о повести Часы коменданта

– Товарищ майор, посмотрите – аисты! Давайте остановимся!
Идущая первой машина, скрипя тормозами, притормозила на развилке дорог, огибающих колоритное старое село. Комендант и четыре солдата вышли из машины и застыли, устремив взгляды наверх.
 – Объявлена всеобщая эвакуация, а этот… Очуметь! – продолжал удивляться рядовой Супрун.
– Как вы думаете, почему они не улетают?
– Приказ не расслышали! – усмехнулся Михаил.
– Ну, вы скажете, товарищ майор! – засмеялся Супрун.
– Тихо, тихо… – приложил палец к губам Бессонов. Его дедушка раньше был егерем неподалеку от озера Пелымский туман, где останавливались во время миграций редкие птицы, в том числе и аисты.
Шурша болотниками по камышу, он нес на руках вдоль плавней маленького Васю, чтобы показать кочевую стоянку этих благородных и своенравных птиц.
– Заглушить моторы! – пронеслась команда по веренице длинной, лязгающей колонны. Пыль осела, и через несколько секунд, показавшихся Михаилу вечностью, над дорогой повисла непривычная для ликвидаторов тишина. Откуда-то издалека, из невидимого отсюда леса, доносился размеренный голос кукушки. Голубое небо, яблони в цвету, аккуратные домики – вокруг красота божьего мира! Жить бы и жить здесь, радоваться каждому дню! Природа, сопротивляясь раскаленной пасти реактора, не давала ему сжечь эту красоту.
– Красиво-то как! – Бессонов натянул на глаза зеленую пилотку и зажмурился от умиления. Рядом с покосившейся хаткой под соломенной крышей, на деревянном Л-образном электрическом столбе, пара аистов вила гнездо. Более крупная птица, явно самец, периодически отлетала в сторону к спиленной высохшей вишне и, копошась в ее кроне, приносила в клюве тонкие короткие ветки. Самка сидела в широком низком лукошке, перехватывала их у него и укладывала рядом с собой. Когда количество прутков достигло нескольких десятков, птицы начинали вплетать их в свой новый дом, находясь по обе стороны от медленно растущего вверх гнезда.
«Какой кропотливый труд…», – подумал комендант, глядя на то, сколько усилий прикладывают птицы, чтобы им было, куда привести кричащее желторотое потомство. Михаил вспомнил своих родных. Именно здесь, как никогда, он понимал, что нет никого дороже его любимых женщин — жены и дочки. И именно здесь его сердце разрывалось от тоски по ним. Они мечтали с женой еще об одном ребенке, о сыне.
 «Только бы выжить!», – думал он.
 – «Всем нам выжить!».
Его размышления перебил тихий голос Бессонова.
– А может, не так и страшно все это? Вся эта радиация. Птицы же умные. Разве они стали бы вить гнездо, угрожай им и их потомству смертельная опасность? Бергман молчал. Ему нечего было ответить этому молодому солдату, пацану, который еще вчера гонял по двору с соседскими мальчишками ободранный старый мяч. Не потому, что он не был силен в орнитологии и не знал об устойчивости птиц к такому малопонятному слову, как радиация. Что можно было сказать парню, который в свои восемнадцать начинал взрослую жизнь невольным свидетелем чужого горя, беды, наложившей печать смерти на эту дивную украинскую землю? Что через считанные часы вся эта красота останется в воспоминаниях? Кто мог в эту минуту сокровенной, прощальной тишины поверить в то, что аистам будет не суждено закончить свое гнездо, и на этом месте будет черный, продавленный гусеницами армейских бульдозеров пустырь?!