Куда ведёт надежда. Глава 27

Как я вижу, всё прошло прекрасно?- Георгия Кротов теперь сидел в только что сделанной библиотеке за столом, располагающимся в дальнем конце комнаты. Он сам заведовал библиотекой.
Я сел на деревянный стул перед ним и сказал:
- Да. Более чем отлично!
Я взял небольшую статуэтку лошади, которая стояла на столе, за лампой, и несколько раз  подбросил её в воздух.
- Более чем отлично!- вновь повторил я, - прекрасно, замечательно!
- Это не повод ломать мои вещи,- улыбаясь, сказал Кротов, и, протянув резко руку, поймал фигурку и поставил её обратно,- а вы говорили насчёт будущего? Тебе тут ещё 4 года сидеть!
Я кивнул.
- Лена сказала, что не против подождать. Это не так трудно делать, если знаешь, чего ждать. К тому же, мы всегда можем встречаться на квартире конного завода. Там есть стол, печка, кровать…
- Чтоб поесть и поспать!- Кротов отмахнулся, и, наморщив лоб, откинулся на стуле.
- Ну, а как ты хотел? Не без этого - усмехнулся я,- кстати, а ты знал, что Берков - её бывший гражданский муж?
- Конечно, нет, откуда мне знать!- совершенно равнодушно ответил Кротов. Кажется, его мысли были заняты чем-то другим.
- И меня это как-то напрягает, если честно. Я об этом ничего не говорил Лене, но мысль о том, сколько она проводит времени…
-Так, стоп!- Кротов поднял руку вверх, прося тишины,- Ты меня поражаешь, Миша! После  трёх дней отношений ты уже умудряешься её к кому-то ревновать.
- Я не ревную. Просто это неприятно.
- Это всё равно, что сказать - я не ем это, но не потому, что это не вкусно, а потому, что это дурно пахнет. Это одно и тоже.
- Интересно,- сказал я, наклоняясь,- тебе-то, откуда знать, как надо делать?
Кротов на секунду замер, губы его дрогнули, но лицо практически не переменилось - только веки опустились чуть ниже, и теперь его глаза стали казаться по-смешному восточными, азиатскими. Кротов поправил воротник своей рубашки, хотя с ним было всё в порядке, затем сказал, глядя в бок:
- У меня была семья, если ты об этом.
Я сглотнул неприятный, скользкий сгусток слюны - не стоило мне этого говорить…
- Ты никогда не говорил об этом, вот я и решил…
- Что если у человека сердце не болит, то у него его нет?
Мне не нашлось, что ответить. Я подумал, что библиотеке в тот момент похолодело - между ровными рядами шкафов, забитыми книжками, словно школьные рюкзаки, пробежал сквозняк.
- У меня была семья. Я был женат 6 лет.
- Развёлся?
- Нет,- Кротов сложил руки перед собой, глядя на извилины на руках, похожие на ветки отживающего дерева.
- Мы жили нормально, в домике моих родителей недалеко от города. Она работала ветеринаром, я – журналистом. У нас была дочь 5 лет - Света. Я любил свою семью, восхищался своей женой, и всякий раз, особенно перед сном, глядя на неё, я думал, что мне очень повезло, и я получил в жизни, может быть, даже больше, чем заслуживал. Когда всё было хорошо, мы были счастливы. Когда у меня были какие-то проблемы, или я просто устал, или не желал что-то делать, мы ругались. Бывало, что очень сильно. Когда мы поругались в первый раз, я так испугался, что она  уйдёт, что купил коробку конфет, цветы и в тот же день попросил прощения. Потом мы катались всю ночь по городу и целовались под мостом. Потом  такие ссоры повторялись, не часто, хотя трудно судить, что в таких случаях слишком часто, а что редко.  И я уже боялся, что она уйдёт - поплачет, перетерпит, а на следующий день, или через несколько дней всё забудет. Я больше не дарил ни цветов, не подарков, даже не мирился словесно, не просил прощения, всегда отстаивал свою точку зрения до хрипоты в голосе, словно спорил с дедом на вокзале, а не с любимой женой.
Гордость и предрассудки живут во много раз дольше обиды, знаешь ли.
А однажды мы поругались по ещё одной мелочи - я хотел на ужин курицу, а она готовила, уже даже не помню. Ну, что-то другое. Нелепая причина для ссоры, согласись? Но уже в середине мы говорили про то, какой я бесчувственный упрямый идиот, а она – криворукая дура, не способная сготовить то, что велят. Много «хорошего» вспомнили друг про друга, можешь мне поверить.
 На следующий день нужно было ехать в город - мы обещали дочери показать зоопарк. Но я сказал, что не поеду, сославшись на головную боль. Это, конечно, не правда - просто я бы ещё зол, что вчера вынужден был есть с гостями не то, что хотел, а что приготовили-рассуждал, как маленький ребёнок, капризный и назойливый. Но я думал, что я имею на это право. Имею право на ту еду, которую хочу.
Знаешь, я вот сейчас думаю, что услышь я такие слова от другого человека, то покрутил бы пальцем у виска, а так. Всё о себе. Дома человек забывает многие свои манеры и правила, которыми руководствуется на работе с коллегами или просто в транспорте с незнакомыми людьми - он начинает видеть слишком много недостатков и слишком долго помнить мелочные обиды. И начинает просто  забывать, каково это - ценить то, что имеешь, если можешь иметь такое вообще.
Они попали в аварию, Миша. Столкнулись с ВАЗом. Волгу смяло, словно она была из бумаги. Моя жена и дочь погибли сразу. Мне сообщили спустя час.
Знаешь, люди начинают верить медленно. По-настоящему верить. Они могут кричать, плакать, рвать на себе одежду, как сумасшедшие, но по - настоящему верить они начинают верить спустя время. Медленно пропитываются в этом понимании, как губка в воде.
Я хотел застрелиться. Или повесится. И знаешь, когда мне было тяжелее всего, я … бегал. Одевал серый спортивный костюм, который мне подарила жена, и бежал по сельским дорогам час, два, три - бежал до тех пор, пока не окончательно не выдыхался. Потом бежал обратно, и самое главное - это именно бежать, а не идти. Когда я оказывался дома и только моя потная, больная от нагрузки голова касалась подушки, я засыпал. Это такой сон был прекрасен, потому что был пуст и темен, как ночью лес, и туда никто не приходил. Ни жена, ни дочь.
Но иногда я сам брал наши семейные фотографии, вглядывался в них, что-то говорил, словно застывшая во времени картинка могла меня услышать. Знаешь, Миша, фотографии - плохая вещь. Всякий раз, вглядываясь в них, ты хочешь чтобы глаза тех людей вновь посмотрели на тебя, губы зашевелись, сказав то, что ты хочешь услышать. Но люди на фотография - лишь образ, тонкий, как игла, и вечно плоский и мёртвый. Единственные воспоминая, самые живые и самые дорогие – в твоей голове. Люди там улыбаются, смеются, обнимают тебя и часто делают то, чего не делали в реальной жизни. Поэтому мы дорожим воспоминаниями. Эдакая машина времени, где можно всё изменить, прокрутить в вновь, отмотать к нужной точке.
Кротов замолчал, и через минуту продолжил:
-Шло время, и жизнь налаживалась. Просто хотелось что-то делать. Я ездил в разные города, писал статьи для журналов, путевые очерки и прочее. Знакомился со многими людьми, показывал свою заинтересованность в жизни.
Кротов закрыл глаза, провёл руками по лицу, словно умывался, затем по волосам, от чего тонкие короткие стали  казаться ещё тоньше.
- Солнце не всегда видно. Но оно всегда есть,- говорил Кротов,- это её слова. Так она говорила нашей дочери, когда та боялась грозы и грома. Всегда можно найти что хорошее, а для плохого и стараться не  надо.
- Я вовсе не собирался ей об этом говорить, не собирался ругаться,- говорил я, оправдываясь.
- Научись не говорить это себе,- посоветовал Кротов.
И нам том разговор закончился.
Да, самые разные люди рассказывали мне свои истории. Иногда они интересны, иногда неуместны, но реже всего они бывают действительно полезными. Но чтобы понять, какая из них, нужно, как обычно, не перебивать до конца.