о повести Часы коменданта

«КИНОСЪЕМОЧНАЯ» – прочитал надпись на двери, стоявшей напротив комендатуры песочной «таблетки» Коля Щепкин. За рулем, надвинув на глаза серую каракулевую кепку, сопел усатый водитель, скрестив руки на поднимавшемся от дыхания животе.
К заглядывающему в машину, набитую ящиками с оборудованием и какими-то железками ефрейтору сзади подкрался Бессонов. Встал чуть левее и похлопал по правому плечу. Ефрейтор, чисто интуитивно, повернулся направо и потом дернулся резко налево. Парни дружелюбно обнялись. Чиркнув спичкой, Коля поднес зажатый между ладоней оранжевый огонек сперва к лицу нагнувшегося Бессонова, потом к своему. Серое облачко поднялось над их головами. Повисев с мгновенье, оно изменило форму и растаяло между зеленых листьев стоявшей рядом акации.
У них было много общего. У этого франтоватого адъютанта из Минска и простого сибирского паренька, застенчиво разглядывающего свои веснушки в зеркало заднего вида. Веснушки его раздражали. Будучи маленьким, Вася часами стоял перед зеркалом с куском хозяйственного мыла и пытался оттереть скопившиеся на курносом отростке коричневые точечки, разбегавшиеся по щекам и уходящие дорожками куда-то за уши. Эти парни любили жизнь. Они оба мечтали скорее закончить службу и вернуться к родным. Привезти расписанный пожеланиями на долгую жизнь дембельский альбом. Показать себя взрослыми в решении насущных житейских проблем и войти в новую жизнь закаленными службой матерыми мужиками.
– Че, будут фильму показывать? – поинтересовался у Коли Бессонов.
– Показывают девки, – парировал писарь.
 – Это съемочная группа приехала. Будут про нас кино снимать. Про всех. Так что ты подготовься, вычисти гимнастерку, хорошо вымой машину, сам приведи себя в порядок, ну и вообще… Ты должен будешь хорошенько продумать, что тебе отвечать. У тебя будут брать интервью. «Герой-ликвидатор, самоотверженный водитель, доставляющий своего командира в разные ответственные точки зоны отчуждения …».
Щепкин нес околесицу, но простоватый Бессонов внимал каждому его слову, рисовал в своем узеньком лбу фрагменты из будущего фильма и главное – он отчетливо представил себя стоящим за спинами
родных, собравшихся перед стареньким черно-белым телевизором в их теплой избе. Приехав на побывку, он снисходительно комментировал бегущие перед их лицами кадры о Чернобыле, о служивших бок о бок товарищах, о своем героическом командире…
– Так что давай, время не ждет!
Васька сорвался, как угорелый, в сторону отдыхавшего в тени УАЗика и отцепил болтавшееся под запасным колесом цинковое ведро.
Шевченко еще тогда не знал, что судьба отпустит ему меньше года. Что он будет два раза мотаться в Киев за кинопленкой, обрывать телефоны в кабинетах начальников Госкино, чтобы те выбили ему разрешение на продление съемок. Человек, снявший такие шедевры документального кино, как «Искупление», «Битва за Киев» и многие другие, будет вынужден пробивать предстоящие три месяца командировки для своей съемочной группы еще и по материальным соображениям. Документалисты, с их крошечным окладом и мизерными постановочными, просто нуждались. Владимир отчетливо понимал, что его профессионализм востребован именно здесь. После долгих уговоров генерала Антошкина ему удалось подняться в небо на вертолете, побывать во всех местах красивой природы, ставшей запретной зоной. Облететь с кинокамерой разрушенный энергоблок, даже заглянуть в трубу принесшей столько несчастий людям ЧАЭС. Его будущий фильм, точного названия которого еще тогда никто не мог знать, обойдет телеэкраны всего мира. За него автор, будучи заодно и оператором, будет награжден и отмечен многими медалями и призами. В 1989 году за лучшую операторскую работу в неигровом кино Шевченко будет удостоен профессионального приза «Ника». Увы, посмертно.
Сто дней, проведенные непосредственно в Чернобыльской зоне, скажутся смертельной болезнью для автора. Он получит слишком высокую дозу радиации. Будут долгие, бессонные ночи в монтажной. Целый месяц Шевченко будет колдовать над коробками с черной пленкой, собирая к показу фильм. Около двадцати тысяч метров «шостки» будет подсвечено всепроникающей радиацией. Но мастер, чтобы придать картине более четкий оттенок, решит включить эти кадры, снятые им с вертолета над проходной в Ад. Будущий зритель увидит, как местами идет перебежка по кадрам желтых кусков и услышит резкий, пронизывающий ужасом треск. На все эти запоминающиеся зрителям кадры Шевченко наложит звук тревожного метронома счетчика Гейгера.
На премьерный показ через одиннадцать месяцев после трагедии фильм выйдет сильно порезанный многочисленной цензурой, но все равно будет ясно видна вся картина того всепоглощающего ужаса, который выпадет на долю Украины, ставшей через пять лет независимой от коммунистического режима. Уже тяжелобольному, желтому от страшной лучевой болезни режиссеру, уносившему со сцены Киевского Дома кино под бурные аплодисменты охапку белых гвоздик, судьба отпустит всего месяц. Все это еще будет, а сейчас в темно зеленом офицерском кунге
напротив внимательно слушающего Бергмана, сидел Мастер, одержимый идеей, и, обсуждая планы на будущее, допивал третью чашку обыкновенного черного чая, показавшегося ему таким вкусным.
* * *
– Колян, тут это… – натиравшего ваксой сапоги писаря отвлек взмокший после мойки машины Бессонов.
– Я тут… – Бессонов огляделся по сторонам и присел рядом на сложенные одна на другую старые автомобильные покрышки.
– Я когда набирал в туалете воду, захотел того…. ну… ты меня понял… Сел, короче, газетку мну, тут слышу, два мужика зашли. Отливають. Как понял, из приехавших. Тех, что с кино. Один другому и говорить.
Тока ты, Коль, никому!
– Хорошо, ну давай же, рожай, – он отвел в сторону лицо, сделав вид, что ему совсем неинтересно.
– А говорить он ему, мол, радиация эта… слово такое… дай вспомнить. О! – Дикция!
– Фикция, – поправил Николай.
– Ну да. Так вот, он и продолжает, мол, по дороге ехали, на посту все менты пьяные стоять. Пользуются случаем. Тут тоже все чинчинарем. Спокойствие и тишина. Отлили и со смехом вышли. Как ты думаешь, Коль, это правда?
Щепкин равнодушно пожал плечами и продолжал натирать сапог, надев его голенищем на левую руку. Всем своим видом он выказывал равнодушие к наивному пареньку. Бессонов встал и поплелся в сторону сверкавшей чистотой комендантской машины.
Во двор въехал долгожданный почтовый «пирожок» с синей полосой, появляющийся перед комендатурой каждую среду. Водителя мгновенно обступила толпа, и через некоторое время сердито шикающий на молодежь пожилой водитель пододвинул на край грузового отсека кабины коробку с надписью номера военной части.
– Подождите минутку! Никуда ваши клавки с мамками не убегут!
Все, кому пишут, получат свое! Все получат!
Толпа галдела. Солдаты шутили, и отсутствие рядом командира позволяло вести себя по-ребячьи. Один бравый боец снял с себя респиратор, оттянул на добрых полметра резинку и влепил в зад впереди стоящего толстяка. За что тот, подождав, пока ему, по цепочке,
передадут адресованное письмо, взял пухлой ручкой конверт и отходил им, как гусар, по мордам с пытавшегося увернуться от ударов хохмача.
– Бессонов Василий...
Радостный Бессонов, распихивая локтями солдат, пробирался за заветным письмом.
До официального объявления главой правительства, Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Сергеевичем Горбачевым оставалось менее суток.