Вечный двигатель

Светлой памяти настоящего народного артиста Михаила Евдокимова.

   
   Здорово, Миша! Здорово! Штой-то я тебя чуть признал, совсем какой-то сурьёзный, весь в заботах, наверно ты тож стал энтим… пред… при…тьфу, никак не выговорю противно слово; ну энтим, вобщем…предпримателем, нет?

Тогда ты, значит , бедный остался, ноне только оне, предприматели-то шикуют. Правда в деревне не зашикуешь, потому как перед кем тут… Но, постой-ка, вру, у нас тоже  это дело стало развиватца. 

Выхожу позавчёра со двора и вижу на воротах соседа моево Тимохи крупно так намалёвано: «Точу всякие струменты! Точило работает от вечнага двигателя!». Представляшь, как народ наловчились дурачить все? И вот он, Тимоха – новый предприматель.

Я ему: «Ну што ты дурака валяшь! Какой вечнай? Не быват таких!» А он мне: «Погоди, позову когда заработат, он ещо не всегда включаетца, но я над этим  сильно думаю».

И башку сваю почёсывает, будто у его там ум свербит, а голова его, ты ж знаешь, как курина гузка. Какой там вечнай двигатель? Там «дважды два» с трудом поместютца, ладно хоть стакан знат как держать!

 И я опять своё, не бывает, мол, ничего вечного, да и пошёл от него, и думать забыл, только вечером кличет через забор: "Зайди-ка, Фома неверущий. Точило моё вечное работает».

Ну, думаю, щас разоблачу етого  Пифагору липоваго. Пришёл, там уже люди, всех растолкал, и к точилу… Што тако? Вертится,зараза, без ничего, сверху, снизу обсмотрел – ничего, а вертится!

А Тимофей показывает, объяснят, што работает от космицкой анергии, на крыше, вишь, таз приделан—антенна, и провод от него привязан у точила.
 
  Верь не верь, а вот оно, работает. Учёный уже пользу извлекат из энтага «очевидного- невероятного», слегка навеселе, и принимает местну валюту, стаканы да с огурчиком.

 И работа кипит: люди всякие  струменты точат, искры во все стороны…а я што, рыжый? И к Тимофею Макарычу, теперь Тимохой назвать язык не поворачиваетца, мне, мол, тоже кой –чё поточить надо, а тот важно так тетрадку достал, полистал – на среду, грит, тебя назначаю, а тетрадку, гляжу, кверх ногами держит, наверно, так ему виднее, мозги-то тоже набекрень.
 
  А назавтра к нам Верка, жена зобретателя, за солью забегла, и слышу, жалитца моей, што прялка её такая туга сделалася, ноги уже болят пинать её, и…меня прямо вдарило!

 Знаю, учёнай на работе, Верка у маёй минут, эдак, на час языком зацепитца, и в их дом…и в светёлку, к прялке. Вот оно! Липово-то зобретение! Прялка к стенке придвинута, и от её валик незаметный, через стенку, к тому самому вечнаму точилу.

   Вот оне! Все оне такия, на чужом то….Она, бедна голубка, бьетца своими капытыми, чисто лошадь, а он, лауреат нобелевскай, премии получат!

Скажу…,канешна скажу  ей, она ведь ещо и не чужая мне, какая-то родня приходитца. Вот только в середу свои струменты поточу, у меня ведь топоров одних трое штуков, и сразу скажу.

Кто ж ещо пожалет, коли не родня.  Ну ладно, отдыхай, коль в отпуску, но смотри, пока не проговорися, что я разоблачил энтого Ньютону; обставлю это дело как хорошее представление, принародно, штоб знал, как народ дурачить, а потом вместе с зобретателем его жидкую валюту и срасходуем.

Ладно, Миша, пойду, делов много, ты извиняй, как с тобой встренусь, столько время теряю, тебя ведь, не переслушашь. Бывай!