Находка в шкафу. Глава 2

2
31 августа 83 года.
В последний день отпуска встретила свою коллегу, Орехову Наталью Антоновну. Мы разговорились, и она сказала, что в одном из классов, где я стану работать, будет учиться умственно отсталая девочка и что она, Наталья Антоновна, как классная руководительница, потребует перевода её во вспомогательную школу. Я попыталась возразить, что безнадёжных умственно отсталых очень мало. В ответ она стала расписывать её семью. По её словам, отец у неё – беспробудный пьяница, мать – забитая опустившаяся женщина, тоже к рюмке прикладывается, девочкой никто не занимается, она предоставлена сама себе. Я тогда решила: если никто не занимается, значит, я займусь.
Наталью Антоновну я знаю, как прекрасного специалиста. По её предмету (математике) объём знаний у неё в несколько раз больше, чем требуется от школьного учителя. Но вот побывала я у неё на занятии и невольно вспомнила идею одного учителя. Заключалась она в том, что урок должны вести два учителя: один объясняет материал, а проверяет другой. Её приводили как пример абсурдной, но теперь она мне таковой не показалась. Наталья Антоновна спрашивала только сильных учеников, на слабых вообще не обращала внимания. Впечатление от этого не могло скрасить даже объяснение ею нового материала. А ведь объясняла Наталья Антоновна прекрасно, даже мне, полностью забывшей весь школьный курс математики, всё стало понятно. На перемене мы вышли, и я, естественно, обратила на это её внимание. В ответ услышала гневную отповедь, заключавшуюся в том, что она не понимает, зачем отбирать внимание и время от способных учеников, которые знают материал, тянутся к новым знаниям, в пользу безнадёжных тупиц.
Я хотела возразить, что «безнадёжных тупиц» очень мало, но раздумала. Она ведь старше меня, опытнее, может столько примеров из жизни привести, на которые я ответа не найду. Зато теперь я поняла, что достойно ответить ей я всё-таки могу. И ответом этим будет Лариса.
23 октября 983 года.
Сегодня я ходила к Воле Соловьёву по приглашению его мамы, Милицы Владимировны. Приглашение это прозвучало после родительского собрания. Я сказала, что с Волей у нас никаких проблем нет. Образцово-показательный мальчик, у которого даже странности образцово-показательные. В ответ Милица Владимировна загадочно улыбнулась и сказала, что приглашение остаётся в силе, если я хочу «посмотреть лабораторию, в которой формируются такие вот образцово-показательные дети».
Когда я пришла к ним, Воля чистил картошку. Я это отметила, сказав: «Хороший помощник ваш сын». В ответ услышала:
- У нас нет помощников, у нас все хозяева, - Милица Владимировна сказала это с такой гордостью, с такой теплотой, что я сразу поняла, чему будет посвящён наш разговор.
Она рассказывала, что у них в семье насчёт себя каждый решает сам. Члены семьи могут посоветовать что-нибудь друг другу в этой области, но в использовании советов они вольны. Что же касается общесемейных дел, то здесь всё решали семейные советы, на которых мнение каждого выслушивалось и принималось к сведению. Рефреном через весь её рассказ звучали слова: «Главная задача родителей – обеспечить равноправие, а уж оно само воспитает».
Я спросила её, в такой ли семье выросла она. Милица Владимировна ответила утвердительно, но прибавила, что семья её мужа была совсем не такой.
- Отец у них был деспотом – и этим всё сказано. Решал всё сам, единолично, как он говорил – так у них всё и было. Жена, когда пыталась что-то возразить, слышала от него: «ты сначала зарабатывать научись, как я, а потом распоряжайся». Она на нервной почве заболела, он из самодурских побуждений запретил ей лечиться. Она умерла в 38 лет. Владиславу (тогда он был Архипом, это потом переименовался, чтобы от отца ничего не взять, даже имя) было 16. Вот тогда он и начал строить планы насчёт будущей семьи. Он даже отчество сменил, не говоря уже о том, что фамилию мою, девичью, взял. Но что интересно – Гера Резкин, Владислава брат, вынес из семьи совсем другие уроки. Теперь деспот – хуже отца. Подробности из жизни его семьи нам неизвестны. Они с нами не общаются, и детям это запрещают… по понятным причинам.
Тут пришла с прогулки Настя, младшая дочь Соловьёвых.  Она сказала:
- Я завтра пойду к Вале Томилиной. Мы договорились, - это прозвучало не как вопрос, не как просьба, а как извещение. Милица Владимировна ответила:
- Мне кажется, будет лучше, если она придёт к нам. Ты там не будешь мешать?
- Да нет, там только младшие будут – Люся и Саня. Вале одной трудно будет с ними справиться – и ушла, не дожидаясь ответа. Через минуту пришла и с упрёком сказала:
- Мама, зачем ты оставила традесканцию на полу? Сайка проснётся, обязательно играть с ней будет.
- Молодец, что заметила, - ответила Милица Владимировна. – Только в таких случаях надо говорить не «с ней», а «ею».
Она ушла за дочкой, а я задумалась. Да, конечно, только благодаря такой семье, где «Нет помощников, но все хозяева», где десятилетняя дочь может сделать матери замечание, где родители руководствуются правилом «главное – обеспечить равноправие, а оно уж само воспитает» - так вот, только в такой семье могут вырасти по-настоящему хорошие люди. А если вырастают в семьях, где всё иначе – то не благодаря обстановке, а вопреки ей.
8 апреля 1984 г.
К мужу пришли друзья – Владимир Усильев и Андрей Валнухин. Первого я знаю достаточно хорошо, его сын, Сеня, учится у меня, второго – только по Васиным рассказам.
Андрей рассказывал, как он поймал на заводской краже Олега Брызгова. Я его знаю, он наш сосед по даче. Алкоголик, всё пропивает, его семья живёт в крайней нищете. Неудивительно, что разговор зашёл о пьянстве и Валнухин сказал, что было бы неплохо, если бы ввели – и навсегда – сухой закон. Вася поддержал его, сказав: «Конечно, хорошо было бы, а то сколько зерна и винограда бутылке под хвост уходит». Усильев возразил, что алкогольная продукция высокодоходна, принялся за вычисления, но Валнухин его остановил: «Сегодня алкаш три рубля даст, а завтра на сотню брака сделает. Или аварию устроит, на пьяную голову. Вот тот же Брызгов…» Дальше разговор снова пошёл о Брызгове, и Вася сказал, что если его опять поймают на краже, то «Вы как хотите, а я упеку его куда надо». Усильев заметил, что,  возможно, за Брызговым кто-то стоит. Не случайно по городу слухи ходят об организации, перепродающей краденое. А я тем временем о другом подумала. Жена у Брызгова больная, ребёнок вечно голодный, на даче каждый день кушать к нам ходит… В общем, когда гости ушли, я сказала об этом Васе. Тот ответил: «А что ты, Ксения, думаешь, может быть, его жене как раз лучше от этого будет. Думаешь, он только свою зарплату пропивает? Нет, часть заработка жены тоже туда уходит. А так она ещё и оттуда получать будет. Я ничего не могла ответить.
20 мая 84 года.
Недавно начала я перечитывать «Трудную книгу» Медынского. Сегодня прочитала строки, привлёкшие моё внимание: «Эпоха рыцарства – эпоха грубой силы и крови, а человек вынес из неё и сохранил понятия рыцарства как чести и внутреннего, духовного, а не фамильного благородства. Эпоха феодальных монархий породила пышный и вычурный придворный этикет – человек сохранил из него понятие вежливости. Даже эпоха буржуазного накопления, с её нравами денежного мешка, с её принципом «деньги не пахнут», со всеми её жестокостями и преступлениями, оставила хороший след в нравственности человека: отбросив всю грязь, он отложил в душу свою правильные понятия хозяйственности и бережливости. Итак, идя своим путём, человек из всей тяжкой жизни своей брал всё лучшее, высшее, чистое, и всё это откладывалось в народной душе».
А не с этим ли связана живучесть пережитков? Вот, например, дуэли. Как бы этот пережиток эпохи рыцарства дошёл до 20 века, если бы сама эпоха рыцарства не ассоциировалась с понятиями «чести и внутреннего, духовного, а не фамильного благородства»? Разве был бы у нас, в Советском Союзе, на 7 десятке лет Советской власти, такой пережиток капитализма, как уважительное отношение к богатым и презрительное – к бедным, если бы сама эпоха капитализма не ассоциировалась с «правильными понятиями хозяйственности и бережливости? Уж сколько раз я слышала, как мои ученики обсуждали, кто как одет. И если бы только ученики. Как сейчас помню тот прошлогодний педсовет, на котором Наталья Антоновна распекала Артёма Егоровича за то, что тот высмеял Валю Томилина, пришедшего в школу в латаных брюках. Я, естественно, встала на её сторону, нам удалось добиться даже его увольнения. Ни разу потом не пожалела об этом, хотя мне пришлось до конца учебного года вести и историю, и литературу. Не пожалела об этом и Наталья Антоновна, хотя некоторые шептали ей в спину, что она выжила Резалова из-за  кляузы своего любимчика (она не скрывала своего особого отношения к Вале, которое у неё можно заслужить исключительно знаниями её предмета).
Всё тогда кончилось вроде бы благополучно. Но сколько таких резаловых хотя бы в нашей школе? А в других? И на всякого ли найдётся такая вот Наталья Антоновна?
17 декабря 84 года.
Сегодня Лариса получила первую пятёрку. Не по моему предмету, правда, но тем она мне дороже. Все учителя, кроме меня, смотрели на Ларису, как на безнадёжно умственно отсталую. Мнение это менялось медленнее, чем действительные успехи Ларисы. Но сегодня! С сегодняшнего дня, я так надеюсь и так верю, этот процесс пойдёт гораздо быстрее.
Лариса подошла ко мне, неловкими угловатыми движениями сунула мне свой дневник. Когда я увидела пятёрку напротив предмета «русский язык», я так обрадовалась, что у меня слегка закружилась голова, по рукам пробежала лёгкая дрожь. Но вот я услышала, что Лариса благодарит меня, и тут же взяла себя в руки.
- Благодарить меня не надо, - сказала я. – Это моя работа, которую я обязана сделать хорошо.
- А вот когда я на уроке математики подняла руку, хотела отвечать, Наталья Антоновна сказала, что она не обязана возиться с тупицами.
В другой момент подобным сообщением я была бы выбита из колеи. Но не теперь! Я тут же приняла решение, что приду на урок математики, предупредив Орехову, что хочу послушать, как будет отвечать Лариса.
Так счастлива я не была никогда. Кажется, только теперь я узнала, что такое сознание отлично выполненной работы. И что такое настоящее, полноценное счастье. Раньше я знала об этом только из книг, фильмов и Васиных рассказов.
19  декабря 84 года.
Сегодня я осуществила позавчерашний план: пришла на урок математики к Наталье Антоновне. Ларису она вызвала первой, явно давая понять, что делает это по моей просьбе.
Лариса бойко отвечала на вопросы Натальи Антоновны и только в конце перепутала формулы. Наталья Антоновна растерялась и не сразу это заметила. Я же заметила сразу, (как-никак пока занималась с Ларисой, все школьные курсы прошла), но, пока я решала, что в этой ситуации делать, заметила и она.
Несмотря на то, что получила Лариса четвёрку, это был мой триумф. Казалось бы, ещё вчера Орехова на Ларису и смотреть не желала, а теперь вот и она заинтересовалась.
Пока она объясняла новый материал, я с интересом её слушала, обо всём позабыв. Вот ведь умеет увлечь своим предметом! А объясняет как! Просто, доступно, и запоминается хорошо. Не случайно у неё почти не бывает прогульщиков.
Во время перемены Наталья Антоновна подола ко мне и сказала:
- Да, я была не права насчёт Ларисы. Но что делать? Двоечников вытягивать я всё равно не смогу.
- Значит, придётся нам друг у друга учиться, - ответила я. – Мне у вас – объяснению материала, а вам у меня – вытягиванию двоечников.
Позавчерашнее чувство ещё у меня не исчезло, а сегодня к нему прибавилось что-то другое – более сильное, но и более спокойное.
30 марта 85 года.
Сегодня проходил суд над Брызговым. Полгода назад Вася задержал его с краденым и его вызвали в суд как свидетеля. Вот что он мне рассказал.
По мере разбирательства дела Брызгова следствие вышло на подпольную организацию, перепродающую краденое. Задержать удалось семерых из них, причём ни один не является бандитским иерархом. Иерархи скрылись, и, похоже, что искали их спустя рукава. Вполне возможно, что за ними кто-то стоит, иначе не было бы такого смешного приговора: только 2 из них два из них получили по два-три года лишения свободы, остальные отделались кто общественными работами, кто штрафом. Два года определили и Брызгову.
28 апреля 85 года.
Сегодня мы с Васей поехали на дачу. Встретившись с соседкой, Глафирой Брызговой, я поздоровалась с ней. В ответ я услышала грязную ругань, смысл которой заключался в том, что мой муж донёс на её мужа и способствовал тому, что его посадили. Она говорила, что Вася – электрик, а Олег грузчик, что я – учительница, да ещё, по её словам, «за дополнительную плату за тупицу взялась», а она – уборщица, и поэтому мы не можем понять, как они нуждаются. Вася, слышавший всё это, подошёл и сказал:
- Во-первых, она с этой девочкой бесплатно занимается, а во-вторых, Олегу кто помешал стать электриком?
- А в-третьих, у вас раны от его побоев ещё не зажили? – спросила незаметно подошедшая Зинаида Истомина. Этого оказалось достаточно, чтобы Брызгова переключила всё внимание на неё. Цепляясь за каждую мелочь, она вспоминала все неприятности, причинённые ей Зинаидой, её мужем и детьми. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мы не отошли.
Весь день из-за этого я была выбита из колеи. А тут ещё и Васино замечание:
- Вот теперь я ещё меньше понимаю позицию Валнухина. И твою, кстати. Надеюсь, эта сцена хоть тебя образумила?
Глафира отбила у меня настроение, а с ним и желание спорить. Я всегда придерживалась правила: не спорить в плохом настроении. Так я Васе и сказала. Затем спросила, есть ли у Валнухина единомышленники в этом вопросе.
- Нет, хотя он говорит, что Грыжиков с ним согласен. Но ты же понимаешь, Грыжикова ничьим единомышленником назвать нельзя. Меняет свои позиции, как перчатки.
…Валнухины приходили к нам с тех пор, как мы подружились семьями. Об Андрее Вася и раньше рассказывал только в восторженных красках. С женой его, Людмилой Матвеевной, я познакомилась, когда лежала в роддоме.
Единственное, в чём Вася не согласен с Валнухиным – это порядок начисления зарплаты. Хотя разногласия на эту тему начались у них, судя по всему, давно, узнала я о них только вчера. Валнухины пришли к нам всей семьёй. Андрей с возмущением говорил, что разрыв в зарплате рабочих по квалификациям вырос. Вася возразил, что ничего в этом плохого нет.
- Во-первых, ничто не мешает рабочим повышать свою квалификацию, а во-вторых, иначе какой смысл им делать это?
- Да уж нечего сказать, так бы ты и был первым ударником, если бы во время работы только будущие деньги подсчитывал! Да и остальные тоже – хороши были бы, если бы каждый свой шаг мерили деньгами!
- Да и пошире надо смотреть, - хотела я поддержат Валнухина. Вспомнила про рабочую аристократию, хотела сказать, что имущественное расслоение должно ограничиваться, иначе может плохо кончиться для государства. Но, пока думала, как это сказать, Вася ответил:
- Надо, конечно! Квалифицированный труд выше ценится государством. Это, по-моему. Любому понятно.
- Тут я высказала свои соображения. Валнухин спокойно ответил:
- Знаете, отличником я в школе не был. Но историю любил, хотя плохо запоминал даты. И вас я понял! Делает наша Советская власть рабочую аристократию себе на голову.
Людмила Матвеевна поддержала мужа. Вспомнила про партмаксимум, говорила, что надо ввести такой же и теперь:
- Ведь, говоря о регулировании имущественного расслоения, нельзя зацикливаться на «рабочей аристократии». А сколько получает… ну ваш директор хотя бы? А секретарь райкома? Горкома? Обкома? Я уже не говорю о чиновниках союзного значения.
Не знаю, чем бы  закончился наш спор, если бы Вася не вспомнил, что по телевизору начнётся производственная передача. Валнухины вышли в прихожую, и Андрей сказал, что теперь Васю от телевизора не оттянешь
И вот теперь, после встречи с Глафирой, моя позиция укрепилась ещё больше, но не за счёт новых аргументов, а за счёт большей уверенности в аргументах уже сказанных. К ним я ничего добавить не могла.
11 ноября 85 года.
Тасе недавно исполнилось 8 лет. Иногда она такие вопросы задаёт, что остаётся только поражаться тому, какие явления она замечает. Сегодня она огорошила меня следующим вопросом:
- Мама, - спросила она, - почему наш сосед по дому, Аркадий Гаврилович, в четырёхкомнатной квартире живёт? У них же с тётей Дашей один сын. А вот у Ули Томилиной, моей одноклассницы, семья большая – девять человек, а живут в трёхкомнатной. Почему?
Я растерялась и сначала ничего не могла ответить. В самом деле, сказать, что Резницкий – профессор, и его труд ценится выше, чем труд токаря и швеи? Но кому нужны профессора, пришедшие в науку ради бытовых удобств? Сказать, что профессор и работает дома, ему площадь для работы нужна? Но, с одной стороны, я сама слышала, как он говорил, что с его специальностью дома работать невозможно, а с другой – дети тоже дома учатся…
Но, подумала я, как же мы притерпелись к этой несправедливости, если я даже не могла это заметить! А вот ребёнок заметил, для него это ненормально. И заставил заметить эту ненормальность меня.
Но всё же, как ей ответить? Я прибегла к приёму, который всегда меня выручал: спросила, что она сама об этом думает. Тася ответила:
- Потому что Аркадий Гаврилович может достать себе большую квартиру, а Томилины не могут. Вот только почему?
- Верно, Тася, - ответила я. У него есть знакомые в горкоме, обкоме, в облсовете. Знаком он и с теми, кто распоряжается квартирами. Многим он помог устроить детей в институт. Это, конечно, нехорошо, нечестно. Да и вообще, Резницкие – очень нехорошие люди.
Как я надеюсь, что Тася меня поняла!