Квартира безбожника

Ипполит молча опустился на колени и заплакал.
Это были слезы радости и печали одновременно. Слезы скорби и любви, одиночества и единения с огромным миром.

Дальше говорить об этом человеке неинтересно.
---

Вернувшись с похорон, Ипполит задумался.

Так ли ему нужен мир, опутанный тоской и печалью. Страхом миллионов людей, оставшихся в одиночестве, потерявших близких или знающих, что недалека собственная потеря.

Он устало улыбнулся сухой натянутой улыбкой.

Его старинный способ прийти в себя, дать себе каплю позитивной энергии. Перебороть Пустоту.

На стене в гостиной почему-то покосилась икона. Старая, бабушкина. Висела здесь еще до родителей.

Ипполит воспринимал ее больше, как предмет искусства. Ценность, таящую в себе время и мысли. Те, что проносились в головах предков, отчаянно молящихся на эту красивую икону.

На святыне изображен Спаситель. Ипполит годами, проходя рядом, смотрел на лик, скорее, с мимолетным придыханием. Не формулируя свое отношение к традициям мамы и папы. Бабушки и дедушки. А, может, и прабабки. Потому что, про прадеда семье ничего не было известно.

Поговаривали, он был в Белой гвардии. Спасая семью, уехал, убежал, исчез. Ни весточки.

Хотя прабабка, Клавдия Филипповна, писала ему. Как она полагала, «до востребования» было вполне достаточно, чтобы письмо нашло адресата.
Письма вернулись, однажды Ипполит их внимательно, прилежно прочитал.
Въелось: «Голубок мой, вернись, мне мерзко видеть этот город без тебя, не выдержу долго. Молюсь втихаря на икону нашу. Ту, что тебе отец подарил. Соседи говорят: «Сними, от греха подальше». Я – нет. Висит на стене. Висела, и будет висеть! Посадят – так и ладно. Одно – к тебе буду ближе».

Ипполит снял улыбку с лица, и прошел в комнату. Он уже было хотел снова пройти мимо иконы, может только поправить ее, чтобы висела, как следует.

Резкий, неприятный звонок домашнего телефона будто ошарашил тем, что жизнь у кого-то еще продолжается.
Ипполит с внутренней какой-то, толи радостью, то ли надеждой, схватил трубку.
- Алло! Алло!
- Ипполит?
- Да, да, это я!
- Ипполит, здравствуй дорогой, только узнал. Мне так жаль…
Ипполит без сил опустился на стул, и перестал слушать.
---

Когда Ипполит был счастлив, он ждал «завтра». Надеялся на чудо в этом «завтра». На что-то светлое и умилительное. Заставляющее продлить утреннюю улыбку, которую он всегда дарил происходящему в окне, подглядываю туда сквозь прорези жалюзи на кухне.

С легкой усмешкой он выходил на улицу, шел на работу. Щурился солнышку, знал, что мир непременно ответит такой же улыбкой.

«Несчастный» Ипполит мог даже заплакать. И несчастным его могло сделать все, что угодно. От неудачи близкого знакомого до крупных геополитических событий, уносящих жизни людей где-то на другом конце земного шара.

Тогда он закрывался в своей комнате, и угрюмо думал, пытаясь найти что-то живое, придумать, как помочь кому-то, выручить. Как-то, хотя бы немного, как он полагал, помочь миру справится с бедой.

И утром он вновь проходил мимо фамильной иконы с легкой улыбкой, вновь шел на кухню, и лукаво улыбаясь, благодарил новый день, надеясь, что и он будет нужным и полезным.

Нехитрый распорядок три дня назад нарушил звонок. Перевернув в нем что-то с ног на голову, вывернув наизнанку.

Теперь не улыбка играла на лице, а гнев и страх.

Дальше он ходил как зомби, два дня только и думал, чьей же придумкой является такой контраст: радость от созерцания в мире и участия в его нехитрой «кухне» и простое горе, в котором виноваты все. И ты сам. И весь мир.

Бог однажды в эти два дня предстал вдруг перед ним вполне конкретно, внезапно придав смысл висящей на стене в гостиной иконе.

«Это ТЫ допустил», - закрутилось в его голове. Он понял, что в этот момент смотрит на икону. И Бог смотрел с нее на него. Его просто больше нигде не было. Везде, где он раньше видел добро и радость, было пусто. И улыбка не клеилась к лицу, мгновенно вызывая брызги слез. Сквозь них стояла пелена гнева и страха. С немым вопросом «Почему?».

Ипполит всегда думал, что все, в общем-то, не так уж и сложно в мире. И старался всем об этом рассказать. Словами или поступками. И нет причин думать по-иному. Нет причин. Нет.

Ипполит что-то припомнил, казалось, задумался на секунду, внимательно и зло посмотрел на икону, и, что есть сил, ударил.
---

Постояв секунду у края подоконника, Ипполит, что-то крякнул под нос, и спустился сначала обратно на табуретку, потом в тапки, на пол.

Он прошелся по комнате, пошел на кухню. Взял с полки любимую чашку, чтобы налить кофе. Вид пролета в семь этажей, вроде, привел в чувство.

Он случайно задел рукой с чашкой край холодильника, и вздрогнул от боли. Впервые за три дня очнувшись от Пустоты, Ипполит посмотрел на руку. Она была синяя, со следами не смытой, запекшейся уже крови.

Аккуратно помыв руку в теплой воде, Ипполит пошел обратно в комнату. Нужно было пройти через гостиную. Внутренне нехотя, он зашелестел тапками по паркету, невольно, как предполагал, остановившись у иконы.

Как провинившийся школьник, он опустил голову, впервые не желая отпугивать мысли, так похожие на молитвы.

Но губы невольно начали читать ту молитву, которой заканчивалось каждое письмо прабабушки ушедшему мужу.
---

Ипполит молча опустился на колени и заплакал.
Это были слезы радости и печали одновременно. Слезы скорби и любви, одиночества и единения с огромным миром.

Дальше говорить об этом человеке неинтересно.
---

А в сантиметрах от иконы на стене осталась паутина разломанной от удара штукатурки. И немножко запекшейся крови.