дерева в окружении острых, как иглы, колючек. Неприветливые растения сплошь покрывали тот выступающий из вод Бомбейского залива базальтовый холм, что являл собой остров Элефанта. Разглядев среди травы маленький темный камешек, я машинально сунула его в карман. Из каждого своего путешествия я привозила какой-нибудь камень: он нес энергию того места, где был найден. Начало этой коллекции положил Дан. Однажды он подарил мне кусочек прозрачного разового кварца, найденный им в горах Сноудонии. Он сказал мне тогда: «Любой камень – это кристаллизованная жизнь. Все в мире пронизано энергией жизни. Гурджиев назвал это излучение из единого вселенского источника вибрацией. Наиболее быстрые вибрации в Абсолютном. В нижних мирах они медленнее, и материя там плотнее. Вся окружающая нас материя: пища, которую мы едим, вода, которую мы пьем, воздух, которым мы дышим, камни, из которых сложены наши дома, - это ни что иное, как разные виды вибраций».
Мне была очень по душе такая «эзотерика». Вселенная являлась предо мной живым существом, «вибрирующее» состояние которого было похоже на пульс работающего сердца, на неслышное дыхание, на ритмическое чередование вдоха и выдоха…
Я встала, стряхнула с колен клочки сухих растений и продолжила путь. Впереди за небольшой кучкой местных жителей, которые предлагали туристам фрукты и цветочные гирлянды, чернел вход в пещеры Элефанты. Неожиданно мне пришлось остановиться – путь мне преградила высокая фигура в длинном белом одеянии. Я подняла глаза и посмотрела в лицо так внезапно возникшему передо мной человеку. На моем пути стоял высокий худой старик с длинными до плеч и совершенно белыми волосами. Улыбка пряталась в его седой бороде, а черные глаза, устремленные на меня, были, без сомнения, глазами Дана. Земля зашаталась под моими ногами, и я упала без чувств на выжженную от солнца траву Элефанты…
Когда я очнулась, я увидела рядом со мной Дана. Его было трудно узнать сейчас, такого худого, седого и в этой странной белой одежде. Но я слышала его голос, знакомый мне до мельчайших оттенков интонации. «Я видел, как ты положила в карман камешек. Покажи мне его», - попросил Дан. Он взял в руки осколок черной породы и, словно продолжая уже начатый со мной ранее разговор, сказал: «Да, действительно, очень трудно представить, что твердое тело и неосязаемый свет могут иметь единую природу. Но это так. В эзотерике есть тому очень наглядное объяснение. Представь себе волчок, детскую игрушку. Вот он начинает вращаться, и поначалу мы его видим и слышим, как обычный материальный предмет. Он вращается: сначала мы слышим низкие звуки, потом они становятся все выше. Скорость увеличивается, и вот звук исчезает – наше ухо не способно воспринимать такие частоты. Что происходит с волчком дальше? Предмет начинает нагреваться и окрашивается в красный цвет. Потом – в оранжевый, желтый… а когда достигает фиолетового, волчок становится невидимым, потому что возможность человеческого зрения и тут ограничены. От предмета, бывшего когда-то детской игрушкой, начинают исходить невидимые и неслышимые волны. Гермес сказал по этому поводу: «Ничто не умирает, все только видоизменяется». Понимаешь, ли ты теперь эти слова?».
«Да», - еле слышно выдохнула я. Мне думалось: «Ничто не умирает…». Ты не умер, Дан? Ты реален? Когда-то давно ты сказал о нас с тобой: «Мы – веточки с одного дерева», и это ощущение абсолютного духовного родства, не покинувшее меня даже, когда ты ушел, Дан, это чувство подсказывало мне, что передо мной – живой человек. Не фантом, не плод воображения, не персонаж сна…
«В одной алхимической рукописи есть такая иллюстрация: змея кусает свой хвост, и внутри кольца надпись: «Единое – все…». Да слышишь ли ты меня, моя дорогая Айви? Как я рад, что ты опять со мной!» - в обжигающе-горячем воздухе, окутавшем базальтовый остров, звучал родной голос Дана.
ГЛАВА 28
Страницы из материалов Дана.
Великое Минеральное Делание
Алхимия родилась когда-то в недрах горных выработок, в братстве металлургов. Неслучайно в любой мифологии первым магом и чародеем всегда был кузнец, который изготавливал свои магические инструменты в глубоких пещерах внутри гор. А гномы, духи земли, служили ему верными помощниками.
Каждый алхимик знал, что все руды металлов — пришельцы из центра земли. Они рождены из единого «семени», растворенного в огненной магме. Их дальнейшее развитие зависит от условий, в которые руды попадают: металлы могут болеть, умирать, возрождаться, деградировать и совершенствоваться. Например, то, что сейчас является золотом, было когда-то серебром, а еще раньше — медью и железом.
Алхимики занимались именно этим: они видоизменяли минеральную природу — превращали минералы друг в друга, преобразовывали их форму, и внешнюю, и внутреннюю. Алхимики называли себя «философами огня», потому что основным инструментом Великого Минерального Делания был именно огонь. И огонь тот был совсем необязательно реальным, физическим, тем, что горел в печи атанора. В любом объекте окружающего мира, с которым имел дело алхимик, скрывался огонь невидимый, духовный, и потому процесс горения был актом освобождения этого огня из оков материи.
Великое Делание начиналось в день весеннего равноденствия, 22 марта. Для человека, тесно связанного с природой, этот день означал рассвет, начало сезона возрождения, когда природа воскресает после зимней ночи, словно возвращается из мира мертвых.
В марте приготавливалась так называемая первичная материя, которая в апреле закладывалась в философское яйцо. Что же такое первичная материя? Алхимики называли ее «черным камнем, извлеченным из хаоса». Суть этой изначальной субстанции, которую мастера использовали в своей работе, была, есть и остается тайной тайн алхимических экспериментов. Никакой манускрипт не даст ответа на вопрос, что это было. Называются разные имена: «римский витриол», «сурьмяная руда», «амальгама», но ни одно из этих названий, во-первых, не имеет никакого реально-химического смысла и, во-вторых, слова эти — не более, чем знаки в зашифрованном и намеренно запутанном тексте. Секрет первичной материи никогда не записывался, он мог передаваться лишь устно и лишь достойным.
Скорее всего, это вещество выделялось из какой-то рудной породы. Оно имело ломкую, слюдяную природу, ибо алхимики часто называли первичную материю «драконом с чешуйчатыми крыльями».
Великое Минеральное Делание заключалось в проведении 21 операции: это было трехкратное повторение серии из семи процедур. Основные семь стадий Делания (по числу семи планет) назывались «режимами» или «царствами». Как правило, смена «царств» выражалась в изменении окраски первичной материи: от черной — к белой — желтой — и конечной красной. Эта последняя стадия называлась «рубификацией», она-то и являлась завершением многомесячного, а порой и многолетнего, самоотверженного труда алхимика по изготовлению «философского камня».
Великое Делание было двух видов, носящих название Большой и Малой Магистерий. Малый Магистерий, «работа в белом» (его символом была белая роза), приводил к изготовлению эликсира, «питьевого золота» — универсального лекарства, излечивающего любые болезни. Большой Магистерий, «работа в красном», символом которого была красная роза, заканчивался созданием «проекционного порошка», позволяющего превращать неблагородные металлы в золото. Кроме того, его создатель, по легендам, приобретал вместе с ним физическое бессмертие.
Операции, производимые алхимиками в их лабораториях, состояли в прокаливании, взбивании, растворении, сгущении, разложении первичной материи. Целью этих химических манипуляций было освобождение из материи главного «семени», называемого «Солнцем». Это активное, теплое, сухое вещество - философская сера - заключалось в пепле. Вторым элементом любого материального объекта была ртуть — «Ртутная Луна», субстанция влажная, холодная и летучая. При соединении двух основных элементов, серы и ртути (этот процесс назывался сублимацией) возни кал «двойной Меркурий», Меркурий Мудрецов. В алхимических рукописях он имел вид андрогина, человека, состоящего из двух тел, мужского и женского, и носил имя ребис. Еще одним символом «двойного Меркурия» был грифон - крылатый лев с орлиной головой, что означало объединение твердого, горячего вещества (лев — сера) и воздушного, холодного (орел — ртуть).
Соль была третьей составляющей любого алхимического опыта. Так назывался огонь, тот связующий серу и ртуть животворящий агент, что скрыто присутствует в любом физическом теле как воля к жизни. Соль изображалась в виде саламандры, пляшущей в родной ей стихии огня.
«Порошок проекции», получающийся в результате алхимической работы, был по сути своей порошкообразной формой некой твердой субстанции, возникшей в результате длительного «взбивания» вязкой, липкой, похожей на масло тинктуры (растворенного металла). Тинктура постепенно густела, превращалась в пасту, твердела, покрывалась трещинами и, наконец, рассыпалась в порошок. Так, по-видимому, и выглядел философский камень.
И напоследок я выписал для тебя фрагмент из одного алхимического манускрипта. Таким был процесс, что мог наблюдать творец Великого Делания в алхимической реторте. Наверное, так зарождалась когда-то жизнь в просторах Вселенной:
«Непрерывно кипящий герметический компост похож на бурно волнующееся море. Пузырьки поднимаются к поверхности и лопаются. Сосуд наполняют тяжелые пары. Стенки покрываются непрозрачным синеватым налетом, на них образуются капли, которые стекают обратно в бурлящую массу. Затем начинается процесс образования «белых волос» (стадия Луны): тонкие белые нити расходятся от стенок к центру. Постепенно они желтеют. На поверхности образуется пленка, похожая на остров. Сгущение становится шире, толще и вскоре покрывает уже всю поверхность. Все вокруг становится темным, словно надвигается грозовая туча. Когда стадия «киммерийских сумерек» заканчивается, воцаряется покой, воздух очищается, рассеивается туман, и из плотного сгустка появляются родители философского камня...».
ГЛАВА 29
Индия, Элефанта. У входа в пещеры
«Ну что ж, пройдем. Братья ждут тебя. Мне было нелегко уговорить их согласиться на этот эксперимент. Ведь за столетие в Агарти может попасть лишь семь человек, а ты уже будешь восьмая. Но они сделали исключение ради меня. Они поняли, что я и ты – одно существо, так случается нечасто, и братья посчитали возможным предоставить решение этого вопроса судьбе. Ты пришла сама, без проводников, повинуясь лишь своей интуиции. Хотя мы наблюдали за тобой и в любой момент были готовы прийти тебе на помощь».
Я никак не могла разорвать путы сковавшего меня оцепенения. Наконец, собрав силы, я смогла вымолвить: «Дан, так ведь ты же умер! Об этом сообщили все газеты и телевидение…».
«Твои вещи тоже остались в гостинице? – вместо ответа спросил Дан. – В ночлежке Армии Спасения? Что ж, тебе тоже придется покинуть этот мир тем же путем, что и мне. Айви, она же Джейн Дейл, исчезнет в мире настоящем, и спасибо великому режиссеру такого грандиозного спектакля, как твоя и моя жизнь, в мире этом не останется людей, что будут горевать и плакать о нас».
«Да как же это возможно, Дан?! Тебя же кремировали в Аурангабаде!» - все еще не веря в происходящее, воскликнула я.
«Айви, эта процедура отработана до мелочей сотнями лет практики. Помнишь, я писал тебе о «философской смерти» алхимиков? Механизм прост: в каждой точке мира, в любой организации есть наши люди. Немного гипноза, которым они владеют в совершенстве, очень много денег для изготовления соответствующих документов и, наконец, искусная дезинформация под видом новости в СМИ – и миф готов. Очень часто то, что людям говорят со страниц газет и с экранов телевизоров – чистой воды выдумки, созданные с определенной целью. У нас была цель – поставить точку в деле о Дане Митчелле. Этого человека в реальной жизни уже не должно было существовать… Ну, вставай, пошли. Я хочу показать тебе Элефанту».
Дан помог мне подняться (мои ноги еще дрожали), и мы пошли к пещерам. Длинная белая одежда Дана выглядела совершенно обычно в многоцветной толпе туристов, чьи одеяния порой были еще более экзотическими. Я шла рядом с Данном, и в какой-то момент чувство узнавания, наконец, вернувшись ко мне, заставило оторвать взгляд от земли и взглянуть на моего спутника. Рядом, действительно, шел Дан. Как всегда, словно отрешившись от всего окружающего, он смотрел только вперед, в видимую лишь ему даль. А его знаменитая легкая походка стала еще более летящей в этих белых развевающихся одеждах. Он держал меня за руку, и я шла рядом с ним, как маленький, послушный ребенок.
Неожиданно я вспомнила тот, наш последний спектакль о Руми, после которого Дан исчез. Теперь я почти физически ощутила, о чем был этот спектакль. Он был о том редчайшем на земле явлении, когда распавшаяся по какой-то причине надвое духовная энергия существа прежде единого, получает возможность соединиться вновь. Он был о том мощном притяжении, которое могут испытывать люди друг к другу. И об их обязательной, предписанной кармой встрече. Для этого совершенно не обязательно быть любовниками, как Ромео и Джульетта. Так могут встретиться учитель и ученик, господин и слуга, брат и сестра, мать и дитя. Порой даже враги могут испытывать друг к другу необъяснимое влечение…
«Я не мог играть, если тебя не было в зале, - сказал Дан, сжав мою ладонь своими длинными худыми пальцами. – В тебе искра божественного огня горела так ярко, что когда я видел это пламя в зрительном зале, я превращал спектакли в богослужения…». Потом Дан надолго замолчал и спустя некоторое время промолвил: «Тот вход в Элефанту, который сейчас считается главным, таковым никогда не являлся. Нам надо свернуть на эту тропинку».
Мы отделились от основной массы туристов, двигавшихся к пещерам, и свернули налево.
«Вот отсюда, с этой площадки (видишь этот каменный круг под ногами?) и надо входить в святилище», - пояснил Дан.
Я огляделась. Тропка привела нас к небольшой площади, две стороны которой уходили вверх уступами тяжелого темного камня, а две другие служили входами в пещеры.
«Заходи», - сказал Дан, увлекая меня во тьму, притаившуюся за стройным рядом колонн
ГЛАВА 30
Индия, Элефанта. Возле статуи льва
Едва войдя в небольшое прямоугольное помещение, высеченное внутри холма, я ощутила на себе взгляды сыновей Шивы – Ганеша и Карттикеи, устремленные на меня с правой стороны зала. Между ними расположились скульптуры Матерей-Богинь с едва различными фигурками детей на руках. Время и португальцы, которые изуродовали когда-то тела и лики чуждых им богов, превратили эти изображения в подобия теней, теряющихся в буграх и впадинах каменных стен.
В центре зала внутри кубического святилища высился линг Шивы. К лингу вела лестница, по бокам от которой сидели два льва. Каменное тело одного из них было уже почти до неузнаваемости разрушено, у второго же пострадала лишь одна лапа. Грозный страж скалил зубы в устрашающем рыке, а искалеченная лапа придавала его фигуре еще более воинственный вид.
«Посидим здесь», - сказал Дан, и мы сели на ступеньки меж двух львов. Вокруг было пустынно, словно некая магическая сила решила оградить это небольшое пространство от любого вторжения извне. Нас окружали лишь полуразрушенные изваяния на стенах, немые свидетели безудержной жестокости людей, одурманенных чьей-то злой волей.
«Все уверили себя, что пещеры эти созданы в седьмом веке нашей эры, хотя, поверь мне, ни гораздо старше…» - начал было Дан, как вдруг в проеме пещеры неожиданно появилась фигура какого-то человека, и это заставило Дана прерваться. Он встал со ступенек и пошел навстречу молодому индийцу, одетому в такую же, как и он, белую робу. Вошедшего сопровождала собака. Как и все ее индийские собратья, она была пегой и неимоверно худой. Однако в отличие от них, в ее поджаром теле, пружинящем на тонких как проволочки, лапах, чувствовалось присутствие бездны здоровой энергии.
«О, Ананд, это ты? Ты же сегодня должен быть в Калькутте? – удивленно спросил Дан. – Привет, Чак!». Дан кивнул головой пегому псу. Тот в ответ помахал острым длинным хвостом.
«Намасте, Дан, - сложив ладони в приветственном жесте произнес человек, которого Дан назвал Анандом. – Я уже закончил дела в Калькутте… Да я вижу – ты не один. Я могу поприветствовать на нашей земле сестру Айви?».
Взгляд бездонных черных глаз индийца остановился на моем лице, а затем его стройная фигура склонилась в почтительном поклоне. Все существо появившегося в зале смуглого черноволосого индийца излучало почти осязаемые точки удивительного покоя. В чем-то они были неуловимо похожи друг на друга – немолодой, убеленный сединами Дан и жгучий красавец-индус. И дело было явно не в одежде, несомненно придающей им сходство. Их роднила та крайняя степень невозмутимости характера, что сводит к минимуму почти все человеческие эмоции, делая быструю и уверенную походку – бесшумной, выразительные жесты – редкими, а четкую и внятную речь – негромкой. Однако было совершенно ясно, что покой тот обманчив, и на самом деле, в глубинах их душ, как свернутая в кольца змея-кундалини, дремлет энергия невиданной силы. Магнетизм этих двух людей был столь силен, что порой я затруднялась выдержать на себе их взгляд, который к тому же имел обыкновение задерживаться на собеседнике чуть дольше обычного.
Пес Чак сел неподалеку от нас, превратившись в недвижимый столбик. Выражение его морды было полно предельного внимания, а его стоящие торчком уши и несоразмерно большие глаза на узкой, как шило, морде, делали его похожим на обитающую в этих местах летучую мышь.
«Так почему ты не в Калькутте? Мы не успели, и мальчик умер?» - в голосе Дана звучало искреннее беспокойство.
«Нет, мы успели как раз вовремя. Мальчик жив, и когда-нибудь ты сможешь увидеть его среди нас. Конечно, не будь его мать такой верующей христианкой, мне бы пришлось потратить больше усилий. У нее такая страшная привязанность к деньгам, что явно граничит с безумием. Но в ту тяжелую минуту, когда она металась между своей жадностью и страхом за жизнь сына — перед ней явился я и убедил ее не скупиться на операцию...».
«А знаешь, как он это сделал? — спросил у меня Дан, хитро взглянув на меня своим черным глазом. Ты ведь явился перед ней в облике Иисуса? Или я ошибаюсь?».
«Нет, ты не ошибаешься. Перед ней, действительно, предстал Иисус, та форма божественной энергии, которой она привыкла поклоняться, и произнес: «Если у тебя не будет сына, тебе не нужны будут и деньги». Вряд ли эта женщина послушала бы совета какого-то другого, но если уж в дело вмешался Иисус…».
«Ананд – врач. В его ведении – вопросы, которые касаются медицины, болезней и здоровья, жизни и смерти, - решил пояснить ситуацию Дан. – У земной матери родился космический ребенок, и нельзя было допустить, чтобы он умер так рано…».
А как вам стала известна ситуация в этой семье? Вы были знакомы с той женщиной?» - спросила я.
«Нет, она не знает о нас, - ответил Дан. – Но у нас много способов получать нужную информацию. Не спеши, скоро ты все узнаешь… Так вот, Ананд проник в ее дом…».
«Как?» - опять перебила я. Нетерпение было одним из моих основных не изжитых с годами качеств.
«Я возник перед ней в ее доме, в тот момент, когда она готовила обед на кухне, - вступил в разговор Ананд. – Вижу удивление на твоем лице, Айви. О, раджа-йогу даны и не такие способности! Они называются сиддхи. Дан, ты еще не рассказывал Айви о сиддхах?».
«Ты тоже торопишься, брат Ананд. Зачем убыстрять события? Кто же говорит об этом в столь неподходящее время?» - откликнулся Дан.
«Да, ты прав, - согласился Ананд. – Итак, я решил явиться к ней в облике Иисуса…».
«Это опять из разряда ваших всемогущих сиддхов?» спросила я.
«Нет, сестра Айви, это был обыкновенный гипноз, - ответил Ананд, и глаза его, черные, как беззвездная ночь, на какое-то мгновение вспыхнули невидимым светом. - Ну, что ж, теперь я должен оставить вас. Дан, вы скоро перейдете в главный зал? Я могу помочь тебе поставить защиту».
Ананд пошел к выходу, позвав за собой Чака. Мгновенно вскочивший на ноги пес, сдержанно махнул нам хвостом-сабелькой в знак прощания. Мелькнули меж колонн белые одежды Ананда, и мы вновь остались одни в полутемной пещере.
Глава 31
Индия, Элефанта. Осмотр главной пещеры
Когда Ананд ушел, мы вновь сели на ступеньки, ведущие к лингу. Стоящий рядом лев уже не казался столь воинственным, как раньше, и мне представлялось, что свою израненную лапу поднимает он не в угрожающем, а во вполне дружелюбном жесте.
«Дан, расскажи мне, что такое Агарти», - попросила я.
«Да, я как раз хотел поговорить с тобой об этом, - сказал Дан. – Что такое Агарти? Правильнее эту землю называть «Агартха», что значит неприступная». Очень часто ее путают с Шамбалой, и это неудивительно: обе страны невидимы, и о каждой неизвестно почти ничего. Принято считать, что Шамбала – это место, где обитают Махатмы, Великие Души, и располагается она на вершинах Гималаев. Агарти же кроется под землей…».
«Мне почему-то всегда хотелось верить в эту подземную страну», - призналась я.
«Она существует, как ни трудно это представить, - откликнулся Дан.- Под землей? Без света? Без воздуха? Но Агарти существует. Эта гигантская подземная территория располагается внутри большого количества пещер, гротов, шахт, тоннелей, которыми пронизана планета изнутри. Частично эти полости имеют естественное происхождение, но большинство их создано искусственно, объяснил Дан. – А что касается Шамбалы, повсеместное заблуждение заключается в следующем: принято считать, что жители Агарти занимаются исключительно самосовершенствованием, не вмешиваясь в судьбы Земли, а обитатели Шамбалы активно участвуют в земной жизни, особенно в политике. Этому было даже придумано название – «путь левой или правой руки». Под «руками» в данном случае подразумеваются загнутые концы солнечного знака, свастики. Любой желающий может так или иначе повернуть свастику, и по тому, в какую сторону, правую или левую, загнуться ее концы, определить, каким «путем» идет страна – путем действия или самосозерцания. Поистине нелепо утверждение, что пути Агарти и Шамбалы различны…».
«Почему? В чем же ошибка? – спросила я
.
«Все очень просто: Шамбала неотделима от Агарти, так как она является не чем иным, как ее столицей, центром, средоточием. И располагается она не на вершинах или склонах Гималаев – она кроется внутри гор, а также спрятана глубоко под их подножиями», - пояснил Дан.
«А какую роль в этой географической системе играет Элефанта?» - задала я вопрос, хотя, мне казалось, я уже знала на него ответ
.
И он прозвучал: «Элефанта является входом в Шамбалу. Я покажу тебе этот вход. Далее лабиринты подземных дорог ведут к горе Кайлаш, а потом на северо-запад, в район Кашмира... Поднимайся, я чувствую, что Ананд все же организовал для нас защиту. Сейчас в главном зале никого нет, и мы должны идти».
Мы вышли из прохладной полутемной пещеры на освещенную солнцем площадку с уже знакомым мне каменным диском в центре. Рядом чернел вход в соседнюю пещеру; он также был огражден колоннами. В воздухе было разлито странное молчание, словно вся природа оцепенела: стихло пение птиц, не слышался шелест листьев и гул людских голосов уже не тревожил покой каменных стен. Мы вошли в совершенно пустой зал, который, как мне казалось, до этого момента заполняли толпы туристов.
Пещера была огромна. В темноте закоулков прятались скульптуры. Почти всех их коснулся демон разрушения, но и в полуразрушенных, в них словно вибрировала энергия жизни.
«Посмотри вокруг, - сказал мне Дан. – Все скульптуры в этом зале расположены в особом порядке. Они объединены в пары и находятся на стенах напротив друг друга. «Видишь сюжет справа от тебя – «Равана раскачивает Кайлаш»? Ты ведь знаешь эту историю?».
«Да», - поспешно ответила я, вспомнив, что историю о злобном демоне Раване рассказал мне когда-то в Эллоре Ганеш.
«А слева от тебя – «Шива и Парвати играют в кости», хотя эта панель так повреждена, что трудно понять ее сюжет. А здесь происходит вот что: азартная игра в кости, которой предаются Шива и его жена Парвати, - это символ той космической игры, благодаря которой Шива держит в равновесии Вселенную. Парвати пытается обмануть мужа, но Шива, обнаружив обман, возвращает себе контроль над игрой и над созданным им миром. Можешь ли ты уловить связь между этими двумя скульптурными историями?» - спросил меня Дан, и я почувствовал, с каким нетерпением ждет он моего ответа.
«Пока нет», - честно призналась я.
«Тогда идем дальше. Вот эти две скульптуры находятся по бокам от главного входа в пещеру. Сейчас посетители видят их первыми: Шива - Йогишвара, Повелитель йогов и Шива – Натараджа, Космический танцор. Один — в неподвижной позе «ухода в себя», другой вращает мироздание в экстатическом танце.
Идём дальше. Вот еще две панели. На этой «Шива убивает демона Андхаку». Посмотри на его лицо — на рот с прямо-таки звериным оскалом, на эти словно налившиеся кровью глаза. Таков Шива в гневе. А эта панель напротив — воплощение атмосферы мира, покоя и счастья: «Свадьба Шивы и Парвати». Видишь, над ними летают гандхарвы и апсары и усыпают их цветами?».
«Мне кажется, я поняла, что означают эти пары. Они словно раскачивают зрителя на качелях эмоций: одна из них возбуждает, другая — успокаивает. Это так?» — спросила я
«Конечно, это так. Тебе осталось еще понять, зачем создателям Элефанты понадобились эти «качели» - ответил Дан.
ГЛАВА 32
Индия, Элефанта. Четыре лика Махадева
Мы шли вдоль стен гигантской пещеры, своды которой покоились на рядах шестиметровых колонн. Мы обошли квадрат святилища, с лингом внутри, охраняемым с четырех сторон дварапалами, могучими каменными гвардейцами, и вышли к колоннаде, заставившей нас остановиться.
Огромные семиметровые лица божества возникли передо мной, выступая из стены подобно ожившему камню. Одно из них было мужским — с хищным носом и зловещей улыбкой. В волосы этой мужской ипостаси Шивы были вплетены змеи и ядовитые растения. Второе лицо, тихое и женственное, обрамляли изящные локоны, украшенные цветами, листьями и заколками из драгоценных камней. Центральное лицо Великого Бога — Махадева притягивало взгляд, как магнит. В нем была такая несокрушимая сила, что, казалось, открой Шива сейчас свои глаза — и все находящееся перед ним превратится в пепел. Так некогда своим взором испепелил Шива бога любви Каму и обсыпал этим пеплом свое тело отшельника и владыки йогов.
Я не сразу смогла отвести взгляд от трех ликов Шивы, но Дан настойчиво просил меня взглянуть налево. Фигура, расположенная от Трехликого Шивы слева, была очень странной: половина ее тела была мужской, а половина – женской.
«Это Шива-Ардханаришвара, Шива-Андрогин. Кто-то видит в этой скульптуре мистический сексуальный союз, кто-то – бракосочетание божественного Шивы с его шакти, активной женской энергетикой. Кто-то в этом двуполом теле узнает герметического андрогина, рожденного в алхимической реторте от соединения летучего меркурия с огненной серой», - сказал Дан.
«А что эта фигура означает на самом деле?» - спросила я.
«Я уверен, ты поймешь это сама, - ответил Дан. – Вот эта скульптура, справа от Махадева, тоже очень важна. Она называется Шива-Гангадхара, Шива, удерживающий на своей голове реку Ганг. Ты знаешь, в Индии эта река имеет женское имя и называется Ганга. Так вот, считается, что Шива спас когда-то человечество от страшного наводнения, которое обрушилось на него с неба. Шива принял на свое тело гигантский водный поток Ганги, и она, разделившись меж его волос на реки и ручьи, пришла на землю, уже обессиленная и укрощенная».
В тот миг, когда я услышала эти слова Дана, произнесенные ровным, приглушенным голосом, я испытала странное ощущение. Я неожиданно почувствовала, как прохладные струи воды, похожие на благодатный дождь в жаркий летний день, омыли мою голову. Прохладный поток проструился по волосам, шее, плечам и ушел в базальтовый пол Элефанты словно унося в холод каменного острова жар моего непокоя и земную печаль.
«Дан, я поняла, что хочет сказать Элефанта! – воскликнула я. – Все эти скульптуры учат нас обретению равновесия! Уравновешенности – вот чего не хватает мятущемуся страннику и вот о чем он мечтает в бурю! Он мечтает о доме, где сможет передохнуть его душа».
«Молодец, я знал, что ты это почувствуешь! – искренне обрадовался Дан. – А теперь еще раз взгляни на Махадева, на каменную форму великой идеи. Человек всегда поначалу стремится придать отвлеченной идее какую-нибудь форму. Так он делает первый шаг к постижению непостижимого. Позже отпадет необходимость и в этой зримой форме, потому что итог пути любого искателя истины подобен растворению капли дождя в безграничном океане… У каменного Шивы три лица. Почему? Что кроется за символизмом этой «троицы»? Три аспекта божественной силы – созидание, разрушение, сохранение? Три компонента алхимического процесса – сера, соль, ртуть? Триединство человека, соединяющее в себе тело, душу, дух?» - Дан не спрашивал, он словно размышлял вслух. Он ждал, что я подключусь к его раздумьям. Но я молчала.
Я вглядывалась в замкнутые лица величественного Шивы и пыталась найти причину смутного беспокойства, не покидающего меня с того самого первого мгновения, как я вошла в пещеру. Что-то было не так в этих скульптурах, окруживших меня молчаливым кольцом. И я поняла: у них у всех были закрыты глаза! Они не хотели общаться с гостями, они ускользали от них в свой каменный мир, словно оберегали какую-то загадку.
«Хорошо, я объясню тебе, что значат эти три лица, - сказал Дан. – В индуизме есть понятие, называемое гуна. Гуна – это качество, свойство чего-либо или кого-либо, будь то неживой объект, живое существо или социальное явление. Этих природных свойств три. На санскрите они называются раджас (активность), тамас (пассивность) и саттва (равновесие). Хочешь быть сильным и мудрым, как сама Природа, беги от натуры, содержащей раджас: страстность, пыл, возбуждение напрямую связаны с насилием. И в тамасе кроется гибель: лень, тупость, апатия уже по сути своей нежизнеспособны. Окружай себя предметами, содержащими саттву, общайся только с саттвическими людьми, ешь только саттвическую пищу, читай только саттвические книги – и сила, ясность и гармония мира пребудут всегда с тобой!».
«Как все просто, Дан! Как все удивительно просто!» – поразилась я.
«Однако этим загадка Элефанты не исчерпывается. Вот послушай историю, - сказал Дан. – Жил в 19 веке один джентльмен – сэр Уильям Ослей. Однажды он приехал на Элефанту с особой целью. Он хотел более тщательно обследовать головы Махадева Сэр Уильям был одержим идеей найти четвертое лицо Шивы. Идея эта, надо сказать, возникла не на пустом месте. К тому времени на острове была найдена маленькая фигурка четырехликого Шивы, чьи черты были отдаленно похожи на Махадева главной пещеры.
Уильям Ослей думал, что четвертое лицо Шивы прячется позади каменной скульптуры. С помощью альпинистского снаряжения он влез на вершину статуи и попытался заглянуть «за спину» выступающего из стены вперед на два метра барельефа. Конечно же, он увидел там лишь сплошную стену(история об Уильяме Ослее-реальный исторический факт.Прим автора).
«Значит, фигурка, которую нашли на острове, была просто шуткой какого-то неизвестного скульптора?» - спросила я у Дана, хотя сердце мое чувствовало, что это не так.
«Нет, четвертое лицо Шивы действительно существует, и сегодня ты увидишь его. Хочу предупредить тебя, чтобы ты не испугалась поначалу. У этого четвертого обращенного к Агарти лика, глаза будут открыты. Покров над тайной сброшен, путь открыт, и дай бог, чтобы взгляд этих всевидящих глаз освещал наш с тобой путь как можно дольше. Ну, а теперь - входи!» - Дан нажал ладонью на какую-то заметную только ему выпуклость на теле каменной фигуры, и панель бесшумно подалась вперед.
В стене появился неширокий проем. «Ну, вот ты и дома, мисс Айви, входи! Только не надо бояться», - сказал Дан, и это все, что ты мог еще услышать, мой читатель. Каменная плита тихо затворилась за моей спиной, и то, что происходило дальше с вечной странницей по имени Плющ в подземной стране Агарти, знают лишь каменные изваяния на стенах. Но их глаза плотно закрыты тяжелыми веками, а на устах их - печать.
ГЛАВА 33
Страницы из материалов Дана.
Парацельс
Парацельс (историю этого псевдонима я не буду тебе рассказывать, ибо это займет массу времени) был истинным странником. Его жизнь настолько загадочна, что ее невозможно восстановить даже по крупицам. Она целиком состояла из бесконечных перемещений по городам и странам: бездомный бродяга и полунищий врач-чудотворец мог неожиданно возникнуть где-либо и столь же неожиданно оттуда исчезнуть. Часто исчезновения эти были похожи на бегство. Факт объяснимый: в шестнадцатом веке еще было принято сжигать на кострах еретиков и «чернокнижников». А отношение Парацельса к церкви общеизвестно. Монахов он называл «пожирателями милостыни», а о церкви высказывался так: «Разговаривай сам с собой, не позволяй попам становиться между тобой и Божьим словом».
Дорога его жизни похожа на пунктир. Объехав всю Европу и Британские острова, Парацельс мог затеряться где-нибудь на несколько лет, и где он был - неизвестно. Есть предположение, что он побывал и в России. А эти его слова: «Неверно, что я узнал Азию и Африку и перелистал эти страницы. Но кто же смог бы бродить во всех уголках мира?» - часто истолковывают в обратном смысле, как прямое указание на то, что и в Египте, и в Индии Парацельс все же был.
Возможно, что он являлся одним из тех семи, кому раз в сотни лет открывается путь в Агарти. По легенде, шестеро возвращаются обратно в мир, обогащенные новыми знаниями.
Этому врачу было подвластно лечение любой болезни. Нет возможности повторить его опыт, потому что многочисленные труды Парацельса, посвященные врачеванию, написаны на языке, принятом в среде алхимиков. Он строится на шифре, символике букв, загадочных образах, магических заклинаниях.
Этот невысокий горбатый человек в простой рабочей рубахе и черной шапочке на голове, никогда не расставался с мечом, прикрепленным к истертому до дыр кожаному поясу. В рукояти этого меча хранился какой-то порошок. О том, что это было, идут споры по сей день. Опий? Какие-то толченые металлы, которые Парацельс использовал для спиртовых «разведений»? «Порошок проекции» — форма философского камня? Несомненно одно — Парацельс был врачом-алхимиком. Он писал об алхимии так: «Не следует подражать тем, которые говорят, что алхимия превращает металлы в золото. В этом искусстве скрыта великая тайна, смысл которой состоит в лечении болезней».
Маршрут странствий Парацельса всегда пролегал через области, богатые залежами природных ископаемых. Рудники и горные шахты были для него и лабораториями, и аптеками, поставляющими ему необходимые лекарства.
Парацельс напрямую связывал геологическую природу земли с физическим состоянием человека. Он писал о современных ему врачах (а их он называл не иначе как «тупыми ослами» и «дуболомами»; Парацельс был вообще крайне невоздержан на язык): «Если они не знают, что делает медь и из-за чего зарождаются купоросы, то они не знают, отчего бывает проказа. Если они не знают, откуда берется ржавчина на железе, то они не знают, откуда берутся гнойники. Если они не знают, почему бывают землетрясения, то они не знают, откуда берутся боли».
Для алхимика-гностика была непреложна истина, выраженная когда-то Гермесом Трисмегистом: «Во всем есть все». В человеке, как и в малой песчинке, тоже «есть все»: металлы, растения, животные, планеты, звезды...
Три основных элемента, из которых построено мироздание, Парацельс называл серой, ртутью и солью. Алхимики под этим подразумевали совсем не то, что имеют в виду современные химики. Сера, ртуть и соль не были химическими элементами или соединениями, они обозначали основные, невидимые качества физического тела. Парацельс говорил: «Их можно увидеть только глазами огня». Чтобы понять это, Парацельс прибегал к примеру дерева. Когда дерево, физическое тело, загорается, в воздух идет дым. Это и есть ртуть, то есть вещество летучее и ускользающее. Пепел, остающийся после сгорания, — это сера, субстанция горячая и сухая. А соль — это тайный огонь, называемый волей, что скрыт в материи и поддерживает в ней жизнь.
Секретом секретов алхимии была фраза «Solve et coagula» — «растворяй и сгущай». Адепт приобретал способность «растворять» физическое тело и «сгущать» дух, переходя, как материя в процессе эволюции от твердого состояния земли, через жидкое и газообразное — к невидимому, лучистому Духу.
Как ты понимаешь, манипуляции, которым предавались мастера в своих лабораториях, преобразуя неблагородные металлы в благородные серебро и золото — были лишь прикрытием для проведения опытов над своей собственной духовной и физической природой. Магические способности, считали алхимики, как и любое химическое вещество, дистиллируется, сублимируется и трансмутирует. И в результате конечной трансмутации в алхимической печи рождается философский камень. Чаша Грааля кельтских сказаний. Мистическая роза розенкрейцеров. «Дитя, увенчанное добродетелями и царским пурпуром» средневековых алхимиков. Философский камень — залог безграничных сил и физического бессмертия.
Человек становился тем Магнитом, о котором писал Парацельс: «Эти магниты видимы, осязаемы и имеют человеческий облик. Когда дух насыщается высшими побуждениями, то он становится неуязвимым. Дух, насыщаемый низменными побуждениями, привлекает к себе болезни».
Парацельс был таким магнитом. Чудодейственное лечение его состояло не только и не столько в использовании корневищ и листьев мандрагоры, омелы или папоротника, в изготовлении растворов из металлов, драгоценных камней и перламутра, в применении амулетов и колдовских заклинаний. Излечивался тот, кто, соприкоснувшись с магнетизмом личности Парацельса, был способен вернуть себе утраченное духовное равновесие и привести свое физическое состояние в гармонию с универсальным духом земли, с той бессмертной жизненной силой, что Парацельс назвал «археем». Всю свою жизнь Трисмегист Швейцарии (а это был лишь один из многочисленных титулов Парацельса, которыми его наградила история) провел в странствиях, не имея ни семьи, ни дома, ни верных учеников. Бедность, аскетизм и целомудрие — были его жизненными принципами. «Только тот радостно странствует, кто ничего не имеет», — говорил он. Был он неуживчив, резок, вспыльчив и никогда не считался с общественным мнением. Травля, гонения, предательство учеников, обман богатых пациентов, не желающих платить за лечение, - все эти беды преследовали его по пятам, не оставляя ни на минуту.
В 47 лет его настигла странная смерть. Словно предчувствуя это, за три дня до случившегося Парацельс впадает в тяжелую депрессию и составляет завещание, в котором было прописано, что все его скудное имущество нужно продать, а вырученные деньги раздать нищим.
Вскоре Парацельс оказывается в зальцбургской гостинице «Белый конь» - со страшной раной на голове. Неясно: сам ли он упал, ударившись о камень, или кто-то столкнул его с обрыва, но факт остается фактом, и после столь тяжелой раны Парацельс умирает (мне вспомнилось: за три столетия до этого вот так же был забит камнями до смерти другой алхимик — знаменитый испанец Раймонд Луллий).
Но и после смерти не было покоя Теофрасту Бомбасту фон-Гогенгейму, назвавшему себя Парацельсом. Прах его неоднократно выкапывали из могилы, изучали, идентифицировали, переносили с места на место. Кое-кто, решив проверить его половую принадлежность, сопоставил изъятые из земли части скелета с прижизненными изображениями Парацельса и пришел к выводу, что, скорее всего, Парацельс был гермафродитом.
Но им, безбожным гробокопателям, не было дано понять, что те кости, что они извлекали из земли, - не более чем прах, пустой земной кокон, оставленный вылетевшей из него бабочкой, свободной и неуловимой...
БЛАГОДАРНОСТЬ
При написании книги я пользовалась информацией, почерпнутой из десятков работ, посвященных историческим и археологическим проблемам, вопросам мифологии, религии и эзотерики. Хочу выразить признательность тем авторам, чьи поистине неисчерпаемые знания в этих областях оказали мне помощь в выборе направления духовных поисков и утвердили меня в исторической и научной достоверности излагаемых в книге событий.
Описать жизненный путь величайшего мистика Востока, поэта-суфия Джалаладдина Руми мне помогли две книги, авторы которых собирали исторические сведения столь давнего прошлого буквально по крупицам. Вот эти книги: Радий Фиш «Джалаладдин Руми» и Мехмет Ондер «Мевляна Джаладдин Руми» (на английском языке).
Понять, что на самом деле представляет собой суфизм, это загадочное мистическое течение внутри мусульманской религии, я смогла, лишь основательно изучив великолепные работы Аннемари Шиммель «Мир исламского мистицизма», Идриса Шаха «Суфизм» и А.Дж. Арберри «Суфизм. Мистики ислама».
Кладезем богатейшей информации об алхимии и алхимиках стали для меня следующие книги: Серж Ютен «Повседневная жизнь алхимиков в средние века» и Альберт Пуассон «Теории и символы алхимиков». Приподнять завесу над тайной легендарного Фулканелли позволил обширный труд, посвященный алхимикам, - Дж.Вайднер и В.Бриджес «Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста».
При написании глав о Парацельсе и Аполлонии Тианском я опиралась на данные, изложенные в книгах «Великий учитель» и «Парацельс - философ огня», которые любезно предоставил мне их автор, бессменный лидер Рериховского движения в Томске Геннадий Горчаков.
Наталья Гусева, вдохновенно описавшая в своей книге «Мифы Древней Индии» верования жителей Индостана, ввела меня в необыкновенно поэтичный мир индуизма.
Прочитав книгу Хорхе Анхеля Ливраги «Фивы», я получила возможность ощутить мощь, глубину и безбрежный космос религии Египта, а в книге Ивана Рака «Египетские мифы» я смогла найти максимально полную информацию по любой теме, касающейся пантеона египетских богов.
Изложение теории Тимоти Лири о нейрогенетических контурах человеческого мозга заимствовано из книги Роберта А.Уилсона «Космический триггер».
Любую справку по интересующей меня теме я могла получить в «Энциклопедическом изложении масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символистской философии» Мэнли П.Холла.
Информация об Агарти оказалась столь скудна, что мне приходилось довольствоваться лишь крохами кратких упоминаний и не очень внятных сведений, встречаемых в самой разнообразной литературе.
Информационной поддержкой моим личным впечатлениям от путешествий по Индии и Турции служили книги-путеводители (на английском языке), приобретенные в тех местах, где я оказывалась: Дж.Мичелл «Элефанта», П.Чандра «Пещеры Элефанты»; «Аджанта и Эллора»; Ильхан Ашкит «Каппадокия»; Мехмет Ондер «Мевляна и Конья».
И, наконец, моя книга была бы невозможна без божественного импульса, полученного мной в ашраме Саи Бабы, чудотворца из индийского городка Путтапарти, который возвестил миру: «Я - Бог. Но и вы тоже - Боги. Только я об этом знаю, а вы – нет».
Спасибо всем.
Пойди туда, не знаю куда... Книга вторая
© Copyright: Галина Фролова 2, 2014
Свидетельство о публикации №214032501859
Свидетельство о публикации №214032501859
Рецензии
прочёл
с огромным интересом.
словно вновь оказался
в знакомых и почитаемых местах.
парадоксально.
информативно.
снайперски подмеченные детали.
проделанная Вами работа впечатляет.
вношу в Избранные, буду
возвращаться и возвращаться.
*
у меня в книгах своя
эмоциональная Индия,
а здесь лишь одна страничка:
http://www.proza.ru/2007/12/19/169
с Уважением,
Игорь Влади Кузнецов 14.05.2015 09:12 • Заявить о нарушении
с огромным интересом.
словно вновь оказался
в знакомых и почитаемых местах.
парадоксально.
информативно.
снайперски подмеченные детали.
проделанная Вами работа впечатляет.
вношу в Избранные, буду
возвращаться и возвращаться.
*
у меня в книгах своя
эмоциональная Индия,
а здесь лишь одна страничка:
http://www.proza.ru/2007/12/19/169
с Уважением,
Игорь Влади Кузнецов 14.05.2015 09:12 • Заявить о нарушении
"намасте джи",
если персонажи
говорят на бенгали.
это в гл.30.
верно?
Игорь Влади Кузнецов 14.05.2015 09:18 Заявить о нарушении
если персонажи
говорят на бенгали.
это в гл.30.
верно?
Игорь Влади Кузнецов 14.05.2015 09:18 Заявить о нарушении
Спасибо!!!Такие дорогие для меня слова...только что вернулась из Индии.Там навсегда осталось моё сердце.Сейчас в планах рассказ о путешествии в Ширди, буду писать о Саи Бабе.Обязательно окунусь с головой в Ваши произведения.Видимо,мы на одной волне.
Галина Фролова 2 14.05.2015 21:08 Заявить о нарушении
Галина Фролова 2 14.05.2015 21:08 Заявить о нарушении
Насчёт бенгали не знаю, я все по Махараштре путешествую, хотя была и в Гоа и в Карнатаке и в Дели.Не помню, в каком штате Варанаси, там тоже была.Намасте редко слышала,но люблю это слово очень.Может, действительно,оно в другом регионе больше распространено? Надо проверить.Спасибо за очень интересный вопрос.Выясню.
Галина Фролова 2 14.05.2015 21:17 Заявить о нарушении
Галина Фролова 2 14.05.2015 21:17 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.