Трансерфер 2-13 Рождение новой судьбы

2-13

В воскресный день 1 апреля 1962 года Мария была уже на последнем месяце беременности, но чувствовала себя хорошо,  и они пошли в кино. После сеанса по дороге домой они встретились с семьёй Володи Рассадина. Его жена Капитолина весело обсуждала дурацкую русскую забаву «день дурака»: кто кого обманул. Честолюбивая Капа с восторгом рассказывала, насколько она умней своего простачка Володи, послав его спросонья в штаб, сославшись на вызов через посыльного.
– А ты, Маша, как одурачила Юрку? – щебетала она, не замечая, что никто не смеётся, а Володя, шедший рядом с Георгием, тихо пробурчал «Дура».
– Я боюсь, что не получится. А если получится, тогда что я буду делать с дураком?
– Тогда это цена твоей жизни, – довольный её ответом, поддержал Георгий разговор.

  Капа продолжала щебетать в том же духе, не услышав ни ответ Марии, ни его сарказм, по существу обращённый к ней. Все друзья тайно жалели Володю за «брак» в браке. Дома, в своём скворечнике с косыми потолками, Маша присела на кухне, сославшись на усталость. Георгий стал готовить что-то к ужину и вдруг заметил выступившие слёзы.
– Что с тобой?
– Что-то не комфортно мне... – Положив руку на  большой животик, улыбаясь и смахивая предательскую слезинку, игриво ответила она.
– По нашим расчётам, роды примерно через неделю. Ты всё-таки решила сыграть со мной в дурака. Проверить: получится или не получится? – Георгий ещё был под впечатлением её ответа.
– Нет, что ты! Всё в порядке. Сидеть в кино устала. Пойду прилягу. Ты ужинай без меня.

  Он наскоро попил чай, приготовил бутерброд с чаем для Марии и понёс в комнату.
– Мне уже лучше. Спасибо, ничего не хочу. Давай ложиться спать, – отодвигаясь к стене, успокоила она его.
Он вышел на площадку и закурил. Но спокойствия не было. Внутренний голос подсказывал ему, это не шутка, пора действовать. Роддом в госпитале в Легнице, в 60 километрах от Кшивы, и туда быстро не добраться. Нажал на звонок соседей.
– Что случилось? – выглянула Света в одной ночной сорочке.
– Иди поговори с Машей, ты ведь рожала, знаешь, что к чему.

  Она быстро юркнула в их квартиру. Он остался на площадке, чтобы не мешать их женскому разговору. Через минуту она выскочила из квартиры и как фурия своим редким у людей фальцетом обрушилась на него.
– Ты что, дурак такой, чтобы схватки принять за первоапрельскую шутку? Ну, действительно дурак!
– Откуда я знаю, как они у вас протекают? Нормально говорить надо, что надо.
– А ну бегом ищи фельдшера и санитарную машину. Все солдаты в Доме офицеров, кино смотрят. Я соберу Машу, и мы выйдем на проходную. И действуй быстро. Вам ещё ехать 60 километров.
Георгий, как по команде «тревога», облачился в только что снятую повседневную форму и побежал в Дом офицеров. Фильм уже шёл. Войдя в тёмный зал, он, стараясь перекричать героев фильма, прокричал:

  – Фельдшер и водитель санитарной машины, срочно на выход. – Вышел дежурный по полку.
– Что случилось?
– Жена рожает. Надо срочно везти в Легницу.
Теперь он прокричал вызов. В зале никто не шевельнулся.
– Может, они остались в казарме? – волновался Георгий.
– Сейчас позвоню. А ты вызывай здесь.
Офицер пошёл к телефону, а Георгий услышал чей-то возмущённый голос: «Ну, иди, тебя же вызывают». Поняв ситуацию, он поднялся в аппаратную. Киномеханик спросил через закрытую дверь.

  – Кого там черти носят? Я не могу отойти от аппарата.
– Остановите фильм. Срочное дело.
Дверь отворили и в темноте аппараты походили на одноглазых монстров, извергающих луч яркого света.
– Вырубай фильм, – схватив механика за руку, приказал Георгий. – Не то я голову сверну… аппарату.
Луч проектора погас – и сразу же включился свет в аппаратной и в зале. В зале раздался топот и свист «Сапожник», «На мыло», «Давай фильм»… Георгий подошёл к окошку второго аппарата.
– Фельдшер и водитель санитарной машины! Срочно на выход! Пока не выйдут, фильма не будет! – медленно, с тихой угрозой произнёс он.

  – Товарищ старший лейтенант, что случилось?
– Дежурный по полку в курсе. Он даст команду продолжить.
– Есть!
– Они здесь, в кино. Ну, я вам покажу, как дежурного по полку не слушаться.
– Потом покажешь. Бегом, за мной! – скомандовал Георгий вышедшему сержанту-фельдшеру и ефрейтору-водителю.
Разбираться не было времени. До гаража, где стояли пожарная и санитарная машины, нужно было ещё бежать с километр. Он находился за автострадой, на аэродромной территории. Пробегая проходную, он спросил Марию:

  – Ну как, потерпишь?
– Мы потерпим! – ответила за Машу Света. – Ты их нашёл? Мы звонили с проходной в гараж и казарму. Сказали, что они в кино.
– Как видишь! – уже на той стороне автострады прокричал Георгий.
– Ну, с Богом! – перекрестила Света.
– Только не гони, – предупредил он водителя.
Фельдшер сел с ним в кабину. Георгий с Машей расположились в спецкузове. Всю дорогу до госпиталя Маша лежала на колёсных носилках и гадала, кто родится и всё ли у него будет в порядке. Георгий сидел рядом с ней и шутками пытался успокоить её.

  – Не волнуйся, будет сын! Я не бракодел. Всё будет на месте. Я его видел, когда целовал твой животик. Там такой крепыш, как я, и мне улыбается. Меня волнует, как ты, такая хрупкая, рожать его будешь.
– Я сильная! Справлюсь!
– Конечно, справишься! Попробуй не справься, домой не пущу! – пошутил он, обнимая и целуя её.
По ночной свободной автостраде доехали быстро. Машу приняли в родильное отделение госпиталя, выдали документы фельдшеру и поехали назад, домой. Теперь Георгий  сидел в кабине, а фельдшер улёгся на носилки и задремал. Почему-то в сознании Георгия закрутилась простая мысль: «И меня мама родила в госпитале, а не в роддоме. Странные совпадения, к чему бы это?».
 
  Водитель, знавший его ещё по Шпротаве, всю дорогу извинялся и объяснялся, почему он не вышел по первому зову. Георгию было уже всё равно, и он молчал. Мария была в надёжных руках.

  Утром, в понедельник, был день командирской учёбы. После построения, не афишируя ночную поездку друзьям и комэску, он отпросился у командира полка в увольнение в Легницу. Новый командир, маленький и толстый полковник, как шарик катался перед строем, раздавая задания и «клизмы». От боевого лётчика, воевавшего в Отечественную войну и в Корее, полковника Кузьменко он отличался тыловой жадностью и заботой за своё заграничное место службы.
– И кого ждёте? – ехидничал он.
– Сына, конечно!
– Какой самоуверенный. Я тоже два раза сына ждал. А родились дочери, – досадовал он. – У Марии Ивановны, по моему опыту, беременность похожа на то, что будет девочка. Уж больно она подвижная.

  – Ничего подобного. Сын будет, я проверял! – обиделся Георгий.
– А давай поспорим! – Такого злобного человека он ещё не встречал в своей жизни.
– Так вы дадите мне увольнение или нет? – отверг он его предложение.
  – Он взял его рапорт и подписал «Разрешаю». – Только давай договоримся: если родится дочь, завтра на построении становись на левом фланге всего строя, чтобы все видели бракодела, продолжал издеваться он.
– Ладно! Иди в штаб. Шучу я… – смягчил он скрытую зависть, поняв, что переборщил.
«Над собой –  шути. А надо мной – ещё неизвестно», – думал раздражённый Георгий. – «Брака-дела, -  брака   дела, брака дела, брака…» – твердил Георгий обидное слово, пытаясь понять суть слова и вернуть испорченное настроение. «Успокойся. Всего лишь рождение – брачные дела!» – успокаивал он себя.

  Из гарнизона в город он добирался на перекладных транспортах: вначале в кузове гарнизонного «Урала» с дежурным по полку до станции Кшива. Потом на местной электричке до Легницы, а затем на трамвае в гарнизон штаба армии. Госпиталь находился на огороженной территории, где размещались все службы штаба, в отличие от Дома офицеров, расположенного недалеко, в городской жилой зоне. С полной уверенностью, что роды уже прошли, заикаясь и волнуясь, он позвонил с проходной в родильное отделение госпиталя. Ему ответили, что жена ещё и не рожала. Ожидают, что роды наступят не раньше, чем сегодня к вечеру или ночью. «Вот это да!» – завозмущался было он неопределённостью их ответа, но трубку положили, не выслушав его возмущений. 
  Обескураженный неожиданностью, он забеспокоился и закурил. Посмеялся над собой: «Какая определённость может быть в этом процессе?». Расхаживая около проходной, он раздумывал, что можно предпринять. Увольнение заканчивалось сегодня в 19-00, и он должен доложить о прибытии дежурному полка. «Что же делать?»

  И тут в его сознании, снова, как вчера, всплыли мысли его собственного рождения. Тоже в родильном отделении военного госпиталя, тоже Мария, тоже с трудностями появления на свет. По рассказам матери, его даже окунали в купели, чтобы заорал и глотнул первого воздуха. «Судьба моей жизни продолжает преподносить мистические совпадения с прошлыми событиями, как бы намекая или предупреждая о каком-то ожидаемом повторении событий в будущем». С рождением будет всё нормально, но с будущим – тогда  была война. Георгий поёжился от этой мысли и от растерянности захотел есть.

  До обеденного времени оставался час, и он побрёл в столовую Дома офицеров. За обедом придумал, как действовать.
«Крайний вечерний поезд в нашу сторону уходит в 18 часов. Идёт до нашей станции 60 минут со всеми остановками. А там встречает гарнизонный патруль, и в 19-00 – я докладываю о прибытии. Осталось дождаться родов. Но если они затянутся, – возле проходной надо держать такси, чтобы успеть на поезд. Что там происходит?»
Он старался вспомнить все Машины особенности, о которых знал и которые могли бы усложнить роды. Но ничего, кроме её физической малости, вспомнить не мог. На всех осмотрах врачи говорили, что беременность проходит нормально, плод лежит правильно. Для успокоения он выпил за обедом «Столичной», но даже не почувствовал, что выпил. Купил в буфете большую коробку московских шоколадных конфет, три бутылки «Столичной» водки, бутылку «Советского шампанского» уложил всё в «тревожный» чемодан и вернулся на свой «пост» у проходной госпиталя. На территорию не пускали.

  – Скажите! Моя жена родила? – позвонил он в отделение.
– Нет, не родила. Она в родовой палате. Не волнуйтесь и не мешайте работать!
– Легко сказать, не волнуйтесь. – Но его уже не услышали. В трубке шли короткие гудки.
Время показывало 16 часов. Он купил два букета цветов в ближайшем магазине, сел в такси и вернулся к проходной. Поляк понимал по-русски, а Георгий мог что-то говорить по-польски.
– Сколько нужно времени, чтобы отсюда доехать до вокзала и успеть сесть в поезд? Поезд отходит в 18 часов.
– Двадцать минут, – ответил таксист.
– Значит, отъезжаем в 17-30. Вы ждёте меня здесь. Цветы и чемодан пусть лежат здесь. Я пошёл звонить. У меня жена рожает!

  – О, пан офицер! Це, добже! Нех буде хлопчек! Я бенди чекать!
В 17-10 Георгий набрал снова номер родильного отделения. Счёт времени уже шёл на минуты.
– Ну, как там моя жена?
– Уже рожает!
– Скажите ей, пусть рожает быстрей, а то у меня поезд уже уходит! – в напряжении и волнении выпалил он дурацкую фразу, чем вызвал смех на том конце провода.
– Скажем, скажем! Вы уж не уезжайте! Мы вам позвоним на проходную, когда родит, – смеялись в трубку.
Георгий взял цветы с чемоданом и нервно, словно на старте, топтался на проходной, мешая всем прохожим. Рабочий день кончился. Наконец раздался звонок.
– Я слушаю.
– Родила! Кого ждали-то?
– Сына!
Родился сын! Вес – 3600, рост – 52. Богатырь! Молодец папа! И жена постаралась! Маленькая, но терпеливая – молодец!

  Он бросил трубку телефона, схватил чемодан и цветы, и как лось ломанулся через вертушку на территорию госпиталя. Добежал до двери отделения и нажал звонок. Чемодан поставил прямо на крыльцо и открыл. Вышла врач вся в белом.
– Это я торопил роды. Вот вам цветы, шоколад и шампанское! А этот букет – моей жене – за сына! А это мне и сослуживцам! – указал он на бутылки, закрывая чемодан. И приобнял врача: – Спасибо Вам!
– Бегите, бегите! А то поезд уйдёт! – не то шутя, не то серьёзно ответила она, принимая букеты.
Успели. Георгий успел сесть в вагон для курящих, под объявление об отправлении поезда.

  – Увага, увага! Почёнк пшеспешный, до Болеславца, Кшивы, Шпротавы, Зелены Гуры и Жагани стартуе от першей колеи. Легница – была начальной станцией на этом маршруте, и в ожидании отправления вагон был заполнен пассажирами, возвращающимися домой с работ в городе. Поляки пили пиво, курили, играли в тысячу, весело и громко разговаривали между собой. Сесть было негде. Он пожалел, что сел в вагон курящих. Дым стоял, хоть топором руби. Встал возле средней двери и закурил тоже. Заметив папиросы «Беломор», поляки потеснились и предложили ему место.
– Пше прошем, пан офицер, сядай тут.
– Проше запалить! – предложил Георгий свои папиросы, пользующиеся у поляков популярностью.

  – Дзенькуем бардзо! Дзенькуем! – потянулись руки со всех сторон. Пачка вмиг опустела. Последнюю папиросу никто не посмел брать. Закурили и стали расхваливать русский табак. «Беломор» действительно был ароматным, мягким и приятным, не то, что польские сигареты «Спорт».
– Прошем, пан офицер, пиво пельне. Бардзо добже пиво, – вмешался в разговор один из поляков, явно по мужскому обычаю – «угощение за угощение».
– Дэенькую. Так ест, добже пиво! – Георгий открыл глиняную пробку и едва успел отхлебнуть пену, чтобы всё не выплеснулось.
– Цо пан, процуе в Легнице? – спросил поляк, предложивший пиво.
– Ни. У мени жёнка сына родила! – оживлённо не то по-польски, не то по-украински сообщил он о своей радости.

  И услышав одобрительный гул поздравлений, предложений со всех сторон выпить ещё пива, достал бутылку «Столичной» из чемоданчика.
– Пше прошем, панове! Це, за маго сынку!
Компания оказалась весёлой и доброжелательной. Он едва успел выйти на своей станции. Поляки заботливо напомнили ему. В парящем настроении и самочувствии, пройдя проходную, откуда сутки назад он увозил жену, Георгий вспомнил «провокатора» первоапрельского процесса рождения своего сына. В чемодане осталась ещё бутылка «Столичной», и он прямиком направился к другу Владимиру. Они собирались отходить ко сну, но отказать в традиционном русском праве напиться в день рождения сына они не могли. Друзья допили бутылку, но Георгий легко добрался до своей постели.

  Утром, как по команде, он проснулся, принял холодный душ, сделал зарядку, и трезвый, как стёклышко, прибыл в столовую на завтрак. Но радости скрыть не смог, и однополчане радушно поздравляли его. Настало время построения. И тут Георгий вспомнил унизительный наказ командира полка о левом фланге в строю. «Вот тебе, бракодел», – мысленно радовался он. И, испытывая гордость за себя и Марию, тихонько пристроился рядом с замполитом, на самом правом фланге. Встал на командирское место.
– Ты что тут делаешь?
– Выполняю приказ командира полка! – Тот в это время принимал доклад начальника штаба.

  – Товарищ полковник! Полк и батальон обслуживания построены для дачи указаний на текущий день! Вольно!
Объявив все задачи дня для всех, командир, расхаживая перед строем, спросил, все ли прибыли из увольнения. Дежурный ответил положительно. И продолжая свою начатую с Георгием иезуитскую игру о превратностях судьбы, направился прямо ко второй эскадрилье.
– Ваш уволенный старший лейтенант в строю?
– Так точно! – ответил командир эскадрильи. Георгий молчал вместо полагающегося ответа «Я здесь, товарищ полковник!».
– Ну, где же он? – горячился командир.

  И тут радостная догадка осенила его.
– Я знаю, где он! – злорадствовал командир и, словно шарик, покатился в конец строя. – Он на левом фланге, где в моём полку и должны стоять все бракоделы.
– Ты чего молчишь? – толкал локтем в бок замполит.
– Пусть постоит он на левом фланге. Это он бракодел, – весело огрызнулся Георгий.
– Он здесь, товарищ полковник! – прокричал за него замполит.
– Где здесь? – удивился он, услышав голос с правого фланга построения.
– Всё правильно додумал старлей! Это почётное место для отцов, умеющих делать сыновей! Давайте поздравим старшего лейтенанта с рождением сына! Правильно я говорю? – Строй дружно зашумел и зааплодировал. Замполит пожал руку Георгия.
  – Прости, старлей, это была первоапрельская шутка, насчёт левого фланга. Поздравляю с сыном! В нашем мужском строю прибыло!

  После построения весь полк устремился к нему с рукопожатиями и поздравлениями. Но душа почувствовала в этой шутке командира о бракоделе и ответной выходке Георгия на неё нависшую угрозу над его службой. Полковник уже предупреждал его, что отпускать на сессию будет за счёт отпуска.
 
  Георгий понимал: обстановка в мире после Карибского кризиса обострилась. Военная доктрина, ориентированная на ракетные войска, потребовала сокращения ВВС.  Сокращение армии шло полным ходом. Он чувствовал, что над ним нависла угроза сокращения из армии.