Тяжёлый разговор. Глава 54 Мейлах в октябре

               
                Где взять весёлое лицо,
                К заботам невесёлым?
Мейлах, родной, и что вас уже не было видно с весёлым лицом? – обеспокоенно спросил залетевший на огонёк в отсутствии Софьи Борисовны одессит Гриша. - Эти паспорта, консульство… Куда собрались бежать? Во Францию, а потом в Америку?

 Зачем вам это еврейское счастье? Вы думаете, на вас там будет спрос, как у нас на туалетную бумагу? И что вы имеете им продать? Секретную гаубицу или атомную бомбу? Или вы знаете, какую государственный секрет, который они не знают? Эти тайны продают напрямую наши высшие чины, минуя посредников вроде вас.  Бросьте, бросьте эти глупости…

На работу в ЦРУ вас не возьмут однозначно, поэты там не нужны, да и от вас всё время разит чесноком и луком, а им подходят люди незаметные, без лица, дефектов речи и запаха.

 Вас не затеряешь в толпе, у вас на лбу проглядывается клеймо - СССР! Из вас разведчика не сделаешь.
Судя по вашему мешковатому костюму и не глаженым штанам, на финансиста вы тоже не тянете.

С вашей фигурой и фамилией, в лучшем случае, выйдет, как говориться, вешалка для рекламного щита или ещё, какой идиёт. Вы даже родину не способны продать как полагается по выгодной цене – с вашей скромностью вы не сможете торговать ею.

Что вы станете делать за границей, будь она весела и здорова? Работать негром? Это с вашим–то никчемным образованием?

Я вам предлагал, а вы даже не пробовали устроиться здесь, например,  жидом, в мой цыганский ансамбль песни и пляски. Вам не нужны деньги, вам нужна Франция, с приключениями на свою, сами понимаете… И что вы умеете из французского, картавую букву «Р» на еврейский манер? Этого крайне мало.

 Вы им споёте? А кто вас будет слушать? У них  пивунов с консерваторским образованием хватает, даже на уборке мусора…

 Только у нас, после работы, таким песенникам как вы изображаете, в любом кабаке, недурно платят. Это ниже вашего достоинства?

 Не смешите мне голову. Софочка рассказывала мне про ваше достоинство, куда уж ниже и то скажите спасибо пчёлам…

Вот Софочка – это уже совсем другое дело. С такими данными, что у неё можно работать, а постель найдётся. Так что не пудрите никому мозги, все, кто «там» был интересен, уже давно там.

 Это здесь Мейлах Абрамович Кац звучит гордо,  а там вы будете несчастный еврейский поц. Это надоест вашей Софочке и она вас бросит.

 У неё язык всегда кривит душой, а вы нашли,  кого слушать, собираясь в  такую эмиграцию.

Мейлах, ошарашенный убедительными словами заботливого Гриши, стоял,  выслушивая и вбирая в себя каждое слово. А Гриша, эмоционально размахивая руками, продолжал:

Может, вы направляетесь в Израиль? И кем вы будете там работать? Парковщиком? Какой из вас, извините, парковщик, если даже учёной степени не имеете.

 Там же сплошные умные евреи, все, кроме арабов. Все грамотные, инициативные и они везде. Там даже бомжи, тоже евреи, а мусор возле стены плача убирают люди, окончившие у нас консерваторию!

Вас в Израиле запишут в русские, и тогда вы совсем потеряете лицо. А умрёте от тоски и обиды на весь несправедливый мир, и когда это случиться, вас упрячут в белый мешок, согнут в три погибели и закопают как мешок гнилой картошки, называемой у вас в Белоруссии бульбой.

В общем, выбросите всё из своей ватной головы, не царапайте себе душу пустыми хлопотами и живите себе спокойно.

 Мейлах хотел вставить возражение, но Гриша так барабанил языком, что ему с трудом удалось дождаться паузы, и когда Гриша закашлялся,  он  несмело сказал:

-  Гриша! Мы хотим остановиться во Франции, а Америка подождёт. Но Гриша и Францию отогнал от Мейлаха убедительными аргументами, зародив  в его растревоженной душе сомнения относительно планов Софьи Борисовны.

                *  *  *      
Медовый месяц у Мейлаха длился целых три дня, включая день приезда, а потом началась обычная семейная жизнь, как у всех - с упрёками и претензиями.
- Мейлах! Почему у тебя так плохо пахнут ноги? – в первый день спросила она его.

- Милое солнышко! Чему тут удивляться? Разве ты не знаешь, откуда они растут? – как можно ласковей постарался спросить культурный супруг.

-  Но запах, если честно сказать, такой же, как у твоего любимого сыра «камберер», голландского происхождения!
- Не оскорбляй сыр! Веди себя прилично! – одёрнула Мейлаха супруга.

- Мейлах! Где ты достал такой храп? Ты мне уже им всю жизнь отравил!
«Как будто прожитые вместе два дня – это уже вся жизнь?

 А что она мне на третий день сказала? Что я ей не даю спокойно спать, потому что желаю иметь то, что мне позволено было до женитьбы! Два года, мол, её никто не беспокоил.

 Кто же будет её беспокоить, если муж сбежал и рядом никого? Это хорошо, что я появился, чтобы было кого упрекнуть. «Вот сволочь» – подумал Мейлах, а вслух сказал немножко по- другому:

- Софочка! Ну, кому ты бережёшь свою конфетку? Придёт время, захочешь угостить, а желающего не найдёшь!  «Каждому овощу, своё… » -  как говорила моя Рахиль,  а она  была мудрой женщиной,  шла  в ногу, но всегда стояла поперёк, потому и осталась теперь одна.

 Используй её опыт, пока не поздно!
Софья Борисовна менялась на глазах. Это была уже не та женщина -  ласковая, хрупкая, нежная, возвышенная. Это была почти Рахиль Менделевна, только пока по карманам не лазила.

 Она теперь всё куда–то спешила, постоянно ходила на почту для телефонных переговоров, в консульство для консультаций, в магазины для покупок.

Мейлах ей мешал, и всё чаще, оставаясь в номере один, он чувствовал, как падает интерес к нему его липовой супруги. Пора становиться глухим, решил он. Это испытанный способ узнать обстановку вокруг себя.
 
Возвратившаяся из очередного похода жена, хлопнув дверью, обратила внимание, что Мейлах, читающий газеты «между строк», даже не повернул голову в её сторону. Она, предполагая в нём  наличие обид, накопившихся за долгое отсутствие супруги, заигрывая, спросила:

- Почему, мой муженёк не встречает улыбкой свою любимую жёнушку?
Слова Софьи Борисовны были так же, фальшивы  и гнусны, как заявление правительства о всенародном одобрении повышения цен на ликёроводочную продукцию.

 Возмущённый Мейлах хотел было ей сказать про это, но воздержался, чтобы не выдавать себя, и руками показал на свои уши. Она  из писем Мейлаха знала, что он иногда теряет слух, и, спокойно приняв его глухоту, написала  на бумажке: «Ничего, дорогой, не огорчайся! Меньше слышишь – здоровей будешь!» - и положила текст перед носом.

Визы на обоих были оформлены раньше обещанного срока – Гриша и здесь помог. Софья Борисовна заказала билеты и стала собираться в дорогу, подгоняя нерасторопного в этом Мейлаха.

 У него вещей было совсем мало, и она предложила Мейлаху положить свои вещи в один из двух её чемоданов – новых, красивых и совершенно одинаковых.

 Во второй она его не допускала, ссылаясь, что ей неудобно показывать сугубо женские вещи, мол, стесняется. Чтобы исключить путаницу, она привязала к ручке своего чемодана красную ленточку и успокоилась.
 
Накануне отъезда Софью Борисовну в позднее время вызвали телеграммой на переговоры. Мейлах решил её сопровождать, с целью обеспечения безопасности.

 Ожидая её у переговорной кабины, по обрывочным фразам разговора он понял, что с другого конца провода кто - то решительно не хотел, чтобы Мейлах выезжал вместе с Софочкой. Он был там нежелательной персоной.

Софья Борисовна не пыталась как-нибудь объяснить Мейлаху  содержание телефонного разговора,  используя его глухоту в своих целях, и они,  молча, пришли в номер.

 Эта ночь для  Мейлаха была кошмарной. Он не смыкал глаз всю ночь, думая о том, что его не тянет за пределы своей страны, и зачем он туда поедет, если там у него ничего  и,  похоже, уже никого нет? Софочка стала вести себя очень странно…

 Утром, они на такси доехали до порта. Мейлах с двумя чемоданами, стараясь не отставать от супруги, шёл по бетонной мостовой к причалу.

 К трапу для посадки на известный  красавец лайнер «Лили Марлен» тянулась длинная очередь, к которой пристроились наши будущие эмигранты. Софочка забрала от Мейлаха чемодан с красным бантиком и встала в очередь впереди него.

 Недалеко от очереди стоял хорошо одетый мужчина и, посматривая на Софью Борисовну, как показалось Мейлаху, подзывал её к себе. И действительно, Софочка, сорвавшись с места, побежала к нему на переговоры.

- Софья Борисовна! Вам нужно немедленно избавиться от своего спутника. Найдите предлог, создайте конфликтную ситуацию, перепутайте документы,  да мало ли способов обострить отношения.  Делайте вид, что разлюбили его… - сказал незнакомец.

- Я уже делала обострения, а он человек добрый, не воспринимает моё поведение самоустранением, доброта – это же диагноз! Он любит меня и я к нему…

- Дядя будет недоволен. Нам лишний свидетель и нахлебник не нужен, а вы себе найдёте другого мужчину, более перспективного. Я сейчас буду говорить вам любезности. Пусть услышит и начнёт ревновать.
 
Незнакомец приблизился к Софье Борисовне и, обняв  прижал её к себе, погрузив свой нос в её пышные волосы… Она не сопротивлялась и
кивнув в сторону мужа, сказала:

- Говорите смело, он глухой, как пень, ничего не слышит, – она дала возможность собеседнику говорить о чём-то важном. Из доносившихся слов Мейлах  чётко услышал слово «чемодан» и «поторопись».

 Потом они, словно почувствовав вероятность утечки информации, перешли на шёпот. Но его уже не интересовали слова дальнейшей беседы, ему было достаточно того, что он увидел их в обнимку…

У Мейлаха, стало тяжело и тревожно на душе. Он глядел на красный бантик и вдруг с неясным причинным мотивом перевязал его на свой чемодан. Уж если они муж и жена, то какая разница, где будет бантик?  Очередь продвигалась.

 Мейлах ещё не пришёл в себя от полученного шока, не решив для себя как поступить далее. Но тут торопливо подошла Софья Борисовна, безмолвно ухватив чемодан с бантиком, встала впереди Мейлаха.

 Её документы были заранее подготовлены к таможенному контролю. Через досмотр пропускали по одному человеку, но вещи проверяли не у каждого. Как только она переступила порог контрольного пункта, перед Мейлахом неожиданно встали два человека, мешая его проходу.

Пока он пытался их обойти, Софочка, не оглядываясь на него, прошла дальше, а там её чемодан принял молодой мужчина с приятной улыбкой, и они скрылись за палубными постройками.

 Мейлах понял, что все фокусы Софочка проделывала не случайно. Он вынул свою патентованную челюсть и, скривив лицо, подошел к  пограничному контролю, предшествующему таможенному.

 Пограничник, сверив фотографию в новом паспорте с беззубой рожей, где подбородок доставал до носа, перекрыл проход границы цепочкой и позвал старшего по званию. Мейлах не растерялся и успокоил офицера:

- Извините, это я хотел проводить даму до каюты, а она так быстро выпорхнула через ваши ограды, что даже второй чемодан забыла взять – схитрил Мейлах.

 - Гражданин, покиньте пост контроля, не мешайте пассажирам, а то примем меры – строго сказал контролёр и неодобрительно глянул на недотёпу.

Мейлах, подхватив чемодан, без оглядки рванул от контрольного пункта, виляя между ларьками и киосками, запутывая следы.

 Он оказался в тихом месте и из-за угла какой-то постройки глядел на крутую корму теплохода, где в тёмно синей морской бездне, начали работать ходовые винты, медленно разворачивая громадное морское чудовище под бравурные звуки марша на курс следования, который для Мейлаха был, несомненно, чуждым.

 Порыв ветра, сорвал с него шляпу и бетонной пылью дунул в глаза.  То ли от соринки, то ли от радости, то ли от обиды на себя из глаз Мейлаха катились слёзы, и он, спрашивая сам у себя, повторял вопрос:
 
- Как я мог? Как я посмел решиться покинуть Родину?
  Вытирая платком слезящиеся глаза, он достал зеркальце, чтобы убрать из глаза соринку, но, посмотрев на сваё отражение, что-то   у него внутри дрогнуло.

 На него смотрел утомлённый заботами несчастный человек – постаревший, пожалуй, за час прощания с Родиной на несколько лет!