Be Happy!

            

               



    Сука! Как хлыстом по лицу! Как «Нате!» Есть такое стихотворение… Нет, ассоциации отвлекают. Сосредоточиться на главном. Произнести только одно слово и не ждать ответа. Стрелять! Сразу  стрелять! Промеж глаз, пока в них испуг. В лоб. Потому что я не стреляю в затылок, как он. Он выстрелил в затылок. Он убил. Меня.

                *

    Не хватило пяти минут! Пяти минут и двухсот метров от парковки, чтобы добраться до подъезда, не промокнув. Итальянский плащ не выручил. На Аппенинах делают красивые вещи, но забывают про суть. Суть вещей на полуострове никого не интересует, там увлечены обёрткой. Альфа-ромео - скрипучий шарабан, а плащ не бережёт от дождя. Я купил его в Милане, в Милан мы приехали на сногсшибательной красоты альфе, у которой третья передача втыкалась с усилием грузовика.
Магазин был похож на склад уценённых товаров, хотя ценники писали обратное. Эксклюзив, синьоры! Всё в единственном экземляре! Распродажа коллекций! Какая женщина уедет из Милана без тряпок? Никакая не уедет. Здесь гнездо красивых тряпок, притон вещей. Женщина ошалело бродила меж одёжных шеренг, а я купил плащ. Истинно мужская вещь в противовес цветным курткам унисекса - стиранию половых различий с помощью застёжки «молния». Пуговицы пришиваются справа, а петли находятся слева. И писаем мы стоя. Ми скузи, синьоры!
     - Ты похож на комиссара полиции. Не хватает шляпы.
Со стороны виднее, особенно женщинам. И шляпа была бы кстати под ухнувшим в сумерках позднего октября ливнем.
Сколько ждать лифт? Двадцать два этажа, из четырёх в порядке единственный.
     - Сегодня починят, - сказала консьержка, выйдя из-за стеклянной перегородки. – Уже выехали.
Свой эксклюзивный бежевый плащ я встретил на третий день после возвращения именно в лифте. На человеке, спускавшемся сверху. Обычное дело многоэтажек – в лучшем случае, здороваешься. Человека я встречал и раньше, был он, наверное, лет на десять моложе, чуть за сорок. Мы кивали друг другу или желали доброго утра, когда сталкивались в кабине, и, кажется, вежливость доставляла обоюдное удовольствие. Некий вызов индивидуализму несообщающихся сосудов квартир. Мы были почти одного роста, и взгляд на себя со стороны удовлетворил. Он тоже оценил, и мы рассмеялись.
     - Из Милана? – спросил я.
Нечаянный укол незначащего вопроса.
     - Из Лужников, - вздохнул он. – Мэйд ин Чайна.
Позже мы встретились в баре неподалёку. Хорошее пиво располагает к хорошей беседе. Он оказался историком. Одиноким историком, продавшим родительскую квартиру на проспекте Мира, чтобы разъехаться с бывшей женой.
    - Теп-перь у меня хорош-шая зарплата, - сказал он, когда пришлось вести соседа домой. – Я в состоян-нии заплатить за себя. В состоянии!
    - Пустяки.
Зря заказали водки. А может, не зря? У него была явная потребность выговориться. Его назначили завучем, и напрасно она ушла. Поторопилась. Ей всегда не хватало денег. Их будет ещё больше, потому что он написал книгу. Бомба! Бестселлер! Эх, ещё бы рекламу… Детектив? Как можно… Когда издадут его книгу об императоре Павле, он разбогатеет по-настоящему. Что значит – по-настоящему? Значит, много денег - тысяч пятьдесят. Долларов или евро? Рублей. А-аа, извини, я не сведущ в издательском деле. У меня другой бизнес. Какой? Торговец, обычный торговец, неинтересно. Почему неинтересно? - очень даже. Да-да, все профессии важны…
Не рассказывать же малознакомому нетрезвому человеку, написавшему книгу о задушенном императоре, что не сумел стать художником.

…Красные цифирки этажей на табло поплыли вниз, и сердце стукнуло. Мне не хотелось подниматься в квартиру. Себе можно признаться в страхе. Безотчётном страхе. Мне было страшно.

                *

    Звонок. Сначала был телефонный звонок, вернее, такты когда-то популярной мелодии, и на дисплее засветилась надпись – «дом».
      - Алло! – сказал я.
Теперь принято отвечать – «да?» или «слушаю», я говорю - «алло». Толика традиции, поклон мистеру Беллу. Трубка секундно промолчала и ответила гудками. Я был занят серьёзным разговором – финансовые разговоры особенно серьёзны, когда дела идут не пропорционально усилиям, поэтому сообразил не сразу. Что из дома, моего дома, позвонить не мог никто. Никто минуту назад не мог набрать мой номер, воспользовавшись аппаратом, стоящим на столике с гнутыми ножками около зеркала в прихожей. Беспокойство вернулось и приняло конкретные очертания.
Да! Всё началось с беспокойства. Оно возникло с пробуждением, с серой пеленой осени за окном. Если удаётся отыскать причину, а я во всём ищу начальный посыл - тревога исчезнет. Причина не открывалась, и я позвонил жене. Как мы жили без этой мгновенной связи?
     - Привет, Семёнов! – сказала она. – Я только собиралась тебя набрать и…
…рассказать, что там тепло и деревья ещё зелёные, а вчера целый день ушёл на музеи, но всё равно она купила мне галстук, потрясающий галстук, и завтраки в отеле отличные, а отель…
     - Потом расскажешь, - сказал я. – Когда вернёшься.
С ней всё в порядке. За исключением галстучного непонимания - я не ношу галстуков. И не люблю, когда меня называют по фамилии.
     - Да, - сказала она, - хватит мотать деньги. Давай!
Теперь вместо «до свидания» говорят – давай! Я не говорю. Женщина может истолковать неверно. Потом я набрал номер сына, и он долго не отвечал, и уже начала оформляться неясно-тревожная мысль…
     - Да!
Понятно, я его разбудил, он поздно лёг… Нормально. У всех всё нормально, поводов нервничать нет, я успокоился. До странного звонка. Кто звонил? Из пустой квартиры на четырнадцатом этаже под недремлющим наблюдением пульта охраны с довеском в лице консьержки. Сегодня дежурит ментовка в отставке, бывшая майорша из дознания, у которой хер кто проскочит без ксивы. Это она так говорит. Чистая правда. Неведомый сбой связи? Электронный трюк? И тут телефон очнулся, вспыхнув прежней надписью, и снова заиграл  Be Happy – будь счастлив. Будь счастлив, гля!
     - Алло!
Мне показалось, что я уловил… дыхание? Отбой. Бред. Который раздражал, и я набрал домашний номер. Пять гудков… девять… И вздрогнул от голоса автоответчика. Нет! Там никого нет, потому что никого быть не может. Но… я сказал секретарше, чтобы перенесла встречу на утро, и поехал домой, обманывая себя другой причиной – возможностью  проскочить без пробок.

                *


   Малозаметная точка светодиода за наличником входной двери синим мерцанием свидетельствовала, что на частную собственность общей площадью в сто двадцать с чем-то метров не покушались. Чего я боялся? Детские страхи из повторяющихся снов. Я сделал глубокий вдох и вошёл. Тишина в квартире и свет в прихожей вернули к спокойной обыденности. Вымокший плащ надо повесить аккуратно, чтобы не пришлось гладить, пиджак тоже был влажным. Я продрог, нос заложило. Может, из-за насморка я не почувствовал лёгкого вторжения незнакомого запаха?
Стоя под душем, подумал, что коли вернулся на два часа раньше обычного, то вполне могу приготовить полноценный ужин. Кусок мяса с соусом из зелёного горошка и немного къянти. А позже надо посмотреть последний каталог и… Стоп. Непонятный звонок отодвинул проблему - большую неприятность, созданную своими руками. Неприятность повисла крупной суммой, данной в долг. Сумма ополовинила неприкосновенный капитал - резерв для сделки, которую я готовил два года.
Два года я обхаживал дряхлую виконтессу из Вер-Сюр-Сель близ Амьена. Обнищавшая старуха, прабабку которой тискал какой-то из Людовиков, то подавала надежду, то шла на попятный. Она звонила среди ночи и говорила, что да, готова продать. И ждёт меня, и чем быстрее я приеду… Стюардессы Эйр Франс улыбались, как близкому знакомому, Шарль де Голль превратился в филиал Шереметьево. При встрече обещание забывалось. Я пил издевательский кофе с запахом прогорклого сыра, она говорила, что ещё не готова, ещё надо подумать. Она просит извинить, ведь мсье прилетел издалека.
Кокетка! Остатки завитой седины она подкрашивала голубым. Мсье всегда привозит замечательную икру, право неудобно, наверное, очень дорого. Никаких извинений, мадам! Пустяки. Приятная беседа… иметь повод… в столь знатном обществе… Осколки, мсье, осколки! Уходят последние хранители традиций.
   - Наш род…
Очень древний род. Боковая ветвь Плантагенетов. Жеманная ведьма! В прошлый раз она относила себя к Капетингам. Но всё равно - Валуа ещё в ботфорты ссали, когда её предки шлялись с короной на голове.
   - Очень интересно, мадам.
   - Мсье умеет слушать.
Она шантажировала терпение. Ранней работой Леже и прекрасным видом Монмартра Сислея.

     Собственную глупость легче всего оправдать добротой. Мне казалось, что достаточно хорошо знаю человека, которого надо выручить, которому крайне необходимо… всего на месяц…
     - Перехватиться, - сказал он.
Нет, он не был другом. Друзья даются свыше. Как и браки, дружба заключается на небесах.
Когда-то у меня был друг, с которым мы сидели за одной партой, ели из одной миски и спали с одними женщинами. Был. Давно. Человека я маркировал товарищем - обычное межсемейное общение: поездки, застолье, дети. Он обещал вернуть с лихвой. Я не даю деньги в рост. Дружеская ссуда. Расписки я не взял.
Через три недели позвонил племянник старухи и сообщил, что тётушка отправилась к венценосным предкам, что он - единственный наследник и не будет морочить голову. Он человек слова, и если я накину десять процентов…
     - Пять, - сказал я.
Мы сошлись на семи. Нормально. Прибыль составляла около четверти, благо имелся терпеливый покупатель. Искусство – длинные деньги. Эти деньги были быстрыми, если не считать двух потраченных лет.
Срок возврата миновал, должник приехал и попросил отсрочки.
    - Три дня, только три дня, - сказал он. - Четверг - крайний срок.
Голосу не хватало уверенности.
    - Ты сам веришь?
Он отвёл глаза. Плохо дело. Его явно провели, он подведёт меня, я… Цепочка. Принцип домино. Долг, так или иначе, вернётся, заботило иное. Обещание! Обещание, данное наследному виконту, – завершить наши дела через неделю, неопределённо повисло.
«Понты дороже денег», - любил повторять один знакомый: на блеф многие ловятся. Настоящая репутация стоит дорого, набирается скупыми крохами: выполнением обязательства в срок, словом, которое сдержал, - и звонко падает в прорезь поначалу пустой копилки. От единственного неловкого движения глиняная свинка бьётся в мелкие черепки. Кстати, тот знакомый плохо кончил. По-настоящему плохо, без понтов.
Выход…
Единственный выход находился этажом ниже - на первом этаже старинного особняка в двух шагах от Рождественки. Этажом ниже моей конторы сидел человек, который деньги делал из денег. На первом этаже находился банк. Банк сыграл роль ломбарда. В обеспечение пришлось поступиться тремя полотнами, с которыми не хотелось расставаться даже на время. Фиделито, малыш, прости! Виконт был удовлетворён, не зря ему говорили - покупатель надёжен, как Лионский кредит. Но… Проклятая репутация стоила цифры со многими нулями.

…Меня знобило, я сделал воду погорячей. Художника взрастить нельзя. Научиться рисовать - не значит быть художником. След кисти должен светиться изнутри. Той самой искрой. Осознание собственной немочи для многих непереносимо, но я не умножил количество спившихся живописцев, а научился торговать. Чужой живописью. Неожиданно обнаруженная способность – определять ценность произведения. Не сиюминутную - для этого существуют каталоги, а будущую. Я не угадывал – видел. А что? Тоже, своего рода, дар. Прикладная математика искусства. Юный чилиец, оставленный на закланье банкиру, бодро идёт в гору и вскоре влетит гурманам в миллионную копейку. А кто слышал о нём четыре года назад? Я растирался жёстким полотенцем с чувством профессионального самодовольства.
Затем… затем был запах. Когда я вышел из ванной, нос дышал нормально и сразу ухватил неизвестный аромат. Аромат нисколько не походил на цветочный или парфюмерный, это было… было благоухание.  Да, возникло именно такое определение – благоухание. В нём не было настойчивой резкости или приторной сладости, оно не желало классифицироваться, оно завораживало. К благоуханию липло единственно подходящее прилагательное - неземное. Чудился идеал изобретателей запахов.
Странно, его происхождение нисколько не обеспокоило, даже когда я направился на кухню, и аромат ощутимо усилился. Сумерки уже обратились вечерней чернотой, зелёный глазок выключателя определял своё положение в темноте, я щёлкнул клавишей…
Теперь я верю! Верю выражению – ноги подкосились! Колени ослабли, я прислонился к откосу дверного проёма и ухватился за него, чтобы не сползти на пол. Я! Полный сил… психически нормальный мужик. Никогда! Никогда я не испытывал столь сильного испуга! Или ужаса? В кухне… в моей! кухне… за длинной стойкой, разделившей пространство поперёк, сидел человек.
И меня не тревожил вопрос, как он оказался… на высоком стуле в дальнем углу, потому что… Потому что этого человека быть не могло. Не могло существовать. Вообще! Потому что его не было в живых. Уже двадцать лет.

                *

   - Девятнадцать, - сказал он. – Ты немного ошибся, Сэм.
Его голос. В его голосе часто звучала ирония, лёгкая ирония без задних мыслей. И только он когда-то называл меня Сэмом.
   - Пека! Как ты… здесь… почему?
   - Соскучился! – рассмеялся он.
Мёртвые умеют смеяться?
   - Я не умер, - сказал он. – Мы не умираем.
   - Кто это – мы? – я смог сделать несколько шагов и опуститься на стул, руки дрожали.
   - Мы все. Люди.
Нет! Я же хоронил его! В запаянном цинковом ящике под автоматный салют. Те, кто привёз гроб, говорили, что на нём не оказалось бронежилета. Бронежилет он отдал девятнадцатилетнему мальчишке, и мальчишка остался жив. А командир поймал пулю навылет. Она прошла сквозь сердце.
  - Да, точно в сердце, - подтвердил он. - Снайпер. Я не почувствовал, не успел понять.
Пека, мой лучший… мой самый лучший друг Пека… связавший все лоскутки детства и юности… и дальше тоже… напротив меня? через стол? И он - что? Читает мои мысли?         
  - Ага! – вновь рассмеялся он. – И ты уже перестал бояться.
  - Почти. Неплохо выглядишь … - мне не хотелось произносить это слово.
  - Для покойника?
Ему по-прежнему было тридцать пять. Таким я видел его в последний раз – в расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашке хаки с подполковничьими звёздами погон, с расстёгнутым же галстуком, свесившимся на блестящем зажиме. На висках появилась седина, привезённая с войны. Голубые глаза, выцветшие от солнца чужой страны, белые ниточки морщинок на переносице, крепкая шея и чуть тяжеловатая челюсть. Голова римлянина, напоминающая «гипс», которым мучили на первом курсе. В нём было море уверенности и бездна мужества. Он снова отправлялся на войну, мы пили на кухне отвальную и не ведали, что прощаемся навсегда.
  - Разрешите заниматься по распорядку? – последняя фраза, которую он произнёс, стоя в дверях.

 … - У тебя теперь громадная кухня, - сказал Пека. – И ты считаешь, что необходимо выпить.
Он подслушивал желания. В детстве нам мечталось проходить сквозь стену, быть невидимками и угадывать чужие мысли.
  - От чужих мыслей ты сошёл бы с ума, - сказал он.
  - Почему?
  - Не представляешь, что думают о тебе! Даже те, кто любит.
Я поставил на стойку две рюмки. Пека покачал головой.
  - Ты не понял, Сэм. Я не совсем жив. В земном понимании.
  - Я вижу, могу коснуться. Могу обнять.
Материя даётся нам в наших ощущениях, да? Мне хотелось его обнять, хотя раньше таких нежностей не водилось.
  - Не можешь, - он слегка отодвинулся. - Я нематериален. Объёмное изображение со звуком. Для удобства общения.
Я выпил. Он – душа. Душа невидима. Она облекла себя в привычную оболочку специально для меня. Чтобы я её узнал. Нечто вроде голограммы. Обычное дело! Нормальное явление. Для психиатра.
  - Ты в порядке? – спросил он.
Дурацкий вопрос американских фильмов! Человек падает с седьмого этажа плашмя на крышу автомобиля, а его спрашивают – Ю олл райт?
  - Ты мёртв, Пека! Или жив, но иначе. Я упал с седьмого этажа! В лепёшку. Вот в каком я порядке! Нормальная реакция при встрече с убитым другом. Если ты будешь заходить почаще, я, пожалуй, привыкну.
  - Не злись, я забыл злость, - тихо сказал он.
  - Я не злюсь…
Разве на себя, на недавний страх. На него нельзя злиться… Павший на поле брани. Для них врата открыты всегда. И в них вошли ещё семнадцать человек… душ первого батальона. Прямо с перевала. Водка сыграла роль, наступило некоторое успокоение.
  - И что там? Там, где нет злости?
  - Любовь. Которую никогда не испытать здесь. Ни к матери, ни к детям, ни к женщине. Всеобщая и всепоглощающая. И знание.
  - Тоже всеобщее?
  - Всё знает лишь Один. 
Я подумал о своих.
  - Им хорошо, - сказал Пека, - они знают, что ты помнишь.
Мне стало гораздо спокойнее, и я налил ещё, и захотел узнать о всех, кто ушёл.
  - В свой срок узнаешь сам.
Я не стал спрашивать о сроке.   
  - Призывают, когда закончены дела, - ответил он моей мысли.
  - У меня много дел.
  - Твои ещё не начаты.
Я постарался не удивиться.
  - Будущее предопределено?
  - Да, - кивнул он. - Но его можно подправить. Иногда даже дозволена помощь.
  - Когда?
  - Помочь понять предназначение. Свой смысл.
Смысл Пеки в отданном бронежилете. Он давно рассчитался, а я ещё не начинал своих дел…

  Мы писали сочинения о смысле жизни. В пятнадцать… или в шестнадцать. Сочинения походили на плоский анекдот. Мы не подозревали об ускорении времени, пока прожитый год не промелькнул вчерашним днём. И тогда спохватились. Не может быть, чтоб так быстро! Слишком быстро! Несправедливая скоротечность. Значит? Мы уйдём в страну Счастливой Охоты, где жирный кролик сам на себя расставляет силки, а толстый опоссум падает с дерева прямо в мешок? Раздолбай, тебе всё смеяться; мы давно не играем в индейцев, Великий Вождь. У нас серьёзный разговор. Ладно, извини… Должно быть продолжение, куда уходят все. Нет, не все – у каждого своя дорога. Ты веришь в рай? Не знаю… «Я есть Путь, Истина и Жизнь». Жизнь! Нам объяснили? Смерти не существует. Так какого… мы сомневаемся? Не виновен, ваша честь, голова засрата построением коммунизма. Пусть его японский городовой строит! Что получается? Урок. Мы проживаем урок. А там ставят итоговую оценку. Так?

   - Давний разговор. У тебя хорошая память, - сказал Пека. - Ты доволен жизнью?
   - Наверное. Не задумывался.
   - Перестал задумываться. Поглощён деньгами: купить – продать. Дешевле - дороже.
   - Закон коммерции.
   - Закон пустоты. Отсутствие созидания. Что останется?
Счёт в банке… в трёх банках. Квартира в спальном районе. Чужие полотна. Домик на берегу моря в тёплой стране. Да! И продолжение рода!
  - Продолжение спросит: что ты сделал? Ты хорошо рисовал.
  - Техника, - ответил я. – Голая техника. Дар Божий даётся избранным.
  - Э-ээ, нет! – покачал головой Пека. – Его надо обрести. Заслужить, Сэм. Торговцы изгнаны из храма. Не думай о деньгах, сребролюбец, и забудь те, что потерял.
   - Не факт, - сказал я. – Не факт, что потерял.

                *

  Деловой человек не может быть мудаком! Отсутствие расписки отнюдь не широкий жест, есть другие способы предохранения. Я сообщил должнику, что доброе отношение к нему явилось причиной серьёзных убытков, что двойное превышение срока возврата не только ликвидировало это отношение, но и истощило терпение. И посему вправе принять меры. Он не извинился. Усмехнулся.
   - Угрожаешь? – усмехнулся он. – Нас никто не «разведёт». Нет оснований.
Мне не нравится полубандитский сленг. И демонстрацию безнаказанности следует разогнать водомётами.
   - Мой маленький друг, - сказал я, подражая голосу радиосказочника из далёкого детства. –Мы живём в двадцать первом веке.
Нажатие кнопки на внутренней стороне столешницы возбуждает чувствительный микрофон под носом посетителя и бесшумно включает объектив видеокамеры. На запись. Это не шпионские игры - естественное желание подстелить соломки в месте вероятного падения. В моём кабинете бывают разные люди. Я поставил в известность противную сторону и дал окончательный срок.
    - Считаю до трёх, дружок, – сказал я. – Трое суток. Be Happy!
Он побледнел и сжал губы. Третьи сутки истекали назавтра.

                *

    - Ты потерял деньги, - повторил Пека. - Но сохранил большее.
Резкий хлопок, влетевший со двора, совпал с первым ударом напольных часов в гостиной,  за которым почудился женский вскрик. Восемь гулких, мелодично катящихся ударов напомнили об обычном времени моего возвращения, на память пришёл странный звонок, пригнавший домой в неурочный час.
   - Пека, зачем ты звонил?
   - Хотел, чтобы ты быстрее приехал.
   - Разве для тебя время имеет значение?
   - Нет, Сэм, - сказал он. – Оно имеет значение для тебя.
По мне пробежал отголосок утренней  тревоги. Что это было?
   - Предчувствие. Ты предчувствовал моё появление. Слушай голос внутри - Его голос, и всё поймёшь.
Как я не догадался? Тогда я понял. Проснулся среди кромешной ночи февраля, всплыл из пустякового сна резким толчком. И понял частым сердцебиением, что его не стало. Не стало в эту минуту. И ждал известия. Нет, не ждал - гнал нехорошее, но оно пришло.
Из приоткрытого окна донёсся приближающийся звук сирены, следом возник следующий.
   - Что-то случилось… - сказал я.
   - Да. Всегда что-то случается.
Сирены всхлипнули совсем близко и с ворчанием затихли. Я высунулся в окно. В глубокой темноте под голыми кронами деревьев мелькали всполохи сине-красных огней на крышах двух автомобилей. С такой высоты машины казались игрушечными.
  - Разрешите заниматься по распорядку? – донёсся голос за спиной.
Я обернулся. Его не было. Он улетел... или как у них водится? Исчез. Я понял и не окликнул, не позвал. Стало тошно и пусто. Я выпил рюмку, подождал, но лучше не стало. Мне должно быть радостно… чудесно от того, что теперь я знал. Знал точно. Пека завершил старый разговор последним аргументом – возвращением. Откуда не возвращаются. Доказал теорему, которая обернулась аксиомой, но успокоения не принесла. Может, плохо от услышанной правды? Успешно построенный теремок картонно осел в пыль. Нет, нормально: полезно слышать о себе. Особенно оттуда, где правда абсолютна, где нет злости. Где подпись: с любовью, Пека. Почему же так пусто?

                *

  Лёгкое благоухание осталось, не хотелось поганить его табаком, я захватил сигареты, накинул куртку и спустился в холл. Снаружи, за матовым стеклом двери подъезда, мелькали силуэты.   
   - Нашего убили. С семнадцатого, из однушки, - в радостном возбуждении ответила на мой взгляд консьержка-милиционер. – Длинный такой. Типа вы. Застрелили.
Откуда мне знать, кто живёт в однокомнатной квартире на семнадцатом этаже? Я вышел на улицу. Люди в фуражках натягивали полосатую ленту и отгоняли зевак. Вороны двух телевизионных каналов расчехляли камеры, чтобы снять смерть. Тело лежало в проезде перед припаркованным крузером, его накрыло пятно тени от машины. Наверное, это был её хозяин, я попытался его вспомнить, не смог, сделал два шага и выглянул из-за спин. На асфальте, высыхающем после дождя, лежал человек. Лицом вниз. Затылок был окрашен чёрным, и чёрная лужа растеклась… Вспыхнул свет камер, лужа вокруг головы преобразилась тёмно-алым, в ней залип поздний кленовый лист. Лица не было видно, но мне не надо было видеть лицо. Я узнал человека, узнал по плащу. По миланскому плащу, сделанному в Китае. Господи, кому понадобилось убивать одинокого историка? Кому?

Воздух в квартире был прежним, аромат улетучился. Я вернулся на кухню, убрал бутылку в холодильник и закурил: с сигаретой хорошо думается. Он сказал… потерял деньги, но сохранил большее. Что? Идиот! - жизнь. Я сохранил жизнь. Историк убит по ошибке. Стреляли в меня! Пека спас – заставил, вынудил приехать раньше. Он хорошо знал мой характер – копать до первопричины; знал, что я приеду. Время имело значение для меня. И с первым боем часов место занял другой. Всё просто - будущее иногда дозволено подправить. Я был рад, что жив. Солдат, рядом с которым падает товарищ, рад, что не в него. Цена, дело в цене. Они напутали в своей вечности. Или решили, что несчастный завуч исполнил предназначение? Завершил свой смысл? Рассчитался?
Меня раздирало бешенство. Я тоже выдам расчёт. Сука! Как удар хлыстом! И в лоб! Сразу. Хорошо, что есть официальный ствол. Когда ко мне придут, а придут обязательно - выяснят его связи, станут опрашивать – я предъявлю девяносто вторую беретту в укороченном варианте, полный магазин с четырнадцатью патронами и разрешение. А макаров, купленный давно и далеко отсюда, выкину. В воду. Концы лучше в воду. Всё повторится по тому же сценарию, но… в лоб. Надо! обязательно надо увидеть его лицо. Be Happy! Будь счастлив! – играет трубка.
   - Здравствуй, - говорю я. – Только собирался…
   - Семёнов! – говорит она. - Что у вас случилось? Что произошло?
Ничего особенного. Посидели с Пекой, поболтали. Он теперь не пьёт, а я себе позволил. За встречу. Нет, скажет она, ты позволил что-то другое. Ты перешёл на галлюциногены? Подобного разговора не будет: иной мир за пределами не только её понимания.
   - А что у нас случилось? – переспрашиваю я.
Она за тысячи километров от дома… и должна за всем следить!  в отеле - российский канал… ну, где новости показывают круглые сутки…
   - Ты не смотришь телевизор? Включи! Через полчаса повторят.

Чёрная плоскость на стене засветилась картинкой. Камера собирателей трупов панорамировала двор и, наезжая, смаковала тело. В голосе некрофила с микрофоном слышалась сожаление. О несостоявшейся сенсации. Обычный учитель… Он – писатель, сказал кто-то из соседей. Да? Уже теплее… Недавно вышла его книга «Магистр Мальтийского ордена». О чём? О ком. О Павле Первом. Очень занимательная книга - английский след в заговоре против императора.
Завучу не хватало рекламы. С такой рекламой улетит весь тираж. Затем…
    - По горячим следам! – говорил другой вещатель с другой съёмочной площадки. –Очевидно, милиции удалось обнаружить предполагаемого преступника, стрелявшего во дворе дома…
Вдребезги разгроханный о дерево рейндж - ровер.
    - Превысил скорость и не справился с управлением на мокрой дороге. Водитель скончался на месте, - комментировал лейтенант дорожно-патрульной службы.
Водителя извлекали из нутра машины. Слишком. Для одного вечера – это слишком.
    - В салоне найдено оружие… есть предположение о связи между обоими  происшествиями… покажет баллистическая экспертиза…
Сука! Он не стал нанимать убийцу. И не придётся стрелять в лоб – всё сделали за меня.
 
Отвели грех. Сон… или я не спал? Отвели. Крутился, перекладывал подушку, поправлял скомканную простыню. На лбу проступала испарина, потом начинался озноб. Наверное, я заболевал. Мне чудился Пека, мне казалось, что он ещё на кухне, и мы продолжаем разговор. Да, он вернулся, чтобы отвести беду. Для чего? Зря она ушла! ей всегда не хватало денег, перебивал мёртвый историк. Наверное, он уже там. И ему объяснили? Угрожаешь? спрашивал мертвец из рейнджа. Слушай Его голос внутри себя и поймёшь, повторял Пека. Я поднялся, мне захотелось чаю. Темнота ночи и пустота в квартире. И внутри. Глухая. Я побрёл… и набрёл, и услышал. Конечно, я знал. Просто забыл: … блаженны, кто уверует, не видя меня. И это всё?
   - Это начало, - вдруг сказал Пека, он был где-то рядом. – Наконец, ты докопался! Ты отыскал начало. Это – самое трудное.
    - А дальше?
    - Узнаешь. У тебя впереди много дел, Великий Вождь! Be Happy!


                Сентябрь 2011.