Я расскажу тебе жизнь. Первое действие пьесы Шанс

Действующие лица
Тая – главная героиня в молодые годы;
Тая Григорьевна – она же, но в более зрелом возрасте, а в сценах воспоминаний - старая женщина, разговаривающая с невидимым собеседником;
Тамара Матвеевна – мать Таи, темноволосая статная женщина;
Григорий Яковлевич – отец Таи, мужчина с немного цыганской внешностью;
Митя – один из братьев Таи, субтильный юноша с мечтательными глазами;
Семеновна – соседка;
Николай – первый муж Таи, бравый военный, очень симпатичный;
Анна Ивановна - тетка Николая;
Клавдия – любовница Николая;
Алексей Филиппович – второй муж Таи, несимпатичный, шмыгающий носом, намного старше героини;
Маруся – старшая дочь Таи, молодая женщина с насупленными бровями;
Люся – младшая дочь Таи, девушка тонкая, звонкая и манерная;
Георгий Иванович – завхоз, начальник Таи в Суворовском училище во время войны;
Николай Иванович – завхоз «Строительного треста»;
Зинаида Игнатьевна – жена Николая Ивановича, высокая несимпатичная и неухоженная женщина;
Граня – соседка;
Торговка;
Водитель;
Хирург;
Медсестра
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
На сцене полумрак, в глубине, в кресле, сидит Тая Григорьевна, в халате. Какое-то время сидит не двигаясь, глядя в одну точку. Где-то раздается шорох, похожий на шаги, - и стихает. Тая Григорьевна вздрагивает, смотрит в ту сторону и начинает разговаривать с невидимым собеседником – сначала довольно громко, чтобы быть услышанной, но вскоре речь ее становится тише, и говорит она уже будто сама с собой.
Тая Григорьевна
Вот видишь, я опять не сплю. Сейчас в юности своей побывала, так отчетливо сад наш видела – с сиренью, с яблонями. Хорошо там… Но это не сон. Не знаю что, но не сон. Не спится… Которую ночь уж не спится. Глаза закрою – и вижу жизнь свою как на ладошке. Хочешь, я расскажу тебе всю свою жизнь? Зачем?.. Не знаю. Может, тебе будет интересно – и ночь, глядишь, пройдет… Можно рассказать жизнь? Наверное, нет. Но я попробую. Попробую рассказать, какой она была – или… какой мне казалась. А ты послушаешь. Ты слушаешь?.. Слушаешь, конечно, слушаешь – куда ж тебе деваться!
…Знаешь, иногда мне кажется, что я родилась совсем недавно. Самого начала я, конечно, не помню. Первое, что всплывает в памяти, - ноги над пропастью. Не страшно. Да и не пропасть это вовсе, а так – крутой берег реки. Обрыв. Сидим, болтаем ногами. Разговариваем, смеемся. Почему-то не боимся, что кто-нибудь подойдет сзади и толкнет. Почему? Наверное, в детстве боишься совсем другого…
…В тот день родители вернулись с ярмарки. Как всегда, всякой всячины привезли. Все больше по хозяйству. Но и лакомства, конечно. Самое вкусное – «крымские струки». Сладкие, во рту тают. Кажется, ничего вкуснее и придумать невозможно. Батя знает, что я люблю, всегда привозит. Вообще-то они с мамой вместе ездят на ярмарку, но почему-то кажется, что «крымские струки» привозит именно отец…
Любила я своих родителей, очень любила. Жили они дружно, никогда не ругались. Мама только иногда журила отца - как ребенка, любимого, но самого непослушного. Она была старше – ненамного, но казалась значительно взрослее и мудрее. Наверное, из-за серьезности, статности и бровей – черных и немножко насупленных. Мама никогда не раздражалась на отца, даже к его хмельным сумасбродствам относилась со снисхождением, что ли… Помню, как подгулявший папаня карабкается на крыльцо – а она наблюдает и только хитро прищуривается. Глаза у мамы темные, с блеском – так и посверкивают. И волосы черные, но по сравнению с отцовской смолью кажутся матовыми и просто темными. Вроде бы у Григория Яковлевича в родне были цыгане. Тогда меня это не особенно интересовало. Но сейчас кажется, что в отце и старших братьях было что-то широкое, вольное, бесшабашное – наверное, цыганское. Один Митенька ничем не походил на это шумное племя. Он вообще ни на кого не был похож. Жил хоть и вместе со всеми, но как-то сам по себе. Помогал отцу, был нежен со мной и с мамой – но в памяти моей он не вписывается в общую картину, где-то поодаль стоит и улыбается - грустно и непонятно. Может, это потому, что Минька, так и не женившись, уехал искать свое счастье на Урал – да и пропал… Но там, в моей юности, мы все рядом, живем в трудах с утра до ночи, но зато в сытости и довольстве. Помню это ощущение уверенности, надежности. Казалось, так будет всегда… (На сцене появляется Тая.) О, а вот и я… Девчонка еще – смешная... Румяная, с косицами, а повадки как у взрослой. Мать на меня хозяйство часто оставляет – так я привычная…
Сцена вторая
На сцене становится светло. Появляется Тая, вглядывается вдаль – ждет возвращающееся с выпаса стадо. На другой стороне сцены – Семеновна. Между ними завязывается разговор. (Тая Григорьевна через некоторое время покидает сцену.)
Тая
Что-то пастух задерживается. Уснул, что ли, где-нибудь под кустом? Маманя говорит, Санька – пьяница, того и гляди, коров растеряет.
Семеновна
Ой, не говори, Таюшка, я уж вся извелась – и где его, паразита, носит! А что поделаешь! Не хочет никто больше стадо пасти. У всех хозяйство, дел невпроворот.
Тая
Да Вам-то еще ничего, у вас одна корова всего, а мне двух доить. Пока управишься, девчонки расходиться начнут. Хорошо тем, у кого сестры.
Семеновна
Оно верно, хозяйство-то у вас поболе моего: вон и козы, и поросята. Да и кроватную мастерскую держите. Сестры, говоришь… А кто б в мастерской-то работал, если б не старшие братцы? Да и защитники они тебе – малявке.
Тая
Да уж больно они меня защищают! Лучше бы помогали хоть немножко. А то только все им подай – принеси. И так дел по горло. Пока всю скотину покормишь да огород польешь – глядишь, обед. Идут – усталые, голодные.
Семеновна
Конечно, усталые. Чай, Володька-то с Леней теперь не особо отцу помогают?
Тая
Да, как обженились, так в мастерскую почти не ходят… Маманя говорит, батя им «кусок выделил». Наверное, два куска-то – их же двое… Зато и на обед не приходят. Это хорошо. А то раньше набегаешься с кастрюлями да мисками. Володя пока два раза добавки не попросит, не успокоится. Только и скачи: то в кухню, то в сени. Мамка-то от стола не отходит, следит, чтобы папаня не перебрал за обедом. Сейчас только Минька в доме, так еще ничего. А как Володя с Леней в женихах ходили, так спасу не было. Только и дергали: то рубашку погладить, то сапоги принести… А Минька – ничего. Хороший он, добрый, спокойный. Книжки читает. Учись, говорит, Тая, не будешь сама учиться – жизнь силком заставит. Чудной он, Минька, и говорит все как-то мудрено. И не женится… А мне когда учиться? У меня и без этого дел хватает. Три класса закончила, читать-писать умею, чего еще! Маманя говорит, это для женщины не главное. Правда ведь?.. Ой, идут вроде, идут, Семеновна! На соседней улице мычат... А я все спросить хочу: почему Вас, бабушка, Семеновной зовут? Вон маманю мою все Тамарой Матвеевной называют, а Вас только по отчеству…
Семеновна
Ну а как еще? Я с молодых годов Семеновна. У меня и отец, и муж Семенами были. Стало быть, я и есть Семеновна… А маманя твоя… Ну как тебе сказать… Вы и квартирантов держите, и мастерская у вас… Да и Тамара сама осанистая такая да важная. Ну, а я-то что… Семеновна – да и все. Чего уж тут! Пойти ведро ополоснуть… Уж и темнеет как будто. (Уходит.)
Тая
Скорее бы подоить – и на обрыв. Темнеет… Пока еще до нашего дома дойдут! Пойти, что ли, навстречу? (Уходит.)
Сцена третья
Поздний вечер. На крыльце, облокотившись, стоит Тамара Матвеевна, что-то тихонько напевает. Вбегает Тая. Лицо красное, в слезах. Увидев мать, опускает лицо и пытается проскользнуть в дом. Тамара Матвеевна удерживает ее.
Тамара Матвеевна
О,о! Что это ты разбежалась-то! Чуть мать с ног не сбила! Что случилось! Кто тебя ужалил? Да ты никак в слезах? А, доча? Ты что? Кто тебя обидел? (Пытается обнять, но Тая вырывается, сбегает с крыльца, плюхается на скамейку рядом).
Тая (хлюпая носом)
Да ничего такого не случилось, мам... И никто меня не ужалил…
Тамара Матвеевна
Ну да, я и вижу. Выкладывай давай, чего ревела. Вроде веселая убегала, довольная – а через полчаса уж вся в слезах. Небось, с девчонками чего не поделили? Ты их «крымскими струками» угостила?
Тая (тихо, еще больше опускает голову)
Нет…
Тамара Матвеевна
А что это ты? На тебя не похоже. А? (Заговорчески подмигивает.) Помнишь, как сестер Бабуриных медом угощала? Это ведь хорошо, я тогда вернулась да тебя искать стала. А то так в подполе бы окоченела с бочонком в руках. (Смеется.) Это ж надо было додуматься! Ну куда ты весь бочонок-то перла, горе ты мое! Неужели нельзя было прямо там, в подполе, в миску отложить сколько надо, а? Нет ведь! Тащит весь бочонок! Не мудрено, что ты с ним застряла, – я удивляюсь, как ты его вообще подняла! А я слышу: Тая зовет… Думаю, где ж это моя дочурка? А она вон где – в подполе застряла! И наверх вылезти не может, и вниз не знает, как спуститься. А бочонок отпустить совесть не позволяет – разобьется бочонок, столько меду пропадет! (Снова смеется, Тая сначала улыбается, потом тоже заливается.)
Тая
Ага… А сестры Бабурины в это время горох наш общипывали. Лопают и даже не подозревают, что их подруга погибает в подполе! Мам, а ты бы что со мной сделала, если б я бочонок тот разбила?
Тамара Матвеевна
Да ты что, Тая! Ты что ж думаешь, я из-за бочонка переживала? Да я тебя за бестолковость ругала, надо же думать, что делаешь. Голова-то тебе для чего дана? А бочонок что… Ну, жалко бы, конечно, меда было. Да ведь с голоду-то не умерли бы… Ну вот, смотрю, и слезы твои высохли. Так чего ревела-то?
Тая
Да ну, мам! Ты опять скажешь, бестолковая, мол…
Тамара Матвеевна
Ну?
Тая
Ну, я коров-то подоила, а уже стемнело почти. Я впотьмах кулек схватила и побежала на реку. Девчонок растолкала, уселась между ними, ноги свесила над обрывом – тут только дух перевела. Стала руку в кулек протискивать. Нащупываю струки, уже как будто и вкус их чувствую, и слюни потекли… А тут комар на щеку сел – я его рукой пришлепнула, да еще нос почесала…
Тамара Матвеевна (удивленно пожимая плечами)
Я что-то, Тая, тебя не пойму… Причем тут комар? Не из-за него же ты расстроилась?
Тая
Что тут непонятного! Потом все и стало гореть – и щека, и нос… и во рту. Как будто огнем горит! А эти все смеются, надрываются! Я кубарем к воде скатилась, пытаюсь умыться, а они гогочут и гогочут. Знаешь, как обидно! Мамань, ты-то хоть не смейся…
Тамара Матвеевна
Ничего не пойму! От чего у тебя горело-то все? Не от «крымских струков» же?..
Тая
От перца.
Тамара Матвеевна
Какого перца?..
Тая
Жгучего. Мам, я кульки, видать, впотьмах перепутала… В кульке-то перец оказался. Я уж потом поняла, а сначала, знаешь, как испугалась! Я перец твой в реку бросила…
Тамара Матвеевна (Прикрывая рукой лицо, пытаясь скрыть улыбку.)
Ну, стало быть, осталась я без перца… Гляди-ка, вон еще один артист идет – папанька твой. Гляди, гляди: ровно идти пытается, как будто тверезый. Вот морда, опять где-то напраздновался! Кепку-то на самые глаза надвинул…
Сцена четвертая
Те же и Григорий Яковлевич - появляется, начинает взбираться на крыльцо, с трудом добирается до верхней ступеньки Тамара Матвеевна молча наблюдает, стоит к нему вполоборота.
Григорий Яковлевич
Тамара Матвеевна, хорошая ты женщина! Дай я тебя поцелую! (Пытается развернуть к себе мощную фигуру жены, не дотягивается до ее лица, смущенно улыбается и потихоньку пробирается в дом.)
Тамара Матвеевна (вслед мужу)
Иди уж!.. Ты заметила, Тая, батя-то усы сбрил.
Тая
Да я его сначала и не узнала, мам! Чужой какой-то! И чего это ему в голову взбрело… Столько лет с усами ходил…
Тамара Матвеевна
Завтра узнаем – что к чему да почему, сегодня из него собеседник никудышный… Пойдем и мы с тобой, доченька. Спать пора. У бати-то твоего завтра выходной, поди. К обеду бы проспался. А нам с тобой выходных никто не даст… (Уходят.)
Сцена пятая
В кухне Тая и Тамара Матвеевна накрывают на стол, готовятся к обеду.
Тамара Матвеевна
Тая, ты почему скатерть чистую не постелила? Или забыла, что сегодня выходной?
Тая
Да нет, не забыла… Только никого ж нет! Папаня спит, Минька молока попил с ватрушкой и убежал…
Тамара Матвеевна
Неважно, сегодня выходной. Мало ли, кто зайдет. А куда это Минька, интересно, убежал? Знает ведь, что обед… Никакого порядка!
Тая
Не знаю, мамань, не сказал. Молока хватанул прямо из крынки, потом хватил меня, закружил, за нос подергал – и убежал…
Тамара Матвеевна (усмехаясь)
Ох уж этот Минька! Куда понесся? Что ему вздумалось? Ну какой он хозяин будет! Никакого порядка у него в жизни нет… Зато ласковый да добрый – вот все ему и прощаем. А надо бы уже приструнить! Вот, не дай бог, что с отцом – ведь не на кого и положиться…
Тая
Мам, да что ты! Что с папаней может случиться! Проспится – и все будет хорошо. Семеновна говорит, что он хороший хозяин и примерный этот… семьянин, кажется…
Тамара Матвеевна (улыбаясь)
Ну, если Семеновна говорит, тогда конечно!
Тая (настороженно)
А что, мамань, разве не так?
Тамара Матвеевна
Ну что ты перепугалась-то! Конечно, так. Такого хозяина, как твой отец, еще поискать надо! И рукастый, и головастый. Минька-то, поди, головой в него пошел. Все читает что-то, да разговоры умные ведет, только хозяйство его совсем не интересует. Хорошо еще, в мастерской помогает. А батя твой всем хорош, но как начнет что-нибудь «праздновать», так уж и остановиться не может. Сколько раз до беспамятства допивался – сама знаешь… А если что – так не на кого и положиться…
Тая
Ну, так уж и не на кого! А Володя с Леней?
Тамара Матвеевна (вздыхая)
Да какие Володя с Леней теперь помощники! У Володька одна забота – кралю свою сторожить. Ведь это ж надо было на такой шалаве жениться!
Тая
Мам, да она вроде нормальная была… Помнишь, тебе пироги помогала печь?
Тамара Матвеевна
Ну да, один раз. А потом ей некогда стало. Ухажеров больно много – пока со всеми полюбезничаешь, где ж тут пироги печь! Эх, знать бы, что такая стерва попадется, легла б на пути, не позволила Володюшке жениться на ней… Она ведь почему и жить у нас отказалась – чтоб свобода была! Жила бы в нашем доме – я бы ее быстро прищучила! Сердце мое болит за Володеньку. Как бы чего не учадил! Так он ревнует, так разрывается – а этой… хоть бы что! И чем она его держит! Ведь ни рожи, ни кожи – а чуть приголубит, он уж весь и тает… Змеища!
Тая
А ведь Наталья и правда на змею похожа… Вертлявая какая-то, когда идет, кажется, ползет: то в одну сторону вильнет, то в другую…
Тамара Матвеевна
Во-во! Видать мужикам нравится, как она… виляет. Да и чуют они, слабая на одно место – вот и вьются!
Тая
На какое, мам?
Тамара Матвеевна (отмахнувшись)
Не слушай меня, Таюшка, не для твоих это ушей. Ты Ленькиным гостинец снесла!
Тая
Ну да, с утра сбегала.
Тамара Матвеевна
Что у них там? Как дети, как сами?
Тая
Да нормально, мам. Только шумно. Наталья на детей орет, а Ленька на Наталью. И дети орут.
Тамара Матвеевна
Да уж, успели, нарожали…
Тая
Мам, почему от Ленькиных детей всегда воняет? Другие ведь тоже писаются, а воняют только Ленькины…
Тамара Матвеевна (сердито усмехнувшись)
Это, доченька, не Ленькины дети воняют, а Манькины! Разве мужское дело – за детьми смотреть! На то у них и мать, чтоб содержать их в чистоте и порядке. А эта лентяйка пока соберется пеленки-распашонки постирать – они уж и высохнут. Так она ребятишек и одевает в грязное – благо что сухое! Вот ведь позорище! (Машет рукой.)
Тая
Мам, щи готовы давно и картошка сварилась – может, будить папаню?
Тамара Матвеевна
Да, пойду растолкаю. А ты иди снеси картошки наверх, пока горячая, штук пять – шесть, ну ты знаешь…
Тая
Да успеется, мамань! Они все равно холодную будут есть.
Тамара Матвеевна
Чего это?
Тая
А они ее, холодную, кружочками режут и на каждый кусок кружочек масла кладут. Говорят, это называется «по-польски». Да, мам?
Тамара Матвеевна
Да кто ж его знает! Они поляки – им виднее. Но ты, Тая, все равно отнеси, пока горячая, а уж как они будут есть – это их дело. Гляди-ка, масло кладут… А все нищими прикидываются…(Обе уходят – Тая с картошкой в тарелке.)
Сцена шестая
Возвращается Тамара Матвеевна (в изумлении прикрыв рот рукой), следом входит Григорий Яковлевич (лысый, без бровей). Через некоторое время появляется Тая.
Григорий Яковлевич (Подходит к зеркалу, пугается, машет руками, крестится.)
Ну все, Тамара Матвеевна, чертики мерещатся! Видать, белая горячка у меня! Что ж делать-то!
Тамара Матвеевна (укоризненно качая головой)
Да нет, Григорий Яковлевич, это ты собственной рожи испугался. Но гляди, сокол, добром твои попойки точно не кончатся… Вот уж до чего допился, что и не помнишь ничего!
Тая (Входит с картошкой в тарелке, видит отца без бровей, шарахается от него.)
Ой, мамань, чего это?! Папань, ты чего?!
Тамара Матвеевна
Да не помнит твой папаня ничего. Сам себя сейчас первый раз в зеркале увидел.
Тая
Папань…
Григорий Яковлевич (Смущенно отворачиваясь, садится за стол.)
Погоди, дочка, дай в себя прийти. Я это… вчера перебрал маленько. Серега Борисов кровать у меня купил – молодым. Хорошая кровать, красивая, как раз новобрачным. Минька завитушки придумал такие… (Показывает руками.) Так вот, мы это… Потом Григорьевы–братья пришли… А, вспомнил! Мы ж с мужиками поспорили, я на спор побрился. Леха Григорьев меня и побрил. Только про брови-то уговору не было… Видать, Леха пошутить решил! Ну держись теперь у меня!.. (Держится за голову.) Ох, Тамара Матвеевна, мочи нет, как голова трещит! А?.. (Вопросительно смотрит на жену.)
Тамара Матвеевна (усмехаясь)
Что «а»?
Григорий Яковлевич (Видя, что жена не особо сердится, приободряется, заговорщицки подмигивает.)
Только твоя перцовка спасти меня может! Иначе погибну во цвете лет!
Тамара Матвеевна
Надо бы тебя проучить – да уж ладно! Сейчас принесу. (Видит Таю с картошкой в тарелке.) А ты чего, красота моя, с картошкой вернулась? Квартиранты вроде дома были…
Тая (пожимая плечами)
Мамань, да они отказались… Говорят, не надо, мол, не нищие… И еще что-то, но я не поняла…
Тамара Матвеевна (переменившись в лице)
О как!.. Гордые стали! Кормили-поили их сколько времени, жилье в два раза почти дешевле сдаем, чем другие, - и на тебе! Да уж, такие, видать, времена настали… Теперь все голодранцы загордились… (взглянув мельком в окно) О, еще одна «гордая» тащится – бабка Анисья. Как обед в выходной, так ей чего-нибудь приспичит: то соли, то мучицы. Знает, что так не отпустим – за стол посадим. Давай-ка ты, Григорий Яковлевич, иди в клеть, там пообедаешь, а то Анисья всей улице разнесет, какой ты красавец! А ты, Тая… снеси-ка эту картошку поросям!
Тая
Зачем поросям-то, мам?..
Тамара Матвеевна
А вот так! Поросям – и все. Делай, что велят! Ну, идите уже, идите! А я Анисью встречу – скажу, мол, хозяин приболел… (Все расходятся.)
Сцена седьмая
На крыльце сидит Тая, на ступеньках чуть ниже лежит Митя, положив голову на колени сестры
Тая (Тормошит брата.)
 Минька, почему ты не женишься? Ну Мить, ну я же тебя спрашиваю!
Митя (не отрываясь от книжки)
А?..
Тая (Громко, при этом наклонившись к самому уху брата.)
Я говорю: по-че-му ты не же-нишь-ся?
Митя (закрыв книжку)
А тебе непременно надо, чтоб я женился?
Тая
Да нет, но маманя говорит, тебе давно пора.
Митя
Тая, да ведь чтобы жениться, полюбить сначала надо!
Тая
Ну так и полюби! Вон Надю, например. Она такая красивая, и платья у нее красивые… А ты ей точно нравишься, она всегда краснеет, когда с тобой разговаривает.
Митя (Садится.)
Ах, какая наблюдательная у меня сестренка, подумайте только! Но как же это я возьму – да и влюблюсь? Специально, что ли? (Смеется.)
Тая (немного смутившись)
Ну тебя, Минька, вечно ты надо мной смеешься! Не знаю я, как… А только все друзья твои уже влюбились и женились. И Володя с Леней. Один ты все книжки читаешь!
Митя
Ну, прямо как маманя заговорила. Смотри ты, какая взрослая стала да рассудительная!
Тая (немножко помолчав)
Митя, вот ты говоришь «полюбить»… Володя Наталью свою сначала полюбил, а потом женился – все, как ты говоришь. А только получается, что у Натальи-то не одна любовь, а полфабрики…
Митя
Да какая же это любовь! Если бы она Володю любила, так на других бы и не смотрела. А Володе только кажется, что он ее любит. Таких нельзя любить! Володька слабохарактерный – все ей прощает. А разве можно измену простить, а? Если человек тебя раз предал, он и еще предаст, так ведь?
Тая (пожимая плечами) Наверно… Мить, а у мамани с папаней любовь?
Митя
У наших-то? Ну, любовь, конечно. Только она вся перепуталась с поросятами, коровами, навозом и всем этим хламом… Посмотри, дом ломится, а им все мало! В погребе запасов, наверное, на три года – а мать все солит, варит… Какая тут уж любовь! Любовь – она чистая, светлая…
Тая
Ну как же, Митенька, без всего этого – у нас ведь хозяйство…
Митя
Вот-вот, только и слышишь: хозяйство, хозяйство…
Тая (мечтательно)
А только, когда маманя с папаней на крыльце вечером сядут, она голову на его плечо положит, – любо-дорого смотреть! И сидят они тихонько так, и сами такие красивые… Нет, у них точно любовь… хоть и хозяйство… Минька, а у тебя все книжки про любовь?
Митя
Да нет, сестренка, про разное… Вот ты бы сама хоть раз взяла да почитала – ведь умеешь! Или разучилась уже?
Тая
Не знаю, наверно, не разучилась. Да ну, Мить, мне некогда, лучше сам расскажи.
Митя
Эх, Тая! Надо было тебе учиться дальше. Ну что такое три класса, разве это образование!.. А в книгах много интересного. Вот люди живут всю жизнь на одном месте – и знать не знают, сколько в мире всего, какие есть места красивые и удивительные. Я, Тая, уехать хочу, посмотреть другие земли, других людей…
Тая
Ты что! Что ты говоришь, Митенька! Вот ведь до чего дочитался! Это все твои книжки дурацкие! Чего тебе не хватает? У нас тоже красивые места есть. Например, горсад. Там очень красиво: цветы посажены, по выходным музыку играют, а по дорожкам все ходят парами – под ручку. Пойдем в воскресенье в горсад вместе! Будем прогуливаться, как барышня с кавалером, а?
Митя (Смеется, вскакивает, хватает Таю за руку.)
Как барышня с кавалером, говоришь? А ты под ручку-то ходить умеешь? А ну, давай попробуем! Держись! Да голову-то подними, чтобы нос кверху торчал – а то на барышню не похожа! Ну, идем, раз-два, раз-два…(Изображая парочку, уходят; звучит музыка, свет гаснет.)
Сцена восьмая
Свет. Городской сад. Музыка продолжает звучать. Появляется Тая под ручку с Николаем.
Тая
Как красиво в нашем горсаду, правда? Клумбы, дорожки, оркестр… Так бы и гуляла тут с утра до вечера! А Вы, Николай? Вам нравится?
Николай
Таечка, мне очень нравится! Там, где Вы, для меня праздник! Иду и любуюсь Вами!
Тая (смущенно улыбаясь)
Да что же на меня-то смотреть, я же не картина… И платье у меня не модное…
Николай
Да Вам, Таечка, любое платье к лицу!
Тая
Ой, Николай, Вы мне столько слов приятных говорите – я даже боюсь…
Николай
Боитесь? Меня?! Почему?.. А знаете что, пригласите меня в гости, познакомьте с семьей – чтобы все было честь по чести. А? Что Вы молчите, Таечка?
Тая (помрачнев)
В гости?.. Да я бы с радостью… Только это не очень удобно… Да и семьи-то у меня – только мама, да и то парализованная.
Николай
Как, Вы одна с больной мамой живете?.. А я-то думаю, почему Вы все время домой торопитесь…
Тая
Да… Раньше у меня была у меня большая семья. (Садятся на скамейку.) Жили мы дружно. Правда, братья у меня шумные, особенно Володя с Леней. Только и кричали: Тая то, Тая сё… Но я не обижалась – они же старшие. Я еще совсем девчонка - а они уже женились. Неудачно женились. Вот с этого все и началось… У Володи жена… ну, в общем, неприлично себя вела. Да и выпивать начала. А Володя ревновал сильно, но терпел – любил, наверное. Над ним смеялись, а он только зубами скрипел. А потом не выдержал и под паровоз бросился. Маленький заводской паровозик… Мама не плакала на его похоронах, а только все вздыхала: я так и знала, мол, так и знала… А следом отец помер. Он всегда выпить любил. Пьяницей горьким не был, но если уж начинал - мог и до беспамятства напиться. А как братья женились – так он стал выпивать и не только с радости… Маманька ему говорила, что добром это не кончится, – так и вышло. На майские выпил с друзьями крепко, а ночевать в чужом доме не захотел. Пошел через рощицу, да, видать, притомился – лег под березой отдохнуть и уснул. А на майские-то земля еще холодная – ну и простудился папаня. Я толком ничего и понять-то не успела – а его уж не стало! Доктор руками только развел: мол, скоротечная чахотка. Сразу после папиных похорон заявилась Наталья, Володина вдова. Не зря ее мама змеищей называла… Я, говорит, пришла поставить в известность, что собираюсь с вами судиться. Решила она у нас часть дома отсудить. Что ты будешь делать! То, что отец Володе и Лене «куски» выделил, – это ведь нигде не записано… А тут и Манька, Ленина жена, смекнула, что к чему. Хоть и неряха, и непутевая, а быстро сообразила, что нельзя момент упускать. «Обработала» она Леню, уговорила участвовать в тяжбе. В общем, слетелись они как воронье ненасытное – и растащили все наше добро. Дом поделили «честно» - нам с маманькой маленькая темная комнатушка досталась с заднего входа. Маме сначала как будто все равно было. Или не верила она, что так все кончится? Все сидела на крыльце да смотрела далеко куда-то… А когда жильцы наши съезжать стали и даже, бесстыжие, не попрощались, а сынок их маманю чуть с крыльца не столкнул, – вот тут она вроде как проснулась. И глаза опять заблестели – только другим каким-то блеском, не добрым. Попыталась маманя бороться. Начались скандалы, крики, слезы… Ужас что творилось! Билась она, как могла. Да только могла-то немногое… Всю жизнь на хозяйстве, если какие дела – так это все на отце было. Маманька-то и понятия не имела, как себя вести надо, что делать. Воевала с невестками – а что толку! Кончилось все тем, что разбил маму паралич. Митя всего этого не застал – после отцовых похорон уехал он от нас. Сказал, на Урал – а там кто ж его знает! И нет от него вестей. Может, счастье свое нашел. Только думаю я, что он прислал бы мне весточку… А раз нет… Леня на стеной живет, слышу каждый день, как он с Манькой своей ругается. Только он мне теперь не брат. Вот и получается, что вся семья моя – я да мама. Я то соседям белье стираю, то детей чужих нянчу, даже коров пасла… Живем мы бедно, похвастаться нечем, какие уж тут гости! Одна и радость – горсад. Здесь мы когда-то с Митей под ручку прогуливались – как будто кавалер с барышней. (Улыбается.) А теперь вот с Вами, Николай… Только не знаю, захотите ли Вы со мной еще встречаться. Видите, как у меня все нескладно…
Николай (Порывисто обнимает Таю.)
Таечка, бедная ты моя! Какая же у тебя жизнь тяжелая! Мне и в голову не могло такое прийти! Пойдем, пойдем скорее к твоей маме! Я помогу вам чем смогу! Я… Таечка, я…
Тая
Ой, спасибо вам, Николай! Но сейчас нельзя, нет! Я Вас обязательно познакомлю с мамой. Знаете, она говорить не может, только «вот-вот-вот» - но я ее всегда понимаю. Вы будете ей говорить, а я объяснять, что она отвечает, хорошо? Только не сегодня. Не обижайтесь. Мне надо прибраться. Все-таки мама болеет и… и комната у нас такая… В общем, мне надо подготовиться. И маму подготовить. Приходите в следующие выходные, ладно? А теперь мне бежать пора.
Николай
Ну, а проводить можно тебя… Вас до дома? А то я ведь не знаю, куда приходить, дальше перекрестка мне не разрешено! (Смеется.)
Тая (улыбаясь)
Можно, конечно, можно! Пойдем…те, только идти далеко.
Николай
Хоть на край света!
Тая
Нет, на край света не надо! Меня мама дома ждет! (Смеются, уходят.)
Сцена девятая
Маленькая темная комнатушка, в которой живет Тая с матерью. Тамара Матвеевна лежит на кровати, Тая оправляет одеяло, повязывает маме платок.
Тамара Матвеевна
Вот-вот-вот?..
Тая
Зачем платок новый?.. Мам, у нас сегодня гость!
Тамара Матвеевна
Вот-вот-вот?!
Тая
Ну, помнишь, я тебе рассказывала про Николая? Ты меня еще все пугала, что «вот-вот-вот» и «вот-вот-вот»… Так вот, он очень порядочный, мама, и ко мне хорошо относится. Хочет с тобой познакомиться.
Тамара Матвеевна (довольным голосом)
Вот-вот-вот…
Тая
 Я ему все рассказала как есть. Думала, не захочет больше со мной встречаться… Я ведь ему не пара! Он, знаешь, какой красивый и пахнет так хорошо! А я только и думаю, не воняет ли от меня сыростью или еще чем… Вот сегодня все утро проветривала – а все кажется, несвежий какой-то воздух. А Николай, как узнал, что мы с тобой вдвоем в комнатушке задней живем да что ты болеешь, - так хотел сразу к нам бежать. А я говорю: нет, давайте в выходные, мол… Мамань, я не знаю, а можно нам с ним уже на «ты» - или это неприлично?
Тамара Матвеевна (утвердительно)
Вот-вот-вот…
Раздается стук в дверь.
Тая
Ой, мамань, идет! (Бросается к двери, открывает). Здравствуй…те, Николай, проходите, пожалуйста.
Николай (Входит.)
Здравствуйте, Таечка! Это Вам! (Вручает букетик цветов; оглядывается, видит Тамару Матвеевну, вопросительно смотрит на Таю.)
Тая
Вот мама моя, Тамара Матвеевна – Вы хотели познакомиться… Мама, это Николай, мой… знакомый… хороший…
Николай
Здравствуйте, Тамара Матвеевна!
Тамара Матвеевна
Вот-вот-вот! Вот-вот-вот, вот-вот-вот…
Николай
Да-да, спасибо, я располагаюсь…
Тая (Смеется.)
Ну вот, Вы маму сразу и поняли! Надо же! Я думала, только я понимаю… Садитесь, Николай, за стол, будем чай пить.
Тамара Матвеевна (недовольным голосом)
Вот-вот-вот!
Николай
Тая, а вот теперь я не понимаю… Мама сердится, может, я что-то не так делаю?..
Тая (смущаясь)
Да нет… Это она так… мне говорит… Не обращайте внимания. (Наливает чай себе и Николаю.)
Тамара Матвеевна (сердито)
Вот-вот-вот! Вот-вот-вот!
Тая
Да ладно, мам, ну чего ты?.. Это мама хочет, чтобы я на «ты» Вас называла. Видите, как Вы ей понравились…
Николай (улыбаясь Тамаре Матвеевне)
Так правильно! Давно пора! Мы с Вами… с тобой, Таечка, давно знакомы и… ты знаешь, как я к тебе отношусь. А сегодня и с мамой твоей познакомился. У меня родителей давно нет в живых. Тамару Матвеевну увидел - на сердце так тепло стало… как будто со своей матерью встретился… И я… я бы хотел, чтобы у меня была семья… чтобы ты, Тая, и Вы, Тамара Матвеевна, стали моей семьей. У меня есть комната – большая, светлая. Мы могли бы в ней жить все вместе. Можно сделать перегородку, чтобы… было всем удобно… (На мгновение замолкает, как бы собираясь с мыслями, потом встает и говорит торжественно.) Тая, я когда сегодня к вам в гости собирался, уже точно знал, что… Одним словом, Тамара Матвеевна, я прошу у Вас руки вашей дочери. Тая, выходи за меня замуж! (Садится.)
Какое-то время сидят молча, потом раздается возглас Тамары Матвеевны
Тамара Матвеевна
Вот-вот-вот!
Вера (потупив глаза)
Да я не молчу, мама… Ты сама-то что скажешь?
Тамара Матвеевна (одобряюще)
Вот-вот-воооот…
Николай (облегченно)
Ну вот, Тамара Матвеевна, по-моему, не против. А ты, Тая?
Тая (прикрывая лицо рукой)
Ой, да я не знаю… Что Вы так сразу-то, хоть бы чаю попили… Так неожиданно… Да Вы пейте чай-то, Николай! Я говорю, чай пей, а то остынет… Вот варенье тут… И вот тоже… Это вот черничное. А это…
Тамара Матвеевна (сердито)
Вот-вот-вот!
Тая (чуть не плача)
Ой, мама, ну что ты… Я… (Смотрит на мать – встречает нахмуренные брови и сердитый взгляд, потом на Николая – он замирает в ожидании.) Я… Я как будто во сне… Я… согласна! (Николай облегченно вздыхает, Тамара Матвеевна светлеет лицом. Тая справляется со смущением, начинает говорить часто и возбужденно.) Ну, конечно, я согласна! Как я могу быть не согласна! Просто от неожиданности… Я вообще долго соображаю. Мама меня раньше все время ругала, помнишь, мам? Я вечно что-нибудь не то сделаю, потому что соображаю долго. И потом, это так странно… Жена – это ведь… жена! А я… какая я жена! Но я постараюсь! Я постараюсь стать хорошей женой Вам… тебе, Николай! Я буду тебе белье стирать – каждый день! И полы буду каждый день мыть! И готовить буду вкусно. Я готовить умею! Это сейчас я не очень хорошо готовлю, потому что особенно-то не из чего. А так, я могу…
Николай (Улыбаясь, перебивает.)
Таечка, да я ведь тебя не в кухарки беру и не в домработницы! (Обнимает.) А в жены. Я люблю тебя и хочу заботиться… А ты… любишь меня?
Тая (смущенно улыбаясь)
И я… люблю тебя, наверное…
Тамара Матвеевна (Воркует.)
Вот-вот-вот… Вот-вот-вот…
Тая
Мама такая довольная сегодня! Мам, ты такая довольная, как будто это тебя замуж позвали! (Смеется.) Николай, а пойдем в горсад! Там музыка сегодня. Мам, мы пойдем? Эх, жаль Миньки нет… Он бы за меня порадовался.
Николай
Тамара Матвеевна, не переживайте, Таю провожу до дома, доставлю в цельности и сохранности! Счастливо оставаться, доброго здоровьичка! Да, про здоровье-то я что-то… В смысле, все будет хорошо! До скорого свидания! (Уходят.)
Сцена десятая
Довольно большая комната, перегороженная шкафом: в одной половине на кровати Тая, в другой на диване Тамара Матвеевна, рядом стоит топчан, где под цветастым покрывалом, поджав ноги, лежит Николай.
Николай (поднимаясь, мрачно)
Доброе утро, Тамара Матвеевна. Как спалось? (Тая в соседней половине просыпается от его голоса, садится на кровати.)
Тамара Матвеевна (тихонько, как будто виновато)
Вот-вот-вот…
Николай
Да вот, Тамара Матвеевна, такие дела… В первую ночь вообще не хотела со мной в одну постель ложится, полночи уговаривал, как будто ребенка спать укладывал. Потом вроде ничего – легла… Но как дотронусь до нее – так вся и съеживается, сжимается, как пружина! Так больше продолжаться не может. Неделя уже, как расписались! Каждая ночь для меня пытка. Я ведь люблю Таю, она жена моя. Сначала думал: боится, девчонка еще, попривыкнет… По головке гладил, как маленькую… Но, видать, противен я ей. (Опускает голову на руки.)
Тая (в своей половине, неслышно для Николая)
Нет, что ты! Ты самый умный, самый красивый, самый сильный… И форма тебе так к лицу. И стрелочки на брюках. И пахнет от тебя так хорошо – непривычно и хорошо… И я хочу позволить тебе все, что ты захочешь, но мне так страшно и стыдно…
Николай (поднимая голову, решительно)
Еще не поздно все исправить. Я останусь вам другом, буду помогать. Поживу пока у друзей, а там видно будет. Не переживайте, Тамара Матвеевна, обратно в ту конуру я вас не отправлю, уж будьте спокойны! Что же делать… (Одевается, начинает собирать чемодан.)
Тая (невидимому собеседнику, вспоминая)
Да, ты ведь чуть не ушел тогда… Решил, что противен мне. Кажется, девочки в те времена созревали позже, чем теперешние… А я к тому же была диковата и чересчур стеснительна. Меня, выросшую в трудах и заботах, не особенно волновали эти вопросы, да и некому было меня «просвещать»… Но когда поняла, что ты вот так сейчас возьмешь и уйдешь – испугалась, ужас! А как остановить тебя – не знаю… Вот сейчас вылезу из-за шкафа и скажу: «Я больше не буду…» Ты засмеешься, зубы белые засверкают. У тебя ведь удивительно белые зубы – ты знаешь об этом?.. А потом ты схватишь меня на руки и закружишь по комнате… В памяти останется твоя белая улыбка… Потом мне будет стыдно. Я повяжу платок, почти по самые глаза, и постараюсь не смотреть на тебя. Мама будет лежать успокоенная и мирно ворковать свое «вот-вот-вот»… И мы будем хорошо жить с тобой: в этой комнате, сначала перегороженной шкафом, но вскоре шкаф придвинем к стене, так как в перегородке отпадет необходимость – умрет мама; потом где-то на юге, куда тебя направят по службе. На юге недолго, кажется, пару месяцев… Там я зачала своего первенца. Ты помнишь нашего Минечку? Я назвала его в честь любимого брата. Зря, наверное. Старший Дмитрий уехал из дома совсем молодым и не вернулся. А младший и вовсе прожил четыре месяца. Тогда младенцы часто умирали. Моя мать похоронила то ли пятерых, то ли шестерых… Я даже точно не знаю. Она почти не вспоминала о них. Смирилась и я со смертью первенца. Тем более что очень скоро Бог подарил нам второго сына. Не знаю, почему я назвала его Леонидом. Только когда получили метрики, поняла, что это тоже имя брата… Но это – потом… А сейчас я выйду из-за шкафа и скажу… (Выходит, говорит Николаю) Я больше не буду!.. (Николай бросает чемодан, вещи, устремляется к Тае, подхватывает ее на руки, кружит, уносит за шкаф.)
Тамара Матвеевна (умиротворенно)
Вот-вот-вот!..
Сцена одиннадцатая
В комнате за столом сидит Николай, положив голову на руки. Раздается звонок, потом стук в дверь. Николай резко поднимает голову, встревоженно смотрит на дверь, какое-то время не решается встать, потом все же подходит к двери, открывает. Входит Клавдия.
Николай (облегченно)
Клавдия, это ты… А я испугался…
Клавдия
Чего ты испугался, Николенька? Или ждешь кого?
Николай
Да вот, взбрело в голову, что из больницы пришли… Я, Клавдия, не знаю, чего и ждать. Хорошего-то врачи не обещают. Тая ведь терпела до последнего, скрывала от меня свою хворь – надеялась, что само пройдет… Эх, Тая, Тая… Да и я-то хорош! Рядом жена от боли корчилась, липким потом обливалась – а я и не понял ничего!
Клавдия
Да что же ты себя-то винишь, Николенька! Ну как ты мог догадаться, что с женой неладно, если она и виду не показывает! А когда ребенок маленький, так все на усталость списать можно – Ленечка-то ведь беспокойный у вас.
Николай
Так-то оно так, да, видишь, Клавдия, какая история… Может, если бы побольше времени прошло между первыми и вторыми родами – так и не было бы ничего… Врачи говорят, может, из-за этого. Я в этом тоже себя виню…
Клавдия
Ну, уж это ты зря! Это тебе молодой доктор сказал. А я с пожилой докторицей поговорить успела, когда одежду забирала. Так она говорит, что точно причин они не знают. Но если бы пришла Тая к врачу сразу или бы хоть на несколько денечков пораньше – так и не было этого свища, и гноя… Ой, да ты что, Николай, прямо побледнел весь! Ну, не буду, не буду… Что уж теперь говорить… Да и Таю понять можно: сыночек такой маленький и беспомощный, как его оставить! А вот, видишь, все равно пришлось. Да ничего, тетка у тебя, Николай, молодец – забрала малого, кормилицу нашла…
Николай
Да, это да… Тетка у меня что надо! Хоть и своенравная, характерная, но зато, видишь, как выручила. Только вот я теперь, Клавдия, сижу тут как сыч… Не могу ни делать ничего, ни думать… Только черные мысли в голову лезут… Если что с Таей – я не переживу…
Клавдия (Обнимает.)
Ну что ты, что ты… На все воля Божья, Николенька! Уж как суждено – так и будет. А ты молодой еще, чтоб себя хоронить заживо! Такой красавец, такой умница! (Гладит по голове.) Я, Коленька, все бы отдала, чтобы тебя вот так по головушке гладить каждый вечер… (Николай опасливо отстраняет ее руки.) Ну что ты, что ты… Я же ничего такого… Вернется Тая – и будешь ты с ней жить как прежде, а сейчас-то кто ж тебя согреет?.. Вон извелся весь, бедненький… А я что – я только пожалею тебя, сердечного, да успокою. Не бойся ты меня, не убирай руки мои. Ты же один-одинешенек, бедный мой! Тебе сейчас женское тепло очень нужно – душу согреть да мысли дурные отогнать. (Целует руки Николая, потом волосы, лицо…) Я постарше тебя буду, Николенька, много чего пережила – так ты меня слушайся. Я плохо тебе не сделаю. Люб ты мне, давно по тебе сохну. Знаешь, какая она, любовь женская, когда выстоялась да выбродила! Я тебя так согрею, так приласкаю! А ты не бойся, это просто лекарство для тебя сейчас – так уж и думай. А лучше вообще не думай ни о чем! Вот сейчас свет выключим… (Дотягивается до выключателя, гаснет свет.) Вот и хорошо… И слушайся меня… Сладкий мой… Колючий-то какой! А и ничего – мне и такой люб…
Сцена двенадцатая
На сцене Тая Григорьевна – продолжает свой диалог с невидимым собеседником.
Тая Григорьевна
Я очень боялась, что положат в больницу… И не только из-за Ленечки. Было какое-то предчувствие. А может, это сейчас так кажется. Стирала пеленки, зажмуриваясь от боли. Все тело горело как в огне. В больницу попала уже практически в бессознательном состоянии. Твоя тетка забрала к себе маленького Леню. Я иногда думаю: что было бы, если бы сын остался с тобой?..
Мне сделали операцию, после которой на животе остался страшный шов. Но, видимо, слишком поздно. У меня начался сепсис, и врачи вскоре перестали бороться за мою жизнь. Тогда я, конечно, ничего этого не знала. Почти не помню себя в это время. Периодически сознание прояснялось, но картинки реальной жизни и тяжелые болезненные видения так сложно перепутывались в моей голове, что я не чувствовала течения времени и не помнила об оставленном крошечном сыне и любимом муже. Я вообще почти не существовала.
(Дальше возможна немая сцена рядом – иллюстрация слов героини.)
Но однажды в сизом полумраке – видимо, на рассвете – я ясно увидела в ногах у себя сидящего белобородого старца. Не знаю, были ли открыты мои глаза или все это мне привиделось. Старец смотрел на меня своими добрыми и спокойными глазами, и голос его звучал как будто в моей собственной голове: «Встань, красавица, и молись!» Вот, кажется, и все. Во всяком случае, я больше ничего не помню. Старец исчез…
Видимо, я издала какой-то звук. Меня окружили люди, я попросила поднять меня, посадить. Язык не слушался, но как-то все-таки меня поняли. Я сидела в кровати, обложенная подушками, и обливалась слезами. Как молиться, я не знала: в родительском доме молитв не слышала, а потом и вовсе комсомолкой была, ходила иконы жечь. В общем, нагрешила порядочно… Откуда тут молитвы! Сидела и шептала спекшимися губами: «Господи! Господи!» И плакала. Слезы лились как будто сами. Удивительно, сколько их во мне накопилось…
Потом врач сказал, что этой ночью произошел кризис – и я неожиданно для всех пошла на поправку. А бабульки в палате по моим описаниям определили, что ночью меня посетил Николай-Чудотворец.
Вот так, мой милый, а ты этого и не знал. Я не успела тебе тогда рассказать… Ни утром, ни днем ты не пришел, а вечером я, с трудом, покачиваясь, но уже могла ходить. Оделась в какое-то больничное тряпье и отправилась домой.  И застала тебя с Клавдией. Все было настолько очевидно, что ты даже не пытался оправдываться. Помнишь? Помнишь, конечно. А я всю жизнь пытаюсь забыть. И все думаю: что было бы, если бы сын остался с тобой?.. Может, Клавдия постеснялась бы. Я ведь знала, она давно на тебя глаз положила. И, конечно, воспользовалась моим отсутствием. Может, надеялась, что я и вовсе не вернусь…
Спустя годы, я рассказывала подруге, как проплакала две недели и вычеркнула тебя из своей жизни. С гордостью рассказывала. Мол, вот я какая, сильная, волевая! С того света выкарабкалась и мужа за измену не простила – как в ногах ни ползал! Конечно, сильная. Будешь тут сильной.
Но долго еще я спрашивала себя: может быть, все было бы по-другому, если бы тетка не забрала сына?.. Или в жизни не бывает случайностей?