Куда ведёт надежда. Глава 17

Получить архивные данные мне так и не удалось.
Тогда, 5 месяцев назад, у Дмитрия Алексеевича в кабинете был всего лишь образец приговора, то есть было написано, за что конкретно был осуждён Кротов, но никаких деталей дела, записей допросов, показания свидетелей и прочих атрибутов следственного процесса не было.
Я знал, что в нашей тюрьме имелся архив, в которой отправлялись некоторые данные из следствия извне. Попросив Дмитрия Алексеевича дать мне ключ, я получил недвусмысленный отказ.
- Нечего тебе там делать. После того, как этот олух Веренцов, наш секретарь, пролил чай на папку с только что прибывшим заключённым прямо за 20 минут до того, как прибыла комиссия, которая благополучно отметила у себя этот факт, наш гордый директор, который сам получил выговор, в свою очередь 30 минут капал мне на мозги таким дерьмом, что я тебе передать не могу и не хочу. Одним словом - если ещё хоть один документ…
- Да с ними не …
- Не перебивай, Михайлов. А слушай внимательно и по-хорошему… если документ пропадёт, то меня попросту уволят. Просто так.
Не смотря на наши более или менее доверительные отношения, сложив-шиеся за 23 года моего заключению, мы были по-прежнему слишком разными людьми. Он охранник, я заключенный.
Я пожал плечами, кивнул и пошёл к двери.
- А что ты там хотел найти?
- Документы о Кротове!- сказал я, выходя за дверь.
Через два дня Дмитрий Алексеевич подозвал меня к себе на конном заводе и сказал, прикуривая сигарету:
- Ничего на твоего Кротова там нет. Даже приказа про заключение нет, куда-то делся!
- Да? Спасибо вам, Дмитрий Алексеевич.
- Да, да. Иди работай.
Я кивнул и развернулся, но Дмитрий Алексеевич постучал мне пальцем по спине.
- Стой!
- Да?
- В тюрьму пришло письмо. От Серебрякова.
Я вздрогнул при упоминании этой фамилии. Он вдруг вспомнился мне таким, каким я его видел последний раз, когда он уходи к себе в камеру после вечера прощания - сгорбленный, смирившийся со своей участью старик.
- Что в нём?
- Не в моих правилах читать чужую почту, Михайлов. Я отдам тебе его вечером. А теперь иди работать. Теперь точно всё.
И я пошёл работать. Работал, как обычно, но считал каждую минуту до конца, от чего он получился по ощущениям как минимум в два раза дольше. Когда же, наконец, я сел в автобус,  то проклинал водителя, что тот едет слишком медленно.
«Что он может там написать? Рад ли он тому, что свободен теперь? Конечно, рад, но…»
Приехав в тюрьму, я быстро добрался до своей камеры, но сесть на кровать и ждать просто не мог. Ходил от окна до решётки, туда и обратно десятки раз.
Наконец послышались шаги у  коридора.
- Дмитрий Алексеевич?- спросил я в пустоту.
Но перед решёткой появился охранник с Кротовым.
- А, это ты!
Кротов зашёл в камеру и лёг на кровать, а я продолжал ходить туда-сюда, как лев в клетке.
- Ты уймёшься или нет?- спросил Кротов, глядя на меня.
- Обязательно. Пока Дмитрий Алексеевич не принесёт письмо.
- Какое письмо?
- От Серебрякова,- раздражённо сказала, отмахнувшись. Думать об этом было противно, но говорить вслух ещё хуже. Ожидание убивает- медленно, но верно!
Дмитрий Алексеевич пришёл через 20 минут. За это время я успел пройти больше, чем, наверное, за всю время пребывания тут.
Он протянул мне белый конверт с красной звездой на марке. Письмо было запечатано.
- Это не разрешается, но в этом случае я могу сделать исключение!
Я принял конверт, поблагодарил и провожал взглядом Дмитрия Алексеевича до тех пор, пока он не скрылся за стеной. Я отошёл от решётки, сел, но не в силах был открыть конверт.
« Я так и не сказал ему «прощай». Не пожелал удачи. А ведь мы были друзьями. Что, если там его злость, вполне оправданное негодование?»
Я бросил конверт на кровать и лёг, не сводя с него глаз. В тихой камере я услышал голос Кротова:
- Он бы не писал просто так. Открой, иначе потом будешь жалеть, что не узнал. Открой сейчас. Ты уже достаточно ждал!
Возразить я ничего не мог. Встав, я взял письмо, подошёл к окну, един-ственному светлому месту в камере в это время, и посмотрел на Кротова.
Тот одобрительно кивнул. «Давай же, открывай!»
Я вздохнул, согнул верхний край конверта кончиками пальцев, подождал секунду, и наконец, с силой отрыл его. Оторванная часть конверта медленно полетела вниз. Из-под оборванных краёв конверта виднелась прямая, серая бумага.
Я достал письмо, развернул  его и начал читать при лунном свете. Буквы чёрных чернил, особенно чётким, почти печатным почерком Серебрякова выглядели понятно.
Прочитав его до конца, я молча положил его на кровать, а другой рукой смял конверт и со злостью выкинул его в дальний угол, под решётку.
Сев на кровать, я закрыл лицо руками, и не обращая внимания на Кротова, тихо завыл, давя пальцами себе на лоб и шею.
- Суки!- промычал я, затем стиснув кулаки, дважды стукнул ими по коленам, как психотерапевт молоточком,- За что ему это? За что? За что это нам всем?