лена кобычева

Мы были у К. Дома, разбирали старый хлам. Среди всего была найдена книга : «Советы подросткам». Там говорилось про юношеские прыщи, о первой менструации и о том, как девочка должна вести себя, когда ей нравится мальчик.

«Надо её Лене отдать.»

Я тогда не поняла, о чем он говорит. Как может уверенна в себе Лена Кобычева оказаться маленькой тринадцатилетней девочкой, которая не знает, как себя вести? Она же самодостаточна и красива, умна и остроумна.

Потом я поняла.

Её ключицы. Её солнышко между ними. Острый профиль, когда она улыбается, её губы отделяются от лица и кажется, что улыбка парит в воздухе. У нее кожа цвета такого светлого, с оттенком крема. И всегда за ней легкий шлейф пудры, которая, кажется, растворяется прямо за ней. Это красиво — как будто фея Динь-Динь покрывает вещи своей пыльцой, что бы они летели. У неё прищуренные глаза, и, кажется, что она смотрит на мир сквозь маленькие щелки. Закрывая верх и низ, оставляя то, что посередине. Смотрит так настороженно.

Она вся острая. Её локти острые и, кажется, что даже её руки острые. Можно порезаться, даже если просто проведешь по её руке. А волосы только лежат так смирно, на самом деле они стальные. Можно даже назвать «железной женщиной», если бы я её не слушала.

Отступая от «альтруистов» и «нижних БДСМов», её можно назвать персиковой. Потому что персик — это её фрукт. Помню, идя по набережной Фотанки, она рассказала мне, что однажды они где — то пили, а потом они все остались у неё. Дальше была история про то, что кто-то сделал ей подставу и говорила она такой извиняющейся интонацией, словно её кто — то принуждал думать иначе. На самом деле она не против, что бы её разорвали на части, но пришел большой и взрослый дядя и сказал, что она должна искать свою выгоду. А она не хочет и смотрит просяще : «может, не надо?». Отлично понимая то, что надо делать, она тяготится между «правильно» и «надо».

Она шла, солнце било ей в глаза, на ней было сверху что-то черное, она улыбалась. Эта неуверенная улыбка, которая заключает в себе радость к этому миру, которую она боится показать.

Её солнышко между ключиц. Оно красивое, правда. Как будто огромная — огромная энергия собралась в центре её груди и только и ждет момента, что вырваться наружу. Вот сейчас, казалось, оттуда вырвется шарик и осветит всё.

А курит она быстро, хмуря брови и смотря на сигарету. Задумываясь над чем-то безумно важным, она отвечает на вопросы. И хмурит глаза — да, именно глаза. Она одна из тех, кто может нахмурится глазами.

Она нападает быстрее, чем успеваешь посмотреть. Нападает, если видит в тебе что-то, что ведомо только ей. И, даже если всё рухнет, она останется. Потому что она — это она. Она верит в людей.

Спустя достаточно много жизненных уколов, она верит им. Этим людям, которые смотрят на неё из вагона метро и с параллельного перехода. Смотрят, а она в ответ тоже смотрит — ищет. Что — то такое, что видит только она одна, смотрит — находит — тыкает и смеется.

Она маленькая. Точно говорю — она маленькая. У неё, черт бы вас побрал, торчат ключицы.