Печатка

    За свои тридцать семь неполных лет Васька Хлопушин ни разу не позволил себе никакого излишества. Он и жену свою держал в суровой скромности и редко когда баловал дочь. Свое-то семейство Хлопушин обрел почти даром, но за автомобиль ему пришлось сильно раскошелиться. Москвич-412, семьдесят шестого года, был с норовом — с места рвал асфальт и по-собачьи глухо рычал. Однажды, любовно поглаживая руль, Василий высказал жене:
— А че, Валь, кобылка-то наша преть?! Нам теперича не до роскошества.
    В ответ жена как бы случайно вспомнила соседку Тамару: вот уж кто ходит в роскошестве,— вся в золоте и дорогущих шмотках. Хлопушин угрюмо что-то буркнул себе под нос и быстренько свернул с улицы, на которой располагался ювелирный магазин.
— Хоть бы сережки мне подарил.— без всякой надежды заикнулась Валя,— Видела я одни с такими крохотными бирюзовыми камешками…
— На тебе вон мамашины бирюльки неплохо висят.— тотчас отозвался Васька и крепче вцепился в руль,— Че мне тебя наряжать?
    Валя молча поджала нижнюю, слегка покусанную губу и, отвернувшись от мужа, уставилась в сторону проносящихся мимо витрин магазинов и салонов. Всем известно, что Васька — наипервейший в городе скряга.
    Хлопушин рулил.
    Казалось бы, вот оно счастье — автомобиль!.. в меру ворчливая жена в салоне и дочь второклассница. Но вот уже третий день Хлопушин был в замешательстве. Он влюбился. Как мальчишка, бегал в ювелирный магазин и любовался ею. Все тогда случилось внезапно. Василий никогда не переступил бы порог этого злополучного заведения, но Москвич-412 заглох у самых его дверей. Вот и зашел он в ювелирный, чтобы спросить телефон и вызвать «аварийку».
    Василий вошел в магазин, как в сказку, и сразу же ощутил на себе цепкие, оценивающие взоры со стороны богатых витрин. На мгновенье он оторопел и отступил, но из-за витрины вдруг показалась молодая продавщица. Она загадочно улыбнулась и заговорила чрезвычайно доброжелательно:
— Вам что-нибудь предложить?— глаза девушки сладко вонзились в Хлопушина,— Вот цепочка, обратите внимание,— продавщица взяла в руки золотую цепь, на которой можно было бы выгуливать ротвейлера,— она вся из чистого золота. Заметьте, ничто так не украсит успешного мужчину, как эта золотая цепочка.
    Ошалевший от обходительного  приема, Васька чуть ли не блеял от восторга. Он вдруг расслабился и почти думать перестал про свой москвич-412, и вообще, зачем он здесь?.. На лице его заиграла вальяжная улыбка щедрого покупателя, с некоторым куражом он прогулялся по магазину и остановился перед маленькой витриной, в которой был выставлен всего один товар — золотая печатка с инкрустацией из серебра с большим синим камнем. Очарованный, Васька оцепенел.
— Хороший выбор. Сразу видно, что у вас есть вкус.— улыбнулась продавщица и, как бы между прочим, добавила: — Эта печатка украсит палец любого успешного мужчины.
    Хлопушин ничего не слышал, в тот миг весь мир для него вдруг замкнулся в этой печатке, испытывая ее неудержимое притяжение, он почувствовал на своем указательном пальце тяжесть благородного металла. Наваждение кончилось внезапно, когда продавщица назвала цену. У Василия от головы по спине пробежал холодок: его москвич-412 стоил немного дешевле.
— Это со скидкой.— мило улыбнулась девушка и немигающим взглядом посмотрела на Хлопушина.
    Васька был в ступоре. Чувствуя, что попал не в свою тарелку, он взволнованно залепетал:
— Я че к вам-то зашел…— Хлопушин почесал взмокший затылок,— Я не за этим к вам пришел. Машина моя заглохла, а мне позвонить от вас надо.
    Лицо девушки не дрогнуло, не дернулся ни один нерв, не взлетели кверху и не нахмурились брови.
— Ах, какая досада.— разочарованно вздохнула она,— Вот проходит человек мимо такой вещицы и даже не подозревает, что вещица эта уже выбрала его.
— Вы не поняли, я случайно зашел.— стушевался Василий,— Я, чтобы позвонить…
— Вам, мужчина, нужен телеграф,— снисходительно уточнила продавщица и взглядом указала на дверь,— он через дорогу напротив.
    В дверях магазина Васька Хлопушин остановился и с тоской глянул на витрину. Как будто заигрывая с ним, печатка мгновенно вспыхнула разноцветным огнем, забавляясь жаркими всполохами. Еще какое-то время Хлопушин в нерешительности топтался на месте, но затем, справившись с робостью, взволнованным голосом прошептал:
— Девушка, а завтра мне можно прийти… Посмотреть?
— Вы можете приходить сюда сколько захотите.— загадочно улыбнулась продавщица,—Все равно когда-нибудь вы ее купите. Это же так очевидно.
    Третий день Хлопушин изнывал от наваждения. Печатка завладела его сердцем, то и дело, вспыхивая в нем щемящим воспоминанием. Точно раб, он склонялся над ней и, озаренный ее надменным блеском, уходил вполне счастливым человеком. Но вскоре Васька впадал в уныние — он не мог позволить себе купить печатку. В заначке Хлопушина какие-то деньжата водились, но их хватило бы разве что на четверть от ее золотой пыли. Мысль, что кто-то другой купит печатку, приводила Ваську в отчаяние, и он начинал ревновать к ней каждого, кто близко подходил к ее витрине.
    Однажды Хлопушин осмелился и попросил в долг у хозяина маленькой фирмочки, где работал сантехником. От такой неожиданной дерзости Армен Петрович даже разинул рот, а его роскошные в разлет брови так высоко взлетели на лоб, что казалось, вот-вот вспорхнут с лица и улетят прочь.
— Васылий! зачем такие деньги просишь?!— вскричал Ар-мен Петрович,— Зачем ты меня грабить хочешь? Васылий!
— Я по нужде прошу.— робко пролепетал Хлопушин.
— Васылий, по нужде — это к унитазу.— глухо хохотнул Армен Петрович,— Ты же знаешь, Васылий, мы в этом полном, как его там?..— хозяин вопросительно глянул на Хлопушина, — Кры-зы-се!
— Я отдам сразу.— почти взмолился Василий,— Вам ждать не придется, Армен…
    Но Армен Петрович отвернулся от Хлопушина и нетерпеливо постучал карандашом по столу: иди, мол, Васылий, работай.
    Всю свою жизнь Васька Хлопушин имел дело с чужими умывальниками, унитазами и общественной канализацией. Работенка, если самому пошустрить, вполне доходная. Но от халтурки Василий воротил нос, как видно, на жизнь хватало одной его зарплаты. Однако печатка бесцеремонно врывалась в его сны, портила аппетит и требовала выкупить себя.
    «За какие деньги?!» — однажды вскричал Хлопушин и без оглядки продал коллекцию марок. Филателист долго и придирчиво разглядывал через лупу каждую марку, цокал языком и хрустел пальчиками. Наконец, гнусавым, застоявшимся в горле голосом назвал цену. У Васьки дрогнул подбородок и нервно дернулся правый глаз — совсем не та сумма, на которую он рассчитывал. Однако забрал деньги и крепко задумался: можно ли из дома продать что-нибудь еще, давно забытое?.. И на другой день отнес соседке финский унитаз, когда-то предназначавшийся теще. Затем продал китайский умывальник, германский смеситель и что-то еще по мелочам. Наконец, наткнулся в гараже на старинный подсвечник, доставшийся жене от прабабки. Сто лет им никто не пользовался, и вряд ли Валька о нем когда-нибудь вспомнит. Подсвечник — стыдливо прикрывающая свою наготу девица,— был до черноты закопчен. Хлопушин стер с нагой девы столетнюю копоть и отнес в лавку к антиквару. Тот долго изучал старинный подсвечник, цокал языком, косился на Хлопушина своим въедливым взглядом и скреб ноготком по обнаженной меди древней девицы. Васька нервно хрустел своими узловатыми пальцами. Неожиданно антиквар громко икнул и, изумленно глянув на Хлопушина, совсем тихо, заговорщицким шепотом назвал цену. У Васьки дух захватило, на такую сумму он не рассчитывал. Антиквар отчитал деньги и спешно выпроводил Хлопушина за дверь.
    Сгорая от нетерпения, он пересчитал деньги. Не хватало каких-то полторы тысячи. Но Васька уже знал, где их взять. Краснея от стыда, обливаясь потом, он вошел в комнату дочери. Свинья-копилка стояла на книжной полке и презрительно смотрела на него своими крохотными глазками. Эту копилку Хлопушин подарил Вареньке, когда ей исполнилось пять лет, и сам бросил в нее пятак. Монета одиноко звякнула где-то в брюхе свиньи. С тех пор он не бросил в копилку ни копейки. А вот теща и всякие гости сыпали щедрыми горстями. За три года свинья заметно отяжелела. Она даже хрюкнуть не успела, как наружу из нее посыпалась вся ее мелочная и звонкая душонка.
    Уже через пятнадцать минут Васька Хлопушин вальяжно прогуливался по ювелирному магазину. Остановившись возле знакомой витрины, он почувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Стараясь казаться небрежным, с улыбкой щедрого покупателя он указал на золотую печатку:
— Я, пожалуй, возьму это.
    Продавщица грациозно ударила своими фиолетовыми коготками по кнопкам кассового аппарата, и он, таинственно звякнув, выдал Хлопушину чек. Затем на его дрожащую ладонь легла бархатная коробочка. От счастья Ваську лихорадило. Он не заметил, как легко завелась машина и умчала его прочь от ювелирного магазина. Наконец, уединившись в гараже, он надел печатку на палец и на мгновенье почувствовал себя воспарившим от счастья. Но неожиданная мысль сбросила Ваську с небес: как печатку-то носить?.. Увидит жена и спросит: «А че у тебя там на пальчике блестит?..» Как прицепится, вовек не отбрехаешься от ее воркотни. Решил Хлопушин забинтовать печатку на собственном пальце — с чужих глаз долой, чтоб не было ни у кого неприятнейших к нему разговоров.
   За ужином Валентина с тревогой заметила забинтованный палец на руке мужа. Изобразив на лице холодное безразличие, Хлопушин небрежно отмахнулся от вопроса. Между тем, с беспокойством поглядывая на забинтованный палец, Валя неожиданно догадалась, что под повязкой скрывается нечто ужасное и вздрогнула, вообразив себе, что мужа укусила заразная крыса, которая пряталась в канализационной трубе, и теперь у него какая-нибудь крысиная болезнь. Валентина испуганно посмотрела на мужа и, потянувшись к его руке, потребовала палец для осмотра. Васька внезапно побледнел, покрывшись липким потом, отдернул руку и, выскочив из-за стола, бросился вон из квартиры.
   Чуть больше недели прожил Васька Хлопушин со своей забинтованной тайной. Прячась в гараже от встревоженных взглядов жены, он с упоением разглядывал печатку и вздрагивал, когда слышал чьи-то приближающиеся шаги. Между тем, Валентина была в замешательстве: уже который день муж возвращался домой позже обычного, что-то непонятное бурчал себе под нос и уходил спать на диван. Она слышала ночью, как он беспокойно ворочается и кряхтит. Как-то любопытная Варенька взялась за папенькин палец и испуганно вскричала, что он совсем, как деревянный. «Это гангрена!»— схватилась за голову Валя и вызвала из деревни свою маму.
    Вера Сергеевна примчалась тотчас, только чтобы посмотреть на страшные мучения зятя. Она презирала его. Хлопушин тихо ненавидел тещу. С порога женщина фыркнула на Ваську, как на какого-то шелудивого кота, и тот предпочел убраться с ее глаз.
—Пальчик, говоришь, распух?— язвительно усмехнулась Вера Сергеевна,— А надо было оттяпать эму этот пальчик по самый локоть.
— Мама, это же мой муж!— укоризненно вскричала Валя,— Жалко его. Чем же он работать будет?..
— Он и с руками негодный сантехник.— возмутилась мать и неожиданно вспомнила старую обиду:— Который год ставит мне финский унитаз. А я, между прочим, деньги за него заплатила. И где же он есть?..
   «Ну, надо же, вспомнила старая грымза про свой унитаз»— встревожился Хлопушин и, предчувствуя тягостный разговор, сбежал в гараж. При тусклом свете лампочки Васька с упоением разглядывал печатку. Завороженный загадочным блеском, он забылся от тревог и не заметил, как близко подошла к нему жена. Увидев на пальце мужа печатку, Валя на мгновенье оторопела, но затем подбородок ее вдруг нервно дернулся, и она заговорила обиженным голосом:
— Вот она, какая болячка! Я-то, дура, вся испереживалась, думала: крыса покусала. А это — колечко?! Откуда?
   Ваську прошибло колючим холодком, взгляд его испуганно метнулся в сторону от жены, между тем, рука его спряталась в карман; не зная, чем ответить, он соврал:
— Да я, Валечка, нашел это… Представляешь, случайно. Шел себе по дороге, а это в пыли валяется. Вот значит, Бог послал мне такое дело.
— А че под бинтом-то носишь?— выпытывала жена, пытаясь поймать ускользающий от нее взгляд мужа.
— Я, Валечка, испугался: вдруг хозяин обнаружится и заявит куда следует.— лепетал Василий, чувствуя, как холодный пот заливает его лицо.
— Ну, и вернул бы. Не твое же.
— Молчи, дуреха!— вспылил вдруг Хлопушин,— Такое может быть раз в жизни случается. Другого раза не будет!— и тут же замотал печатку бинтом.
— Ну и носи свое колечко.— обиженно фыркнула жена и неожиданно спросила про подсвечник:— Ума не приложу, где он мог затеряться?
— С чего это вдруг тебе подсвечник понадобился?— насторожился Васька.
— Мама спрашивает.— сухо ответила Валя,— У нее что-то со светом не ладится.
— Не видел я вашего подсвечника.— вдруг нервно дернулся Хлопушин и, открыв капот машины, зачем-то стал копаться внутри.
    Валентина печально глянула на мужа и ушла.
    Тем временем Вера Сергеевна баловала внучку. Варенька светилась от счастья, уплетая за обе щеки бабушкин шоколад, и не сразу заметила остановившуюся в дверях комнаты мать. Валентина улыбнулась дочери сквозь нервно сжатые губы. Она была в замешательстве, обида горьким комочком застряла в горле и готова была выплеснуться в слезы. «Видно, палец у Васьки сильно разболелся.» — заметив в глазах дочери печаль, подумала Вера Сергеевна и впервые пожалела зятя. Обе женщины стали ждать возвращения Хлопушина, каждая думая о своем: Валя — про печатку мужа, мать — про больной палец и всякие болезни, которые обрушиваются на человека. Стук в дверь оборвал печальное течение их мыслей.
   На пороге квартиры в облаке тончайших духов стояла соседка Тамара. Сладкий запах проник в комнаты и засвербел в носу Веры Сергеевны. Не замечая печальных взглядов со стороны хозяев, Тамара прошла в квартиру и, таинственно подмигнув подруге, зашуршала оберточной бумагой, прошло не больше минуты, и в руке ее возник подсвечник. От изумления Валя разинула рот. Вера Сергеевна выдохнула из себя воздух и разволновалась.
— Откуда он у тебя?— спросила Валя.
— Не правда ли, премилая вещица.— беспечно похвасталась Тамара,— Кучу денег за него отдала. Мне сказали, что очень старая.
— Да, старее некуда.— согласилась Вера Сергеевна и что-то шепнула на ушко Вареньке.
    Звонкая радость вдруг заплескалась в глазах девочки, она спрыгнула с колен бабушки и в ожидании нового подарка отправилась в свою комнату, хотя ей и не терпелось узнать, отчего у бабушки так быстро вспотели очки, и сама она запыхтела, как паровой котел.
— Любопытно, как наш подсвечник оказался в антикварной лавке?— проворчала Вера Сергеевна и вопросительно глянула на дочь.
    Валя была сбита с толку. Скользкое подозрение промелькнуло в голове, но она тотчас прогнала эту нелепую мысль: — Зачем Василию продавать подсвечник?.. Внезапный вопль, раздавшийся из комнаты Вареньки, встряхнул женщин. Мир помутился в глазах Валентины, когда ворвавшись в комнату дочери, она увидела ее безутешные слезы и пустую свинью-копилку.
— Интересно знать, что все это значит?— недовольно проговорила Вера Сергеевна,— Из дома стали пропадать деньги и вещи. Я так полагаю, что и мой унитаз уже не дома…
    Валентина не знала, что сказать матери. Очевидно, этот кто-то может быть Василием. Но зачем ему все это? В голове ее творился переполох от случайных мыслей и подозрений. Но вот в памяти сверкнула загадочная печатка на пальце мужа, и взгляд ее потух, словно душа ее заперлась от всех где-то в глубине ее обиженного сердца. Вскоре все успокоились и стали ждать возвращения Хлопушина.
    Василий вернулся из гаража поздно. Теща непримиримо и сурово глянула на зятя. Валентина молча сжала губы. Ваську обдало холодком, и в голове его болезненно заскребла гнетущая мысль: «Попался…». Глаза его суетливо забегали по комнате и замерли, заметив в руках соседки подсвечник. Взгляд Хлопушина по-собачьи заскулил и отчаянно заглянул в глаза женщины. Гроза неотвратимо приближалась и должна была вот-вот разразиться катастрофой. Тамара, неожиданно для себя очутившись в самом центре чужой драмы, затаила дыхание и стала ждать конца.
— Что же ты, Василий, прячешь от нас колечко?..— съязвила обиженная Валя.
— Да, зятек, покажи-ка нам свою драгоценность.— тотчас подхватила Вера Сергеевна.
    Василий молча разбинтовал палец. Синий камень таинственно сверкнул, и Тамара громко ахнула:
— Вот кто его купил! Столько времени никто не мог к нему подступиться.
— Такой уж он и дорогущий?— осторожно полюбопытствовала Вера Сергеевна.
— Да что вы!— вскричала Тамара,— Почти целое состояние! А ваш хорош гусь — взял, да и купил.
— Так ты у нас, Васенька,— Рокфеллер?— ядовито усмехнулась Вера Сергеевна,— Вот мужики пошли, покупают себе колечко. А что? Одни из дома все тащат и пропивают. А наш Васенька не из таких. Он себе колечко купил. Аспид ты, Васенька, проклятый! Может ты и унитаз мой из дома снес?..
    Тещин язык, точно розги, хлестко ударил по ушам Васьки Хлопушина, слова тещи, как угли, сыпались на сердце, жгли душу и приводили в смятение. Васькины уши горели, взгляд его, как у побитого и пса, уставился в пол, и сам он как-то весь скукожился. У Валентины защемило в сердце, жалкий вид мужа на время притупил горечь обиды.
— Нет, мама, он нашел это кольцо на дороге,— неожиданно вступилась за мужа Валя,— в пыли валялось.
— Это ж надо,— в недоумении развела руками Вера Сергеевна,— сколько я дорог исходила, хоть бы полушечку нашла. А тут, нате вам!— целое состояние.
— Случается и такое.— неуверенно улыбнулась Валентина,— Кто-то теряет, а кто-то находит.
   Гроза, как видно, миновала, изрядно потрепав нервы Хлопушина, но Вера Сергеевна не отступала, как ей показалось, она крепко схватила зятя за жабры.
— Допустим,— вскричала теща,— нашел ты это колечко, так снес бы его в ломбард. Продал бы и купил что-нибудь своей жене и ребенку. Так нет же! нацепил на палец да еще забинтовал. И меня взбаламутили какой-то гангреной.
    Выплеснув на Ваську все свое возмущение, Вера Сергеевна недовольно глянула на дочь. Но встретившись с ее тихим взглядом, женщина замолчала и только развела руками.
— Получается, свинья сожрала деньги?— невесело хохотнула Тамарка.
— Выходит, сожрала.— проворчала Валентина и покосилась на мужа.
    Когда улеглись все страсти, она посмотрела в глаза мужу и тихо молвила:
— Мог бы сказать мне, коль так тебе захотелось, подумаешь, старый подсвечник. Но у дочери, зачем воровать-то было?
    Хлопушин отворачивал глаза. Под укорительным взглядом жены стыдно было молчать, но ему и сказать-то было нечего, единственное слово «прости» обжигающей колючкой застряло в горле, что не продохнуть. После мучительного разговора Васька сбежал в гараж. Заперся, бросился на свой старый продавленный диван и задумался. Он только теперь понял, что совершил нечто непоправимое. Печатка вдруг болезненно сдавила палец, и у Хлопушина возникло неодолимое желание избавиться от нее. Но злосчастное колечко не так-то просто было снять, холодное золото крепко впилось в палец. Незаметно Василий погрузился в сон.
    Утро застало Хлопушина разбитым, сквозь дремотную пелену рваными клочками возникали картинки минувшего дня и, точно пазлы, складывались в болезненное воспоминание. Прошло еще четверть часа до того, как он решил вернуться в квартиру.
    Ключ бесшумно скользнул в замочную скважину, щелкнул затвором в замке. Дверь тихо скрипнула, отворилась и впустила Хлопушина в прихожую. Тишина насторожила Ваську. Он прошел в комнаты, но никого не нашел, ни жены, ни дочери, лишь на столе лежал вырванный из блокнота листок, на котором нервным почерком было написано рукой жены: 
    «Я с Варенькой уехала к матери. Не пиши и не звони. Мне надо все обдумать. Как дальше быть. Валя»
    На мгновенье Хлопушин оторопел, но затем его охватило отчаяние, рванув с пальца печатку, бросил, не глядя, и стал изучать записку жены. Тем временем в открытое окно вдруг пожаловала нечаянная гостья. Бесцеремонной походкой сорока ступала по подоконнику, очутившись возле брошенной печатки, она застрекотала, вызывающе заглядывая в глаза Хлопушину. Тот замахал на птицу руками и даже успел что-то крикнуть, но воровка схватила печатку в клюв и выпорхнула прочь на улицу.
    Тоска накатила на Ваську, ядовитым зельем разлившись по всему телу, и он взвыл, и крепко запил. От одиночества захотелось в петлю, и он бы залез и в пьяном припадке удавился, но шаткий табурет под ним надломился и он грохнулся на пол, на мгновенье потеряв сознание. Когда очнувшись из забытья, Хлопушин увидел сломанный табурет и свисавшую с потолка веревку, он вспомнил, что хотел совершить всего минуту назад и, тотчас представив себя висевшим под люстрой с высунутым наружу и посиневшим языком, ужаснулся. Тревожное подозрение, что кто-то за ним наблюдает, встряхнуло Ваську и заставило его оглядеться. Сорока, как видно, знакомая с недавних пор воровка, пристально смотрела на него с высоты шкафа. Он не закричал, не замахал на птицу руками, только выругался про себя и, задумчивый, подсел к столу и потянулся к стакану. В тот же миг сорока слетела вниз и с наиподлейшим видом стала прохаживаться возле бутылки, то и дело бросая на очумевшего хозяина свой укоризненный взгляд. Эти птичьи глаза смутили Хлопушина, и в этот вечер он не выпил ни грамма.
    С того дня сорока едва ли не поселилась в его квартире. Ее присутствие Васька заметил сразу — как-то быстро стало наполняться жилье всякими мелкими безделушками. Но это нисколько его не смущало,— нет!.. Он надеялся когда-нибудь отыскать в куче мусора свою печатку, и вскоре уверил себя, что жена ненадолго отлучилась. А время шло, печатка все не обнаруживалась, Валя не возвращалась, и полезли в голову Васьки Хлопушина тоскливые мысли, омрачавшие и без того его скорбное одиночество. Вот хлопнет где-то чужая дверь, и он, бросившись встречать жену, вдруг догадывался, что та дверь была не его квартиры. То женский голос с улицы кричал, как будто ему: «Вот ты что утворил, поганец!..» — и Хлопушин чуть ли не вываливался из окна, пытаясь увидеть хозяйку голоса, в котором ему почудилась Валентина. Между тем сорока важно ходила по подоконнику и стрекотала на своем сорочьем языке. Он с изумлением разглядывал птицу и думал, что совсем спятил, если позволил ей поселиться в квартире.
    Так бы и остался Василий коротать свой век с сорокой, но однажды в дверях квартиры появилась Валентина. От нее пахло осенью, крохотный увядший листок приклеился к ее пуховому воротнику. Она небрежно смахнула его, глянула на мужа и заговорила, что совсем извелась, что каждому в этой жизни дается возможность соблазниться чем-то чрезвычайно особенным. Стоит ли тратить жизнь на обиды?.. Хлопушин виновато улыбнулся, между тем сорока протестующи застрекотала, было очевидно, что ей придется выметаться из чужой квартиры.
— Вот с кем ты жил все это время.— усмехнулась Валя.
— Прикормилась птичка.— смутился Хлопушин и покраснел, словно пристыженный.
— Но, знаешь ли, двум хозяйкам на одной кухне не ужиться, — развела руками жена и, распахнув окно, спровадила птицу. Затем окинула взглядом комнату и вздохнула:— Ну, не квартира, а какое-то сорочье гнездо.
    И немедленно принялась за уборку.
    Целый день, засучив рукава, она выгребала из всех углов мусор, тихо изумляясь невероятному хламу. Тем временем Васька Хлопушин сидел верхом на табурете посреди кухни и с блаженной улыбкой на губах предавался приятным размышлениям, очарованный своими мыслями, он не слышал, как упорно стучала с улицы в окно недавняя его сожительница. К вечеру квартира засияла чистотой, и Васька, помытый и накормленный, дремал на диване.
    С тех пор зажили Хлопушины своей обыкновенно тихой жизнью. Между тем Василий стал замечать за собой странную перемену — едва ли не каждый день он дарил семейству недорогие, но приятные безделушки. То внезапно бросит в копилку дочери звонкую монету, и потом долго удивлялся такой неожиданной своей щедрости. Варенька была безмерно счастлива. Валентина — озадачена,— квартира стремительно наполнялась всякими безделушками. Ну, прямь, как сорочье гнездо,— разводила она руками и, потихоньку сгребая хлам в коробки, спроваживала куда-нибудь подальше. Тем временем досадная история с печаткой почти уже забылась, и никто бы о ней не вспомнил, если б Василий проехал мимо ювелирного магазина, но Валя посмотрела на него таким печальным взглядом, что он невольно затормозил.
    Все здесь было, как в тот самый первый раз — залитые белым светом витрины и за ними — загадочные взгляды, вдруг ожившие при их появлении. Услужливая продавщица подхватила под руки изумленную Валентину и повлекла ее к драгоценностям, совершенно не замечая угрюмого взгляда Хлопушина. Тот невольно следовал за ними, слушая сладкое щебетание девушки. Наконец, он остановился возле маленькой витрины и вздрогнул, на него таинственным взглядом смотрел синий камень его золотой печатки. Васька задрожал всем телом — это была та самая печатка, которую похитила сорока. Но теперь это была уже не его печатка.