Детство Лермонтова 14 Впечатления лета 1821 года

В конце мая 1821 года, после Троицы, Мишины соученики разъехались к своим родителям. Чтобы внуку не было скучно, бабушка оставила в Тарханах Колю Давыдова.

В жаркую ясную погоду мальчиков домой не загонишь, пока не проголодаются. Бегают, играют, катаются на качелях, купаются с визгом и плеском в Барском пруду на отлогом песчаном берегу. А как дождь зарядит, в парке делать нечего, и Мишель идёт в девичью. Он любит смотреть, как дворовые девушки вышивают, плетут кружева, прядут, вяжут. Здесь и 13-летняя поповна Маша, дочка спившегося тарханского священника Фёдора Макарьева. Елизавета Алексеевна пожалела сироту и взяла её в дом. Сидя за рукоделием, девчата затягивают песню, и Маша им подпевает:

     Я вечор в полях гуляла,
     Грусть хотела разогнать,
     Я таких цветов искала,
     Чтобы милому послать.
     Не нашла цветка алого
     Ни в долинах, ни в лужках,
     Не нашла дружка милого
     Ни в беседах, ни в пирах.
     Полно, серенький, кружиться,
     Голубочек, надо мной,
     Лучше вдаль тебе пуститься,
     Вдаль туда, где милый мой.
     Ты лети, лети скорее,
     Ты лети к душе моей,
     Поворкуй-ка пожальчее
     Об несчастной обо мне.
     Он живёт где, я не знаю,
     Значит, он меня забыл,
     Значит, он меня забыл,
     Он другую полюбил.

Дождь грустно барабанит в окно, будто аккомпанирует.
— Заслушались, барин? Нравится наша песня? — спрашивает Даша Шушерова, подняв голову от пялец.
Мишель кивает. Девушки поют про речку, где казак топит неверную жену на горе своим детушкам. Мальчику представляется Марарайка, вновь набирающая силу после тарханской запруды. Когда бабушка ездила с ним в деревню Михайловку, основанную дедом неподалёку от Тархан, то они останавливались поить коней у прекрасных озёр близ этой речки. К июлю озёра покрываются белыми кувшинками, жёлтыми кубышками, зелёной ряской и становятся похожими на полянки, в середине которых голубеет и искрится на солнышке чистая вода. Особенно памятно Мишелю Антоново озеро. Он прикрыл глаза и представляет, что именно к его бережку идут осиротевшие казачата и зовут:

     Ты умри-ка, умри,
     Лиха мачеха,
     Ты восстань-ка, восстань,
     Родна матушка.

Заметив слёзы на глазах мальчика, Параша Васильева сетует:
— Ох, разжалобили мы вас.
— Мне привиделось, будто утопшая казачка в Антоновом озере лежит.
— Оно страсть какое глубокое! — вступает в разговор Варя Никитина, продолжая вязать варежку: спицы так и мелькают в её умелых руках.
— А почему озеро Антоновым зовут? — интересуется Мишель.
— Старики про него сказывают, — говорит Серафима Соколова, — будто в далёкие времена пас там стадо пастух с подпаском по имени Антон. У пастуха была плеть ременная, и так она полюбилась подпаску, что всякий день он Христом-Богом молил сделать ему такую же или свою отдать. Надоело пастуху, он и говорит: «Достанешь песку со дна озера, отдам тебе плеть, так и быть». Антон и опустился в озеро. Нырнул до обеда, выплыл к вечеру. И несёт в горсти золотой песок пастуху. А тот глазам не верит и спрашивает: «Да где же ты искал-то его так долго?» Мальчонка и отвечает: «Опустился я на дно, а там плиты каменные. Развязал поясок, положил, чтоб место приметить, и пошёл по ним. Шёл-шёл, и всё плиты да плиты. Потом они кончились, а за ними песок золотится. Зачерпнул я горсть и обратно пошёл. Нашёл поясок и выплыл». Вот так получил Антон желанную плеть. А озеро с тех пор зовут Антоновым.
— Неужто правда там плиты на дне? — спрашивает заинтригованный мальчик.
— Навряд. Это просто предание такое, — с лёгкой улыбкой отвечает Евлаша. — А озеро и впрямь очень глубокое. Михайловские мужики зимой связали длинные жерди, опустили в прорубь, а до дна так и не достали.

В дверях девичьей появился Коля:
— Мишель, дождь прошёл. Я кораблики сделал. Бежим пускать!
— Идите, идите, барин, засиделись с нами, — поддерживает его Варя.
— Пойдём, Коль, пока солнышко вышло, — соглашается мальчик.
Летом ведро воды — ложка грязи. Земля просыхает быстро, но ребята успевают пустить бумажные кораблики вниз по ручью.

Ночью снова бушевала непогода. Ветер выл, ломал сучья на деревьях и бросал их на землю. В саду из гнёзд выпало несколько подросших желторотых галчат. Галки над ними покружили-покружили, погалдели-погалдели и улетели кормить уцелевших птенцов. Сделались бы выпавшие галчата добычей усадебных мурлык, да с утра земля ещё мокрая, а кошки этого не любят. Гувернёр Жан Капе пораньше вышел в парк, увидал галчат, собрал всех, отнёс на кухню и попросил повара их приготовить.

Сидит горбоносый француз на веранде за столиком и с аппетитом завтракает. Он слегка причмокивает от удовольствия и пошевеливает торчащими с другой стороны столика стопами длинных скрещённых ног. Мишелю любопытно, он забирается по лесенке и спрашивает:
— Что вы кушаете, мсьё Капе?
— Жаркое из галчат, — невозмутимо отвечает гувернёр, обсасывая тоненькую косточку. — Вещь превкусная! Попробуйте, Мишель.
— Ни за что не буду эту падаль! — брезгливо восклицает мальчик и, съехав по перилам, убегает играть с Колей и дворовыми ребятами.

2 июля, сразу после Петрова дня, у писаря Степана Рыбакова и слуги Николая Вертюкова родились сыновья. Елизавета Алексеевна сказала внуку:
— Мишель, нынче Степан и Никола малышей крестят. Надо милость оказать усердным служителям. Ты будешь восприемником.
— Ладно, бабушка. А что мне надо делать? — обеспокоился мальчик. — Я не знаю.
— Как отец Алексей тебе будет говорить, так и делай.
— Хорошо. А вы пойдёте со мной?
— Конечно.

На крестинах ребёнку было и интересно, и волнительно. Крёстный ещё мал, и младенцев держали на руках дворовые девушки, освобождённые на полдня от работы. Мишель стоял рядом. Когда по чину крещения пришло время, батюшка велел всем повернуться спиной к алтарю и трижды спросил:
— От сатаны отрицаетесь?
— Отрицаюся! — громко по его наущению трижды отвечал мальчик за крестников.

Обоих младенцев нарекли Петрами в честь апостола. Когда их опускали в купель и крестили святой водой, Мишелю давали развёрнутую пелёнку, он принимал их на мгновение, а девушки сразу подхватывали. Малюток помазали миром, выстригли крестообразно прядки на головках и обнесли вокруг аналоя с пением «…Во Христа креститеся…» Юный восприемник шёл за отцом Алексеем с зажжённой свечкой и старался подпевать ему. Бабушка с умилением смотрела на любимого внука.

Потом Мишель не раз крестил новорождённых мальчиков в Тарханах: двух Фёдоров и Валериана у писаря Степана Рыбакова, Андрюшу и Дениса — у кучера Ефима Шерабаева и его жены Катерины, дочери управляющего, Федю и Стёпу — у тарханского дьячка Ивана Ивановича Веселовского, Андрюшу Летаренкова и Алёшу Ускова — у других преданных служителей.

Хоть и говорят в народе: «Пётр и Павел час убавил», — но вечера ещё светлые, длинные, тёплые. Барщинные крестьяне целый день в поле и на сенокосах до седьмого пота трудятся, но и дворовым барыня не позволяет сидеть без дела. В нагретом за день доме жарко, темновато. Девушки выходят на веранду и рукодельничают, пока не начнёт смеркаться и мошкара их не доймёт.

Мишель за день притомился: накупался, набегался, нашалился, но спать ему ещё не хочется. Услышав пение девушек, он садится на ступеньки веранды и слушает:

     Что в поле за пыль пылит,
     Что за пыль пылит, столбом валит?
     Злы татаровья полон делят,
     То тому, то сему по добру коню;
     А как зятю тёща доставалася,

     Он заставил её три дела делать:
     А первое дело гусей пасти,
     А второе дело бел кужель прясти,
     А третье дело дитя качать.
     И я глазыньками гусей пасу,
     И я рученьками бел кужель пряду,
     И я ноженьками дитя качаю;
     Ты баю-баю, милое дитятко,
     Ты по батюшке злой татарчонок,
     А по матушке родной внучонок,
     У меня ведь есть приметочка,
     На белой груди что копеечка.
     Как услышала моя доченька,
     Закидалася, заметалася:
     Ты родная моя матушка,
     Ах ты что давно не сказалася?
     Ты возьми мои золотые ключи,
     Отпирай мои кованые ларцы
     И бери казны, сколько надобно,
     Жемчугу да злата-серебра.
     Ах ты, милое моё дитятко,
     Мне не надобно твоей золотой казны,
     Отпусти меня на святую Русь;
     Не слыхать здесь петья церковного,
     Не слыхать звону колокольного.

Мишель любит эту песню-сказание о далёких временах монголо-татарского нашествия. Когда он её слушает, сердце наполняется сочувствием к обездоленным русским полонянкам. Грустный и прекрасный народный мотив, отдалённо похожий на песню его матери, навсегда запал мальчику в душу.


    Иллюстрация Павла Королёва. 17 лет. г. Раменское


Рассказ опубликован в книге:

Егорова Е.Н. Детство и отрочество Михаила Лермонтова. — Москва: Московский филиал МОО «Лермонтовское общество»; Дзержинский: БФ «Наш город», Литературное объединение «Угреша», 2014. — 288 с., илл., вкл. С. 109-114

Предыдущий рассказ     http://proza.ru/2014/03/26/2336
Следующий рассказ      http://proza.ru/2014/03/26/2376

Справочные разделы:
Словарь терминов, устаревших и редких слов   http://proza.ru/2014/03/25/1700
Упоминаемые топонимы      http://proza.ru/2014/03/25/1706
Упоминаемые исторические лица    http://proza.ru/2014/03/25/1720
Основная библиография      http://proza.ru/2014/03/29/2197