Там, где всё в цветах. Ч. 8. Золотые дирижабли

                ГЛАВА 1.ИСТОРИЯ.
                ОТ ЮНОСТИ МОЕЯ…

   … мнози борют мя страсти, но ты мя заступи, и спаси, Спасе мой…, - пели в Перебельском монастыре раньше.
   Теперь здесь расположилось общежитие для красноармейцев и их семей. Здесь и поселился красноармеец Василий Остапович со своими отпрысками и супругой. Жизнь среднего сына Сергея была несладкой. Братья его гоняли почём зря, как неродного. А, может, и не был он им роднёй… Уж слишком был талантлив для сына красноармейца. 
   Сергей окунулся в коммунистическую партию, как в омут, вниз головой, хотя и был донским казаком. Но семейные традиции и связи рушились, родня разъезжалась по России в поисках лучшей жизни. И город Данков – родина папы в Липецкой области- стала для Леночки чем-то недосягаемым, каким-то нереальным местом на земле, хотя папа часто вспоминал свое детство. Да и какое оно было – его детство?
   Семья переехала под Стукино, где обосновалась на территории монастыря. Кругом было все разрушено, разбито. И башня, в которой они поселились, была холодным казематом. Бабушка водила корову и только из-за этого выжили. Маленьким мальчиком папа трудился и на поле, и ухаживал за скотиной, и помогал по хозяйству.
    Однажды он набрал огурцов на колхозном поле и принес домой. Дедушка заставил все огурцы отнести назад и положить на то место, где взял. С тех пор папа никогда не брал ничего чужого, даже когда смертельно голодал. Так, однажды, уже обучаясь в сельхозтехникуме и сильно голодая, он увидел пирожки в столовой. Он рассказывал это Леночке, а она плакала: ее папа был очень голоден и чуть не потерял сознание,  его рука уже протянулась за пирожком, а перед глазами все поплыло, - он тогда усилием воли убрал руку и, шатаясь, вышел из столовой. И только потом потерял сознание. Леночка всю жизнь помнила это и всегда опасалась стать не похожей на папу.
   А еще папа был невозможно какой трудолюбивый. Он мог писать свои картины сутками. Зато потом с удовольствием их дарил и даже иногда эти картины продавались. Сейчас они где-то заграницей, радуют добрых людей.
   Папа был очень храбрый и мог даже ночью, когда был еще ребенком, пойти на поле за сеном для коровы. Правда, тогда за сеном посылали его старшего брата, но тот был страшный забияка и все время с кем-нибудь дрался. А когда рядом не было ребят с улицы, он задирал папу и переваливал на него все свои обязанности и задания, которые давал дедушка. Даже потом, когда они выросли – папа и его брат – последний сделал выставку из папиных картин и стал ведущим художником  Стукина. Он все-таки отнял у папы звание.
   Леночка любила папу. После командировки на Кубу он вернулся больным и грустным. Он не любил больниц и просил его туда не отвозить, даже в случае тяжелом. Знал он, что от врачей города Стукина пощады не будет, потому что они  за деньги или за «идею» отправляли на тот свет неугодных людей. Как папа и предвидел, в стукинской больнице его и настигла смерть, когда Леночки не оказалось рядом. Заботливые внучата свели под руки полумёртвого и жалко улыбающегося деда в машину «скорой помощи». А странная медсестра с мертвыми глазами поставила странную капельницу, от которой папа задохнулся через несколько минут.  Но это уже произошло через много лет, когда дочка его выросла.

                СтУКИНЫ ДЕТИ.

   С детства Леночка во всем старалась подражать папе. Она могла терпеть сильную боль – и никогда не жаловалась. Она всегда заступалась за обиженных, даже если ее эти обиды не касались, потому что папа был казак.
    Однажды, как всегда, прихватив хлебца и угощения для уличных кошек, она вышла погулять во двор дома. Ватага соседских мальчишек  оживленно бегала около палисадника и что-то кричала. Заводилой был у них недавно приехавший  со своими многочисленными братьями и сестрами цыганенок Колька. В руках у него была связка тонких железных прутьев. Он раздавал их ребятам, окружившим его, и при этом отдавал какие-то приказания.  Мальчишки собирались казнить кошку с котятами. Они уже сломали ей лапки и разбили камнями голову. Мертвые котята лежали, как попало, на разделочной доске, им поджигали хвосты и выкручивали, как мокрую тряпку, тельце. Теперь Колька отдавал приказ надеть их на прутья.
   У Леночки от ужаса и негодования перехватило дыхание.
   - Что вы делаете?- закричала она и бросилась на мальчишек.
Колька страшно как-то хохотал и отталкивал её, а потом все мальчишки вместе с вожаком набросились на девочку и стали бить ее заготовленными камнями, которыми перед этим убивали несчастную кошку с ее детишками. Они гнали жертву до самого дома, пока на них не закричал какой-то дяденька. Тогда они очень быстро убежали.
   Кошачьей защитнице досталось по первое число! Замазав зеленкой ушибы и ссадины, она горько плакала, не чувствуя боли от горя.  Девочка очень жалела несчастную кошку с котятами.
   Немного погодя девочка снова вышла на улицу. Кошка еще дышала. Леночка вынесла ей мягкую подстилку, молочка и поставила мисочку около кошачьего носика. Животное не реагировало на заботу. Леночка охраняла кошку до вечера и все ждала, когда Муська узнает ее и замурлычит, как всегда. Но этого не произошло и, вздохнув, Леночка ушла домой.
   Утром, только проснувшись, она вновь побежала к кошке. Но та была уже мертва. Ее ослепили и надели на прут, и котят тоже. Леночка завернула их в ткань и похоронила за домом. Так она впервые встретилась с жестокостью и смертью.
   У девочки осталось странное чувство после этого случая. Она увидела смерть. Она увидела злобу нечеловеческую, не присущую детскому возрасту. Кто он был, этот Колька?
   -Разве человек так может поступать?- думала Леночка.
   Но оказалось, что это еще цветочки. А ягодки были впереди…
               
                РИСТАЛИЩЕ.

     По утрам, в шесть часов, радио передавало позывные времени и  Гимн Советского Союза. Сквозь сон удары часов на Спасской башне Кремля казались ударами дядисашиного топора. Это означало, что надо вставать и готовиться бежать в детский сад.
   Бабушка вывозила саночки на улицу, и закутанную в тысячу платков  Леночку тащила по снегу через вьюгу куда-то в темную даль. Детский сад встречал запахом манной каши на молоке и теплой комнатой группы, где уже за столом сидела любимая воспитательница Нина Григорьевна и что-то писала в тетрадке. Иногда Леночке давали задание помочь подготовить к занятиям всякие интересные штучки: например, горшочки с землей, чтобы можно было всей группой высаживать лук, или поручали разложить тетрадные листочки с цветными карандашами на столы. Леночка с удовольствием помогала, и потом, уже сама работая воспитательницей, с умилением вспоминала свой детский сад, свою нянечку, детишек из группы и добрых воспитательниц.
   А еще Леночка очень любила праздник Нового года, но не помнила ни одного новогоднего утренника, потому что все время болела.
   Зато потом в школе наверстывала упущенное и самозабвенно читала всякие смешные стихи и пела песенки, неизменно получая при этом вкусный приз от Дедушки Мороза. Однажды на празднике елки в авиационном техникуме, где работал папа, Леночка забрала все призы у бедного Деда Мороза, потому что и пела, и танцевала, и рассказывала много стихов, так что ее не могли содрать со сцены – девочка словно приклеилась к ней. Самое главное, что Леночку слушал и смотрел на ее выступление милый папа, который все время грустил. Поэтому Леночка так хотелось, чтобы он порадовался, чтобы он улыбнулся.
   Однажды на уроке пения дети разучивали песню про скворушку. Музыка была очень красивая и жалостливая. Про скворушку говорилось, что с нами он до весны прощается, и что веточка качается, и что песенка кончается. « С нами милый скворушка до весны про-ща-ет-ся…»- пела со всеми вместе Леночка и представляла дождливую осень, холодный лес, где птичкам голодно и плохо, - и так ей становилось неуютно, будто она сама была тем крохотным скворушкой, которого треплют ветры, бьют дожди со снегом. Леночка всегда плакала, когда пела эту песенку.
   Но мальчишки ее боялись. Несмотря на романтический характер, она была очень строгой девочкой и не допускала никаких вольностей по отношению к себе. Так, однажды во время  танца на школьном вечере, мальчик неосторожно обнял ее. Мгновенно отреагировав, она прокусила ему пиджак и плечо. За это ее прозвали коброй и мальчишки до десятого класса боялись к ней даже подходить, не то что танцевать. Она всегда ходила в длинном платье или длинной юбке, и эмансипированные одноклассницы называли ее попадьей.
   Леночка и рисовала хорошо – папа ее учил рисовать картины. А красиво танцевать она училась в балетной школе
всяким там па-де-труа, прыжкам и прочим прибамбасам. Но единственным настоящим ее увлечением была музыка. Молодое дарование могло стоять возле радиоточки часами и слушать Шуберта, Моцарта, Бетховена, Шопена. Однажды, слушая «Аппассионату», она погрузилась в какое-то удивительное состояние. Это было и блаженство, и тихая радость, и восторг. Потрясала гармония, мелодика, экспрессия. Сквозь слезы Леночка поклялась, что всю жизнь посвятит музыке. Так и случилось. Музыкальные образы сопровождали ее и в отрочестве, и в юности, и в зрелом возрасте – всю жизнь.
   Уже в отрочестве она написала первые песни и стихи о Фрези Грант по мотивам «Бегущей по волнам» А. Грина.

       В каждом сердце мечтателя
       Свой оставила след    
                Фрези Грант,
       Свой оставила свет
                Мечту свою-
       О далёкой прекрасной стране
                В глубине океана…
       Остров в море далёком 
                И морскую волну.
         
         Фрези Грант, Фрези Грант,
                Ты бежишь по волнам
                За далёкой мечтой;

         Вечно ты, Фрези Грант,
                Видишь остров
                в дали океана…

    Остальные слова уже забылись. Это была первая баллада, написанная сознательно. Там ещё пелось о том, что Фрези Грант приходит к одиноким морским путникам, в бурные ночи своим фонарём освещает безопасный путь, утешает отчаявшихся.    
    В балладе о вересковом меде  Стивенсона пелось о героических шотландцах, которые варили таинственный мёд из вереска. Этот мёд, согласно легенде, давал им мужество, отвагу, безстрашие.
   Поэтому враги, пытаясь овладеть секретом верескового мёда, пытали медоваров, и предавали их мучительной смерти, чтобы лишить шотландцев мужества.
   И мужественная, очень храбрая тщедушная девчушка во всю глотку распевала слова песни, переложенной на собственную музыку:
  - А мне костёр не страшен, пускай со мной умрёт
                Моя святая тайна, мой вересковый мёд…
   Позже вся страна услышит эту мелодию в исполнении примадонны Аллы Моисеевны, с чувством выводившей свои рулады:
   - А ты такой холодный, как айсберг в океане
                И скрыты все печали  под чёрною водой…
   Ясно, что в нарушении авторских прав тогда, да и впоследствии, счёта даме никто не выставлял.
   А надо бы выставить счёт. За всех тех молодых дарований, которых она так нагло топила на своих пошлых, бездарных шоу. Она погасила эти восходившие звёзды, лишив надежды и оскорбив перед всем миром эти юные сердца.
  Вот из-за таких людоедок, как Алла Моисеевна, и не прозвучали песни о пиратах и космических путешественниках, баллады и гимны, и не прозвучало настоящее, - то, что должно было укрепить русских людей накануне страшных испытаний, помочь им обрести себя.
  Музыка для Леночки была огромным утешением и, погружаясь в мир творчества, она жила жизнью далекой от стукинских  интересов и понятий.
   Вместе с космическими странниками она бороздила вселенную, и, путешествуя по Млечному пути, они пели Леночкины песни:

                Земля!
                Приём!
              Мы пасынки вселенной.
                Но знай, земля,
                Мы – сыновья твои.
              До звёзд мы долетим
                Без всякого сомненья,
              Ведь мы летим на крыльях,
                Ведь мы летим на крыльях
                Твоей,
                Земля,      
                Любви.

              Снаружи по обшивке   
                Стучат метеориты,
              Но нас мечта зовёт
                И тянет, как магнит.
              Ты далеко от нас сейчас,
                Любимая планета,
                В глубинах космоса
                Затерянная
                где-то…
            
   Путешественники лихо проскакивали над чёрными дырами, уворачивались от крупных метеоритов ( мелкие им были нипочём !) и мчались в глубинах космоса туда, куда звала их судьба.
   Но с учителями в Стукино Леночке не повезло. Педагог по фортепиано кричал маленькой девочке, которую не видно было из-за инструмента:
- Клади мясо на клавиши! – и больно бил ее по пальцам руками и линейкой.
   А учительница по сольфеджио, поборница здорового образа жизни, приезжала на лыжах на урок и с порога начинала весело кричать: « Крокодилы, вы ведь ничего не знаете!» И потом начинала  урок. У Леночки от страха все плыло перед глазами и она забывала, как называются интервалы и как построить сексту. Впрочем, потом, поступив в педагогическое училище в  другом городе, она  обрела настоящего педагога – консерваторку Валентину Васильевну, которая работая с равнодушными к музыке студентами, уже совсем было отчаялась увидеть такую любовь и преданность музыке, - поэтому весь свой нерастраченный талант она с огромной радостью и даже благодарностью вложила в Леночкину душу. Тогда из-под рук ученицы полилась несравненная музыка Рахманинова, Шопена, Чайковского, Бетховена. На переменах девушка играла на рояле в концертном зале училища, и у двери, прижавшись к косяку, стояли и слушали педагоги, дети и даже уборщицы.
   Леночка готовилась поступать в консерваторию. Но Стукино уже приготовило для нее свои силки и капканы. Оно, это Стукино, подсунуло ей ничтожнейшего негодяя вместо мужа, этого Фомкина. Именно эта красноармейская гниль в образе человеческом на пару с мачехой Розамундой искалечили и взнуздали жизнь талантливой девочки, во-время и умело направляя её в бездну погибели.
  Исчадия ада взяли в плен доброго ангела, посланного Богом. Они пустили его в племенную работу, выведя напоследок на охотничьи номера, расставленные чьей-то безжалостной рукой. Красные флажки вели скаковую лошадь в погибель, и что за гений зла пришпоривал и рвал удилами прекрасное и грациозное создание, превращая его в сгусток страдания? Кто был тот, который жадно и безжалостно пожирал от боли застывшую кровь?..
                АНГЕЛ ВРЕМЕНИ.

   …Мы сидели в симпатичном скверике на лавочке. Удивительно для Стукинских мест – здесь было относительно тихо и спокойно. Справа зеленела вывеска Сбербанка, слева шныряли по дороге машины, которые шуршали колёсами по асфальту словно мыши.
   Напротив лавочки отцветал сухими палками давно не действующий фонтан. Это было знакомо – в Стукино по-другому и быть не могло. Город только казался живым. На самом деле это был давний покойник и гроб его со ржавыми гвоздями реклам был полон вонючих костей.
   Для такого всеобщего ландшафта маленький кусок природы с несколькими голубыми елями и выцветающими лавочками был вполне приличным местечком. Здесь можно было чуть-чуть разслабиться и закрыть на время глаза, чтобы не видеть мерзости запустения вымирающего монстра – колыбели бандитизма, фискальства и предательства.
   - Ты видел этого малыша, что сидел на фонтане? – спросила я Мишу.
   - Да, а что? – ответил он глубокомысленным вопросом на вопрос и посмотрел на меня своими цветочными глазами.
   И мы почему-то засмеялись. Мы вообще всё время смеялись. Нам было просто здорово друг с другом, поэтому любая мелочь вызывала у нас гомерический взрыв хохота. Да и если не смеяться в такой дикой обстановке, так и чокнуться можно!               
   - Ужас, он напоминает ангела, - отметили мы сообща и снова захохотали.
   Ребёнок, возившийся на самой верхотуре фонтана, серьёзно взглянул на нас. И мы переглянулись тоже. Мурашки побежали по коже. Взгляд кудрявого красавчика с кукольным лицом не был злым. Он был внемирным. Мальчик смотрел как бы сквозь нас, он совершал какое-то действо!
   - Ого, - почему-то шёпотом сказала я.
   - Угу, - также шёпотом ответил Миша.
   Что-то совсем даже и смеяться расхотелось.Мы поглядывали на малыша, а он продолжал заниматься своим делом.
   Это была кропотливая и хлопотная задача. Малыш набирал маленьким детским ведёрком водичку из фонтана и тщательно поливал камни.
    - Вот так и ты здесь поливаешь камни, - заметил мне муж.   – Вся твоя жизнь в этом…
    Мы задумались. Вдали в это время прошел мой бывший начальник - директор театра. Он злобно посмотрел в нашу сторону, и мы опять засмеялись.
    Моя жизнь в театре, всё моё творчество, всё было похерено этим человеком. И его прихлебателями. Но я была рада, что освободилась от тяжкой ноши, тащившей меня на дно.
    Должно было произойти нечто удивительное. Двое подростков гонялись вокруг фонтана и словно не замечали никого. Вдруг они начали озираться по сторонам, как-будто что-то потеряли. Они растерянно ходили по ту сторону фонтана. А с нашей стороны к мальчику подошёл мужчина, должно быть – отец. Он строго постучал пальцем по циферблату наручных часов и ребёнок послушно слез с пьедестала. Взяв папу за руку, он тихо ушёл.
   Когда оба скрылись за елями, место малыша заняли двое подростков. Не найдя того, что им было нужно, они стали перебегать от фонтана до каменного бордюра и обратно. Но ведёрка у них не было. Как и желания что- либо созидать. Видимо, они что-то искали. Может быть, вчерашнего дня...
   Теперь мы молчали и только наблюдали. Наконец Миша произнёс:
   - Наше время здесь закончилось. Видишь, Отец нам показал на часы?
   Понимая таинственность случившегося, всё равно я тормозила. Настолько всё это было нереально.
   - Ищут, бегают, но не понимают, что – всё! Конец, - закончил мысль Михаил.
  Мы поднялись с лавочки и поспешили прочь. Впереди – вечность.
                ЦАРЬ И УХМЫРЬЕ.

   С  тех пор, как умер Царь, прошло немало. Вообще-то он не был царём, просто фамилия была Царёв, а свои же – рок-музыканты-так его окрестили сами. За благородство характера. Он пел об ответственности перед теми, кто придёт после. Что нельзя жить бездумно. Призывал задуматься и посмотреть на жизнь без розовых очков. Куда мы попали и почему? А поэтому он был не просто хороший парень и честный человек. Но человек думающий, а потому опасный.
   - Царь книжку написал, Хочешь почитать?- однажды сунул мне чтиво средний сын.
   Книжечка была самиздатовская, но я всю жизнь любила первоисточники. Думала, раз не умею на греческом, так почитаю хоть на своём. На среднерусском.
   Книга мне показалась занятной. Там всё говорилось про Стукино, но называлось оно по-другому – Ухмырьем. Там было такое болото страшное со всякой нечистью. И в каждом антигерое узнавались конкретные деятели стукинской культуры, науки, власти и прочая.Они ползали,квакали,жрали и делали всякие гадости друг другу и окружающим их животным.
   - Ты-то что думаешь по этому поводу? – спросила я отпрыска.
   - Класс, - лаконично заметил он и к этой теме мы больше не возвращались.
  Через некоторое время, вернувшись домой со свидания, сын мимоходом отметил:
   - Царя сегодня хоронили. Я не ходил. Ему сделали операцию на глаза в нашей больнице; умер на операционном столе…
  Как видно, хмыри из Ухмырья не умели прощать обид. И они твёрдо знали: раз царь, - должен умереть.
   Ухмырье всегда убивает Царей.
                СЕЛЁДКИ В  БАНКЕ.

   У меня тоже был творческий зуд. Наверное, заразилась от Царя. Да  и почему бы не говорить правду, если терять уже нечего?
  И вот тогда я написала рассказ о том, как, пожалев, казалось, убогую старушку, стоявшую в нерешительности в продуктовом магазине, купила ей огромную жирную селёдку. Та обрадовалась, завязался разговор. И вот тут «убогая старушка» выдала много интересного, - аж кровь в жилах застыла. Как она в гинекологии абортировала детей, и складывала их в тазик.
 - Они там, как селёдки в банке лежали, - с какой -то жадностью рассказывала старушка. - Спинка к спинке...
   Она, как и большинство представителей своей национальности, не особенно церемонилась с русскими детьми. Было видно, что воспоминания так и рвались из этой монстрилы.
 - Бывало, бросишь ребёночка в тазик, а он ещё шевелится там, копошится…
 Не выдержав такого разговора, я развернулась и убежала от старой ведьмы, куда глаза глядели. Хотя я ничего и не видела перед собой, кроме этого ужасного тазика с детскими телами.
 Потом, когда рассказов накопилось достаточно много, я решилась показать их своему директору театра. Тот прочёл и, возвращая мне рукописи, глубокомысленно произнёс: - Да это бомба!
  Зайдя через несколько дней в неурочное время в театр, я с удивлением обнаружила своего директора, заседавшего во главе кагала, причём, увидев меня, все заметно растерялись. Как видно, решался мой вопрос:  кто виноват, и что с ним делать?
      Потом режиссёр подарит мне посвящённое мне же стихотворение. Что-то там о могильном холмике и о кровавой слезе… Очередной бред, но похожий на угрозу. И вскорости на мою бедную голову действительно обрушились такие скорби, что стихи доморощенного соловья едва не прозвучали эпитафией  на том самом могильном холмике, который «не забыт».
     Делать нечего, пришлось впоследствии нам с мужем начертать ему ответное стихотворное послание, вызвавшее у нас громоподобный здоровый хохот. Подписались: Рома Асюсюлькин, и отправили в театр. Заполучи, фашист, гранату.

                ГОРОД – ПРИЗРАК.

    У меня жар. Температура под сорок. Начинается бред…
…Страшный пустой город. Я иду по его улицам на главную площадь, в центр. Издалека видно огромный белый  камень, лежащий на площади подобно скале. С него свисает мощное безжизненное  тело белого змия. Голова его сверху прижата белым камнем и стёрта в порошок. И вдруг появляется огромное количество  всякого народа. Они одеты весьма странно. Но все чрезвычайно волосаты. Они движутся в разных направлениях, что-то придерживая руками несут  на головах или перед собою. И вдруг на ходу они начинают превращаться в миражи. Кто-то растворяется, кто-то лопается подобно мыльному пузырю, кто-то просто растекается в воздухе. И вот – весь город пустой.
   … Теперь я иду по дороге. Навстречу мне выходят мужчины, женщины разного возраста. Дети с портфелями, рюкзаками. Все почему-то – с закрытыми глазами. Лица подёрнуты тлением, с жёлто-зелёными и синевато-фиолетовыми оттенками. Их походка похожа на плавное течение, будто замедленное и растянутое во времени. Они не имеют ни чувств, ни желаний. Они- живые мертвецы.
   У меня в руках – стилет Тувал-Каина. Где-то кричат на Тибете, в Англии – отберите у неё кинжал, она нас всех уничтожит! Голоса хорошо знакомы по теленовостям.Но я очень крепко держу стилет. Он настолько острый и тяжёлый, что я его просто физически  ощущаю. Длинный изящный белый змей лежит на небольшом белом камне головою. Я поднимаю стилет над его головой прямо над глазными дугами и плавно опускаю со словами: « В жертву приносится вместе с семенем своим и запечатывается своею же завистию и ненавистию- твоя ненависть, люцифер, от твоих жрецов тебе приносяща в недра твоя возвращается, во всем семени твоем хранимая - за самого тебя и семя твое на главу твою. За самого тебя тебе в полной силе и невозвратности, и за всё семя твое к полному уничтожению твоему и всего семени твоего на веки вечные и безконечные без права возврата. Аминь.»
 Стилет вошёл в голову, как в масло, и раздался дикий рёв откуда-то из-под земли. Я взяла белый камень и стёрла им голову змия в порошок. Аминь. 
   - А-а-а! Моя единственная! – страшный рёв сопровождается скрежетанием чёрных крыльев, которых великое множество. Они кружатся, подобно чёрным осенним листьям, в зловещем вихре. Сквозь них снизу выступает злобное лицо мужчины, похожего на обезьяну.
   Я вытащила стилет, на нём белые волокна, похожие на червей. Опускаю их в физраствор и они перестают шевелиться.Вокруг бегают тётки, нечёсанные бабки, угрожают друг другу, ругаются. Их лохматые головы то там, то сям торчат.Они хватают дракона в человеческом образе и тащат куда-то по длинным безконечным коридорам. Кладут его в ванну с физраствором, где моют тело Ленина. Это казематы Кремля. Заговоры, интриги. Мельтешит огромное количество людей. Все они машут руками, кричат, прыгают, дерутся, бегают из кабинета в кабинет: то у следователей, то в правительстве.
  Я всё ещё тащу жало и язык дракона из его пасти. За этим содержимым как бы изнутри  отлепляются глаза,мышщы, органы – внутреннее тело, и через глотку, через открытый рот вся эта масса выползает. Глаза выпучиваются, рот разевается шире. Движутся массы земли, космос – всё, как калейдоскоп. Какое-то потустороннее смещение. Мужик с рюмкой провозглашает тост:« ...из вашей системы противостояние…»
   Стучу в окно консьержу. Он спит. Мимо шныряют тени. Наконец он просыпается и встаёт. Тени натыкаются на него и материализуются. Проявляются перекошенные рыла. Это упыри. Я опускаю на них раскрытую пятерню и жму их к земле.
   Вдруг невдалеке показалась фигура высокого согбенного старца в белом балахончике. Он остановился и произнёс:
   - Аминь, глаголет Господь избранным Своим: гряду скоро и блажен стерегущий одежду свою, ибо тати поглощают и расхищают чужие труды, встают на пути спасения и претыкают на этих путях. Но не таков ваш путь. Каждое ваше дыхание благословлено Господом, и труды ваши не будут тщетны, потому что на ваше мировоззрение и на вашу позицию нет мужества у верующих. Настолько тверды и непоколебимы ваши труды и страшна сама мысль, несомая вами, что похищение вашей идеи стало несообразным с их образом жизни, стилем поведения и мировоззрением...
  - Тут я вспомнила, что сильно переживала, как бы кто не украл мои труды, - и снова провалилась в забытьи.
  - Господь охраняет ваши труды, - продолжил он. – И каждое ваше движение. То есть охраняет вхождение и исхождение духа, поэтому ни одно слово не даст похитить из того, что создано  благоволением Божиим. Нет такой силы, которая любой из трудов могла бы похитить, настолько страшна сила слова для врагов Пресвятой Троицы, что даже сама мысль похищения и присвоения этой идеи не только неисполнима, но и убийственна. Я, убогий Серафим, всячески охраняя ваш покой и труды, буду лично останавливать и пресекать всякие замыслы и оковы, готовящиеся против вас. Самое главное – исполнение воли Божией. А я просто люблю вас и очень жалею. Обнимаю вас отцовским объятием и целую ваши мудрые головушки.
Старец перекрестил нас с мужем, оказавшемся рядом со мною , большим медным крестом и поцеловал в макушки, по- отцовски прижав к груди. Неземное спокойствие сошло на наши души...
    Я почувствовала облегчение и дала обет написать Батюшке акафист.
                ГЛАВА 2. О ВЛАСТЯХ И ВОИНСТВАХ.   
      
                ШУШЕРА.
   
    На земле всё шло своим чередом.
    В сквере Василия Полякова было много опавших осенних листьев. Они шуршали под ногами, разлетались с тихим шёпотом. У памятника молодого Героя, погибшего в Отечественную, доживали свое время осенние цветы. Вечный огонь полыхал у обелиска, возле него стояли старые корзины с полузасохшими,  умирающими на утреннем морозце растениями.
    Всколыхнувшие Россию события поначалу мало озаботили сТукинских обывателей. Они продолжали жить своей жизнью. Люди шли на работу, дома их ждали семьи, дети, и как -то незаметно жизнь потекла по старому руслу.
   Школа искусств, располагавшаяся в старом здании спортивной школы, вытеснив старых хозяев, набирала обороты. Встретив где-нибудь на улице старых знакомых, которые хорошо знали ее отца, Леночка предлагала им использовать возможность поделиться с молодняком своими талантами.
    Люди верили и шли, доверчиво полагаясь на жизненный опыт и педагогический стаж. Но ни они, ни Леночка ещё не поняли, что за власть пришла на место старой, устоявшейся в их памяти чрезмерной строгостью и формализмом, но всё же знакомой и известной. Здесь же манило возможностью как- то устроиться, да ещё и возможность реализовать свои таланты, умножить их через своих учеников, следуя евангельским заповедям. И о том, что не надо ставить светильник свой под спудом. И многими другими благими намерениями была вымощена дорога в школу искусств.
   Первоначально все шло хорошо. Хореографу Анне Петровне Кержинской предоставили танцевальный зал с огромными зеркалами, керамисту Георгию Григориди – муфельную печь, художникам – мастерские с  хорошим освещением и мольбертами. Эти люди были лучшими специалистами города, да и не только города.  Появились и ученики.
   Однако, как потом выяснилось, директор Мулькина  была далека от всего, кроме карьеры, и ей не доставало образования и обаяния, в избытке имевшихся у Леночки. Поэтому на Леночке было все: разработка плана развития школы, оформление документации, подбор педагогов, персонала и приглашение детей, да и многое другое. Работа закипела. По сути, школа искусств была её детищем, которое вскармливалось, питалось идеями, нянчилось.
   Но тут стали обнаруживаться очень властные и странные черты характера Мулькиной. Неожиданно у нее умер муж и через неделю она завела себе любовника и весело, беззаботно утешалась с ним, несмотря на то, что за стеной ее комнаты оставалась жить старенькая свекровь. Но на это можно было бы не обращать внимания,- как- никак это личная жизнь,- если бы не ее отношение к детям и преподавателям. Вопреки обычной педагогической практике, когда среди детей всегда старались найти и приподнять талантливых самородков, Мулькина проповедовала идею отсутствия талантливых детей среди русских. Она даже отказалась послать представителей от школы  на форум одаренных детей России. Это был первый серьезный конфликт, потому что Леночка за детей стояла горой. Вот тут-то и выявились диаметрально противоположные взгляды и тысячу тысяч раз потом пожалела Леночка, что втянулась в эту историю, затеянную новыми российскими властями – для россиян, как теперь стали называться русские.  Само существование школы искусств и сама работа в ней стали для молодой женщины путем скорбным в преисподнюю. Слово «русский» вообще исчезло из лексикона, а если произносилось, то имело негативный оттенок и говорилось шепотом.
    Пользуясь всемерной поддержкой стукинского вездесущего зама Райца из Моры, Мулькина возрастала и ширилась.
    Вступившись за детей, Леночка сама наняла автобус и отвезла-таки ребятишек на форум. Мулькина позвонила по телефону в Москву на форум и запретила пускать детей на конкурсы. Леночке же по возвращении влепила выговор за самовольство.
   Стало понятно, что новой власти совершенно не интересны ни процесс воспитания, ни выявление талантов, ни какая -либо другая помощь русским детям. Стали говорить о том, что среди русских вообще нет талантливых людей. Всякого несогласного и утверждавшего обратное, освистывали и забрасывали камнями.  А потом дошли и до того, что вообще нет такой национальности, - русские. Главной целью «государственных деятелей» стала нажива и выдаивание бюджетных денег. Райц из Мора подчеркнул удивленной Леночке – Мулькина из воздуха делает деньги, а это намного важнее всех ваших воспитательных процессов.
   Через какое-то время все набранные преподаватели – самые талантливые и перспективные неожиданно поумирали. Хореографа директор Мулькина прямо с уроков отвезла в психиатрическую лечебницу. Виктор Палыч, который занимался с мальчишками-сиротами из детского дома выжиганием и великолепно писал стихи – умер прямо на уроке после конфликта с Мулькиной. Лучший акварелист города Глеб Буревестник был увезен с инсультом, его еле спасли в больнице.  Умерла от инсульта молодая жена директора восьмой школы Полина, которая обучала детей росписи по дереву по уникальной методике. Вся эта чреда смертей вызывала недоумение у Леночки. Так был произведен полный разгром цвета нации в Стукино. Леночка была в ужасе, но еще пока не понимала, что же происходит на самом деле.
    А еще ее удивляла и огорчала странная позиция директрисы Мулькиной. Приходилось подолгу беседовать с ней и убеждать отказаться от пагубного мировоззрения.
    Прежние задушевные разговоры привели к тому, что Леночка была приглашена к Мулькиной в гости. И там директриса явила себя миру... Проще говоря, как выяснилось,  Мулькина была магиней. Из Ижевска она привезла огромную библиотеку оккультной литературы, которой очень дорожила.
   Спасая заблудшую душу, коллега повезла Мулькину в Троице-Сергиеву лавру, запихивала её в святые родники, а потом, прямо во дворе многоквартирного дома, уподобившись «святейшей инквизиции», совершила торжественное сожжение Мулькинской оккультной библиотеки.
   Как видно, эти действия не прошли незамеченными Стукинскими «отцами города». Возмездие не заставило себя долго ждать. Ожидали только подходящего момента.
 
                ЧЕРНОКНИЖНИКИ.

   Леночка давно уже имела свои счеты с колдунами. После случая, когда ей помогла блаженная Ксения, прошло немного времени.
   Однажды, после похорон очередного преподавателя, внимание Леночки привлек целый ряд безымянных могил. Вместо фотографий и имен там стояли инвентаризационные номера. Что за люди были там похоронены – никто не знал.
   - А кто это у вас здесь похоронен? – спросила Леночка подошедшего чиновника, заведовавшего ритуальными услугами в городе.
  - Черт их знает, - прямолинейно ответил он.
   - Что вы, разве можно так говорить? Ведь это же души живые и , похоже,  неотпетые, - возразила оппонентша.
    Чиновник испугался.
   - Я, конечно, не понимаю. Но , может, что-то могу сделать?
   - А вы номера из инвентарной книги перепишите и отошлите патриарху и старцам – отцу Кириллу и схиархиепископу Михаилу в лавру. Объясните, что такое здесь и попросите помолиться. Может, как-нибудь и облегчится участь этих людей.
  Мужчина пообещал все сделать и, как человек в прошлом военный, выполнил обещание.
   Через некоторое время они вновь встретились на улице. Чиновник теперь казался  несколько удивленным и даже обескураженным.
   - Черт знает, что творится в городе, - заметил Казимир Иванович. - Колдуны вымирают пачками, не успеваем хоронить. Гробы стоят под потолок, к обеду уже их нету. К вечеру опять привозим, к утру – новая партия! Ужас, что творится! А я ведь все сделал, как Вы говорили. Ну и дела! – опять обескураженно заметил он, махнул рукой и побежал на работу. По дороге двигалась траурная процессия…
   Похороны продолжались до зимы. В стане врага шли серьёзные дебаты. Два вопроса занимали помрачённые умы стукинских деятелей: – Кто виноват? И что с ним делать!

                ОТПЕВАНИЕ КОЛДУНА.

   Подвижница благочестия тем временем ехала в храм, от которого торговала, в село Лужковское. Предстояло отпевание местного жителя, внезапно почившего. Отец Маврикий очень суетился.
   - Наверное, много заплатили, - решила уборщица храма, и почувствовав нестерпимый смрад, скорее прекратила уборку.
   Покойник при жизни в храм не ходил, но тут какая-то необходимость вынудила его родственников приволочь тело усопшего в православный храм. Гроб поставили, как и положено, напротив алтаря. Затевалось отпевание. В храме стоял какой-то тяжелый дух. Уж не колдуна ли очередного приволокли? – мелькнула такая мысль. На отпевание покойника священник решился поставить весь клирос, хотя в этом и не было такой необходимости. Чувствовалось, что батюшка не уверен в себе и ему нужна поддержка. Так решили клирошане и начали подпевать на ектеньях.
   В этот момент некоторые из них заметили, как из гроба покойника начали выползать огромные пауки, тарантулы, змеи и всякая нечисть. Все они быстро забирались под священническое облачение отца Игоря, находя там себе новое жилище. Батюшка ёжился и подергивался, как камаринский мужичок. В это время за стенами храма разбушевался  настоящий ураган. В окна храма сыпались и стучали громовые удары ветра, весь храм ходил ходуном, словно готов был сорваться и улететь куда-то. Оторвавшийся лист железа гулко и часто бил по куполу. Пронизывающий ветер проник в храм через распахнутые им двери и гулял поземкой по чистым полам храма, срывая платки с клирошанок и гася свечи и лампады. Батюшкин голос задрожал, козлиная бородка затряслась от страха. Леночка вспомнила Вия и пожалела, что у нее нету мелка, как у Хомы Брута. Положив разрешительную от грехов молитву в руки покойника, батюшка потребовал побыстрее пропеть оставшиеся тропари и заколотить крышку гроба.
   С облегчением родня взвалила ящик с телом на плечи и все потащились за отцом Маврикием, который впереди всех шел с кадилом и просил милости для покойника у Пресвятой Троицы. Он пел: « Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.» И махал отчаянно кадилом.
    Под его облачением по полу храма волочился огромный крокодилий хвост и весело бегали маленькие дракончики, наконец-то  найдя родного папочку.
   С тех пор батюшка сильно изменился. Он и раньше, что называется, не хватал звезд с неба, но тогда у него еще были какие-то замыслы, желания. Он хотел построить часовню на кладбище и там отпевать усопших, а еще думал  сделать воскресную школу, ездить исповедовать и причащать людей в больнице, да и по восстановлению разрушенного большевиками храма приходилось много трудиться. А тут он вдруг охладел ко всему, на службе его голос становился все тише и тише, хотя раньше он с удовольствием даже  подпевал клиросу, благо в прошлом был музыкантом.
     В храме появилась новая прихожанка – Мария Михайловна. Она потчевала батюшку вкусными пирожками и всякой снедью и потихоньку он стал ослабевать, лениться, пропускать службы, даже перестал читать акафист Божией Матери «Неупиваемая чаша» за алкоголиков и наркоманов, чтение которого сам же и назначил на каждую субботу недели.
   Однажды он на службе сильно побледнел и пожаловался на боли в сердце и недомогание. Оказалось, что он уже достаточно давно страдает еще и кровавым поносом. Приближался храмовый праздник иконы Божией Матери Казанской или , как он еще назывался – престольный, в просторечии  - престол.
   Готовя помещение церковной сторожки к празднику, Леночка меняла шторы на окнах, мыла полы, переставляла столы, подбирала посуду. Вдруг к ней взволнованно подбежал сынок, которому было всего семь лет.
   -Мамочка! Меня Мари Михална сейчас по руке ножом стукнула! Рукав закатала – и острым ножом несколько раз – по руке!
   Порезов не было, но что же это такое за злодейство!
   - Мария Михайловна, - влетела на кухню Леночка, - Что Вы  себе позволяете?
   Крысиная мордочка старушки расплылась в улыбке.
   - Леночка, как у тебя дела? Все шторки уже повесила?- елейным голоском спросила она, как ни в чем ни бывало.
   Но Леночка была не из робких:
   - Я спрашиваю, зачем Вы стукнули ножом ребёнка по руке?
   - Да я его и не трогала вовсе. Ребенок у тебя фантазер, -нагло отпарировала кухарка и повернулась спиной.
   В дальнейших расспросах   не было смысла. Леночка пошла успокаивать ребенка. А на другой день грянула беда.

                ЖЕМЧУГА.

   Из школы сын пришел почему-то рано. Тихо прилег на диван.
   - Мамочка, ты не волнуйся. У меня просто голова болит.
   - Ты устал? Много задали? Тебя отпустили? Что случилось?-Сердце матери замерло и заныло.
   -Я хотел кораблик посмотреть…
   - Но из-за этого не будет кружиться голова.
   - Я подошел только посмотреть!...
   - К кому?
     К ребятам из класса. Они смотрели кораблик. А я так люблю корабли. На них еще жемчуга добывают.
   -Скорее на лодочках, сынок, не на кораблях. Корабли – такие большие! Ныряльщики специально прыгают с лодок и достают раковины с жемчугом.
   - Мамочка, я не пойду завтра в школу.
   - Конечно, не пойдешь. У тебя, должно быть, температура?..
   - Нет, они меня просто снова бить будут. Они говорят, что у меня нет отца, а мать – сумасшедшая, потому что в Бога верит. Они меня били головой об стену, а потом заломили руки и чуть не выкинули в окно с третьего этажа. Хорошо, я об раму стукнулся лбом.
   Маленький первоклашка… Что же дальше будет? Открылась рвота. Сотрясение мозга. Реанимация. Трещина черепа, гематома мозга.
   Господи, но ведь я же молюсь Тебе о детях! Что происходит? Как Ты  допустил такое?
   - Сынок, где же была учительница?
   - Никого не было рядом. Все пошли одеваться, а я задержался посмотреть…
   Дело минуты. Для дел злобы нет границ и пространств. Достаточно минуты. Крестообразность времени начинается с этого мгновения, с этой минуты, с этого мига. Что человек решит для себя – спасение или гибель.
   Им было по семь-восемь лет. Но через десять один из них оказался в тюрьме – тот, который бил. А второй, который держал руки, стал вором в магазине своей матери. Их надо было остановить, но школа промолчала: мать-то верующая, пусть Бог ей помогает. А матери нельзя было сказать слово защиты – батюшки учили подставлять щеку,-  оказывается, судиться православным нельзя. И заступаться тоже нельзя. Бог Сам решит. И без воли Божией волос с головы не упадет. А раз случилось, значит – по грехам заслужили, терпите. Вот так морочили голову попы-«непротивленцы». И она верила, потому что только что пришла в церковь и благоговела перед всем, связанным с верой и Богом. А из учителей никто не пришел к больному ребенку в больницу. Не пришли извиниться родители драчунов.
   … О, Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово… От всякия избави напасти всех и будущия изми муки о Тебе вопиющих: Аллилуиа…
   За моего маленького сына прошу Тебя, Невесто Неневестная… Яко избавльшеся от злых… От всяких нас бед свободи… Радуйся, Мати Божия Пречистая…
   Я научусь писать иконы, если Ты захочешь… И Твой образ – Казанской Божией Матери – напишу. И украшу жемчугами и камнями самоцветными.
   Мамочка, Царица Небесная ведь ты мне вернула ребёнка, когда его напугали насмерть в Белой Церкви. Он мне тогда сказал: « Я ухожу, не плачь…» Как я тогда испугалась, что потеряю тебя, родной мой малыш… А потеряла потом, когда ты вырос и озлобился, видя мои страдания. Когда ты, не имея отца, не смог защитить сам себя от злого мира. А меня тогда  водили за нос наглые толстобрюхие жрецы, – попы московского патриархата,- красные попы. Глупые напыщенные рожи, как я слепа была тогда, что не видела этого… Я не смогла тебя защитить…
   Но тебя вернула мне Божия Матерь, мой маленький кудрявый мальчик. И теперь я снова молилась перед Ее образом Казанской в лужниковском храме. Ты был в реанимации, а я рыдала перед Богородицей. После службы и молебна батюшка пригласил за стол.  Я отказывалась, но он убедил, что в больнице не дадут даже чаю, хоть чай – да надо бы чашечку выпить. На бегу, быстренько не получилось. Меня зажали тетки со всех сторон за столом и Мария Михайловна, разносившая угощение, недобро сверкнув глазами, подала тарелку с картошкой. Задумавшись, не находя себе места от горестных мыслей, я машинально опустошила тарелку. А потом все же выбралась кое-как из-за стола и побежала на автобусную остановку.
   В больнице врачи меня обрадовали – тебя перевели из реанимации. Ты лежал в кроватке и улыбался:
   -Мамочка, я сначала находился в комнате без окон, без дверей. Потом там стали ползать всякие гады, стало все черным-черно. Я плакал, звал на помощь. Вдруг с неба спустился ангел с огненным мечом и он стал этим мечом сильно размахивать. Сначала он стряхнул всех гадов. А потом я услышал, как в стену бьют люди, много людей. Появилась трещина, она становилась все больше. А потом все треснуло, стена рухнула, и в мою комнату ворвались человек двадцать. Они схватили меня на руки и вынесли на воздух. Тогда я пришел в себя.         
                ОТРАВИТЕЛЬНИЦА.

   …Вернувшись домой из больницы, Леночка почувствовала себя плохо. Режущие боли в животе не прекращались ни на секунду.
Все тело словно резало пополам. Леночка не вызвала врача, а призвала Небесного помощника. Она читала молитвы « Да воскреснет Бог» и « Богородице Дево» без конца. И только к утру, часам к шести, боль отступила.
   Пока сын лежал в больнице, Леночка съездила в лавру и рассказала о произошедшем знакомому доброму батюшке. Он задумчиво слушал, а потом сказал, что Мария Михайловна, по всей видимости, промышляет колдовством, и что она отравила Леночку крысиным ядом в большой дозе.
   - Но ты не переживай,-  бодро завершил он разговор, - у нас тут одна раба Божия с четвертой степенью рака с метастазированием вот уже десять лет ездит, и, слава Богу, - жива. Так и ты – живи! - на радость Боженьке.
   Через две недели Леночка заехала на приход забрать кое-какие вещи. Сторожка была закрыта, поэтому пришлось зайти в храм, где шла уборка. Увидев женщину, стоящую  в проеме храмовой двери, из центра зала с каким-то подвыванием к ней поползла по полу храма старушка. Приглядевшись, в темноте храма Леночка увидела Мари Михалну. У той был обезумевший от ужаса взгляд и, задыхаясь, она произнесла полушепотом:
   - Ты ж-живая?
   - Живая – да не Вашими молитвами,-  ответила Леночка.И перестала ходить в тот храм.
   Через пару месяцев Мари Михална скончалась.При встрече с бывшей певчей в городе батюшка все сокрушался, что никто не принесет ему такие вкусные пирожки. А Леночка спрашивала:
   - Что, батюшка, соскучился по кровавому поносу?
   Отец Маврикий тогда называл её клеветницей и уходил. Кстати, и сердечная недостаточность у него прошла тоже.
Малыша выписали из больницы и он никогда не вспоминал старушку с ножичком.
   Через десять лет обещанное было выполнено, женщина написала икону Казанской Божией Матери и отвезла ее в  монастырь.
               
                ЖЕРТВЫ СтУКИНЫХ ДЕТЕЙ.
   Прошло время и подросли те, кто когда-то мучил кошек в стукинском дворе, возле бараков. Только теперь они уже мучили и убивали не кошек, а людей.
   Одного за другим уничтожали Леночкиных друзей. Тех, кто поддерживал в трудную минуту и не бросал на произвол судьбы.
   Когда-то бабушка рассказывала, как в городе орудовала страшная банда , которая называлась « Черная кошка». Ее члены убивали, грабили людей.  Подбираясь к старым баракам, где жили во время войны стукинцы, ночью злодеи мяукали под дверями. Раздраженные назойливыми кошачьими криками, жители открывали дверь, чтобы вылить на орущих котов ведро помоев, но получали ножик в бок и комнаты быстро опустошались. Бандиты были неуловимы. И, даже когда кое-кого из них все же отловили и осудили, все равно в городе оставалось неспокойно долгое время.
   Теперь вот подросли новые романтики ножа и топора, разбойники с большой дороги. У них были свои интересы и другой почерк. Стукины дети начали действовать. Но это было уже другое качество преступной деятельности. Это было продолжение власти.
   Леночке позвонила одноклассница.
   - Лена, у нас сбор. Сашу Павлова убили. Завтра хоронить.
   … Сашок! Саня, ты что? Как же так? Да возможно ли такое? Санька, наш Санечка – умница, добряк, светлый ангел! Весь класс списывал у него, он никому не отказывал. И всегда всех выручал, если что… И ей, Леночке, помогал, когда она попала в беду и когда ей было очень плохо…
   Сашу страшно мучили и пытали, а потом расчленили и половину тела бросили в Оку. Со всех счетов у него сняли деньги, хотя их было и немного, даже сняли деньги завтрашней зарплаты для персонала. Вся квартира была буквально залита кровью. Страшные эти события напоминали публичную средневековую ритуальную казнь.
   Саша… Ведь ты никогда даже слова плохого не сказал никому. Умница из умниц, аккуратист такой – всегда наглаженный чистюля, да и во всем – в делах, в отношениях с людьми. Изо всего класса ты один уважительно относился к любому из нас, даже к последним двоечникам! Леночка мысленно увидела его последний день:
   …   Саша ходил по кабинету и размышлял, вспоминая свою жизнь. Ради чего он жил? Ради чего старался? Вот закончил Плехановский и по образованию он – управленец пищевым  хозяйством.   
Сегодня на  заседании в администрации опять этот  Райц из Мора требовал отчислений на какую-то эфемерную статью. С какой стати? Это – деньги, которые заработали работники его, Сашиного предприятия и отрасли. Завтра переведу им эти деньги на премии за хороший труд. Вот еще – отдавать тем, кто и палец о палец не ударил! Да это же рэкет! Грабеж! Грабеж на государственном уровне! Первый раз в жизни я взорвался сегодня на заседании. Сегодня они все получили! Что же это творится? Работали- работали мои девчата, а деньги - райцевским бандитам? Так и сказал! – как получилось. Райц посмотрел на меня, как удав на кролика. И сказал вкрадчиво, что так думать – не толерантно. А воровать у народа – толерантно? Ну и взорвался я! Никогда такого не было со мной, чтобы так кричать. Но что я , разве не знаю, - вот в столовой уборщица Валя – у нее детишки болеют, им надо усиленное питание, а Валя одна их воспитывает. Ей, что не нужны те деньги, которые она сама заработала? А поварихи – Татюшка с Машей? У одной муж-инвалид после аварии, разбился на машине, а у другой жить негде, приехала из деревни, комнату снимает. Маше самой еле на жизнь хватает , а она деньги посылает матери и маленьким сестрам. Что же, если общепит, значит, надо обдирать, как липку? Один я знаю, как девчата работают. В три-четыре утра – уже в столовой, надо и картошки начистить, и морковки, и луку.  Огромные кастрюли целый день таскают и ворочают. А домой только в двенадцатом часу ночи отправляются, им и спать-то некогда. И так – каждый день! Это – не штаны просиживать по кабинетам да с дамочками забавляться.
   Да и не могу я такие средства им в администрацию отчислить, все посчитано до копейки. Я так и сказал милиции и прокурорским работникам, которые сегодня после заседания меня проверяли. Все бумаги у меня в порядке. Они все равно все пересчитали, проверили и еще раз пересчитали. Кому-то звонили все время.
   Саша размышлял и по дороге домой. И дома.
    -А потом мой телефон… Странно – звонят и молчат. Им звоню – номер не существует. Какие-то невидимки.
   Катя с дочкой уехали на дачу. Хорошо, что поехали, я в таком сейчас состоянии, -  им не надо меня таким видеть расстроенным. А то сами запереживают. Катя – она у меня такая, боевая! Сразу в клинч пойдет.
   Кто-то звонит в дверь. Может, девочки ключ забыли?..
   … Сашу хоронил весь город. Соседи рассказывали, что слышали, как он кричал, чтобы его не убивали. Но  никто их не слушал. Все отстранялись и помалкивали благоразумно. Отпевали Сашу в Лужковском, в храме Пресвятой Троицы. Отец Маврикий увидел среди провожающих Леночку, вернее, услышал ее голос на ектеньи, когда  отпевал Сашу,  удивился.
   - А ты-то откуда знаешь его?
   Но Леночка обошла его стороной. Теперь это был бандитский батюшка, а с такими нам не по пути. Может, его крыша и расправилась с Сашком, который один понимал Леночкино положение и поддерживал ее.
   Показательная казнь потрясла весь город. Предприниматели присели и стали исправно отстегивать администрации её тридцать сребреников. Черные кошки продолжали разгуливать по городу Стукину.
   Все притихли, да и собственно, никто не силился найти убийц.  Вскоре все списали на бытовуху, скинули убийство на Сашиного брата, которого и посадили. Потихоньку болотная жижа снова сомкнулась. Только Леночка все острее начинала понимать, что Стукино, подобно удаву, сжимает свои кольца все сильнее. Уходили друзья, знакомые. Оставалась лишь человеческая  пена, посредственность и откровенное быдло.
   … Если при советской власти народ напоминал тяжелобольного человека, которому еще можно прописать и выдать лекарства, то теперь, после развала СССР, когда Миша Меченый наметил и обозначил перестройку как начало нового пути – пути окончательного уничтожения русского народа – все средства к этому уничтожению были хороши и законны. Теперь больной напоминал героя из фантастической повести    « Голова профессора Доуэля», который шипит, может что-то еще говорить, но ему могут в любой момент перекрыть кислород…
                ПРОРОЧЕСТВО

   Перед этим ненасытное ухмырье поглотило Толика Бусенкова. Его убили во дворе собственного дома. Слишком уж не похож был Толик на других – на послушных и пресмыкающихся. Он всей душой слезно болел за убиенного Государя с семейством и все время спрашивал у батюшек – за что вы распяли русского царя? Над ним глумились, злословили, выставляли его чуть ли не слабоумным, запрещали с ним  дружить- как в детском саду, честное слово! И, главное, взрослые и вроде умные люди – слушались! И не дружили. И не приходили в гости!
    Верующие  воспринимали такую травлю за истинное положение дел,  переставали принимать дома. Такое мнение церковников глубоко уязвляло Толика. И он пытался найти справедливость, горячился, приводил разные примеры из истории церкви. Но пробить железобетонную стену  и достучаться до вчерашних колдунов и партработников в рясах было невозможно.
   Толик видел в молитвенных видениях страшные пророческие события. Так,  однажды он рассказывал Леночке, как всегда горячась и слегка заикаясь:
   - П-представляешь, в-вижу, -  летит вертолет над вокзалом. П-поезд остановился, из него п-побежали люди.И я п-побежал. А спрятаться негде. С вертолетов н-начали стрелять ,падают, кровь кругом! Д-дети кричат, женщины. Стоны слышатся. А я п-под п-перрон сп-прятался. Они летают, а меня достать н-не могут. П-потом они улетели в сторону м-монастыря, а я выбрался и п-побежал домой. Д-думаю, а т-там что? А там – мерзость запустения…
   Потом через некоторое время Толик добавил:
   - В-вижу – летят они над Лужковским и монастырем. Много вертолетов – и все в сторону Оки. А п-по дороге людей отстреливают. П-потом сели вертолеты и солдаты побежали п-по п-полю. У всех автоматы. Бегут к монастырю, а т-там на п-полях люди работают. Они как начали всех убивать! Никого не оставили.
  - А в Стукино, знаешь, что п-происходило? У Дворца К-культуры п-постелили к-красные к-ковры  - и п-по ступенькам до дороги, тут подъехал черный л-лимузин и выш-шел м-молодой ч-человек. Он шел, а все п-перед ним н-на колени п-падают. Это антихрист приехал. Они ему п-поклонились все.
   Это Толик рассказывал людям, но не всем, а, как он думал, верующим,  а самой первой -  жене своей Марусе, которая потом, после его смерти, стала послушницей Махрищского ставропигиального  монастыря, сильно изменилась в суждениях, стала скрытной и недоверчивой, колючей. Было видно, что прошлая жизнь и воспоминания о ней ее отягощают. Теперь она, как чеховская Душечка, придерживалась мировоззрения московского патриархата, и Леночка была для нее чем-то вроде красной тряпки для быка. Маруся по послушанию ухаживала вместе с сестрами за старцем Кириллом. Видимо, забыв, что именно Леночка порекомендовала ее своему духовному отцу – архимандриту Кириллу – Маруся весьма нелицеприятно и дерзко вмешалась в Леночкину судьбу и навсегда была вычеркнута из списка друзей.
   Так, идя тесным путем Христовых страданий, заушений и клевет, Леночка теряла друзей. Уходя с земли, они, как думалось Леночке, возвращались на родину, домой.

                А ГОРОД ПОДУМАЛ – УЧЕНЬЯ ИДУТ.

    Неожиданно в Москве прогремела серия взрывов. Взлетали на воздух жилые дома. Заплакали и зарыдали матери и дети. Снова наполнились морги и больницы.
   В ужасе люди не понимали, что же происходит.
   Взрывы следовали один за другим.
   Кто же устраивает эти террористические акты? Да еще так дерзко – в самой столице? Началось следствие.
   Вдруг выяснилось, что в состав взрывчатки, при посредстве которой были взорваны эти дома, входят вещества, применяемые только в спецтехнике российских спецслужб. Нити потянулись наверх, к ближайшему окружению Кутьина.
   И тут вдруг выяснилось, что это были учения. И даже отличившимся при проведении учений исполнителям были вручены правительственные награды.
   Перепуганная общественность назначила комиссию по расследованию обстоятельств этих учений. Но вся депутация один за другим непонятным образом и в силу стечения каких-то таинственных обстоятельств вдруг погибла. Кто-то отравился, кто-то попал в аварию, кого-то застрелили.
   Демократическая общественность и пресса прищемили свой «демократический» язык.
   Оппозицию новой и молодой власти , как и было обещано, «мочили в сортирах». И слабое попискивание желтой прессы нестройным диссонансом заполняло информационное поле, вновь засеянное золотыми червонцами. 
   А одеревеневший мальчик вновь сидел с завязанным ртом перед столом, заполненным всевозможными яствами. Новоявленные кот Базилио и лиса Алиса с аппетитом пожирали все национальные богатства. Это были заводы, фабрики, леса, поля, природные недра, уникальные технологии, интеллектуальный потенциал и элита мысли, которой тоже торговали, и даже человеческие души – и те пошли в ход.
 – Чем же заткнули рот деревянному мальчику? – Кляпом, на котором было написано «ваучер» и «приватизация». Рыночная экономика и демократия бельмами прикрыли глаза русскому народу. Вытянулись, подобные ослиным, уши, и на них жирно лоснящимся дёгтем написали бесы «гласность». Покрылись ослиной кожей ноги, на которых написали «беспринципность и разврат», а в руки всучили коптящую и зловонную головешку с надписью «демократия».
  -  Что с тобою сотворили, русский народ, кем ты стал?
    Помер ли ты под забором от палёной дагестанской водки из непищевого спирта, или убили тебя на чеченской войне? Замучили тебя выродки - бандиты, когда ты поверил в сказку о рыночной экономике, и пытался честно торговать, или попы подослали киллера из уголовников, чтобы отнять у тебя квартиру? Или выбросили тебя из окна, инсценировав самоубийство, хотя поводов, вроде и не было? – Всё ты претерпел, и насилия, и унижения. Это тебе засовывали в задний проход веники и бутылки из- под шампанского, связывали ласточкой и насиловали в камерах. Это про тебя наглые и самоуверенные рыла вещали, что нет такого народа- «русские». Это тебя разбирали на органы, заворачивали в беляши и продавали в рабство и публичные дома. Тебе нагло подсовывали в темноте очередного «всенародно выбранного» президента и при этом громко смеялись, так что смех их доносился до твоего слуха аж из- за океана. А может, заснул ты сном богатырским, разрубленный на куски, и некому окропить тебя мёртвою водою, чтоб залечились твои раны, а потом и живою водою, чтобы срослись твои отрубленные руки и ноги, чтобы встал ты на ноги, расправил плечи свои богатырские? Чтобы крикнул ты криком богатырским и от этого твоего крика затряслась земля и посыпались скалы, взметнулись волны  и двинулись со своих мест континенты. Чтобы присели от страха и обгадились наглые твои убийцы, чтобы к ним вернулось  посеянное ими зло и чтобы на себе и на своих семьях они увидели вернувшуюся им печать смерти.
  Какие слова нужны, чтобы воскрес ты, русский богатырь?               
Какие дела?..   
                ОЛЬГА РОМАНОВА.

   Ольга была обычной девушкой из Москвы. Как и все, училась в школе, играла на баяне. Ничего в ней не выдавало будущего героя, мученицу.
   Вот только фамилия у нее была редкая – Романова. Да еще и отчество – Николаевна.
   В детстве ее часто спрашивали – не родственница ли она того самого царя – русского. Девушка никогда не отказывалась и говорила: да, родственница. Я совершу подвиг, как и они, меня убьют, мне поставят памятник  и на могиле у меня будет много цветов. Все улыбались и никто не верил ее пророчествам.
   Да и действительно, ничего в ее жизни героического не было и даже не предвиделось. Она устроилась на кондитерскую фабрику, добиралась на работу трамваем или на поезде. Но все замечали тихий свет, шедший от нее, с ней хотелось говорить, общаться, и очень некстати объявлялась остановка, на которой ей надо было выходить. Собеседники глядели вслед и с сожалением провожали ее глазами. От нее всегда вкусно пахло конфетами. В общем, ничего героического.
   Папа с мамой любовались на нее, когда она играла на гармони, и пели с ней вместе задушевные русские песни. Друзья и подруги души в ней не чаяли, а она ко всем относилась ровно, со всеми была на дружеской ноге. Вот только несправедливости она не выносила, а ещё не могла терпеть, когда обижали слабых, - всегда заступится.
   Шоу в центре Москвы было задумано как шок - шоу для расслабленного  жующего обывателя. Запредельно жестокое  поведение боевиков стало для посетителей «Норд-Оста» полной неожиданностью. То, что показывали в боевиках, вдруг случилось с ними. Только не было супермена, который мог бы их освободить. Зато был парализующий страх – кого следующего изберут боевики для показательной казни на глазах у всех.  И почему это не прекращается и никто не освобождает заложников?
   Теперь шоу приобрело другую окраску и постепенно становилось понятным, что это представление организовано другими заказчиками и с другой целью – парализовать страхом этих непокорных русских. Откуда-то издалека вырисовывалось и звериное мурло заказчика этого шоу, живопитающегося флюидами страха и ужаса.
   По сути это было генеральное сражение сил зла, выползших из ада, и трусливо тешащихся над детскими и женскими душами.
   Неожиданно появился и долгожданный супермен в костюмчике, однако он выводил только своих соплеменников, случайно затесавшихся в толпу, причем его действия абсолютно не оспаривались убийцами. Складывалось впечатление, что боевики были даже обязаны ему подчиняться, этому номенклатурному певцу в парике.
   Было очевидно, что за русских заступаться  некому. На крики о помощи  Изя Карлович показал жестом, что все будет нормально, т.е. каждого убьют в свой черед – не переживайте и не торопитесь – и спокойно удалился. Шоу явно удавалось.
   И тогда Ольга Николаевна Романова, наблюдавшая за происходящим по телевизору, сказала:
   - Ну все, хватит. Это надо остановить.
   Она стремительно выскочила из квартиры, родители даже не успели ее остановить. Через весь город она помчалась спасать оказавшихся в западне русских людей. Проскочив заграждения, как пушинка, она взлетела по ступеням центра, напоминавшего своими очертаниями какое-то средневековое капище, и со властью закричала палачам:
   - А ну-ка прекратите все это безобразие! А ну-ка, выпустите людей!
   - А вы их не бойтесь! Выходите и идите домой! – громко и властно приказала Ольга оцепеневшим и перепуганным людям.
   Все почувствовали какую-то вышеестественную небесную силу, заключавшуюся в ее словах. Как-будто пелена страха спала с глаз заложников. Малодушие у людей пропало. И появилось несгибаемое мужество и безстрашие, которые принесла с собой эта хрупкая молодая девушка.
   Увешанные оружием и замотанные в черное тряпье боевики растерялись. У них пропал весь кураж. И не было никакого желания больше мучить и убивать этих  детей, беременных женщин, этих сопливых подростков, но невидимый режиссер и постановщик всей этой мистерии не дал им уйти из игры, потому что и их собственные жизни им уже больше не принадлежали. Убийцы были потрясены мужеством русского духа и начали выпускать людей одного за другим. Теперь уже ими овладела паника и малодушие. Замысел организаторов шоу сорвался.
  Они не выполнили своей задачи. Сломить русский дух им так и не удалось. Слабая русская девчушка оказалась сильнее их всех. Она не произнесла ни звука, даже когда ей выворачивали и ломали руки.
 Как Ольга и предсказывала, она совершила подвиг.
 Ей поставили памятник. И там всегда много цветов…

                ВОИН ХРИСТОВ.

    Самостийный семейный крестный ход организовался, как и все в нашей жизни, неожиданно. Так мы оказались на источнике святого мученика Василиска в Абхазии.
   По дороге мы решили попастись в брошенных с момента абхазской войны садах. Райские красоты издалека вблизи оказались густо присыпанными пылью, опавшими и не собранными никем фруктами. Узенькая тропинка была сплошь покрыта  огромными  сливами, алычой. Ноги разъезжались на раздавленных ягодах.
   - Вы зря здесь так запросто ходите, - послышался мужской голос.
   На обочине дороги стоял человек и дружелюбно смотрел на нас. Он был невысокого роста, в клетчатой рубашке и светлых брюках.
   - А что? – в ответ заулыбались мы. – Здесь кроме нас еще и медведи водятся? И тоже хотят вкусненького?
   - Да медведи-то есть, - вздохнул он, - но не в этом дело. Здесь можно взорваться,  - недавно пастух здешний взлетел на воздух, а грибнику ногу оторвало.
   -Ух, ты! – в один голос удивились мы. -  Неужели до сих пор война идет?
   - Нет, с того времени осталось. И сады здешние недоброй славой  пользуются. Кругом убивали.  Абхазы не заходят сюда.
   Мы стали потихоньку выбираться из роскошных плодовых зарослей. На пути лежало огромное корыто, простреленное, похоже автоматными очередями , и напоминавшее  решето или дуршлаг.  Видимо, за ним пытались спрятаться, но не получилось. Сразу потянуло тленом и пережитым здесь кем- то страхом.
- А вы сами- то не боитесь здесь ходить?
- А у меня глаз намётан. Кому война, а кому мать родна! -спокойно и с достоинством ответил незнакомец.
    Почти сразу между нами установился духовный контакт, и взаимная симпатия. Вместе мы отправились на источник святого Василиска.
   Незнакомец назвался:
   - Федором меня зовут. Назвали так в честь Феодора Стратилата, когда иночество принимал.
    Глядя на него, мы подумали, что с таким же успехом его можно было назвать и Георгием в честь Георгия  Победоносца или Иоанном в честь Иоанна Воина.
   Купаясь в источнике,  заметили многочисленные шрамы и ожоги на его теле и спросили, не из кусков ли его сшил Господь?
   - Нет, - ответил Федор, хмыкнув, и поскорее прикрыл рубахой свои раны. – Это меня в госпитале по кускам собирали.
   - Что, на мине подорвался? – неуместно полюбопытствовали мы.
   - Да нет. Тут покруче было. – и, выдержав значительную паузу, начал рассказ.
   - Нас, нашу группу тогда забросили заложников освобождать. Дело было в одной из стран, промышляющих продажей людей. Заложников  отбили и уже уводили домой. Но напоролись на засаду. Как потом выяснилось, - свой же полковник из штаба продал за двадцать тысяч долларов информацию.
    -У-у, сучье вымя! – не выдержав, в сердцах произнесла Ленуська.
   - Не ругайся, - заметил инок и продолжил свой рассказ.-Поняв, что попали в засаду, я отправил группу по запасной тропе, а сам принял бой.  Врагов было слишком много. И поэтому они окружили меня со всех сторон. В конце боя вызвал огонь на себя. Меня потом из-под земли выкопали, из-под трупов – кусок мяса. Авиацией  отправили в Питер в госпиталь. Там врач посмотрел  и отправил в  морг. И вот пошла моя душа по мытарствам. Вижу, - навстречу выходят Господь, Богородица и Николай Чудотворец. Они приветливо посмотрели и начали со мной разговаривать. Сказали, что умирать еще рано, потому что место мне  хотя и приготовлено, но еще не уготовано. Надо было возвратиться назад в свое тело. Мне сказали, что Господь терпел свои страдания – и ты терпи, хотя будет очень больно. И они ушли, - растроганно вспоминал Федор. – А я оказался в морге, начал стонать. Сшивали меня по кускам.
   - Тогда понятно, почему ты в монашество пошел.
   - Ничего вам не понятно. У меня семья была. И дети. Офицер спецназа ГРУ. Учился в Шаолиньском монастыре,  а потом в семинарии.
   - Ого! – удивился Михаил. – А сколько же ты в монашестве?
   - Уже четыре года.
   - Меня переплюнул. Я всего три года продержался, пока не вышибли. Потом начнётся – чёрный список, и пошёл по скитам скитаться  да по монастырям мытариться.
      Инок странно посмотрел на нас.
  – Я пытался в другой монастырь пойти, да меня в пути разворачивает и сюда. И так несколько раз. Видно, здесь сейчас моё место, - задумчиво заметил он.
  - А нас тоже как-то завернуло сюда непонятным образом. Ехали в одну сторону, а попали в прямо противоположном направлении…
  Инок снисходительно посмотрел на нас.
   - А как же семья? – не удержались сунуть свой нос в дела ближнего мы.
  Инок посмотрел отсутствующе, но рассказал.
   - Мы тогда наладили казачий круг, форму пошили с лампасами, а тут и работа подвернулась. Сообщили нам, что сатанисты у нас в городе завелись, и назначили ночью шабаш на горе, недалеко за городом. Собрались ребёнка в жертву принести, кровушки человеческой попить. Мы сразу отправились на место, окружили их, ребёнка отбили, а этим отморозкам всыпали нагайками так, что мало не показалось.
    - Надо было убивать всех, - не удержались мы в горячках.
    -У меня уже крышу срывает, когда говорят об убийствах, - резко оборвал воин, и заметил нам: а как же по-христиански их было убивать, ведь они ещё могли покаяться?
     -Эти не покаются, потом всё равно за своё примутся, - сказал Михаил.
Фёдор особо не спорил и как- то тепло посмотрел на нас.
   - А потом жену мою убили прямо дома, и родители погибли. Я тогда взял пистолет, набил карманы плаща желудями, и пошёл всех убивать. Знал, кто это сделал. Много бы народу положил, кто меня остановит? - если бы не храм по дороге попался. Дай, думаю, зайду, благословлюсь сначала. А тут, как встал у распятия, и стою, не могу отойти. Упал перед ним на колени, рыдаю…- инок задумчиво склонил голову, покусывая ус. – А тут священник местный заходит в храм, меня увидел и сразу всё понял. Пойдём, говорит, покажу тебе что – то, да и завёл меня в подвальную гостиницу. Я -то зашел, а он за мной дверь захлопнул, а она бронированная. На окнах решетки, стены вот такущие, - развёл руками инок, и простодушно улыбнулся. – Поесть было что, а главное Евангелие я там нашел!, - уже широко улыбнулся инок.
    - Ну и что дальше- то,- нетерпеливо спросила Ленуська.
    - А дальше понял я многое, немного успокоился. Священник потом зашел, окликнул меня, а я и не заметил,  как он вошел, - так углубился в Евангелие. Меня ведь и раньше монахом называли, а тут решил окончательно. Пистолет в сейф положил, пенсию поделил между детьми, а сам в монастырь подался. – Так закончил свой рассказ абхазский пустынник, и  потёр шишку на ноге.- Эх, ещё чип бы из ноги выковырять, да боюсь взорвётся, - с сожалением добавил он, и стремительно скрылся за изгибом заросшей тропинки, махнув нам рукой на прощание. 
 
                ОДЕССА.

   …- Хочу в Одессу, - поняла Леночка, увидев на подоконнике храма, прямо на клиросе, буклет Иверского монастыря в Одессе.
   Два раза покупала и сдавала билеты, а потом решила – все , еду! Последняя служба в селе Кляксово пролетела так быстро, что даже и не запомнилось ничего.
   - Молебен сами допоете, хорошо? – договорилась Леночка с певицами, и поставила вместо себя регентовать старшего
сына. А Ване Соколовскому, местному батьку, который уже пятнадцать раз спросил, во сколько же она поедет, сказала, что сначала отслужит всю службу, и потом только отправится в путь.
   Но случилось вообще непредвиденное, и прихожанин Сергей предложил подбросить ее на вокзал прямо сейчас, перед тем, как начнется Причастие.
   - А то потом я не смогу за Вами заехать,-  добродушным баском сказал он.
   Ваня пошел в алтарь, а Леночка проскользнула за Сергеем, прихватив младшего Гаврюшу.
   Выехав на достаточное расстояние, она вдруг почувствовала такое облегчение на душе, будто вырвалась из многолетнего плена. И дорога до Одессы показалась ей мигом, мгновением. Вот уже и Одесский вокзал! А вот в переходе для Гаврюши приобретена чудесная одесская фуражка! Мы – настоящие одесситы, ура!
   Подъезжая к Иверскому монастырю, Леночка вдруг увидела перед собой маску Розамунды, которая уродливо растягивалась и сжималась в кокетливой , как ей самой казалось, улыбке, и при этом вещала своим напористым, нажимательным голосом: « И без мужа не возвращайся.»
   - Я и вообще к тебе не вернусь, а свою жизнь уж сама как-то решу, - в сердцах плюнула влево Леночка. И поправилась: - Господь решит и поможет.
   Первым делом они с Гаврюшей здорово подзаправились в монастырском буфете,  определились на постой в гостиницу прямо в монастыре, и, счастливые, отправились к Иверской иконе, а потом в храм.
   - Какая же красотища! – все удивлялась Леночка и понимала, что лучше Одессы нет на земле места.
   Ее все радовало и она, словно ребенок, готова была прыгать на одной ножке, обниматься с грустными горячими  ивами и целовать колючие уставшие  розы.
   Ее только пугало странное несмирение Гаврюши, который, вместо  того, чтобы принимать такую чудесную жизнь и хвалить ее, радоваться ей, проявлял стойкую злобность,  крайнюю нервозность, будто ожидая какого-то, ему одному известного, события. Он хмуро огрызался и на все попытки  Леночки отвлечь его от смурных мыслей и переключиться на Бога, на то, что наконец-то приехали в столь чудесное место, отвечал невпопад или грубо, а потом и вовсе закатил истерику, наговорил кучу гадостей и ушел в свою келью, где размещался с другими паломниками.
   Леночка с грустью отметила растущее сопротивление подростка, который отдалялся от нее, и уже не казался таким безпомощным, слабым, но напротив, с каждым днем укреплялся в своей какой-то внутренней мысли, непонятной и пугающей, смутно понимаемой и уже одним этим – страшной. Было удивительно думать, что это существо, - грубое и словно безформенное в своих чувствах и желаниях, - родилось у нее, да еще в таких страданиях… Чего можно было ожидать от этого человека, да и человек ли это?
   Погуляв по магазинчику с церковными поделками, книгами и безделушками, Леночка вышла на улицу. Навстречу ей из гостиничного корпуса шел красивый плотный мужчина, которого до этого она видела помогающим по камбузу, где он подтаскивал мешки с картошкой. Он шел навстречу с открытой светлой улыбкой, а Леночка остановилась и подумала:
   - Где же я видела тебя еще? Наверное, во сне?
   - У Вас прекрасный сын. Не обижайтесь на него. Он любит Вас, - мягким голосом произнес мужчина, и Леночка вдруг поняла, что  только этот голос она хочет слушать всю свою жизнь, - как дивную музыку! А, подняв глаза и встретившись с ним взглядом, она, утонув в море цветов, почувствовала себя утренней звездой, восходящей над этим морем.
    - Он – впереди, и нет власти времени над вами…- говорила ей княгиня Ольга.
   Да, именно с ним она, Леночка, приедет в Киев, и они встретятся с дивной княгиней, которая ждет их. Да, именно так и будет…               
                МИЛАЯ ОДЕССА.

   Изо всей Украины больше всего нам полюбилась Одесса. Ведь мы здесь наконец обрели друг друга. Милый батюшка Павел благословил нас повенчаться.
   Только что познакомившись, на следующий день мы решили повенчаться. Практически ничего не зная друг о друге.
  И вот мы стоим на коленях в сенцах его маленького домика за скромной, облупившейся дверью в Успенском монастыре и ждем решения свыше.
  - Сколько вы знакомы? – спросил добрый старец. – Месяц? Мало, мало… - и вдруг широко крестом благословил нас.
   Это благословение хранило нас от многих бед и скорбей, уводило в сторону от бед и погибели, спасало. Как хотелось опять припасть к руке батюшки, постоять на коленочках в его домике! Как нас туда тянуло!   
    Вырвавшись наконец из жизненного круговорота, окольными путями через Москву на Псков… Печоры, Белоруссия… Мы торопились к батюшке, потому что он словно звал нас…Пока наконец не добрались до границы с Украиной.
   Одесса встретила суетой. Где жить, работать? Ночевать? И всё это без копейки в кармане.
   Позарившись на объявление, мы отправились на край города, работать в цветочных парниках.
   Сказать, что мы попали в рабство, не скажешь. Но близко к этому. Однако в Одессе мы стали чувствовать себя своими.    
 Хотя нам там бывало и несладко. О чём судить можно по нескольким письмам, хотя и не отправленным, но всё же написанным тогда и сохранившимся.
   Вот они:            
                ПИСЬМО ОДЕССКОМУ ВОРЮГЕ.
               
   В ночь с 21 на 22 июня мы с Киськой гуляли по Одессе, и зашли на Дерибасовскую улицу. Здесь мы съели две очень вкусные сосиски, и выпили две бутылки пива на двоих. Мы смотрели на людей, на город, на фонтаны и Золотого Дюка. Мы очень устали, потому что перед этим целый день работали на теплицах за 120 гривен на двоих. Мы так устали, что заснули на  лавочке под деревьями.
   И вот тут ты  под видом честного фраера подкрался к нам и украл сумочку у моей Киськи. Ты прыгнул за дерево, когда я открыл глаза, а потом бросил пробку из-под бутылки, чтобы убедиться, что я заснул снова.
   Да ладно, все равно эта сумочка своим замком изорвала Киське весь свитер, а духи, сделанные под Гуччи, были в слишком тяжелой упаковке. Ладно уж, кури  наше «Мальборо», оно нам не понравилось. Киськины трусы можешь подарить своей бабе    (они постираны). Но куда ты себе засунешь женские прокладки?
   От Киськи хочу передать тебе ее недоумение по поводу кражи браслета с синим камнем – подарка свекрови. Мы пытались его продать в ломбардах России, Белоруссии, Украины – и никто не купил. Может, ты куда-нибудь пристроишь?
   Вообще, одесский воровской мир изрядно измельчал, если уж воруют у таких бродяг, как мы, да еще вещи, которые мы получили в социальном бесплатном  магазине в Москве. Там их выдают раз в три месяца.
   Но подумай о своей душе! Ведь скоро Страшный Суд!
   И как будет стыдно стоять тебе с таким барахлом перед Боженькой и всем небесным миром!
   И ладно бы еще, если бы ты украл у людей богатых! Но ведь ты и не знаешь, что украл у людей бедных и бездомных, ведь вот такие, как ты, подонки отняли у моей Киськи квартиру и много над ней наиздевались. И еще вопрос – удастся ли нам эту квартиру вернуть.
   Такие, как ты, позорят воровскую братию славного города Одессы и полагают конец ее благополучию.
   Советуем тебе  покаяться и бросить свое ремесло, потому что ты в нем не преуспеешь и плохо кончишь!
   Да, кажется, в сумочке еще были часы командирские – подарок тещи. Дважды в сутки они показывали  самое правильное в мире время, потому что стоят. Так и твое время скоро остановится.
                Не сказать, что с особенным уважением:
                Михаил и Елена.

Р.скриптумос: Если кто захочет помочь нам в нашем несчастии, то мы будем рады любой помощи. Наш р/с…
Р.р.скриптум: р/с так и не был открыт, так же, как и не было отправлено это письмо.
            
    Однако, дела наши начали исправляться. Нам помог  батюшка Иона и добрая монахиня, с которой мы вместе чистили картошку для монастыря. Мы поселились недалеко от обители в частном секторе и поняли, что есть еще хорошие люди на земле. И тогда возник второй вариант воззвания, который мы наименовали так:
    ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО МИСИ И КИСИ ОДЕССКОМУ ВОРУ, ОБОКРАВШЕМУ НАС НА ЛАВОЧКЕ ОКОЛО ЗОЛОТОГО ДЮКА.
    Оно звучало теперь таким образом.
                Дорогой вор!
   Пишем тебе открытое письмо не потому, что нам жалко украденной сумочки, командирских часов, двух пар женских трусов, одеколона и тампонов, а также браслета с синим камнем, маникюрных ножниц и моей любимой расчески, которой я так любила чесать Мисю. А сигареты нам вообще не понравились!
   А пишем мы тебе потому, что мы пошли посмотреть на Золотого Дюка, да по дороге устали и заснули на лавочке. А вместо Дюка увидели тебя, как ты воровато прятался за деревом.
   И знаешь, в чем разница между герцогом Ришелье и тобой? Да в том, что герцог положил начало благосостоянию Одессы, а ты положил конец нашего благосостояния на лавочке  в Одессе.
   Подумай, ведь скоро Страшный Суд, а у тебя такая плохая работа. Обо всем, что ты делаешь, узнают твои папа, мама и все знакомые. И как же тебе тогда будет стыдно!
   Но ты сильно не переживай. Есть люди и похуже тебя. Бьют других людей, отнимают жилье, здоровье, жизнь. Вот у Киськи украли квартиру в Белой Церкви, отняли, как у многих других.
   А ведь как можно было жить радостно и весело!
   Мы работали 12 часов на теплицах за 120 гривен на двоих в день, а ведь у нас совсем нет здоровья. Когда у Киськи отнимали квартиру, ее – Киську – так изуродовали, что она была недвижима несколько месяцев. Ее пытали и отбили все части тела. И теперь нам негде жить, а у тебя, наверное, есть дом, семья, ведь ты был в белой рубашке, мы даже чуть не приняли тебя за шпика.
   Нам очень грустно, что люди стали такими мелкими и так портят жизнь себе и  ближним. А ведь так можно было хорошо  жить!
                Спешим откланяться: Мися и Кися.
               
    Батюшка Павел, добрый наш батюшка лежал уже на кладбище, и мы грустно дежурили на лавочке напротив его могилки.
    Но ещё жив был отец Иона, хотя и с почерневшими уже ногами. И как же он поддержал нас в трудную минуту! Сколько будем жить, столько помнить и поминать в своих молитвах Одесских старчиков: схиигумена Иону, схиархимандрита Павла.
И всех почивших в Свято-Успенском мужском монастыре отцов и братию. Царствие Небесное. И вечный покой.    
                ПОДВЗДОШНАЯ АРТЕРИЯ.

    Той осенью мы работали в одном из православных издательств Москвы. Много пришлось колесить по разбитым дорогам России. Холодало. На улице шел дождь со снегом. В салоне ГАЗели мы жили, иногда ночевали, питались. Одним словом, дом на колёсах. Завгар Михалыч удружил с транспортом, ребята грузчики подсказали ассортимент, и вообще в издательстве отнеслись очень ласково и с пониманием, по-дружески. Чувствовалась и забота  издателя, опекавшего своих сотрудников.
  Смеркалось, и мы решили немножко отдохнуть, заехав в попавшийся по дороге храм.
  Служба ещё не началась. Можно было посмотреть ассортимент.. В книжной лавке литературы было, что называется, под завязку, и внимание переключилось на убранство и роспись стен.      
    - Любуетесь фресками? А батюшке нашему не понравилось, велел переписать все заново, - добродушно заявила женщина, только что передвинувшая на наших глазах высоченные железные строительные леса. Сразу стало понятно, что перед нами пламенный мотор и костяк прихода. Так мы познакомились с бабой Машей.
   Она охотно рассказала много интересного. Оказалось, что все узоры расписал художник, у которого один глаз, а картины написаны левой рукой.  Художник живописно расположил на верхотуре картины из Ветхого Завета – весьма и весьма убедительно и жизненно.
   Так, веселый Адам с прической под хиппи безмятежно стоял рядышком с изящной крутобедрой  красоткой. Они были явно довольны своей жизнью. Природа вокруг кипела первозданностью.       
    На противоположной стене кровожадный Авраам хищно занес острый загнутый жертвенный нож над связанным по рукам и ногам, кротким и беззащитным Исааком. Левой лапищей он зажимал рот несчастного ребенка, чуть не свернув ему голову. А правую, занесенную с ножом, руку он с негодованием  пытался вырвать у помешавшего ему ангела. Перекошенное ненавистью и дышащее злобой лицо  с удивлением было повернуто к посланцу небес.  Невольно задумаешься над таким натурализмом. Нет, все-таки что-то напутано там у них, у древних…
  - Вот, Господь пожалел сына Авраама, а люди Господа нашего Иисуса Христа не пожалели, - сказал муж, обращаясь к бабе Маше.
   - Не все люди, -  встрепенулась баба Маша. И повторила: - Не  все - люди…Говорят, что все же убил Абрам сына-то. Не знаю, правда аль нет. А я ведь умерла недавно, - неожиданно добавила она.
   Мы опешили.
   - У меня подвздошная артерия лопнула.
   - А что это такое?
   - Она  ребра кровью питает, - внушительно сказала баба Маша, - и печень! - это я в Интернете прочитала.
   Мы переглянулись. Какие люди интересные в России! А баба Маша с жаром продолжала:
   - Мужиков-то в нашем храме нет. Вот и приходится нам, женщинам, таскать доски, мешки. Вон Наташа – ей нельзя больше двух килограммов поднимать.
   И баба Маша кивнула в сторону. Там хрупкая и невысокая женщина расставляла по полочкам книги.    
  - А мы с ней и леса разбирали. Я подавала – она принимала. А ведь тяжелющие! Потом я пошла с внучкой на автобусную остановку. Охнула! – да и села. Ни дыхания, ни пульса! Я сижу на лавочке, а внучка выбежала на дорогу – машины останавливает. Ручки раскинула! Ни одна машина не останавливается. Хорошо, наши шли навстречу, они и помогли до больницы доставить. А там ничего не поймут. Давление не поднимается выше 60, сил нет.  Потом только поняли – это подвздошная лопнула! Она лопнула да и прилипла к какой-то вене, а там так напрямую и пошло! Из одной выливается – в другую вливается. Знать, не время мне помирать.  А как легко было померла-то…
   Видно было, что баба Маша действительно сожалеет о том, что осталась на этом свете.
    – Это меня батюшка наш не отпустил. Рано тебе, говорит, помирать-то.
     Несколько изменив голос, она удачно скопировала батюшку-настоятеля и отечески пробасила:
   - Ты мне здесь еще нужна. Смотри, тяжелое больше не таскай.
   Мы поняли, что чувство ответственности пересилило у бабы Маши желание уйти на небеса, но она еще что-то не договаривала. Тогда мы попеняли ей, что она себя не бережет после таких событий и не выполняет батюшкиных наставлений – вот на наших глазах даже тяжести перетаскивает.
   - А кому же кроме меня это делать? – искренне удивилась баба Маша.
   Тем временем, благословляя всех на ходу, стремительно пробежал в алтарь батюшка, и началась Всенощная – вечерняя служба. У противоположной стены храма баба Маша поправляла свечки на подсвечнике и было видно, что все ее в этой жизни тяготит, и она сожалеет, по большому счету,  что не переселилась так легко и безболезненно в мир иной.
    – А ведь так было легко померла-то!..
   Над ее головой в вечернем полумраке храма зловеще нависла, вдруг высветлившая в свете панихидного столика, занесенная кверху с жертвенным ножом рука Авраама.
   Что-то ждет еще нас впереди?..
    -  Спаси, Господи, и помилуй.
                ДИВНОЕ ДИВЕЕВО.

    Первая зима после нашей с Мишенькой встречи пролетела, оставив самые тёплые воспоминания о Дивееве – о четвёртом уделе Божией Матери во вселенной. Невольный пост, когда мы жили под Кремёнками, приучил нас к аскетизму. В домике недавно умершей старушки как-будто специально для нас были оставлены небольшие запасы овсяных хлопьев, муки и сахара. И велика же была наша радость, когда в дровнике мы находили припрятанные баночки с засахаренным вареньем. Иногда нам подкидывали деньжат соседи и угощали нас селёдкой, картош-кой, поддерживали морально. Бывший послушник Макар, названный в своё время остроумным отцом Пантелеимоном «человеком – пилой», освободил нам часть дома. Его супруга Грета, бывшая одно время послушницей дивеевского монастыря, прониклась к нам сочувствием и симпатией. Но в основном, мы выживали через приобретённые в монашеской среде знания – как испечь хлеб, изготовить квас. И это было радостью, когда первый квас из овсяных хлопьев заигрался, забурлил и запенился на печи!Мы начали с жадностью его употреблять. Но у нас сразу покраснели носы и заболели головы. Тогда мы стали печь из него хлеб, замешивая опару на квасу и муке. Мы выпекали хлеб прямо в топке печи, предварительно крепко замесив его и дождавшись, когда он хорошо поднимется. В банке на полке мы нашли и чай. Он был древний и почти не заваривался. Для нас же это была великая находка! Чаёк с хлебом да квасок!
   В этот период нашей жизни было много радостного. Впервые мной была записана вся музыка и песни, сочинённые за все годы. Мы встретились с блаженной Машенькой, с дивеевскими святыми женами. Батюшка Серафим нас защищал и охранял. К нам приходили царственные великомученики, и мы проживали поистине незабываемые часы и минуты в общении с дорогими нашим сердцам людьми.
   Встреча с блаженной Машенькой произошла зимой. Тогда нас пустила её новая келейница. Прежняя – Маргарита – была сбита автомобилем насмерть. Теперь, в маленькой конурочке, принимала  Машенька приходящих к ней за советом. Поднимаясь по лакированным ступенькам, я думала: « А какая она – Машенька, о которой рассказывал столько Миша?»
    Перед нашей встречей он приезжал к ней, да и виделись они довольно часто, когда Михаил трудился в монастыре. Впервые увидев блаженную, Михаил был поражён глубиной её духа, вмещавшего, казалось, всю вселенную.
   А потом она всегда появлялась, когда было особенно тяжело и даже невыносимо. Звонила на небеса по игрушечному сотовому телефону, и всё успокаивалось. Воевала, грозясь кулаком, и даже могла ударить, если нужно. Все понимали, за что. Коленьке глупенькому незадолго до его смерти показала на погребальный набор, - купи!
   Изменившись в лице, он выбежал из церковной лавки, и вскорости был найден на дороге…
      Незадолго до нашей встречи, уже после изгнания Миши из монастыря, Машенька подала ему полотенце с вышитыми на нём обручальными кольцами, но муж, ещё не уразумев предопределения Божиего, разрезал рушник ножницами поперёк колец, всё ещё надеясь на монашество. Но потом, пробираясь на Афон, и будучи задержан в Одессе батюшкой Ионой, по молитвам отца Павла уразумел свой путь, и начал искать меня и вымаливать. Днём работал на росписи храма Серафима Саровского, а ночью молился о ниспослании ему Богом определённой супруги.
   Но меня всё не отпускал Стукинский «батюшка» со свойственной его народности фамилией, переделанной, правда, на русский лад. Никак, злодей, не мог добить своего регента, а напоследок вообще решил продать меня в рабство чеченцам…
  Но тут Миша приехал к Машеньке и попросил прощения за разрезанный венчальный рушник, просил помолиться о дарова-нии ему определённой Богом супруги, и Машенька заступилась.
  Она долго и серьёзно звонила на небеса по игрушечному телефону, а потом, стремительно схватив фарфоровый чайник, с размаху переставила его на верхнюю полку шкафа, где как раз находилось изображение глиняного батюшки-истукана. Она так хряснула носиком чайника по его рылу, что «батюшка» завертелся на месте, его развернуло на 180 градусов и он чуть не слетел с полки. Но что удивительно, - носик чайника не откололся. И тогда я смогла, наконец, вырваться, чудом избежав расправы на автобусной остановке, где за меня сполна рассчитался мой бедолага - старший сынок.  Я же поехала в Одессу снова знакомиться со своим ненаглядным Мишенькой, уже поджидавшим меня в трапезной Иверского монастыря.
   Всё это мы вспоминали длинными зимними вечерами, попивая чаёк с вкусным хлебом-самопечкой и сахарком.
   Видать, батюшка Серафим взял нас на поруки!
   И Машенька взялась нам помогать. Её келейница потом почему-то перестала нас пускать, что нам было непонятно. Тогда мы стали общаться через молитву. И получили гораздо больше пользы.            
                ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ.
 
 - Этот пост – подведение итогов вашей жизни. Как печать поставил Архангел на прошлое, так и поставьте печать на помыслах и живите настоящим, - говорила нам Машенька. – Будьте всегда вместе, даже в храм и из храма поодиночке не заходить и не выходить. Всё рядом – идите, держась за руки! Пусть весь мир знает, что есть христианская семья – одна дороже всего мира и о которой печётся Господь.
   Машенька учила нас все разговоры вести в положительном ключе, прекратив все сетования и завывания:
   - Что человек говорит – то и получает!   
   Из уныния спасаться только трудом, растворённом молитвой.
   В другой раз:
   - Леночка, ты расслабилась.  Сейчас наступает время, когда все обиды надо отложить и забыть. Наступает Пасха. Христос воскресе! Приходите ко мне христосоваться – как пустит Мелитина. ( Мелитина нас не пустила.) Я бы хотела вас увидеть, обнять, поцеловать, подарить яички.
   - Матушка, а ведь ты при первой нашей встрече показала нам пасхальное яичко. На одной стороне было изображение иконы Божией Матери Владимирской, на другой – Голгофа. Что это значит?
   - То, что Пасху Лена обрела через Голгофу, но не то, что после Пасхи будет Голгофа. Бог вас да благословит и охранит от вечного зла и смерти. От злодеев, колдунов, антихриста. От лукавых духов и коварных людей. Аминь.
   И она угостила нас карамельками и шоколадкой.
   А потом мы задавали и другие вопросы, и она отвечала весьма содержательно, открывая тайны немыслимые относительно нас самих и отношения к жизни, вере, людям.
   Здоровый прагматизм открывался во всей его красе и мы избавлялись от шор и красных флажков, навязанных нам и наставленных по сторонам вокруг нас государственниками, церковниками и заботливыми родственниками, друзьями, род-ственниками друзей.
   - Исповедую ли я Господа нашего Иисуса Христа? Да, исповедую Господа нашего Иисуса Христа, пришедшего во плоти спасти мир и собрать расточенных чад Божиих. Вопрос ваш законный. Я и сама жду вас и ваших слов. А Елене я расска-жу цепочку.  Твоему отцу не дали пойти в священство, хотя он рос и воспитывался в монастыре. Из казачьей станицы его специально вывезли. Там, в Данкове, был разрушен необыкновенной красоты храм. Твои предки владели магией боя. Но не чёрной и не белой. Это так наывается – магия, но на самом деле это – тайна арамейских племён: тайна победы! Она была вложена в твоё сердце многими поколениями строгих, честных, мужественных военачальников. Твой далёкий предок был атаманом в войске Димитрия Донского. А фамилия другого из твоих предков была написана в храме Христа Спасителя в честь победы над Наполеоном.
   - Здорово!Но мы так болеем, порою бывает немощь, хоть плачь! А иногда находит такое уныние, отчаяние даже! Это когда видим несправедливость, но ничем не можем помочь.
   - Всякое проявление человеческой немощи может быть и оправдано с позиций биологии и физиологии, но с позиции христианской этики они могут быть квалифицированы как грех! Исходя из того, что  дети Божии безгрешны, как и всё прекрасное и совершенное, рождённое Богом, мы назовём такое состояние детским неразумием, незрелостью. Призывайте Архангела Михаила на помощь . А врага бейте: Яко с нами Бог! Аминь. Только от этих слов ряды врага приходят в замешательство, и дух уст идёт с убийственной силой даже на невидимого врага, потому что направляется десницей Божией. При выдохе вы конкретно направляете воинскую силу на конкретного врага – на антихриста.
   Антихрист - это  безжалостное существо, оружие на беззащитных детей, девушек, юношей, сирот, стариков, инвалидов. Это лукавейший монстр, скрывающийся под личиной обаятельного человека, вызывающего похоть и вожделение. Это мастер низких разжжений и молниеносного внедрения в сердце, стоит лишь с ним вступить в разговор. Он безжалостен, хитёр. Он кочует из сердца в сердце человека, производя в нём разрушение – от человека до народа и вселенной в целом. Гнуснейший развратник, превзошедший по своей сути самых страшных развратников вселенной. На Мальте через Рим он занимается продажей людей. Лена видела его агентов. Это Наина из Молдавии, которая жила у тебя, Лена, дома и вела переговоры прямо из твоей квартиры о твоей продаже. А твой батюшка, где ты работала регентом, отец Ливан имеет прямое соучастие в этом деле. Он продал тебя всего за 20 тысяч рублей. Но Канавка Богородицы спасла тебя и ещё спасает. И будет спасать. Так советы нечестивых разрушились. Так, молитвой духа устроен переворот в мироздании и враг связан. Через много лет вы узнаете, что в эти дни непостижимым образом были спасены христианские младенцы, те, которых готовили на заклание. Но не забывайте, что таких дней впереди много и у каждого дня свои задачи. А самая главная задача каждого дня – рефрен её: уничтожить антихриста и клевретов его, уничтожить трехглавую гидру во всех слугах её. Стереть с лица  земли тех, кто породил страшное иго, дал ему развиться и тем самым поработил Святую Русь.
   - Аминь.
   - Живите не прошлым, а настоящим и будущим. У Лены не было ни одного настоящего человека рядом. Все в окружении были причастны к её страданиям. Ты продвигалась к твоей звезде через непроходимую мглу, через болото упырей и вурдалаков, сквозь кладбища оборотней с человеческими личинами. Здесь на земле мало кого осталось спасать. Есть провидение и промысел Божий. Не дерзайте бросаться спасать конкретные личности. Вы должны спасать только свою семью. А остальные в мире – только на попечение Божие. Творец и так печётся о вас, но у вас есть долг друг перед другом, а перед человечеством у вас долга нет. Перевернуть весь этот мир – безумная затея. Живите и радуйтесь жизни. Сейчас весна – чудесное время года. Просто тихо радуйтесь, что любите и любимы, а то, страшное – позади. В Евангелии написано о жене, страдающей от мук рождения, но, когда родит, она забывает о страданиях. Так и у вас. Забудьте страдания. Предназначение ваше –  наполнить этот мир красотой и любовью.
   - Матушка, кому же тогда помогать?
   - Помогите сами себе. Вылезьте из нищеты, нерешительности, долгов. Пусть мир видит вас счастливыми и самодостаточными. Осознающими, что всё это пришло благодаря помощи Божией. И тогда мир поверит, что жив Христос, который ищет оклеветанных, ищет грешников и даёт им во благо Свои блага.
                МУЗЫКА НЕБЕСНЫХ СФЕР.

   Старенький синтезатор достался нам от сочувствующей братии Синаксири. Согласно договора брать его надо было рано утром, пока ещё не произошла пересменка. Потому что зоркий наместник со своей высокой колокольни мог просечь такую манипуляцию и тогда было бы всем очень плохо. Поэтому поднявшись рано, Мися побежал по направлению туда, куда надо было бежать. И успел как раз во-время.
   Закрутив инструмент в какую-то тряпку, с чувством глубокой опаски он возвращался в Ушаховку. Препятствий было несколько. Это пара трудников и шнырявший за рабочими автобус. При виде их Мися прятал синтезатор в сугроб и направлялся в противоположную от Ушаховки сторону, то есть опять же в Синаксирьский монастырь. А поскольку двигался он туда весьма медленно и как-то неохотно, его постоянно обгоняли трудники и автобус. Взяв синтезатор, он опять двигался в противоположном направлении. Велико же было удивление водителя автобуса, когда он видел Мисю всё время шедшего к монастырю, но при этом почему-то от него удалявшегося. Так был пройден трудный путь в обратном направлении.  Водитель автобуса после этого сбрендил, стал жаловаться на галлюцинации. Мы же стали счастливыми обладателями чудного инструмента, издававшего божественные звуки и принесшего много радости и творческих озарений.
   В момент вынужденного бегства в Дивеево, оказавшимся впоследствии радостным и благодатным, взят был с собой только лишь инструмент. Сначала он без дела валялся под кроватью, что было и в монастырской гостинице, и у монахини Евфимии,в доме которой мы временно проживали и занимались украшением икон пока, наконец, не было обретено место упокоения в маленьком деревенском домике. Найдя здесь относительный покой, музыкальный инструмент приобрёл свою актуальность. И вот здесь началась настоящая работа. Стали рождаться песни, появилась музыка молитвы, которую я писала с церковно-славянских текстов.Это были молитвы «Отче наш», «Верую», « Богородице Дево». Мы решили, что неизбежно церковно-славянский текст должен гармонизироваться и ложиться на музыку. Тогда мы начали строить музыкальный ряд в соответствии с церковно-славянским алфавитом.
   Сначала это было не очень-то похоже на что-то божественное, потому что звучали какие-то непонятные ритмы. Ну, а потом мы решили, что надо писать в ритме сердца, порядка сорока ударов в минуту. Эти удары пронизывали музыку. Восстанавливался сердечный ритм. Пошла гармонизация. Потом музыка начала звучать живее и соответствовала пробуждению. Казалось, что расцветают цветы, воздух наполняется свежестью, появляется утренняя заря. Музыка ширилась, наполняя собой пространство. Теперь уже бутоны цветов раскрывались полностью во всей своей красе. Начинали петь птицы, летали бабочки. И вот уже в полный голос звучала радостная симфония Шестоднева, наполняя вселенную звуками, красками и творческой энергией Божества, сотворившего всё мироздание из ничего, и это чудесным образом отразилось божественной музыкой.
   Мы пробовали накладывать ноты на буквы и пришли к выводу, что начинать надо с ноты «ля», которую Рахманинов видел в зелёном цвете. Каждому цвету соответствовала своя нота. И так была построена цветовая гамма, соответствующая нотному ряду и цветам спектра, - цветам радуги.
   Экспериментируя и по-разному выстраивая эту систему, мы составили определённый алгоритм соответствия цвета, звука, света, буквы, числа. И всему был счёт – число 7. Восьмым был синтетический цвет – белый, число полноты – 8, каждая восьмая буква алфавита тоже имела какой-то свой сакральный смысл.
   Выстроив стройную систему алгоритма, сначала  мы попробовали переложить на музыкальный текст молитвенное призывание «Господи, помилуй». Звучало по-земному и твердокаменно. Потом мы только поняли, что Ньютон, который в своё время тоже пытался найти соответствие цвета и звукоряда, сильно ошибался, потому что расположил ноты снизу вверх – от человека к Богу. Но если небеса преклонились и звучали небесным хоралом, значит, - Господь сверху с небес дал нам это звучание и понимание, слышание. Значит, и ноты должны идти сверху. Получилось теперь удивительно красиво. Ноты в молитве звучали слаженно и сама ложилась гармония, за каждым аккордом следовал другой, более насыщенный, более звучный и сочный, как апельсин. Было просто сладко писать эту дивную музыку. Даже хотелось её съесть. Насытиться ею до отвала. И тогда уже невозможно было остановить процесс творчества, он захватывал, захлёстывал, подгонял. Словно кричал: ещё, ещё! И мы вместе творили новое.
   Вспоминая музыку Скрябина, я просто задыхалась от его невежества и от льстивого отзыва о ней эстетствующих музоманов. Удивляло отношение к его творениям атеистически настроенных людей. Ведь он «убил Бога»! С такой музыкой только провожать в гроб грешников – скрежет и отсутствие всякого присутствия! Плюнув в небо, он получил свой плевок обратно – да ещё с такой, поистине небесной силой!   
    Но живёт музыка Чайковского, Рахманинова, Шопена. Бетховена … Такая дивная гармония! Работая, мы услышали звучание органа в молитве. Он был такой величественный и живой, он напитывал душу, не давя на неё своей строгостью и менторским тоном сурового учителя. Он не имел  жестяного звучания органа в католическом костёле, но был поистине небесным хоралом, где в полноте слышалось движение звезд и мощное гудение вселенных в одной симфонии. То, что когда-то я слышала в чистом отрочестве.
   - Как же нам работать дальше? – спрашивали мы друг друга. Ведь, казалось, вся музыка на земле написана. Да и кому сейчас нужно искусство, когда кругом смерть, убийство, воровство?
   Ответ пришёл из безконечности неба. -  Оно ведь безкрайнее. Значит, и музыка безконечна, как всё поистине прекрасное!
   Мы снова и снова открывали перевод молитвы солнечного луча, который попал ко мне странным путём. Учёные - физики расшифровали его – идущий от далёкого светила луч,-  и он оказался настоящей молитвой. Непривычной, удивительно красивой и поэтичной. Но дама, передавшая мне эту молитву, была замечена в грязных махинациях. И даже, хотя и косвенно, в похищении талантливых учёных.
   Как мы позже узнали, они даже сидели у этой мадам в погребе на даче, дожидаясь своей участи. Продажи. Кому? – Может, китайцам, а может, в Атлантиду. То нам неведомо. Их освобождал спецназ ГРУ, который позже расформировали демократические власти. Видать, чтобы больше учёных не освобождали… 
 - А может им молитва помогла?
   И мы вновь, уже другими глазами, перечитывали чудную молитву:
                МОЛИТВА СОЛНЕЧНОГО ЛУЧА.
   
     В святые видици и большом сане я уповаю на Тебя, Господь Богъ мой, и желания мои, Господи, свершатся по желанию Твоему и милость Твоя Божья спадет на меня, и помыслы мои услышат слова Твои и возродят утешение мое в тебе, мой Господи, и отвратят от меня все силы темные, и родится во мне милость Божественная, и утешением души моей пребываешь Ты, мой Господи.
    В прощении Твоем моей души грешной и неуемной уповаю на Тя, Господи.
    Преклоняю свои колени перед Тобою, мой Господи, и Славу Твою несу людям молящимся и немолящимся, верующим и неверующим, грешным и праведным. И любовь к Тебе, Господи, я пронесу до конца жизни своей, всели в меня эту веру, Великий Бог мой. Согрей мою душу, Господи, направь на путь истинный, прости грехи мои вольные и невольные и благослови, Господи, на дела добрые, и избавь меня , Господи, от дел злобных и неуемных, избавь меня от врагов моих, сбереги силу мою и дай здоровье детям моим и внукам моим.
    Прегрешения свои отдаю в руки Твои, на суд Твой, и уповаю на милость Твою, прости грехи мои, Господи! Аминь. Аминь. Аминь.
    Благодарению Твоему, Господи,  я отдаю свою душу в руки Твои, и стезю жизни моей только Ты можешь изменить, Господь мой, и дать мне возможность радоваться солнцу и свету и продлить жизнь мою на долгие годы.
                Аминь…
 
     Переложив его на музыку с помощью «ньютона наоборот», то есть перевернув названную нами музыкальной шкалой  световую и цветовую музыкальную гамму наоборот – сверху вниз , мы услышали нежную, трепетную песнь, как если бы пели струны ручья или травинки… А может, так бы звучали колокольчики на полях, или ромашки. Так пел бы цветущий жасмин, напояя мир дивным ароматом, и розы, и гиацинты с пряными южными гвоздиками…
   Изумлению нашему не было предела. Но это было только начало удивительного прекрасного пути, исполненного очарования и свежести небесных открытий и творчества.
   Тогда всё земное отодвигалось и даже мешало. Надо было куда-то идти, но время становилось тягучим и липким, и так  хотелось от него отлепиться. Словно весь покрывался пластилином и ноги приклеивались к полу. Но тут руки сами тянулись к синтезатору и снова забывалось всё на свете. Только музыка. А там и вечер. А там и ночь.
   Однажды, когда не решался один из вопросов гармонии, Мишенька предложил:
   - А давай попросим афонского преподобного Иосифа Исихаста нам помочь!
   И рассказал мне волшебную историю.
   Преподобный был восхищен на небеса в молитве и там услышал пение такой красоты, которую передать невозможно. Он осмотрелся и увидел парящих в воздухе райских птичек. Разноцветных, пушистых, прозрачных -  глаз оторвать нельзя. Только птички эти  все составляли собою скрипичный ключ! И так сладко они пели…И звучали, как капельки росы, как весенний дождик, как радуга, как солнышко…
   Вот мы и подумали, что для преподобного Иосифа все тайны открыты. И попросили его помочь в постижении закона красоты...
   Батюшка Иосиф приходил к нам в сонных видениях и рассказывал тайны музыкальной гармонии вселенной. О том, что вся вселенная, каждая звёздочка, и всё в мироздании движется, поёт и звучит, создавая грандиозную небесную симфонию. О том, что галактики звучат и в басовых ключах, и что можно развернуть небеса, как нотоносец, а можно и как музыкальную шкатулку.
   Но всего этого не расскажешь так вот сразу. Нужно писать отдельную книгу.

            ЧЁРНЫЕ ТАНКИ И ЗОЛОТЫЕ ДИРИЖАБЛИ.               

    
...-  Господи, но как же этот роман публиковать?
   - Достаточно ему быть написанным. Остальное приложится. Главное то, что для ваших душ спасительно. А это сейчас только роман. Даже псалтирь можно позже написать и музыку и прочее, но роман, роман… Пиши, не вставай с места. Кто верен в малом, тот верен и в большом. Не спи, не ешь, но пиши.
   -Я боюсь ещё что-то спрашивать.
   - И не надо. Это только кормилица любознательная, а твоя функция другая. Пиши.
   - Боже, нас такая немощь гложет и скорбь…
   - А как же. Ведь происходят страшные вещи на земле. Всё погибает.
   - Что же делать?
   - Молчи  и пиши. Благословение Господне на вас.
     Аминь и Богу слава.
   Господи, Господи, что же мне делать? Я не успеваю. Столько ещё материала. Помоги мне, Боже. Дай сил.
   - Смерть, моя подруга. Где ты? Подскажи, что же мне сейчас делать?
   - Я говорила тебе ещё два года назад об этом. Помнишь, в Дивеево? Время, действительно, пришло. Те события, о которых я тебе говорила тогда, сейчас происходят.
   - Ты пришла? Как хорошо! Скажи мне, ты нашла тогда то, о чём говорила?
  - Их так много, что я уже изнемогаю. У меня такое впечатление, что я должна идти и косить их косой, как траву косят. Промахнуться тут трудно. Они везде. Их так много и они стоят уже, как зрелые дубы. Столько вот задействовано врагов. Мне проще пройти и скосить всех, от мала до велика, потому что нет нигде истины в них. Живёт и ходит одна плоть. Чавкает, жрёт и гадит. Ворует, блудит, убивает. Были бы у меня внутренности, - меня бы постоянно рвало от этой мерзости запустения. Вы сидите дома тихо и не появляйтесь на улице, чтобы не попасть под раздачу. Сегодня у меня ночь, а завтра – день. Здесь одни язычники и шаманы, колдуны, воры и прелюбодеи. Ни одной души, за которую можно уцепиться. Сегодня будет варфоломеевская и вальпургиева ночь для колдунов и прелюбодеев. Чем они грешили, то и получат. Дальше я пойду по земле, как косарь идёт по полю, и посекать буду целые народы. Такая воля Бога. А ещё Господь велел передать такие слова:
   - Грядут большие события. Это события жизни и смерти. Для вас – жизнь. Сами её выбираете – и во-время. Господь ваш думает о вас, заботится. У Меня тоже осталось мало времени. Это не Я тороплю события, а события торопят Меня, а  Я вас. Дело не терпит отлагательства. Войны в Ливии, Сирии, Иране, Ираке – ничто по сравнению с нынешними событиями. Разыгрывается карта мира. Его никак не могут поделить. Всё рушится. Планы не срабатывают. Появилось новое оружие. Оно в США. Это- оружие мирового правительства. Оно имеет громадную силу. Действует на разум, на мысли, коробит мировоззрение. О Боге и речи нет там. Безумные! Они напрасно надеются на себя. Сами они – ничто. А всё изобретают, изобретают изобретённое. Это изобретение принадлежит врагу человеческому. Врагу Божьему и моему врагу. Господь сказал, что  сделал всё, чтобы спасти мир, но он этого не хочет сам. Зло порождает зло. А этого уже терпеть нельзя. Грядёт наказание, а это- смерть. Она не коснётся вас. Она потрясёт этот, уже ненужный мир,-  пустой, ничтожный мир грешников: убийц и прелюбодеев. У этого мира нет будущего. Ему пришёл конец. События, которые начнутся сегодня … Не удивляйтесь, не страшитесь. Вы о них знали. Я предупреждал о них, говорит Господь. Все силы Мои небесные поднимутся на войну с этой проказой, которая разъела всё, как ржа – железо. Всё зло сотрётся с земли, которую Я создал Своими руками. Сколько труда… Они не оценилт того, что имели. Всё ими велось не к созиданию, а к разрушению. Я люблю жизнь, люблю эту землю. Но они предали Меня. Кто – за что. Кому - металл, кому- камни, кому – меха. Кому – города. Кому – страны. Это Я мог только решать. Фукусима их не вразумила. Гибель стран Ливии и Сирии – тоже. Им нужна война. Они её получат. У этой войны страшное лицо. Победителей не будет. Это страшный и заслуженный удар по врагу. Было достаточно времени, чтобы остановиться и вразумиться. Не остановились. Пытались повернуть время вспять. Это- Божье дело, но не их. Не они вершители судеб людей Божиих, на  защиту чад Своих Я стану Сам. Пришло Моё время. Я заберу Свой Божий народ, мною созданный, а врагам не будет места на этой земле.
   - Господи, а когда это будет?
   - Сейчас. Чада Божии, вы уже не сможете спасти мир. Они вас не слышат. Мёртвые не слышат живых. А жизнь – это Бог. Я хочу предупредить вас о грядущих событиях. Работайте, молитесь. Я Сам приду за вами.
   Благословляю, прощаю. Аминь. Аминь. Аминь.
   Смерть задумчиво перебирала чётки, которые я ей подарила.
   - Знаешь, Вавилонская блудница – это католический мир. Это их связи, торговля, экономика, политика. Там нет и намёка на веру, есть лишь вывеска. А люди искренне верят Богу. Как жаль, что они так далеко от Бога. А ведь есть и честные, и хорошие. Добрые люди. Но все наработки мира, все технологии, умерщвление православного люда и чад Христовых – всё это взращивалось в лоне католицизма. И папа Бенедикт 16 не случайно сложил с себя полномочия главы Ватикана. Слишком далеко они все зашли в своей вражде на Бога и в сребролюбии. Сейчас нет сирот и вдов, сохранивших свою чистоту. Они не ищут Бога. И Бог отвернулся от них. Если бы я сегодня ночью забрала две души, то их мучения превзошли бы страдания и мучения всего человечества от сотворения мира, и уже сегодня наступила бы другая эра. Но Господу неугодна была такая жертва. Забрать праведников и дать возможность диаволу предать их жесточайшим пыткам и мучениям в угоду дьявольской пассии – было бы признать Своё поражение в этой многовековой схватке с врагом рода человеческого, бросив ему в пасть самое дорогое и светлое, что осталось на земле. Господь разсудил так: спасая двух праведников, Я спасаю весь мир. Цена этих двух праведников – цена спасения мира и человечества в целом. Ради тех двоих Господь оставил землю и готовит её к новой эре – как новую землю и новое небо. Всё ветхое и старое совьётся, словно свиток, а на этом месте будет всё новое. И этому ценой стали они. Так неужели для нового неба мы, небожители, станем терпеть эту страшную вавилонскую блудницу с кровавыми губами, разрывающую младенцев подобно Урану и пожирающую чад Христовых подобно Плутону?
    Смерть воинственно махнула косой. Я инстинктивно отшатнулась. Но она, не заметив моего испуга, продолжала:
   - Идёт новая кара – бледный конь и на нём всадник бледный. Гиацинтовые брони ушли с земли. А я иду по этой земле победоносно, потому что дело моё право и я несу славу Бога Живаго, которую хотели попрать через вавилонскую блудницу служители сатаны. Блюдитеся, люди, яко опасно ходите! – она кричала теперь куда-то в пространство и была похожа на ураган. Полы её искрящейся мантии развевались, она стала больше земли. Такой взволнованной я её ещё не видела. Все орудия смерти передо мной открылись, когда взметнулась мантия. И я невольно ужаснулась. Молотки, серпы, ножи блеснули яростным блеском, серебряные колья и копья, топоры и всякие страшные оружия висели у неё на поясе. Странные сосуды и чаши были словно привязаны на крючья. Моя душа содрогнулась. Но внезапно Смерть повернулась ко мне и совершенно другим голосом сказала:
  - Помните час смертный – и вовек не согрешите. Не обольщайтесь земным образом – всё тлен и суета. Всё это мимолётно проходит и растворяется в небытии. Любите друг друга. Любовь высока и нет в ней греха. Я любуюсь вами, вашими отношениями. А как всё вокруг мерзко - какие вокруг вас низкие души, грязные и смрадные тела. Мёртвые, источающие тлен, гной, гной земной. По земле ходят мертвецы, которые не видят неба. С какой радостью я опускаю серп свой на эту человеческую безформенную гниль. Эта масса не видит Бога и не знает о красоте мироздания. Само существование её для меня оскорбительно, потому что она не славит Бога. Помнишь, когда я первый раз приходила к тебе, тогда я рассказывала о небе? Я тебе показала тогда хартию грехов твоих, которые стирались один за другим. На чёрной тряпочке было написано мелкими-мелкими белыми значками. И ты удивлялась, - что означает каждый значок. Это – язык неба и он будет тебе понятен, и откроется через любовь твоего мужа к тебе. Помнишь схимонахиню, которая лежала  в кроватке в уголке храма, куда тебя привели после смерти отца Георгия? Она тебе тоже давала такую же хартию. А схимник в куколе тебе читал, только ты ничего не поняла! Там был записан твой путь до сегодняшнего дня. Храм, который тебе показал отец Георгий из окна, стал местом вашего с Михаилом венчания. Тогда батюшка стёр рукой через открытое окно горы, препятствующие твоему пути к этому храму. Представь себе, как бы ты дошла до Михаила, если бы горы остались на этом месте? А сегодня свершилось то, что было написано в той хартии. А дальше – как решит Господь.
   - Сестра моя, мне так жаль Господа. Сколько Он сделал для нас, людей, а мы так слепы. Кругом война. Вот сейчас пришла из гостей свекровь – Мишина  мама и наша кормилица и заботница. Говорит, что слушала последние новости у тётки. Там телевизор работает наполовину: изображения нет, а только звук. Или радио включали, потому что не работает декодер. В общем, известия неутешительные. На Кипре рухнули финансы, денежные средства перекочевали заграницу. За два дня до разрушения денежной системы власти вывезли средства из страны. В Хорватии изменили визовый режим в отношениях с Россией. Что-то действительно надвигается нехорошее. Передел мира. И Господь сказал, что деньги заканчивают своё существование. Так и есть. Уже сегодня новости об этом, о чём вчера сказал Господь. Неужели будет война?
   - Леночка моя, времена золотых дирижаблей прошли, когда сатана  уничтожил Фаэтон и закрылся рай. Теперь только чёрные танки. Это единственное, на что способны современные недочеловеки. Они умеют только убивать и убивать. Грабить и убивать. А новую жизнь зародить не в состоянии. Потому и время их сочтено. Цивилизация чёрных пауков заканчивается. Земля умирает. Ну, а я спешу.
   Смерть обняла меня, звякнув своими цацками. Я поёжилась.
   - Какие страшные у тебя штуки висят на поясе, - заметила я.
   - Без них нынче нельзя. Все, все идут в ход, не пугайся. Вон Лонго, как змий извивался, превращался, менял образы… А знай: собакам псячья смерть, - и они её получат! Я побежала.
   И она действительно стремглав куда-то рванулась. И исчезла.
   
                СИНИЕ СТЕНЫ.
    
    Помню, что в детстве я часто болела. Мне не хватало материнской любви. Маму я не знала. Из далёкой Кубы мне прислали однажды плитку шоколада и бабушка, бережно отламывая, давала мне тёмно-коричневые крохотные кусочки.
   Спустя пятьдесят лет моя свекровь найдёт детскую мою фотографию, которую бабушка послала на Кубу папе. Она так и написала: «Дорогому папочке от Леночки. Леночка не умеет смеяться. Ей фотограф говорит: смейся. А она не смеётся.»
   - Почему бабушка не написала про маму? А только папе послала? – задала мне вопрос Мишина мама.
   - И правда, почему? – удивился Миша.
  - Почему??? – спросила я их обоих.
  И мы здорово задумались…
   Мне было три с половиной годика. Помню морозную вьюжную ночь, когда бабушка подняла меня с постельки в садик. Помню старую барачную печку, от которой я отрывала кусочки глины и ела. Помню огромную комнату с кранами и древними унитазами, где постоянно текла вонючая вода. Бабушка купала меня в корыте. А ещё вспоминаю керогаз, на котором бабушка целый день варила мне супчик из кильки, потому что банка кильки в томате была самой дешёвой.
   Однажды мы пришли к папиной сестре и я почему-то сразу полезла под её кровать. А там стояла большая коробка. В коробке оказалась настоящая кукла, у которой закрывались и открывались глазки. Тётя Клава и бабушка Дуня подарили мне такой чудесный подарок. Но я всё равно не смеялась.
   Даже от радости.
   В моей душе жила какая-то затаённая, невысказанная и непонятная боль.
   В детском садике дети все заболели желтухой. И меня положили в больницу. Мне зачем-то намазали всё лицо зелёнкой. А тут пришла моя крёстная – тётя Клава.
   Мне было очень стыдно показывать ей своё обезображенное лицо и я отвернулась к стене. Синяя стена была очень холодная. Мне было холодно где-то внутри.
   Крёстная посидела около меня немного и ушла. Потом, оказалось, она написала папе письмо, в котором говорила, что Леночка так больна, что даже не узнаёт окружающих. Через некоторое время папа приехал. Он отлежал в гаванском  госпитале с сердечным приступом и ему сделали там операцию. А потом его отправили на родину. Он приехал с блондинкой, которой я совсем не помнила, хотя когда-то тоже с ней фотографировалась на документы, чтобы поехать на Кубу. Но меня не взяли. И я жила почти три года с бабушкой.
   Но и приезд папы почти ничего не изменил. Теперь мы жили с папой и блондинкой, назвавшейся мамой, в кирпичном доме в коммунальной квартире. Папа привёз машину песочного цвета – огромную «Волгу» и ему завидовал весь город, но особенно переживали по этому поводу братья – старший и младший. В доме собирались многочисленные друзья. Они тихонько рассосутся, как опухоль, когда папа снова ляжет в больницу, а жена его станет продавать свои чемоданы с нарядами…
   Я по ночам тихонько рисовала или разукрашивала красивый испанский букварь. Это было у меня единственное, привезённое с Кубы сокровище.Мне зажигали ночник и вся комнатка становилась таинственной и открывался тогда целый мир, где жили цветные животные, рыбки и птички. Это был мой мир, который тогда уже звал меня. И мне ничего не было нужно на земле, кроме этих моих удивительных нарисованных друзей.
   С тех пор я не люблю синий цвет.

                КРАБ.

   Обычно любимым детям привозят подарки. Сладости, всякие красивые штучки, яркие книжки, девочкам – платьица, мальчикам – костюмчики. Мне привезли с далёкой Кубы два подарка. Букварь и огромного сухого красного краба. Я отчаянно его боялась и мне всё время казалось, что он сейчас подползёт и просто- напросто сожрёт меня. Он сидел на верхотуре шкафа и зловеще пялился на меня своими буравчиками.
   - Ну что ты смотришь на меня? – шептала я ему.
   А он пытался расправить свои страшные волосатые ножищи, чтобы схватить маленькую девочку и съесть её.
   Тогда я закрывала глаза и думала, что вот теперь-то он обязательно куда-нибудь денется. Я открою глазки, – а его нет!Не тут-то было. Он ползал по шкафу и под его лапами скрежетали деревяшки, будто металлические.
   Однажды папа заметил мой детский страх. Он взял страшилище и отнёс его в гараж. Так ушёл подарок с далёкого острова свободы. Но ещё долго ужасный краб будет появляться в моей жизни. Даже съеденный в гараже крысами, он напомнит о себе ужасным сном, который я увижу спустя много лет...               
   … Мы с Мишенькой в Москве однажды пришли на вечер памяти  скульптора Клыкова, основавшего Международный славянский центр.Мы не были с ним знакомы при его жизни, но знали его чудесные скульптуры и его мировоззрение было нам понятно, потому что мы разделяли его, будучи монархистами. Слушая казачьи песни в исполнении Скунцева, мы радовались здоровому духу, тому, что память казачья живёт в людях и творчестве их. Тогда у нас был уже написан гимн двум царям – нашему Государю Императору Николаю Александровичу и сербскому царю Лазарю, жившему пятьсот лет назад.Тогда мы впервые задумались над вопросами, гнетущими Сербию, потому что по сути они были сродни нашим, русским. Услышав от журналистки Катарины  историю царя Лазаря, мы буквально заболели этой темой, также, как и она. Но ей было легче в том плане, что её муж – серб привязал жену к своей родине любовью и преданностью памяти предков, к истории Сербии. Нам же пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы хоть чуть-чуть стали понимать, что же всё-таки там произошло. Что это за такое Косовское поле, почему на нём столько завязано? Старинная история была запутана, а тут -  и нынешние перипетии, и роль нашего русского царя… Как всё это осознать? Мы работали над гимном и думали о том, кто же сможет его исполнить. Тут-то и возникла идея, что спеть должны дети.
   Приятной неожиданностью стал интерес к нашим скромным особам со стороны директора кадетского корпуса и вскоре мы уже проходили с экскурсией по коридорам и учебным комнатам морской школы. Священник показал нам класс, переоборудованный под молельную комнату.
   - Нам было так трудно это сделать, ведь не положено, - пожаловался он. А потом протянул нам золотую тетрадь с поминанием особ царской фамилии.
   -  Вы молитесь о Государе? – удивились мы.
   -  И не только о нём, - ответил священник скромно.
   - Но ведь здесь часто бывает лидер компартии, как нам рассказал директор. Как же Вам это удалось: и храм, и церковный курс педагогический, и молитва за царя? – спросили мы.
   Батюшка дипломатично отвечал на щекотливые вопросы. Было видно, что он чрезвычайно умён и знает, как выходить из таких ситуаций.
   Мы посидели немножко в крохотной церковке, там было уютно, но как-то немного непривычно. Да и устали изрядно, пока добирались на другой конец Москвы. Сто пересадок на метро. Поэтому дальнейшие передвижения по школе напоминали замедленные съёмки старого фильма.
   Мы просмотрели всё. Было видно, что экскурсанты здесь – дело обычное. Собственно, и нас-то удивить было сложно, потому что слишком уж мы самостоятельно мыслим и парадоксально. Библиотека, классы – ну что здесь такого необычного? Симпатичная дама рассказывала нам разные истории, а у меня не выходило из памяти, что учатся здесь в основном самые обыкновенные дети, в том числе и бывших  осужденных. Им давали в этом районе жильё, они заводили семьи, рождались дети. Вот мальчики сюда и поступали - в эту школу. Сухой казённый дух царил тут и пробивался даже сквозь искренние старания педагогов, персонала школы. Было какое-то чувство натянутости, подчёркнутой официальности и – страха. Страха не сболтнуть лишнего.Такая атмосфера была похожа на закрытое учреждение типа исправительного и мне, честно говоря, стало не по себе. Что же получится из такого семени? Ведь царский флот отличался от нынешнего тем, что моряки служили Вере, Царю и Отечеству. Кому же будут служить эти подростки, когда вырастут? И что они принесут на флот? Те привычки и уклады своих семей, из которых они рады были вырваться?Как смогут они сохранить веру в атмосфере современного догляда и наушничества для продвижения по служебной лестнице? Тягостные мысли терзали мою душу.
  Но вот мы оказались в старшем классе, где стояло пианино. Руки сразу потянулись к белым и чёрным, как морская тельняшка, клавишам. Зазвучали первые аккорды гимна царю Лазарю. В этот момент весь класс одним дыханием вздохнул. Словно свежий морской бриз пролетел и наполнил обвисшие паруса. Лица детей оживились и стали одухотворёнными. Дети  как бы говорили: « Ну и ну! Здорово! В такие наши времена петь о царе – это круто!»
   Колледж руководился весьма строгим уставом, поэтому всякое инакомыслие здесь, чувствовалось, встречалось с удивлением и некоторым недоумением. Но свежее дыхание новой мысли , а, главное, дух, вложенный в слова гимна, коснулись детских душ, которые тонко понимают фальшь и недоговорённость. Им ничего не надо было объяснять. Они слушали и – верили.
   - Птица чудная, птица чудная
    В свете златозарном приходила,
    Весть благую с неба приносила.

   Книгу жизни, книгу жизни-
   Весть благую с неба приносила,
   Божью волю людям возвестила.

   « Лазарю, царю, благочестивый род и славный,
   С небес узнай о самом главном
   И жребий свой народу дай.

   Выбирает мир лишь только царствие земное,
   С его враждою, непокоем,
   Обманом, ложью и грехом.
        Приманки мира лишь мираж…

   И православному царю я возвещаю волю Бога:
   За верность твоего народа открыт вам путь на небеса!

   И времена вам укажу -
   Служите нынче литургию. И все причастники святые
   К Престолу Божию взойдут.

    Идите в бой за свой народ,
    За Крест Честный Животворящий
    И подвиг духа предлежащий златой свободой возрастёт!

   И подвиг вашего смиренья
   Пред волей Божьей в поколеньях
   Чрез годы, скорби и сомненья
   Потомки ваши пронесут!

   Смиреньем души укрепляйте.
   Надеждой сердце утверждайте.
   Заветы предков исполняйте –
   Святые с вами в бой пойдут!

   А у трусливых чад неверных
   Лишь участь жалкая геенны
   И жребий на земле презренный –
   Пока колосья не взойдут!

   Пока колосья не взойдут,
   Пока колосья не созреют,
   И к жатве новой не поспеют –
   Победу сербам принесут.

  Тогда воскреснут честь и слава,
  Воскреснет Сербская Держава.
  Непобедимою победой
  Откроет путь народам всем!

  Слава царю Лазарю,
  Слава царю Сербии!
  Божию избраннику – вечная победа!

  Славься, царь Николае!
  Славься, славься, русский царь!

  Божиим избранникам –
       Вечная победа!

   И гимн русского народа « Боже, царя храни!», которым венчался несколько дней назад созданный нами гимн двум царям, вдруг запел весь класс. Все поднялись со своих мест. И громом среди ясного неба для демократических властей и воинств прогремел гром победы русского духа, живущего в детских сердцах.

   - Боже, царя храни!
    Сильный, Державный,-
    Царствуй на славу, на славу нам!

    Царствуй на страх врагам,
    Царь православный!
    Боже, царя, царя храни!

   Храни!
      Храни!
        Храни!

     Слава царю!

   И тут я поняла, что все мои сомнения в отношении детей были напрасны и что именно им – этим молодым ребятам придётся защищать родину, отстаивать право на существование России, пренебрегая своей жизнью, как чем-то второстепенным, и, возможно, что именно они – эти простые дети простых родителей, обычных русских людей, - именно они станут опорой Русской Державы.
    После встречи с детьми  нас пригласили в морской музей. Множество экспонатов было с любовью собрано там. Это и царские награды, и морские мундиры, модели кораблей. Как бы порадовался Фёдор Фёдорович Ушаков, если бы увидел такое!   
Наконец мы подошли к стеклянной витрине, за которой находились совершенно удивительные вещи. Там были привезённые из разных морей засушенные зверюги – красные огромные крабы, морские ежи и всякая прочая живность.
   Конечно, больше всего нам понравились крабы. Тем более, что буквально за пару дней до этого я видела их во сне. Тогда я шла по зелёному полю, покрытому водой  по низинам. Там мне приходилось идти в воде по колено, среди мокрой травы и по мягкой податливой болотной жиже. Выдернув ноги из очередной такой ямы, я вдруг с ужасом увидела прилепившихся словно присосками к моим ногам двух огромных красных крабов. Они буквально обнимали мои ноги, обвив их кошмарными своими лапами, так, что я не могла двигаться. Когда же я попыталась их отодрать от себя, они сорвали мне кожу вместе с мышцами. Видно было, как они перебирают своими жвалами, пожирая моё тело. Если бы я не проснулась тогда во-время, неизвестно, чем бы закончилось дело.
  Но теперь я крабов не боялась. Да и вообще. Ничего больше не боялась. Потому что семя доброе брошено в благодатную почву и рано или поздно оно даст свои всходы.
  Так проходят детские страхи.
                РАДУЖНАЯ КОРОВА.
   
   Больше всего я любила разукрашивать в букваре коров. Их там было очень много. Про них были, наверное, написаны замечательные истории, но мне их никто не читал. И они смотрели на меня дружелюбными своими добрыми глазищами  и пытались что-то мне сказать. Понимая, что это им трудно, я сама придумывала истории и разговаривала с ними, когда держала в руках цветные карандаши.
   Тогда разводы на их боках превращались в радуги и я им объясняла, что так очень даже красиво и радостно. Папа задумчиво смотрел на мои художества и молчал. Он всё время был очень грустным. Наверное, болело сердце. Это я, даже маленькая, понимала -  то, что болит в груди сердце.А потом я совсем затосковала и стала умирать. Я лежала в кроватке и ничего больше не хотела. Папа пытался положить возле меня букварь с весёлыми радужными коровами, но мне было не до них.Я смотрела в потолок и просто молчала. Его жена пыталась поить меня вкусным какао, но я отодвигала чашку и снова молчала.
   Утром папа не выдержал. Он заплакал, схватил меня в охапку, одел в пальтишко и пошёл со мной на улицу. Они понесли меня на полянку возле железной дороги, которая проходила недалеко от дома. И там папа посадил меня на одеялко. Я долго сидела и смотрела на поезда. А потом тихонько встала, потому что увидела в ложбинке цветочки. Когда я собрала маленький букетик, силы снова вернулись ко мне, потому что цветочки со мною разговаривали и утешали меня в чём-то.
   Милые цветочки, спасибо вам. Вот я и живу так долго, потому что вы меня тогда спасли своей красотой.

       СПОЙ, СИРОТКА, ПО-ИСПАНСКИ ПРО ЛЮБОВЬ.

    В нашем доме крутились кубинские пластинки. Проигрыватель был очень модный на те времена. Такой прямоугольный ящик с золотыми нитями на динамиках.
   До сих пор в ушах звучит « Пепито ми корасон…», «… ту амор», « Соло ту» и всякие другие песни.
   Я включала шарманку и уходила в другой мир. Пели сильными чистыми голосами какие-то незнакомые люди где-то далеко. Но мне казалось, что я прогуливаюсь по Малекону, так, кажется, называлась набережная в Гаване, ем апельсины и бананы, пью кокосовое молоко и тащу ещё по меньшей мере пяток ананасов в авоське. Они тяжелые. Много не унести – успокаиваю я свои гастрономические аппетиты.
   Потом я иду на пляж. Там много людей. Все дети играют в мяч.
  - Ребята, примите меня играть с вами, - прошу я и они улыбаются мне и зовут – иди к нам. Мячик лёгкий, звонкий и раскрашен, как мир. Я как стукну по нему – он чуть не улетел в воду!
   - Наверное, переела фруктов, - объясняю я свои ужасающей силы удары. Они смеются и тоже здорово лупят по мячу. Нам очень весело и мы разговариваем на одном языке.
   Вдруг пляж загудел на много голосов. Мы обернулись и увидели, что двое пловцов несут необыкновенные вещи. У одного в руках была здоровущая розовая раковина. Он давал всем по очереди послушать звуки, спрятанные внутри.
   - Дайте и мне, пожалуйста, послушать, - вежливо обратилась я к нему. Он приложил раковину к моему уху и мне показалось, что вся моя голова может влезть в неё – такая она была!  Там шумел океан. И я решила, что это богатырь Святогор так дышит во сне.
  Раковина была тяжёлая и удержать сама я её не могла. Да и желающих было много.
   - Порфабор, - пискнула я и дяденька засмеялся.
  - Сеньорита вежливая.
   - Да, только я не знаю, спасибо это или пожалуйста, - пробормотала я себе под нос и побежала смотреть улов другого кубинца.
   Он поймал акулу. Она была небольшая, но зубастая. Тут я вспомнила, как Розетта плавала в океане и мне стало смешно. Я стала рассказывать об этом второму дяденьке. Он внимательно слушал, а потом расхохотался. Весь пляж вместе с ним смеялся долго и заразительно, а я таращилась на них и не понимала, в чём же дело.
   - Понимаете, она поплыла на небольшой островок, а оттуда побоялась вернуться, потому что испугалась, что надо проплывать над бездной. А там ведь могут быть акулы! –объясняла я с жаром. Но при последних моих словах новый взрыв хохота потряс весь пляж.
   - Да что ж это такое? Что вы смеётесь? – искренне удивилась я,хотя мне тоже стало ужасно смешно и я залилась радостным смехом. Представляю, что Розетта так и осталась бы навечно на том самом островке и никогда бы с него не вернулась!
   - Сеньорита, акула по-испански означает нижнюю заднюю часть тела, - вдруг пояснил мне какой-то мужчина в чёрных очках, белой панамке и цветных шортах. И снова зашёлся в здоровом хохоте.
   Теперь мы смеялись все – и я в том числе.
   Кто-то включил транзистор и зазвучала горячая музыка. Я с удивлением осмотрелась по сторонам. Все танцевали. И до того удивительны были движения, так непривычны. Люди сгибали в локтях руки и крутили сжатые кулаки  то по часовой стрелке, то против. При этом они переступали ногами мелко-мелко и получалось, что нижняя часть тела тоже крутится, но только более умеренно. Было здорово и зажигательно. Я тоже попробовала так же танцевать и даже закрыла глаза. И чуть не свалилась. Потому что не удержала равновесия.
   - Нет, это не по мне, - вздохнула я.
   Вдруг ко мне подошла очень красивая мулатка в жёлтом платье.
   - Спой, сиротка, по-испански про любовь, - предложила мне она.
   И тут я поняла, что пою. Пою какую-то старинную песню на не понятном для меня языке.
   Вдруг кто-то выключил транзистор. И люди стали подходить ко мне и слушать. Потом кто-то красиво очень начал подпевать. И тут я услышала, что поёт весь мир. Он поёт о любви, о верности, о чести и долге перед Богом и любимым человеком. Все пели на разных языках, которые в космосе звучали подобно струнам.Там, в небе получилась песня о любви и верности, слова которой слились в один удивительный язык – язык ангельский. Потому что любовь и верность присущи ангелам…
                РУКА,РАВНЯЮЩАЯ ГОРЫ.

   Золотые рыбки плавали в большом двухсотлитровом аквариуме. Зелёная травка шелковыми ниточками вилась в такт их движениям. Маленький искусственный полуразрушен-ный замок скрывался в толще воды. Рыбки туда и не заплывали, они были кругленькие и не умещались в арках строения. Я постучала пальчиком по стенкам аквариума и рыбки собрались около кормушки.
   «Динь-дон» - пропел мелодично дверной звонок. За дверью стоял отец Георгий.
   -Батюшка, здравствуй! Какими судьбами? – обрадовалась я.
  - Да вот проходил мимо, дай, думаю, загляну, - своим глуховатым голосом ответил гость.
   Он всегда приходил по первому зову и всегда в самый нужный момент. Это он, наверное, понял, что надо поддержать меня. Тогда мне было очень больно. Болела душа и тело, изуродованное пытками и злодейством.
   - Какой у тебя аквариум чудесный появился, - порадовался он.-Дома, как в раю.
   Мне и самой было очень приятно ухаживать за рыбками. А главное, я теперь могла любоваться ими. Даже такая бедная моя комнатка стала теперь местом радости и утешения. Вечерами, включая освещение аквариума, я с большим интересом наблюдала весёлые игры рыбок. Они блестели своими золотыми бочками и гонялись друг за другом, благо места было много – есть, где разгуляться.   
   Мы поговорили немного с батюшкой и он ушёл. А я задумчиво смотрела на воду, на блеск крошечных рыбьих бочков, которые в прозрачной плотной среде были похожи на райских птичек, то стремительно, то плавно летающих и порхающих. Так было удивительно и странно видеть это зрелище!
   Через неделю мне позвонили по телефону знакомые и сказали, что отец Георгий в больнице. Ещё через день мне сообщили о том, что послезавтра его отпевают. Он скончался от того, что его избили на улице. Перед этим он молился, чтобы принять смерть за исповедание Христа. На всякой службе, которую батющка проводил в своем деревенском храме,он произносил прошение, чтобы Господь принял его покаяние и дал возможность умереть за Христа.
   …Прошло девять дней. Я увидела во сне, что пришла в какое-то прекрасное место, а там стоит большой храм. Открыв тяжёлую дверь и заглянув внутрь, я рассмотрела в глубине здания отца Георгия. Он сидел за огромным, украшенным цветами, столом. Весь стол был заставлен всякими вкусными вещами, а батюшка радушно приглашал всех приходящих: «Это меня так поминают на земле!» Он подозвал меня, угостил чем-то очень необычным, а потом провел в другую комнату. Там я увидела белые сводчатые стены. В углу стояла небольшая кроватка, на которой лежала старица, одетая в схиму. Молитвенница протянула мне чёрную тряпочку, скомканную в её руках и тёплую. Развернув плотную ткань, в недоумении я обернулась к отцу Георгию: там были мельчайшие выпуклые белые значки. Он молчал. Но тут ко мне подошёл схимник в куколе, взял тряпочку и начал мне что-то рассказывать. А отец Георгий вдруг открыл настежь окно, протянул вперёд руку, которая стала длинной, и буквально сравнял высокие горы. За горами открылся небольшой деревянный храм среди кустарника и невысоких деревьев. Тут я проснулась.
    …В том храме через много лет мы повенчались с моим Мишенькой.
                СКВОЗЬ КАМЕНЬ.      
    
    Я никак не могла выбраться из заколдованного жизненного круга и барахталась, подобно  пчёлке, в страшных паучьих тенетах, которые сплошной сетью опутали мою жизнь.
   Моя душа чувствовала, что где-то есть она,- настоящая,  не придуманная кем-то и не разыгранная по чьему-то сценарию жизнь. Но какова она – мне и в голову не приходило, - так я привыкла биться с обстоятельствами и проблемами. И чем больше было их, тем азартнее  им сопротивлялась. Но сопротивление выражалось не в прямой битве, вернее, не только в прямой битве с отдельными вредными людьми или чужой злой волей, но в погружении в мир красоты. Тогда я пыталась овладеть разными интересными ремеслами, работала с бисером, вышивала, шила, вязала крючком, спицами, осваивала макраме.  И очень полюбила батик.  Работать акварелью по китайскому шёлку я могла сутками, жаль, что приходилось отрываться на домашние дела и ходить на работу и в храм. С батиком всё забывалось, а главное, потом открывалось целое поле для деятельности, когда почти готовая работа украшалась стразами. Так, расцветали лотосы, ирисы, на лепестках которых горели росинки из блестящих крохотных камешков. Букеты роз расписывались золотом. И тогда душа моя оживала. Но ненадолго.
   Встречаясь с горечью видимого бытия, она снова поникала, как давно не политый  георгин.
   Небольшие победы радовали меня. И всё равно я жила, как во сне, с грузом прошлой боли и с непониманием и активным отторжением меня как человека со стороны, казалось, близких и родных людей, которые только казались, но не были таковыми.
   Поэтому  душа  так остро нуждалась в помощи небесных защитников.
   - А ты поставь свечки двенадцати апостолам, и увидишь, что произойдёт, - однажды мне сказала одна очень интересная собеседница.
   И – чудо! Затеплились двенадцать свечек  перед образами, и  я каким-то пятидесятым чувством уловила: вот оно! – то, чего не хватало! Перед этим всё было не так. Молитва, как и всё, что я делала в последнее время, была разсеянной. Постоянно отвлекаясь на разные пустые и дохленькие буратинские  мыслишки, я то и дело сползала вниз: будто выбиралась из глубокого оврага, цепляясь за корни, торчащие из глины и песка, за куски мшистой земли – и снова скатывалась вниз. Поняв, что так не сосредоточиться никогда, я просто закрыла глаза, и погрузилась в молитву… Тихо потрескивали свечи. И душа моя словно окунулась в пространство такой же мирной тишины.
  … Странно, теперь я была в каком-то помещении, похожем на лабиринт. Длинные турникеты казались безконечными, не похожими на обычные. Растянутые до невозможности, они петляли туда-сюда, то возвращались к началу, то уходили в далёкую даль. В сумраке высокого здания  с высоты обычного человеческого роста видно было их бесконечное множество.
   Пройдя один путь,  я попадала под водопад  ледяной воды, но чудом спасалась от гибели. Пройдя другой, останавливалась возле закрытой двери. Она внезапно рывком распахивалась и передо мной открывалась  туманная бездна. Мне снова приходилось возвращаться, чтобы начать новый глупый и пустой путь.
   Видимо, так и бродила бы моя душа до безконечности по запутанным жизненным лабиринтам. Только вдруг около меня оказалось несколько огней.  По шесть с обеих сторон.
   Да, это были они – двенадцать  апостолов Христовых. Верные  путеводители и спасатели заплутавшихся душ христианских. Они повели меня по одному из путей, который сама бы я никогда не увидела. Сначала мы оказались около цветущего поля, которое дышало  удивительным ароматом нежных незабудок. Почва была мягкой, податливой, ноги утопали в ней, словно в  тёплой манной каше. Мне было там очень спокойно и мирно. Но огни упорно двигались вперёд, поэтому я поспешила за ними.
   Поле закончилось у тихого ручья. Прозрачная водичка скользила по чистому дну. Её золотые струйки поднимали крохотные песчинки, шевелили изумрудную травку. Разноцветные стрекозы  разрезали воздух, их острые крылышки быстро-быстро двигались с шуршанием рвущейся бумаги. Я с удовольствием побегала по теплой водичке, стрекозы и бабочки садились на руки, на плечи, на платье, как маленькие брошки,  –  и скоро я вся стала похожа на маленькую радугу.
   Вдруг огни остановились на другом берегу ручейка. С удивлением я увидела продолжение пути. Но как дальше идти, ведь там гора? Сплошная стена стояла перед нами. Но огни призывно пламенели и я поняла, что надо идти ничтоже сумняшеся.
   Апостолы вошли в плотное вещество горы. А моё существо вдруг раздробилось на атомы и проникло вглубь камня. Это было настолько удивительно и неповторимо, такое чувство мною овладело! В виде частиц я шла  внутри каменного мешка, а с обеих сторон двигались огоньки – по шесть, а всего  их было двенадцать.  Мы пробирались очень долго и  непостижимым образом я чувствовала всё, что со мною происходит. Я видела продвижение своего существа, ощущала прохождение сквозь камень, будто сквозь чугунный бурелом. Было странно, было интересно, загадочно и таинственно.
   На выходе из горы я почувствовала, что начала словно собираться по крохам и, как в момент рождения, буквально выскользнула из тесных объятий камня. Огни мгновенно исчезли и я оказалась на просторном пространстве какого-то прекрасного мира, где было яркое солнце, тёплый воздух, милая и родная до боли природа. Эти места душа моя когда-то видела и теперь узнавала домики вдали, яблоневые сады, жасмины и белые розы, изящные беседки и ажурные мостики над хрустальными ручейками и речушками.
   Место спасения, к которому пришлось пробираться сквозь камни.
     В древней книге, листая плотные страницы, я увидела текст с названием «Синаксирь» и с пояснением, что это – описание подвигов и страданий двенадцати апостолов, которые проповедовали Христа и претерпели мучения и даже смерть за свою проповедь и учение.
               

            РАДУЙСЯ, САМОДЕРЖЕЦ ВЕЛИКИЙ НИКОЛАЕ!
   
… «И поныне царствующий Государю Императоре земли Русския!»
  Так писали мы в своём акафисте, написанном великомученику и Самодержцу Всероссийскому Николаю Александровичу Романову.
   Что есть для русского человека царь? Это - помазанник Божий, ответит вам всякий. В чём смысл человеческой жизни для русского? – Служить Царю, умереть за Царя, жить за Царя, любить Царя. Служа Царю, русский человек служит Богу и исполняет цель и смысл своего существования на земле.
   Кто любил Помазанника Божия больше, чем батюшка Серафим? Ведь именно про него великий русский святой говорил, что «царя, который меня прославит, и я прославлю!» А ведь так и получилось,- размышляли мы.
   Церковники не хотели прославлять Серафима Саровского, но Государь настоял и лично поддерживал раку с мощами преподобного. Как ликовал и радовался весь русский народ!Как благодарен он был своему царю! И как злились на это и таили чёрную злобу церковные иерархи, готовившие погибель Державе Русской и обвинявшие святого царя в ереси цезарепапизма.
   Государь- как святой человек- всех людей видел хорошими и святыми. Но преподобный Серафим предупредил его о настоящем положении дел через письмо, которое было вручено послед-нему императору дивеевскими сёстрами.
  Лишить русский народ царя означало лишить его спасения, жизни и надежды. И насколько теперь мы приходим к осознанию этого, настолько мы возвращаемся к Богу, настолько просвещаемся, настолько и спасаемся.
   Земную жизнь пройдя до середины, Данте заблудился в сумрачном лесу. Так и мы, прожив полжизни при коммунистах, блуждали во тьме или, как писал Уэллс, бродили во мгле. Пока Государь нас не помиловал с небес. Потому что подошёл к концу срок анафемы Григория Распутина. 25 лет и три раза по 25 лет за его убийство. Погибель и разруха в России.
   По Своей великой милости Господь начал сокращать срок, отпущенный на иго, насилие и смерть.
   Государь упросил Господа и за нас с Мишенькой.
   Император нас и познакомил.
   Какое-то определённое шефство он взял над нами. Мы жалели царя и его семью, молились ему и очень его любили – до слёз, как самого дорогого человека на земле. Государь дал нам встретиться. Миша написал акафист царю, а я этот акафист прочитала. После молитвы мы поняли, что созданы друг для друга, что у нас общая душа – одна на двоих. Так произошло собственно наше знакомство, вернее, узнавание своей половины.
   Перед этим мы встречались тридцать лет назад в Питере. Сначала в Эрмитаже, потом в Петергофе. Какая-то неведомая сила подводила нас к друг другу три десятилетия, но мы не могли соединиться. Проклятие, лежащее над русским народом, довлело с тайной непостижимой мощью. Страшные магриббинские узлы некому было разрубить.
   Проклятия легли и пребывали на наших родах. Значит, и наши предки были повинны в чём-то против государя. Хотя бы даже тем, что были в коммунистической партии, работали в райкоме, совершали интернациональный долг где-то на Кубе, в Венгрии. И сами мы в комсомол вступали, в пионерах и октябрятах ходили. Но многие из народа за отступление от Бога и царя в той или иной степени понесли страдание, кого-то били, кого-то убили, над кем-то надругались…
   Своеобразным пятном на взаимоотношения народа и церкви легло клятвопреступление иерархов, которые требовали радоваться, потому что сменилась старая власть, требовали присягать новой власти и доныне молиться за неё – за власть цареубийц и воров. Народ, тянувшийся к Богу, не мог поверить, что его так дурачат. Умирая на гражданской войне, от голодомора, на строительстве Беломорканала, в ГУЛАГе, на фронте в Великую Отечественную, получая пулю в спину от заградотрядовца, люди перед смертью спрашивали Бога: за что? А иногда и не успевали спросить…
   За что? Почему? Выжившие отправлялись опять же за ответом в церковь, к батюшкам. Не знали они, что теперь батюшки пришли по комсомольской путёвке в храм и вся исповедь передается в органы НКВД. А истинные свяшенники лежали на алтарях с разорванной грудью и в кипящих кровью их ранах дымились окровавленные кресты, засунутые вниз Распятием. Стареньких настоящих митрополитов вывозили, похищая через окна крохотных келий, в неизвестном направлении. А новые архиереи и патриархи, получившие индульгенции от большевистских властей, снова убивали и предавали ничего не подозревающую паству. Разстрелянных монахов закидывали в выгребные ямы. Топили баржи, в которые сажали схимников, молитвенников и приходские советы, простых верующих мирян. Насиловали и разрывали на части, четвертовали монахинь. Вешали на колокольных верёвках. Топили в бездонных колодцах  русских, чистых и светлых людей.
   Государь наш Николай Алекандрович с великой скорбью смотрел с небес на страдание родной Руси, на боль и смерть своего народа, обезглавленного палачами. Он хотел помочь нам, но люди не обращались к нему за помощью. Не обращались к нему сердцем.
     Тьма сгущалась, и иногда казалась безпросветной. Пьяницы и колдуны, воры и негодяи всех мастей сплотились в тесные ряды. Все стремились усесться поближе к кормушке, на этом адском пиру вселенской мистерии мёртвых.
                ГОСУДАРЬ.
    
    Послушник попался, как кур в ощип. Красный монастырь московского патриархата жадно засасывал его в свои пучины.
Уходили старцы, которым недвусмысленно указывали путь на тот свет.
   Приняв свою долю скорбей и поруганий, те послушно уходили с земли, так и не успев оставить после себя учеников и преемников.
   Остальные просто разгонялись или разъезжались и доживали век в домах сердобольных старушек, их приютивших.
   Огромный монастырь, оставшийся без старческого окормления, напоминал корабль без руля и без ветрил. Его стремительно уносило куда-то, и швыряло то на мель, то на рифы.
   Команда корабля теперь занималась своими делами. Кто напивался и блевал в кубрике, кто лез на мачту, но его стаскивали за ноги и бросали за борт... Некоторых жестоко били и добивали - насмерть. Кому-то отрезали яйца…
   Часть команды поднимала пиратский флаг и грабила проходящие караваны.
   Послушник же усиленно пытался выгребать против течения, но лишь глубже погружался в пучину.Со всех сторон за ним зорко наблюдали тысячи глаз, ловко толкуя каждое его действие или бездействие, слово или молчание против него же.
   - Ну как?- весело спрашивали его заботливые и добрые братья.
   - Господь привёл меня сюда, Господь и выведет, - отвечал брат. Он уже проходил эту школу во многих государственных учреждениях, таких, как школа, армия и детский сад. Всюду нужно было терпеть, и когда-то всё это заканчивалось… Монастырь оказался для него, в этом смысле, вершиной.
   Среди такого бойкота утешений было немного, но они поддерживали на плаву. Молитва, особенно псалтирь, в которую он уходил буквально с головой, ныряя, как  в омут, была для него спасительным буйком, защитой и поддержкой. И он не замечал, что больше всего от этой книжечки и повреждался, вызывая справедливые нарекания сослуживцев. Послушник брался молиться за всяких неизвестных науке царей, византийских деятелей, поэтов типа Пушкина и бардов типа Высоцкого. 
   Братия толковала эти действия весьма саркастически, как желание продвинуться по «служебной лестнице», и неодобрительно посматривала в сторону «молитвенника».
   Однажды, зайдя в храм, он ясно услышал нарастающий звук, как бы вибрацию в ушах, будто заработал генератор высоких частот. Звук начал нарастать, утончаться…,по душе, по всему существу пошли нечистые смущающие вожделения. Внутренний голос сказал ему: не соглашайся! Не выдержал послушник, и согласился с тем, что он такой… И сразу весь внутренне съёжился, почернел.
    Выйдя из храма, он хотел покормить голубей, но те убежали от него. Бросил хлебушка прогуливавшемуся петуху, но и тот стремглав  припустился прочь.
    – Похоже, врубили психотронный генератор,- хмуро подумал послушник, и уныло побрёл в свою келью.
   Впереди предстояла длительная битва за право называться человеком, и, если бы не помощь святых, а особенно Царственных Великомучеников, он бы неизбежно погиб.         
   Тогда, даже из храма, после службы и чтения на клиросе, он бегом, почти уже умирая, забегал в церковную лавку и последним судорожным движением, задыхаясь, успевал лишь раскрыть сборник писем царственных мучеников из заточения и, раскрыв навскидку любой текст, вдыхал дыхание жизни,- слова поддержки и утешения, написанные людьми, находившимися в невыносимых условиях, но пытавшихся утешить и вселить надежду в своих подданныхъ!
  Позже послушник вспомнит странную встречу с невидимыми собеседниками в Екатерининском парке, и начнёт молиться, вместо Иисусовой молитвы, Святым Царственным Великомученикам: Святый царю мучениче Николае, моли Бога обо мне; Святая царица мученица Александро, моли Бога обо мне; Святый царевиче мучениче Алексие, моли Бога о мне; святые царевны мученицы Ольго, Татиано, Марие и Анастасие, молите Бога обо мне.
   Затем он безконечно повторял эту молитву в трудных жизненных ситуациях, а особенно, когда вдруг очутился на послушании в трапезной.
   В последний день работы они долго кормили приезжих паломников, но часть их всё ещё стояла на лестнице и ждала своей очереди. Все очень устали. И вдруг они запели его молитву: Святый царю мучениче Николае, моли Бога о нас…
  Как- будто теплой волной накрыло послушника, и он, почувствовав прилив духовных и физических сил, как на крыльях закончил свой день и своё послушание.
                ЕКАТЕРИНИНСКИЙ ПАРК.

    Питер засасывал в себя стремительно и необоримо, и приезжавшие в него гости бродили по городу, как пьяные, как сумасшедшии и не могли надышаться его воздухом.
   Дух старины, соприкосновение с ней, незримое присутствие чего- то высшего, сакрального, как судьба, определялись в нём.
  Всё решалось в нём, в этом городе русской и царской славы, в незримом присутствии наших государей, а без них в России исстари не решался ни один вопрос.
  Но здесь же царил и дух сумасбродства, Пушкинского вольнолюбия и лёгкой влюблённости, безшабашной вольготной жизни и одновременно вдумчивой ответственности за судьбы родины и перенесённых ею неимоверных страданий, высочайшей культуры и глубокого уважения к людям, когда практически любой питерец, даже если он направляется в другом, противоположном от вас направлении, учтиво выслушает вас, вернётся с вами до угла, и покажет направление и ориентир, куда нужно повернуть чтобы попасть в нужное место незнакомого города.
   Почувствовав себя, как рыба в воде, будущий послушник закружился в водовороте столичной жизни. Чему способствовали молодость, осень и праздность отпускной жизни.
  Не обошлось без знакомства с женским полом, намечалось радостное времяпрепровождение: театр, концерты и, наконец, посещение Екатерининского парка.
  Электричка уносила их из суетившегося города, и вот наконец впереди показались кроны огромных деревьев, помнившие дам в кринолинах и усатых кавалеров, звякание шпор и царские кареты.
  Вдобавок парк был расцвечен осенней листвой, которая иногда падала, кружась, с неимоверной высоты, а иногда плыла, как лодочка, по быстрой и чистой речке, над которой горбился старинного типа мостик с перилками.
   Ногами можно было загребать шуршащую листву, а в пруду возле китайского дворца плавали лебеди.
  Широкие, посыпанные песком дорожки тянулись безконечно, но лавочки по краям были мокрые, и садиться на них не очень- то хотелось. Трава в парке тоже была холодной и мокрой, и не вызывала желания прогуляться по ней, тем более что туфли на тонкой подошве совсем не подходили для питерской погоды, промокнув в первый же день и ни разу не высохнув за всё время пребывания в мокром городе.
   Поэтому романтические мысли о прогулке по парку подальше от дорожек и случайных прохожих не вызвали у спутника дамы особого восторга.
   Неизвестно, к чему бы они пришли в конце концов, но вдруг будущий послушник услышал каким-то внутренним слухом разговор невидимо стоявших невдалеке молодых людей.
   Девушки с возмущением рассказывали, что даже это место уже превратили в блудилище, и это уже невозможно…
   Юноша утешал их, и вдруг приблизился к парочке и заметил загулявшемуся не по чину кавалеру: а ведь ты меня знаешь…
   Растерявшийся от неожиданности человек напрасно таращился в направлении голоса. Он слышал и чувствовал, что они здесь, рядом, эти люди. Но он совершенно не мог их видеть.
   Поэтому он и сказал:
   - Я вас не знаю…
   Невидимый собеседник молча и внимательно посмотрел на него, и отошел к своим собеседницам.
   Подданные опять не узнали своего врождённого государя, и будущий послушник много и горько впоследствии размышлял об этом явлении. И просил прощения у престолонаследника цесаревича Алексея и великих княжон за свое непотребство.
  Великая княжна Анастасия Николаевна однажды зашла к нему в церковную лавку и поддержала в трудных обстоятельствах.
  Может, простили? 
  Впоследствии, святые царственные мученики утешали гонимых супругов, изнемогавших под гнётом духовного остракизма красных попов и их прихлебателей. 
       МОНАСТЫРСКИЕ БАЙКИ.  НА ВЕРШИНЕ ОЛИМПА.
   
   Трудники на пилораме под руководством Пантелеймона-целителя,- так звали иеромонаха Пантелеимона. – любили пить чай. Особая комната, отведённая под это священнодействие, напоминала сионскую горницу, где совершалась первая литургия. Подобно апостолам древности рабочие пилорамы пребывали на вершине мира, снисходительно и рассудительно посматривая, как и подобает небожителям, на других обитателей монастыря. Как правило, вкушался крепко заваренный чай – купец с забракованными для продажи в церковных лавочках пряниками и сухарями. Добрый эконом отец Иван угощал иногда и красной рыбкой. В такие моменты братия могла развеселиться и, развязав языки, многие молчаливые и насупленные бородачи начинали сыпать анекдотами и байками. Как это ни парадоксально, но лишь здесь, вдали от мира, по-настоящему оценивался здоровый мужской юмор и познавалась цена шутки, которая радовала, но не губила ближнего. Хотя иногда и заносило.   
   Скажем, к концу рабочего дня в тему могла пойти байка о том, как начальник концлагеря, выстроив заключённых, обратился к ним со следующей речью:
   - Товарищи заключённые! Война закончилась. Можете расходиться по домам. Всем спасибо.
   Шутку про дилижанс лучше не пересказывать.
  Сказочник Серёга рассказывал невероятные охотничьи были из сибирского цикла. Например, как на него выскочил лось, а он не успел вскинуть ружьё. Лось махнул рогом, пробегая мимо, на ходу, от чего Серёга закрутился, как волчок, и штопором буквально ввинтился в сугроб по самую голову.
   - Ну и что? – спрашивали трудники.
   - А ничего, - отвечал Серёга. – Выбрался из снега, схватил ружьё и застрелил зверя. – с серьёзной физиономией заканчивал рассказ он, но ему почему-то никто не верил.
   В это время отец Пантелеймон задумчиво рылся в высыпанной прямо на стол горе сухарей и пряников, выискивая любимый сухарик с маком. От комментария он старался воздерживаться, чтобы никого не обидеть. Серёга оставался мыть посуду. Остальные, наскоро помолившись, бежали к своим брёвнам, чтобы продолжить работу.
   Надо сказать, что хотя пилорамщики и чувствовали себя элитой монастыря, но на самом деле это было одно из самых тяжёлых послушаний. Так что туда отправляли, как на исправработы, проштрафившихся иноков или монахов. Поэтому удержаться здесь без шутки и положительного настроя было невозможно.
   Однажды, когда на пилораму, продуваемую всеми ветрами, да ещё  и с крупными хлопьями снега, как в сюрреалистическом фильме, неожиданно «заплыли»  киношники со своими кинокамерами, им предстояло увидеть страшную картину. Двое огромных бородачей – отец Пантелеимон и какой-то трудник  с громким хохотом стремительно катили прямо на них и на ревущую и судорожно прыгающую машину здоровенное бревно, своим страшно тяжёлым весом едва не расплющивавшее, но тянувшее за собой тележку. Среди грохота и рёва разъярённой стихии в этой фантастической мордовской трилогии отец Пантелеимон, первым заметив киношников, вдруг изменившимся, на манер первых озвученных пиратских копий западных фильмов гнусавым голосом прокомментировал: - На планете Земля шел 2021 год. Планета подверглась нашествию инопланетян, с которыми шла долгая и мучительная война…
    … ты ещё вспомнишь, читая этот роман, команду трудников, из которых почти никого не осталось в монастыре. Пройдя суровую школу испытаний, многие из них пошли своими путями. Но тебя никто из них не забыл. Ты будешь получать письма, к тебе будут приезжать. И, вспоминая те дни, все будут понимать, что это было время нахождения на незримой духовной вершине. Многие, пройдя духовную реабилитацию, исцелились от пристрастия к миру и получили твёрдую опору под ногами.
                ПРИГОВОР СУДА.

   Послушник Сергей пел на клиросе. Целых два года Господь укрывал его за стенами монастыря. Когда все его подельники уже были осуждены, он всё ещё находился в розыске. И дело-то, в общем, было плёвое. Где-то на природе они завалили бычка. Да и мяса-то не поели толком, чуть-чуть шашлычку пожарили. Делу был дан ход и завели уголовное производство. И карающая рука закона наконец нащупала свою жертву в святой обители.
Сергей пошёл по этапу. Его повезли по изоляторам. Братия поспешили написать и отослать ходатайство с просьбой назначить Серёге наказание, не связанное с лишением свободы, но с отбыванием его в монастыре. Суд внял прошению святых отцов и Серёге присудили год отбывания наказания в мужском монастыре, где он и продолжил своё же послушание на клиросе.
   Как оказалось, Сергей на всех пересылках вёл апостольски- просветительскую работу среди заключённых, которым истолковывал основы православного вероучения, необходимость воздержания. Многим потом он посылал на зоны иконки, брошюрки. Заключённые ему звонили по телефону, спрашивали совета. А ещё Серёга делал облепиховое масло, которым помогал больным братьям лечиться от язвы желудка. Но тут не обошлось без искушений. Как выяснилось, сок облепихи в процессе брожения приобретал замечательное свойство бодрить и тонизировать, что стало особенно актуально, когда на Серёгу обрушились гонения. Поскольку он отказался менять свой старый паспорт на новый, мотивируя это тем, что там нарисованы какие-то шестёрки. Серёгу стали гнать из монастыря, как и всех апостолов и просветителей.
   Сергей к этому оказался не готов и жаловался сокелейникам на неожиданный поворот судьбы. Тогда ему предлагали принять чего-нибудь тонизирующего.
  - Можно -  чего-нибудь тонизирующего, - отвечал Серёга и после этого как раз в тему и был этот сочок из-под облепихового масла. Даже небольшая стопочка живительной влагой растекалась по сосудам и венам, согревая душу и принося утешение.
   Когда же гонения стали невыносимыми и Серёгу стали буквально выпихивать из монастыря, один из братии, ранее работавший в суде и помогавший составить ходатайство отцам, сказал ему:
   - Серёга, они не могут тебя выгнать отсюда. Потому что мы здесь все добровольно, а ты – по приговору суда!
   Такое заявление весьма всех обрадовало и развеселило и Серёга начал с оптимизмом смотреть в будущее. Теперь он знал свою точку отсчёта – сколько дней осталось до вылета. Узнав об этом, благочинный сухо поинтересовался у Серёги, когда заканчивается срок его наказания и после этого к нему никто больше не приставал.
   Серёга успокоился и начал мирствовать, решив, что после выхода из монастыря, он займётся просветительской деятельностью среди заключённых, - тем, что ему больше всего понравилось.
   
                ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ.

   Иеродиакон Василид любил угощать  чаем. Бывала на столе и рыбка – утешение монахов. Насытившись, отец Василид любил поблагодушествовать, часто вспоминая свою жизнь в Саратове.
   Однажды он рассказал, как ночью возвращался с заводского района. Путь был далекий.
   Подмораживало. Отец Василид, подрагивая от ночного холода, прибавил шаг. И вдруг его что-то остановило. Голубенькие глазки с трогательной нежностью смотрели на него в свете ночных фонарей.
   Это были осенние цветы. Последние, в преддверии зимы, они выглядывали из-за сухих черенков и былинок с детской доверчивостью и надеждой.
   У отца  Василида екнуло сердце: совсем как живые, надо же! И он ласково обратился к цветочкам: « Ах, вы – мои хорошие! Вот я бы сорвал вас и подарил красивой женщине!»
   Ему показалось, что они внимательно его слушают, словно подставив ладошку листочка под головенку соцветия.
   Отец Василид полюбовался на них, еще что-то сказал и собрался уходить.
   « Подари…» - вдруг услышал он, уже обойдя небольшую клумбу и направляясь вперед.
   « Подари нас…» - снова послышался тихий голосок. Отец Василид обернулся. Широко распахнув небесные свои глазки, цветочки радостно зашептали ему: « Подари, подари нас красивой женщине!»
   Когда он собирал их в букет, каждый цветочек норовил благодарно прижаться щечкой к его пальцам.
   Отец Василид растроганно замолчал, он что-то вспоминал.
   « Ну, что? Подарил ты их красивой женщине?» -  в один голос спросили мы.
  Он промолчал и тихо вышел из кельи.
    
                АЛЕКСЕЙ-БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК.

   Алексей сидел на груди Анатолия и хладнокровно лупил его по морде.
   - А ведь я за тебя молился, - заметил ему на это Анатолий.
   - А теперь ты будешь за меня молиться ещё лучше, - сказал Алексей и продолжил воспитательные мероприятия.
   Оно и было - за что. Вечером, когда все трудники уже легли отдыхать после тяжёлого трудового дня, Анатолий начал испытывать общее долготерпение.   
   Назвать это пьяным дебошем – значило ничего об этом не сказать. Анатолия швыряла чья-то невидимая рука с кровати на кровать, он падал на вешалку и всячески безобразничал, громко возмущаясь при этом, что кто-то его толкает. Он обещался со всеми разобраться. И вообще, вёл себя неправильно.
   А на Алексея, изрядно вымотавшегося за день так, что ему вместо вечерней молитвы хватало лишь сил, чтобы сказать: « В руце Твои…», после чего он мгновенно отрубался, пьяный Анатолий падал дважды. А потом громко грозился натравить на него послушника Владимира – бывшего спецназовца, который любит боксировать. Инок Владимир действительно изрядно умел боксировать и даже разбивал кирпичи об голову, потому что был мастером спорта по кик-боксингу, а ещё тренировал спецназовцев, обучая их рукопашному бою.
   В ответ на это Алексей, который закончил Шаолиньскую школу ушу и уже имел собственную школу рукопашного боя, пообещал разобраться с ними обоими попозже. Повернувшись на другой бок, он отключился.
   Поэтому спустя несколько дней  и произошла последующая сцена с выбиванием зубов Анатолия.
   Инок Владимир благоразумно от поединка отказался, мотивируя тем, что Алексей недавно перенёс травму и битва будет нечестной.
   Так разрешился этот конфликт.
   А всё дело было в том, что Анатолий выпросил у монастырского фельдшера  иеродиакона Серафима два пузырька корвалола, или, как он его называл « корварола», на всю келью, потому что у них у всех болит сердце. Но не удержался и выпил оба пузырька. Для сухонького и невысокого Анатолия этого хватило вполне.
   Алексей иногда рассказывал про себя. Например, о том, как они в японском портовом городе пили с американскими морскими пехотинцами. По какой-то причине их рыболовный траулер был вынужден причалить в японском порту. Лёша с другом решил сходить в японский ресторанчик. Они скромно сидели за столиком и никого не трогали. Невдалеке американские морские пехотинцы отмечали какой-то праздник.  Заметив европейцев, компанейские по своему характеру американцы поинтересовались, кто они такие. Узнав, что русские, пригласили за свой столик. Алексей спокойно к ним подсел, потому что сам служил в морской пехоте. Началось братание.
   Американцы поинтересовались, сможет ли он выпить стакан джина.
   - Наливай, - жестом показал Алексей и, не моргнув глазом, опрокинул стакан.
   - После первой не закусываю, - прокомментировал он это действие.
   У американцев глаза на лоб полезли.
   - А ещё можешь? – спросили пехотинцы.
  - Наливай, - ответил Алексей. И так же, не моргнув глазом, опрокинул второй стакан.
   - После второй не закусываю, - снова сказал он.
   Обалдевшие от удивления американцы во все глаза таращились на своего коллегу. И, кажется, зашла речь о третьем стакане.
    -Наливай,- сказал Алексей, но тут здоровенный негр решил повторить подвиг русского героя. Он опрокинул стакан джина, отставил стакан в сторону и тут же упал вместе со стулом на спину так, что над столом мелькнули перед носом у всех его белые носки. Дальше началась драка.
   Объединённый отряд российско-американской морской пехоты бился с японцами и со всем рестораном. Летали стулья, графины, звенела разбитая посуда. Рыбки из разбитых аквариумов радостно трепыхались на полу среди воюющих сторон и дополняли картину всеобщего разгрома.
   Единственное, что остановило американцев и чему Лёша несказанно удивился, это страх перед секьюрити. Американская военная охрана забрала поникших пехотинцев и увезла в неизвестном направлении.
   Поняв, что основное веселье закончилось, Алексей прихватил со стола початую бутылку джина и так, держа её в одной руке, другой же поддерживая за плечи  едва державшегося на ногах товарища, пошёл по направлению к порту, поскольку морская пехота всегда возвращается в полном составе на базу согласно уставу.
   Секьюрити проводили его прямо до трапа траулера. Отсалютовав им на прощание, Алексей завалился спать, не забыв при этом допить остатки джина.
   Какая-то непреодолимая сила затягивала его в подобные приключения. Но другая, ещё более мощная сила, каким-то чудом всегда вытаскивала его из этих приключений и возвращала опять в монастырь.

                КРЫСА.

     О  том, что крысам – не место в монастыре, известно всякому, у кого хоть раз они утащили желанную плюшку или булочку с маком. Но эта была виновата вдвойне. Во-первых, тем, что внесла смуту и недоумение, заставив братьев подозревать друг друга в воровстве. А во-вторых тем, что плюшка была украдена у инока Варсонофия, который таких вещей не спускал. О том, что это была настоящая крыса, стало понятно, когда плюшку нашли под кроватью с аккуратно обгрызенной по ободку сладкой поджарочкой. И крысе была объявлена война.
   - Есть у нас способ против крыс, - многозначительно заявил Варсонофий и вечером принёс кошку.
   На ужин в этот день давали рыбные котлеты. И кошка, и без того изрядно наевшаяся, была накормлена в этот день отменно. Однако ей ещё принесли и дали котлетку, которую она уже нехотя и пресыщенно съела.
   Сделав несколько кругов под кроватями и внимательно понюхав в направлении норы, откуда вылезала обычно крыса, кошка запрыгнула на кровать, свернулась калачиком на подушке и заснула.
   Внизу послышался шорох, но кошка и ухом не повела.
   - Ничего, - заметил Варсонофий, - Она своё дело знает!
   Утром, вопреки ожиданиям, крыса не была изловлена, кошка проспала на подушке. После обильного убойного ужина ей было не до крыс.
   - Ничего, - в другой раз поймает, - самоуверенно заявил Варсонофий и пошёл на послушание.
   Кошка запросилась на улицу и её выпустили. Минут через пятнадцать в коридоре раздался громкий резкий голос игумена Ионы.
   - Кто запустил в коридор кошку? Они же гадя-я-ят!
   Никто благоразумно не признался. Все притаились в кельях. На крик вышли ещё двое иеромонахов, к чьим ногам кошка стала жаться в поисках защиты от разбушевавшегося игумена.
   - Посмотрите, - продолжал он разнос. – Она же нага-а-адила возле двери, прямо на коврик благочинного.
   - И правильно сделала, - веско и многозначительно сказал один из иеромонахов, взяв кошку под защиту. Хлопнула выходная дверь и громкие голоса смолкли.
   Вариант с кошкой, таким образом, отпадал.
   - Ничего, - сказал Варсонофий. – Я знаю другое верное средство.
   Вечером он принёс большой кусок стекла, который намазал специальным клеем по краям. В середине ловушки была положена приманка – кусочек ароматного сыра, от которого не смогла бы отказаться никакая крыса...
  Утреннее сновидение сопровождалось каким-то странным стуком. То ли поезд шёл, то ли кто-то стучал в дверь, требуя убрать за нагадившей кошкой. Сон отошёл, но стук не прекра-тился. Послушник Михаил приподнял голову и взгляд его встретился с прилипшей ко стеклу крысой. Прочитав в его глазах приговор, крыса неприлично громко закричала от ужаса и ещё сильнее забилась так, что послушнику стало как-то жутковато. Вскочив с кровати, он стремглав выбежал из кельи по утренней неотложной срочной нужде. Моя руки под краном, он лихорадочно соображал, что же делать с крысой.
   Глаза его блестели, мысли путались.
   - Что с тобой? – спросил его высокий проштрафившийся иеромонах Марк, которого наместник заставлял безконечно мотыжить безконечные гряды капусты под своими окнами. Марк числился в репрессированных и поэтому ему всё было нипочём.
   - Там крыса прилипла ко стеклу и бьётся, - ответил Михаил.
   - Где? – азартно спросил иеромонах Марк.
   - В келье! – выпалил Михаил.
   - Так мочкани её!
   - Не могу! Она смотрит на меня, как разумная!
   - Она – разумная, а мы – ещё разумнее! Бежим!
   И они побежали к келье.
   Огромные армейские сапоги Марка не предвещали крысе ничего хорошего.
   - Она плюшку у Варсонофия утащила, -  успел сообщить Михаил  причину охоты на крысу. И это прозвучало, как обвинительное заключение.
   Марк рывком открыл дверь в келью. Крыса сразу поняла, что это – конец! Она рванулась изо всех сил и -  убежала, оставив на стекле огромный клок шерсти.
   - Эх! – прокричал Марк и побежал мотыжить капусту.
   Вечером Варсонофий удовлетворённо осмотрел стекло с клеем.
   - Крыса теперь не жилец! – резюмировал он.
   На всякий случай стекло было оставлено. Но крыса больше не вернулась - дураков нет!

                СОЗЕРЦАНИЕ.

  Инок Андрей стоял возле ограды монастырского свинарника и что-то наблюдал.
  Вообще- то он любил прогуливаться вдоль пробегавшей невдалеке от обители реки Мокши, наблюдая её стремительное течение и настраиваясь на философский лад, но сегодня его путь пролегал мимо откормленных хрюшек и их многочисленного потомства.
  Упитанный боров сидел возле корыта, приподняв переднюю часть туши над лоханкой. Сегодня он явно обожрался. Слегка покачиваясь, он тупо и жадно разсматривал, - не осталось ли там ещё чем полакомиться?
  Андрей в задумчивости перебирал чётки. Какие образы и сравнения навевало ему это созерцание?
  Вообще- то свиней выращивали на монастырских харчах, остававшихся после братской трапезы. Готовили щедро, безплатно кормили многочисленных паломников, оставалось и хрюшкам.
  Братия, помимо прочего, баловалась келейно рыбкой и чаем с монастырскими пряниками. Да и в трапезной, а особенно в праздники, трудно было удержаться от переедания…
  Неожиданно к отцу Андрею подошел отец Пантелеимон и молча встал рядом. Некоторое время они оба наблюдают ту же картину.
  - Как всё знакомо! – Изрекает наконец отец Андрей. – Как всё знакомо…
    Отец Пантелеимон посмотрел на него и вновь вернулся к созерцанию. Он-то каждую осень наблюдал и другую, не менее поучительную картину. Так сказать, конца жизненного пути хрюшек и их превращения в изысканное блюдо для саровских ресторанов. Свинарник-то находился как раз по соседству с пилорамой.
  - Как всё знакомо, - ещё раз сказал отец Андрей, и они отошли от свинарника восвояси. 
               
                ПИСЬМА.

     Однажды Государь пришёл во сне к страждущей супруге семьи вынужденных затворников и сказал:
   - Сегодня решается вопрос о вашем пребывании в Мордовии. Вам нужна серьёзная помощь и поддержка. Придут люди, готовые вам помочь, о них узнаете позже. Сейчас разворачиваются серьёзные вопросы на Востоке. Ливия как страна погибла, Сирия погибает. А Израиль изо всех сил пытается сохранить свою территорию. Войска НАТО не принимают для их спасения никаких решений. Они – как брошенная рукавичка. В стране – паника. В России среди евреев – паника и ужас от происходящих событий. Им уже никто не поможет. Деньги потеряли весь смысл. А Бога у них нет. Есть химера, которую они навязали народам. Иго, иго, иго.
   Россия много натерпелась от пленения. Она возстанет, возкреснет. С нами Бог Иисус Христос. С нами Пресвятая Троица. Все святые стали на молитву за Россию – Святую Русь. Это большая сила.
   Мы спросили:
    - Батюшка царь, а  что от нас зависит?
   - Выполняйте своё предназначение. Молитесь, молитесь, молитесь. Читайте акафист. Несите акафист в монастыри. Пусть молятся и бодрствуют, спать нельзя. Спасать надо Россию. Главное – это вера. Меньше спите ночью. Молитесь. Ваша молитва слышится. Молитесь за всех. Вам многое дано, да мало вы этим пользуетесь. А это сейчас очень важно. Враг связывает вас цепями, узами, закрывает вам глаза, насылает немощь. Всё – прочь! Делайте своё дело. Враг и отойдёт. Он ищет слабинку в каждом. Михаил, богатырь! Воин. Поднимайся. Поднимай близких, помогай Елене. Она – великая сила и помощь тебе. Ты – самый мудрый и верный человек. Ты – русский. Вера, вера, вера спасёт нас. Господь с нами. Он не оставит своих чад. Людмила, не малодушествуй. Не оглядывайся. Когда колесо катится, - спиц не видно. Матушка царица Александра молится за тебя. Укрепляйся. От тебя многое зависит в вашей семье. Мудрость, удача и совершенство во всём. Елену поддерживай. Она очень устала. Вы все устали.  Землетрясения, наводнения и другие катаклизмы не коснутся вас. Набирайтесь мужества, поднимайтесь. Времени осталось мало. Я – с вами. Я – ваш Государь – говорю вам. К какому страшному времени мы подошли. А могло бы быть и по-другому. Как я люблю Россию. Как мало мне пришлось сделать для неё. Я очень хотел жить для России. Я и сейчас живу только ею. Господь не оставит нас. С нами Пресвятая Троица. Да святится Имя Божие во веки веков. Аминь.
   Мише надо больше двигаться. Война врага направлена против него. Он защитник Лены. Не отчаивайтесь. Алёша кланяется вам. Лене он приготовил подарок – цветы. Она знает – за что. Всегда рядом с вами, дорогие мои. Ваш царь Николай Александрович Романов.
   Аминь и Богу слава.
   На другую ночь Государь снова приснился. Мы попросили его благословения. Он благословил и сказал:
   - Я иду к своему народу для помощи и защиты. Как всегда. Защищая его и помогая ему. Для этого моя власть дана мне и сила от Господа. Для спасения моего народа, которого осталось совсем мало. Маленький островок, откуда исходит такая сильная молитва, - это такое утешение мне, наследнику престола Алексею Николаевичу и моей семье. Вы – не единственные, к кому потянулось моё сердце, наполненное страданиями и болью за страну мою, Отечество, Родину мою. Как страшно и больно осознавать, что я не смог спасти это. Это чудо жизни на земле. Я очень хотел спасти всё это. Но это уже невозможно. Враг, как тать в нощи, пробрался в мою страну, погубил народ – добрый, чистый и искренний. Народ, который победить было нельзя и невозможно. Сколько войн пришлось пережить. Сколько народа нашего погибло, защищая пределы свои и помогая другим государствам и народам. Несть числа. Что можно было сделать сейчас? Как спасти? Как защитить? Везде – ложь, обман и предательство. Коварству нет числа. Убийство детей, продажа в рабство, воровство, грабёж государства, насилие над волей народа, чужеземный захват, раздел и делёж территории, политой кровью патриотов, богатырей земли русской. Церковь глобализуется. Идёт на всё, чтобы зашорить глаза на происходящее. Народ отупел, очумел и оглупел. Истинных ценностей иметь не хочет. Культура великого русского народа пала. Царя убили, не защитили. Не поняли, куда направлена стрела врага. Враг коварно использовал доброту, доверчивость и гостеприимство. Забыли Бога – Главного Вершителя жизни мира, государства, народа и отдельного человека. Наркотики, водка с телевизорами и смартфонами довели страну до нищеты и падения. Правителей нет. Есть оккупанты, оборотни и предатели. Страна ограблена. Вот – итог отречения от Бога и царя. Кто сейчас может помочь? Кто защитит? Кому нужно защищать предателей и иноверцев, захвативших власть и разваливших страну? Всё происходящее сейчас – итог событий, корни которых в 17-ом году. Итоги преступной деятельности на территории исконно русской земли исконно русского народа. Господи, спаси нас! Господи, прости нас! Господи, пощади мой народ! Только в Тебе надежда и спасение…
   … Акафист заканчивается.
   - Радуйся, Самодержец Великий Николае, и поныне царствующий Государю Императоре Земли Русския!
               
                ГРОЗНОЕ  ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

   Маленький мальчик спал в своей кроватке. На втором этаже хрущовки стояла печь-голландка, которую родители топили дровами. Но ребёнок постоянно то угорал до полусмерти, то болел, то простывал.
   Всё это началось с того момента, когда отец мальчика – потомок кубанского казака, репрессированного советской властью и расстрелянного в 37 году, подался в компартию. Не по идейным соображениям, а ради карьеры.
   Сродники не приняли такого его решения. Запомнился момент, когда  он приехав в станицу на своём белом москвиче, получил отповедь от пожилого приземистого казака в военной форме и галифе, но без знаков отличия. Ремня тоже не было.
  - Тю, Юрка, это ты что-ли? – спросил кубанец достаточно безцеремонно.
  Такое отношение потребовало включения всех средств достижения паритета, но кубанец не унимался:
   - Юрка, а это кто у тебя, жена что ли? А что ты, в станице девку не мог найти? А это кто? Сын? А что же он у тебя на девчонку похож? Тьфу! Ты его хоть построже воспитывай. А где ты работаешь? В райкоме? Ты что, в партию вступил? Тьфу ты, пропасть, а я еще  с тобой разговариваю! – сказал козачина,– и отвернулся.
  - Садитесь в  машину, - прорычал отец и, врубив по газам, с крутым разворотом помчал из гостей. С тех пор они не общались и не знались.
   Вступление в партию также было ознаменовано приходом незнакомого  мужчины, который пришёл в дом без приглашения. Завёлся разговор, почему-то перешедший в детскую комнату. От зарплаты к работе, о власти и компартии. О родителях. И тут выяснилось, что сын разстрелянного НКВДэшниками казака, - тоже член КПСС.
   - Что же ты мне тут справку о реабилитации отца показываешь, а сам к его убийцам пошел? – резонно спросил пришелец.
  Не ожидавший такого поворота родитель перешел на фальшиво – официальный тон, которым разговаривают с незнакомыми людьми, - мол, то ошибка партии и перегибы, - но незнакомец правил игры не признавал.
 - Почему же вы убили царя? – спросил он...
  Что мог ответить на это выросший сиротой и с детства бившийся за выживание казачонок? Разве расскажешь, как родители бежали из станицы, где красное руководство уже определилось арестовать его отца как врага народа, как станичники предупредили их о грядущем аресте, как они бежали со станции Вешенка до станции Чир-Юрт в надежде спрятаться, как отца там всё же арестовали и они с матерью, носившей ещё в животе его брата, оказались на перроне чужого города. Без хаты и надежды на будущее. Сын врага народа… Нужно прикидываться и маскироваться, как пластун – разведчик во вражеском тылу, в чужой, оккупированной «всерьёз и надолго», а некогда своей России.
  …Отец оглянулся на дверь. Она была закрыта.
      Из кухни выбежала мать.
  - Кто к тебе тут приходит?- раздражённо спросил её отец.
  - Кто мог придти? Я думала, что это к тебе приходили.
  - Чёрт знает что. Двери надо закрывать! – опять слишком громко сказал он матери.
    - Видишь, дверь закрыта, - с удивлением ответила она.
   Он снова, теперь уже с ужасом, оглянулся.
   Всё ещё потрясённый, он не стал  рассказывать ей о разговоре с таинственным пришельцем. Но ребёнок всё слышал.
   - Зачем вы убили царя? – спросил у отца мужчина, - ведь он уже отрёкся от престола?
   - А он мог стать флагом белого движения, - как на партсобрании, ответствовал собеседник.
   Тяжело и неприятно посмотрел гость на хозяина.
   - А детей, детей зачем вы убили? – снова спросил он.
  - А они могли вырасти и претендовать на царский престол. Надо было выкорчевать всё это с корнем, -  цинично ответил профессиональный оратор - политолог.
   Присевший было на стул пришелец буквально подскочил от гнева и, показывая на маленького беззащитного ребёнка в кроватке, он прокричал:
   - А он? Он за чьи грехи будет расплачиваться???
  - Он ответит за свои грехи, а я отвечу за свои, - с запальчивостью прокричал перекрасившийся кубанец.
  - Ведь это же дети, в чём же они виноваты? Эх, ты! – Очень выразительно сказал гость и со странным выражением, как- то пронзительно посмотрел на отца.
   Тот вдруг изменился в лице. Было видно, что он очень взволнован и разстроен. Как-то весь поникнув, он проронил:
   - Да, детей не надо было трогать, они ни в чём не виноваты…
  Тут было всё. Боль. Потерянная жизнь. Потерянный её смысл. Зияющая рана в душе. Безотцовщина. Оккупация.
    Хлопнула дверь.
   Кто же это был? Может, разстрелянный дед-казак или ангел с небес? Но всё, что он сказал, было истинной правдой…
  Понял ли отец, куда попал с этой партией? -  Конечно, понял, но обратный ход дать было не так легко. После института опять в слесари? Ну уж нет! И двуличная жизнь, перемежаемая облегчающими душу пьяными исповедями друзьям, перерастала в агонию внутреннего человека, - пока не окончился срок существования «гегемона».
  День рождения праздновался в кабинете редакции. Под столом стояли два ящика с водкой, в ящике стола лежали палки колбасы. Люди заходили, выпивали, закусывали колбасой и разговаривали.
  Зашел бывший коллега по райкомовской работе, заведовавший орготделом. Зашел разговор о делах партийных. И вот тут наконец отец позволил себе открыто выразить своё отношение, сказав:
   -  Да я всю жизнь ненавидел эту вашу партию, а билет партийный выкинул вон, в мусорное ведро!
  - Выкормыш! - прокричал, выбегая из кабинета, партработник. Вослед ему раздавался громкий хохот отца.
                ЗИМА В ДИВЕЕВО.
 
  Мы стояли с мужем в храме. Ждали очередь к мощам преподобного Серафима. С верхнего клироса раздавалось нежное  пение сестер. Благоухали цветы, заботливо поставленные к иконам и возле мощей. Неслышно передвигаясь по храму, монахини исполняли своё служение. Кто поправлял свечки, кто дежурил у мощей, кто принимал записки. Вышел дьякон и началось каждение. Вечерело. В храме было достаточно темно, так, что можно было спрятаться где-нибудь в уголочке и полностью отдаться молитве.   
   Мы присели с Михаилом на лавочку слева от мощей и, буквально упиваясь разлитой в воздухе надмирной благодатью, растворились в неземной тишине и покое. Душа в трепете приникла к этой небесной сладости и, подобно губке, насыщалась  Божественной красотой и любовью.
   Очередь потихоньку двигалась. Вдруг от мощей отошел старенький батюшка. Он направился  прямо к нам. 
   - У этого батюшки нам нужно обязательно благословиться, - вдруг сказал муж. А сам не мог даже приподняться, как-будто прирос к лавочке.
   Я смотрела на батюшку. Он был так похож на дорогого нам , уже усопшего отца Николая Гурьянова с острова Залита! Мы только сегодня вспоминали его. Мишенька мне сказал, что Пречистая говорила кому-то из святых, что живет на земле праведник и нет ни одного человека на земле, кто не нуждался бы в его благословении. Она говорила так об отце Николае. А мы при жизни батюшки так и не смогли приехать к нему и благословиться. И так переживали, что лишились такой помощи! Сознаюсь, что даже у мощей преподобного Серафима я думала об этом. А тут этот удивительный священник. Да ещё идет прямо на нас!
   Я сорвалась с места, пока Мишенька собирался с духом, и подбежала туда, где уже около батюшки собрался народ. А он словно высматривал нас, поглядывая из-за толпы.
   - Батюшка, родненький, миленький, благословите! – я сложила ладошки крестиком и наклонила голову. Он внимательно и с удивительной любовью посмотрел на меня, благословил и положил руку на мою грешную голову. Мне стало легко и даже весело.
   - Мишенька, Мишенька! Быстрее сюда! Ну. беги же скорее! – шептала я, видя, что мой Мишенька словно остолбенел.
   - Батюшка, а как Вас зовут? – спросила я вслух. И услышала ответ:
   - Отец Николай.
   Да, да, это, несомненно, был он – батюшка с острова Залита!
Как Мишенька не получит благословения, о котором мы так мечтали?! И я бросилась к супругу.
   - Вставай, Мишенька! – и подтолкнула мужа к отцу Николаю. Получив благословение, он так и остался стоять на месте, - счастливый, и от радости словно окрылённый. Весь просветленный такой, будто изнутри заиграли радужные огни!
   - Представляешь, ведь это батюшка… Ведь я узнал его… Ведь это ж чудо! – шептал мой Мишенька. А у меня текли слёзы:
Надо же, преподобный исполнил нашу просьбу и отца Николая Гурьянова позвал! Батюшка Серафим, какое же спасибочко тебе!
     Мы жили под Кремёнками и ходить на службу так часто, как раньше, когда жили прямо в Дивеево, не могли. Поэтому великой радостью стала Пасхальная служба, на которую мы выехали на автобусе заблаговременно. Автобусы ходили нечасто, да и материально было туговато. Эта поездка была подарком преподобного Серафима.             
     Но перед этим произошло ещё одно удивительное событие.
Как-то, стоя недалеко от мощей преподобного на литургии, я вдруг увидела батюшку Серафима. Он быстро шел прямо от раки с мощами к нам, но я не успела даже сказать Мишеньке об этом. Батюшка схватил буквально меня за руку, подвел к раке и я вдруг оказалась внутри неё. Мое тело будто лежало там и сквозь стекло я смотрела на подходящих и прикладывающихся к святыне людей. Даже думать я не могла, а только смотрела…
   Только потом я поняла, что батюшка мне показал ответ на вопрос. Меня долго мучила одна тема. Я думала, как же к батюшке могут приходить всякие люди, и даже очевидные злодеи, колдуны, оборотни, а кто такие вообще- одержимые бесом? Каково ему все это исчадие видеть. Ведь несомненно,он обязательно видит их всех.             
    То, что открыл мне батюшка, было страшнее всяких представлений и ожиданий. Я видела сквозь стекло непрестанно меняющиеся фигуры.Стекла касались какие-то черные рыла, размякшие студни,откровенно бесовские морды. Они гримасничали, пытаясь придать выражение благоговения, но у них плохо получалось. Было темно и грустно. Такое чувство удивления, брезгливости и просто отвращения овладело мною.  Лишь пару раз мелькнуло человеческое лицо среди всего этого сборища и сброда.
   Когда я снова очутилась возле Мишеньки, то долго не могла что-либо сказать. Батюшка был уже на своем посту. И я поняла, что ради избранных, вот, может, тех двоих, которых я увидела, и несет он свой подвиг. А вообще я поняла главное: преподобный – заложник всего этого действа. Он страдает, мучается. Ему плохо и больно видеть такое падение людей, их грехи. Кто придумал за святых, - решать их загробную участь, вытаскивать их из земли? Ведь это эксгумация – подсудное дело!Если предан человек земле, то зачем тревожить его тело? Пусть бы вытащили своих дедов и бабок и поставили посреди комнаты!Как-никак – предки! Чем вообще отличаются такие действия от вызывания мертвых, от спиритизма? И, если Господь ещё терпит такое кощунство, то не пора ли образумиться и понять, что нет радости святым видеть всё это на земле происходящее?Ведь на небе они и так нас слышат.
   Не случайно Матрона Московская говорила, чтобы приходили к ней на могилку с просьбами. Не в Покровский монастырь, а именно на могилку, чтобы не тревожили покой. Эх, люди, да люди ли вы вообще? Бойкая торговля при мощах не даст вам дивидендов на Страшном Суде...
   
                ОДИНОКАЯ ПТИЦА.
   
   Перед выездом из Сухума нам пришлось искать проводника. Пока иеромонах В. бегал в поисках провожатого, мы сидели в «газели» и глазели по сторонам.
   Наше внимание обратил на себя пёстрый маститый фазан. Он внимательно покосился на нас, походил туда-сюда и продолжил стояние, явно привлекая наше внимание. Было странным отсутствие рядом с ним хоть какой-либо пернатой птицы женского рода. Вдруг подумалось:
   - Запоёт ли?
   Но птица не пела. Фазан был, словно человек, сосредоточен на какой-то своей мысли. Он степенно шёл, степенно останавливался и, в отличие от нас, никуда не торопился. Подняв достойно голову, он смотрел то направо, то налево. Потом внимательным взглядом он остановился на небесах, да так и замер…
  …Сухая земля осыпалась под ногами. Летели вниз по горному склону маленькие камешки. Пыльный кустарник цеплялся и царапался. Птицы сначала устало перекликались, а потом и вовсе замолкли.               
   Казалось, что дорога эта никогда не закончится. Но земля отдалялась, а небо приближалось…
   Небольшая группа людей пробиралась сквозь терновник.
   - Вот уж поистине, –  тернистый путь греха, – подумал один из них , забрасывая длинную железную лестницу на колышущееся под ногами густо переплетённое море колючих кустов. – Сорвёшься вниз, – и мучительная смерть обеспечена. Каждая из иголок, – в палец длиной. Господи, как Ты терпел терновый венец на Своей главе?
   Дорога в обход ещё долго тянулась бы по горам и опасным обрывам, поэтому решили бросить машину и двигаться напрямик.
   Вспоминались рассказы о батюшке-пустыннике. Говорили, что он один из первых пришёл в абхазскую пустыню. Там был и архимандрит Виталий, и другие отцы пустынники, о которых рассказывалось в книге «На горах Кавказа». Теперь же  отец Алексий  прибаливал, и даже ослеп. Страшная жара и духота, физическая немощь не сломили подвижника. Ночи напролёт продолжалась молитва и земные поклоны. Белый подрясник пропитывался потом.    
   …  Наконец усталые путники поднялись на вершину холма. Здесь, укрывшись под кронами высоких деревьев, прямо на скале прилепилося скитское строение.
   
                ЛОЗА ВИНОГРАДНАЯ.               
   
   Высокий сухощавый старец в схиме отдыхал после ночных бдений. Он едва касался жесткой скамейки.
   Казалось, воздушною рукой он благословлял нас, робко и с благоговением подходивших к нему. Но на  удивление зорко он видел своими глазами, ослепшими от слез, каждого из нас.
   - Батюшка, у меня недоумение. Можно ли молиться с иерархами, которые объединились с иноверцами и велят поклоняться одному общему богу?
   - Я этого не слышал. А кто сказал, что такое произошло? – ответил тихо старец.
   - Был собор в Москве недавно.
   - Я там не был. Утверждать не могу. И сказать не могу, если не знаю, - снова тихо сказал отец Алексий.
   - Батюшка, но если иерарх- еретик, то как с ним себя вести?
   - Могу сказать лишь, что по правилу Василия Великого, если иерарх открыто не исповедует ересь, то с ним можно общаться и за него молиться.
   - А если открыто исповедует?
   - Тогда надо плюнуть, развернуться и уходить! Сей есть волк в овечьей шкуре! – голос батюшки не по-старчески зазвенел.
   - И не молиться с ним?
   - И не молиться! – старец поднялся со скамейки и перекрестился.
   Тут закашлялся и заёрзал, пытаясь оттеснить нас от батюшки, номенклатурный  иеромонах, с которым мы приехали. Отец Алексий вдруг резко спросил его:
   - А вы что, на приходе служите? – и, как бы пытаясь отгородиться, поспешил к своей келье.
   Приезжий послушник шёл справа от него, поддерживая старца под руку. Красивая стройная женщина в синем платочке и длинной юбке шла слева. Старец словно отвечал на её многочисленные вопросы. И его ответы она слышала сердцем. Приблизившись к келье, они увидели едва заметный жест, которым их пригласили войти.
   Иеромонах нервничал и подпрыгивал на месте, но увязаться следом за старцем не решился.
   Небольшая комнатка с окошком, по краям её -  лавочки для гостей. Очень скромно. С одним выходом в другое помещение – видимо, в жилище келейника.
   - Молитвами Святых Отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас! – произнесли почти одновременно мужчина и женщина.
   - Аминь, аминь… присаживайтесь на жердочки.   
   Они присели и замолчали. Слишком уж высокой чести сподобил их Господь.
   Теперь можно было отдохнуть от суеты, послушать тишину  молитвы, подобно прибою океана наполнявшей весь этот мир.
   - Когда я был маленьким, меня тоже интересовали многие вопросы веры. – Начал свой рассказ старец, и на минуту задумался. - Но мне было с кем их обсуждать. У меня были хорошие наставники и собеседники. Моя мама, мой дедушка… Господь помогал и многое открывал. Сейчас, на конец моей жизни многое мне стало понятным...
   Я советовался со старцами, мы много молились и обсуждали, и вот, Господь открыл нам правду.
   По Слову Господню, слепые вожди слепых не могут привести народ ко спасению, но только ко ввержению народов в яму,- что мы и наблюдаем. Поэтому, имея целью прозрение пути спасения, мы не имеем права не исследовать эти пути.
   - Как теперь молиться?
   - Предпочитаем молитву Иисусову, и вам советуем, - заметил старец, и его пальцы ещё быстрее начали перебирать чётки. По слову Господню, -  блаженны алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся. -  Простите,благословите...               
   Отец Алексий потихоньку перебирал какие-то бумаги. Наконец он взял в руки тетрадку и протянул её посетителям.
   -Я слепой уже, а мне приносят, как-будто я могу прочитать тут или понять. Вот, возьмите, почитайте. Может быть, что-нибудь пригодится. Приезжайте на могилку ко мне, я вам тогда подскажу… А в этой жизни мы навряд ли ещё увидимся.
   Они  такое родное и близкое почувствовали. К горлу подступил комок.
   - Батюшка, батюшка, миленький, - только и смогла сказать женщина. А мужчина наклонил голову, в глазах его блеснули слезы.
   Перед отъездом из Сухума вся компания, переполненная впечатлениями, дожидалась отправления, сидя в задрипанной «газели». К ним подошёл фазан и, обернувшись клювом к небу, вдруг запел.
   - Ага, значит, - помолился, - удовлетворённо подумали про себя мужчина и женщина.
   … На обратном пути они просмотрели тетрадку. Там оказались молитвы.
      
P.S. Оказавшись в одном из монастырей России, мужчина и женщина зашли на монашеское кладбище. В самом уголочке его, недалеко от туалета, был похоронен батюшка Алексий. Они узнали годы рождения и смерти. Спросили у рабочего, тот ли батюшка.
   - Да это у нас тут абхазский пустынник какой-то жил,- ответил он разсеянно и потащил свои мешки в сторону монастырских строений.
   Они прослезились и сразу вспомнили грустную историю.
   Президент Республики по фамилии Магапша был приглашён в Россию. Там  ему сделали операцию, якобы на глаза, как и Царю из Ухмырья, и…, и от этой простой операции он почему-то тоже умер. А ведь он согревал своей заботой гонимых молитвенников и  простых жителей своей страны. А после этого кто-то, под предлогом лечения, вывез батюшку Алексия в Россию под личную опеку бывшего собрата по пустынничеству, ставшего теперь представителем епископата. Вскоре старцу сделали операцию, потом ещё, и ещё…
   Его буквально «окружили заботой», и вскорости он был похоронен на территории монастыря.
   Вспоминая грустную эту историю, пришедшая пара стояла понурив головы. Женщина неутешно рыдала.
   - А меня зарезали безконечными операциями, на которые они меня возили, а я устал. Ведь я знал, что еду на смерть и мучения. Но душа моя уже рвалась из этой темницы. Поэтому не сопротивлялась, потому что я очень хотел соединиться с моим Богом, - поведал батюшка. Он открыл себя в  глубокой и скорбной молитве страдающего сердца. - А вы поскорее уезжайте, вам здесь опасно находиться. Пока постойте.
   И они поняли: батюшку поторопили на тот свет, как и всех старцев. Чтобы лишить людей спасения, чтобы разгромить оплот монашеской республики. Магапша был политический руководитель, а батюшка  – духовный. Через него доносилось исстрадавшемуся человечеству живое дыхание жизни. И сделано это злодеяние убийства было по заказу международных масонских структур и «благими намерениями» одного из близко знавших батюшку епископов, как и все епископы советского времени дававшего подписку о сотрудничестве со спецслужбами.
   Охранник монастыря начал искать каких-то там цыган: мужчину с бородой и женщину в длинной юбке. Мужчина и женщина, переглянувшись, вышли из храма. Пройдя мимо храма и трапезной, они вышли за ворота. Старенькая машина, пофыркивая на подъёме, стремительно уносила их от места мученической кончины пустынника- праведника.
      
                ОТЦЫ ПУСТЫННИКИ И ЖЕНЫ НЕПОРОЧНЫ.

   За несколько лет до этого, заброшенный волею судеб на Сельско-Юрьевский скит Замакидонского монастыря, бродяга- послушник честно отрабатывал кусок хлеба с медовухой на монастырской пасеке. Как в страшном сне перед его глазами стояли рои и тучи пчёл на фоне ночного неба – тьмы тем злобных и грозных пчёл.    Они кидались, вгрызались в руки, в шею, забирались под рубашки, под рукава маек, немилосердно жалили. Пасеку перевозили ко взятку, к созревающему новому полю подсолнечника. Ульи грузили краном. А пчёлы возмущались, потому что их обворовали, - взяли их первый взяток. И они жестоко мстили за свои поруганные труды.
   После тяжёлого боя послушник долго приходил в себя в келье. Теперь жизнь на скиту показалась удивительно мирной и радостной. Он готовил для братии, рвал малину во дворе и сразу её съедал вместе со всеми. Пили чай с забрусом. В жару ложились спать, чтобы особенно не перетрудиться. И в общем, по сравнению с монастырской жизнью, все чувствовали покой.
   Само село располагалось довольно странно по обоим рукавам огромного оврага, берега которого были густо покрыты зарослями высокой травы. Внизу журчал колодец, там можно было попить чистой водички. Во дворах домов по краям оврага росли фруктовые деревья, кустарники. Можно было жить. Правда, в основном, вся растительность была какая-то заброшенная и покрытая пылью. Присутствие огромного оврага не очень-то и вдохновляло и казалось дорогой куда-то вниз.
   Послушник, узнав, что прямо через овраг владыка Викон строит для престарелых монахов что-то типа скита или прибежища, решил попытаться прорваться к отцу Алексию. В монастыре ему сказали, что батюшка находится в этом скиту. В монастырях ни от кого никаких тайн нет и буквально от первого встречного или соседа по келье можно узнать практически всё. Особенно, если почувствуют в тебе родственную душу.
  Когда заснул старший по послушанию, послушник решил провести разведку боем, что называется. По тропинке через овраг сквозь бадяки он торопился увидеть дорогого батюшку.
Первое, что его поразило, это были огромные железные ворота и железный же высоченный забор, что не вписывалось в понятие монастырского скита, а напоминало скорее особо охраняемый спецобъект. Злобный пёс начал бешено лаять и срываться с цепи, почувствовав незнакомца.
   - Ничего себе – скит, - подумал послушник и постучал в ворота.
   Двери открыли. Во дворе разворачивалось строительство. С десяток молодых трудников с азартом и остервенением бросали лопатами гравий. Первая мысль при виде такого энтузиазма: сколько же вы, ребята, грехов сотворили, раз так рьяно трудитесь?
  Территория за воротами мало отличалась от режимного объекта. Ни деревца, ни саженца. Два дома расположились напротив друг друга.
  - Один для женщин, престарелых монахинь, другой для старичков – монахов, - пояснила подоспевшая инокиня.
    Послушник узнал её. В Абхазии она жила впроголодь, и ходила на послушание через весь город в Иверский монастырь, чтобы там покушать. Тогда паломники подвезли её и надавали продуктов.
   Теперь же статус инокини изменился. И она имела благословение владыки пускать к старцу посетителей лишь по его, самого владыки, личному разрешению.
  - Но ведь я же был у батюшки в Абхазии, - пытался объясниться послушник. Он очень хотел попасть к батюшке, хотел получить старческий совет и окормление.
  -  Батюшка очень болеет и мы его стараемся не безпокоить, - веско заметила инокиня, и этим своим заявлением окончательно сломила напор, и без того робкий.   
   Не помогло даже негромкое покашливание и кряхтение за тонкой перегородкой.
  Слепая старушка - монахиня в строении напротив долго благодарила инокиню за обед.
  - Видать, намытарилась, - подумал послушник, и пошел в обратную дорогу.
   Ретивые трудники продолжали озверело метать гравий. Ляскнули железные ворота.
   Что-то было упущено. Недоговорено. Не сделано.
 - Не по-Божески как-то. И тропинку не могу найти. Как это я ушел, может вернуться? – обрывки мыслей путались в его повреждённой понятиями долга и послушания голове.
  Обернувшись назад, он ещё раз взглянул на неприступный железный забор… и поплёлся в овраг.
 Но записка всё же дошла до старца.
   - Батюшка, это ты опять обо мне вспомнил и помолился спасибо тебе, - воскликнул ото всей души человек. Он понял – это от батюшки Алексия поклон. Изменилось всё вокруг: мир пришёл на душу, покой.
  Откуда-то прилетела чудесная птица. Она была очень лёгкая  и грациозная. Взглянув на послушника, птица взмахнула крыльями и улетела.
   - Значит, батюшка стал лёгкий, взмывает в небеса, подобно этой птице, и скоро отойдёт в селения вечные – подумал послушник. - Да, пожалуй, и пора тикать отсюда, пока не поздно. - Пришла вторая мысль, и он ей незамедлительно последовал, не задумавшись оставив на скиту чемодан со всем своим скарбом...
   Прошло несколько лет.
   Никто не видел на земле, как взмыла к небесам эта райская птица. Лишь безутешный послушник, узнав о кончине батюшки, зашел в алтарь храма, где он в это время расписывал стены с бригадой художников из Одессы, и спрятавшись за колонной, долго рыдал, стараясь подавить всхлипывания и не выдать своего горя.
   Не знал он, и не догадывался, что чудная птица взлетела высоко – высоко, к самому престолу Боженьки, и молится, молится о нём, об этом парнишке, обо всех страждущих, уставших, обремененных.
 … Милый, добрый  старец, моли Бога о нас. Истина жива. Потому что правду убить враги не смогли. Потому что батюшка рассказал из гроба о том, что произошло.
                Майк и Элли Харди. 27.03.2014.