Последняя ночь

Темнело... Стены города постепенно меркли. Внутри было тихо. Жителей  не осталось: все были выведены ещё до начала осады. Из гарнизона осталось только шесть солдат. Это были солдаты из абсолютно разных отрядов, направленных на помощь города. До этого они никогда не видели друг друга и встретились просто случайно дня два назад до этого. Солдаты сидели вокруг костра на небольшой полянке возле одного из домов. Каждый из них знал, что живым он отсюда не выйдет - на рассвете начнётся атака... Костёр то горел, то потухал.
- Гаснет он... - тихо сказал один из воинов - старик-ветеран. - Так и мы погаснем скоро.
Солдаты потупили голову. Старик посмотрел на огонь.  Он был седой, высокий, глаза сероватые и уставшие, голос хриповатый. Говорил он медленно и не отрывая взгляд от пламя.
- А ведь я помню как ещё в детстве бегал костры жечь. - Ветеран начал свой рассказ. - Давно это было. Помню как смотрели на него и грелись. Дома даже печи не было. Мы с матерью одни жили. Отца казнили, а сестра из дома ушла. Долго тогда мать плакала. На меня смотрела и обнимала. А я не понимал тогда из-за чего мама плачет. Смотрит и плачет. Спали мы на голом полу, денег не было. Питались когда как, а иногда и вовсе голодали. Мать мне последнее отдавала, а сама часто в голодные обмороки падала. Так мы где-то лет шесть жили. Потом в нашу деревеньку бароны пришли. Мама моя красивая была. Они быстро на неё глаз положили. Но она была не такая! Она всю жизнь верность отцу хранила. Они и денег предлагали и имя... Но однажды барон Ква'аль сказал, что если мать за него выйдет, то он меня в полк устроит. Согласилась мама. Помню последнюю ночь перед её отъездом. Ни на шаг от моей кровати не отошла. И всё плакала и по голове гладила... Вот до сих пор помню руки её. Работящие руки, но нежные. А на утро приехали за ней. Долго мать смотрела на меня, говорила что-то, а я не слушал, я только тогда понял, что не увижу больше её. Она уж поцеловала меня и в карету пошла, и тут я бросился к ней, обнял, да плакать давай... Да что плакать - рыдать. Просил, чтоб не уезжала, а она ничего не говорила. Крепко-крепко прижала и себя винила. Люди деревенские вокруг собрались, стыдить маму начали. Кто-то помню из толпы крикнул:"И не стыдно тебе?", а мать ответила, слезами обливаясь:"Пускай меня судьба добьёт, но чтобы сына не трогала!". Быстро карета уезжала. В пыли дорожной скрылась... Я тогда до ночи стоял, вслед смотрел... И плакал, и маму звал... Больше я её не видел. А потом меня в рекруты определили. Мне на тот момент лет четырнадцать было. Меня в казармах били, как сироту. Заступится-то некому, а за себя постоять нельзя было. Порой обзовут как-нибудь, ты в ответ скажешь, так до полусмерти забьют и не заметят. Нас таких сирот несколько было. Молчали мы. Изгоями были. Но ничего. Выжили. Лет через пять такой жизни, нас начали в отряды ставить. Войны пошли. Сначала страшно было, а потом привык. Помню с ребятами монетку кидали, если решка, то выживешь, а если орёл - погибнешь. Срабатывало. Слава Богу, что решка меня любила. И всё мимо меня как-то проносилось. Вроде вчера слева один солдат стоял, а сегодня уже другой. Спросишь, а вчерашнего убили уж... Война она жизни берёт, никого не щадя - ни малого ни старого. И вроде всплакнёшь, да понимаешь, всех не оплачешь. И как-то в грудь давит и слёзы вот-вот брызнут. А потом бой дают. И там не до этого. Там врага надо бить. Помню случай один. Мы тогда где-то под Раяном воевали. Боёв много было, не счесть. Но один я запомнил. Сражение уж  третий час шло, мы их теснить начали. Вдруг на меня парень выскочил. Бьёмся мы бьёмся. Вдруг он споткнулся, да упал на спину. Я уж его заколоть хотел, да смотрю, у него что-то из кармана выпало. Картинка какая-то, а на ней девочка. Я у него спрашиваю:"Это кто?", а он:"Дочка моя". И замолчал... А из глаз слёзы потекли. Трудно мне было, а пришлось... Приказ... Картинку с ним оставил. А на утро после боя себя убийцей чувствовал. И ведь до этого не одного врага зарубил, да только не задумывался я никогда, что враги они тоже люди, тоже чувствуют, тоже семьи имеют, а может так же монету перед боем кидают. А может тот, кого ты убил, другом бы твоим был, если бы вы в одном войске служили... Вот так и прошли сорок лет. Много я повидал, всего не рассказать. А года два назад начали меня по городам кидать, как пса старого в будку запихивать, да ждать, когда он сдохнет там, чтоб не кормить лишний раз. Не нужен я стал... Да я сам безносую жду... Устал я...
Старик замолчал. Солдаты смотрели на огонь, мысли у каждого разные были.
- Я тоже поневоле служить пошёл. - Вдруг заговорил парень, сидевший напротив старика. На вид ему было где-то лет двадцать. У него было красивое лицо, голубые весёлые глаза. Голос у него был красивый. Но главное в нём было то, что на его лице была еле заметная улыбка... Добрая искренняя улыбка. Он прилёг, положив руки за голову и стал смотреть на уже потемневшее небо, в котором появлялись первые звёзды. - Мой отец был известным офицером. Богатая у нас семья была. Мы всегда в достатке были. Детство всё за мной какие-то няни ухаживали. Надоедали помню. Я от них сбегал всегда. Мать меня всегда опекала. Рядом с нашей усадьбой деревня была. Крестьянские меня всегда играть приглашали. Я с ними много время проводил: они и игры придумывают разные, и истории всякие рассказывают, и легко с ними. Я никогда не ставил себя выше них. Все мы люди, смерть-то она всех берёт: и крестьян, и дворян, и королей, ей всё равно... - солдат на пару секунд замолчал. - Дома мне делать-то нечего было. Я всегда не любил этих гостей, которым то так кланяться надо, то так. Не любил эти костюмы зажатые, я когда убегал, всегда снимал их, а крестьянские мне рубахи выносили. Еду эту непонятную есть не хотел, по мне и хлеб простой и то вкуснее... Так долго продолжалось, как отец вдруг узнал, что я с  детьми крестьян бегаю. Страшно разозлился отец, он мне всегда говорил, что крестьяне глупые дикари, нужные только для работы, и что они вообще не люди, а животные, а я не пастух, чтоб с ними бегать. И вот он узнал, что я играю с крестьянскими ребятишками. Мне тогда сильно досталось. А про тех ребят и говорить-то не хочу. До полусмерти их избивали при всех. Матеря рыдали, а отцов тоже наказывали. Меня с того момента стали за уроки сажать и манерам обучать. Но все равно втихаря иногда сбегал. Так до пятнадцати лет продолжалось. А потом в деревню других крестьян привезли. И тогда я её встретил... Ребята, я такую красавицу никогда не встречал! Её глаза, лицо, фигура, походка, движения, голос, улыбка... А какие у неё волосы! Коса у неё до пояса спускалась! Она моя равесница была. Я без памяти влюбился. Мы три года тайно встречались. Каждый день помню, каждую ночь... Но однажды снова отец узнал. Один помощник его рассказал. Им похоть овладела... Да только ему-то уж за пятьдесят... Зол я был тогда. Отец мне сказал, что служить отправит... Помню ту ночь перед отъездом... Каждую секунду... Поле чистое... Звезды, небо... И Луна... У нас всё тогда и случилось... Она на меня смотрела и плакала. А я... А я понимал, что больше не увижу её. Взгляд её помню... Ребята, этот взгляд, - голос парня начал сбиваться, он еле слышно заплакал, - люблю её, парни. Всем сердцем. Не могу без неё. Забрали её... И меня... Разлучили... Настоящая у нас любовь была... - солдат притих, но вдруг уверенным голос почти выкрикнул. - Да почему была?! Я до сих пор люблю! Все сражения ради неё дрался, ради неё одной!.. Но... - снова голос его дрогнул. - Не увижу её больше... Урод этот на ней женился... Но она меня любит, и я её. И пускай меня убьют, мы встретимся... Если не в этом мире, то в том, - воин показал на небо, - обязательно. Господь сведёт нас... Я верю...
Снова настало молчание. Огонь немного погас. Солдат, что сидел справа от ветерана, подкинул в костёр немного сухих веток. Пламя зашевелилось. Вокруг была уже почти ночь. На небе взошла Луна и были видны яркие и не очень звёзды. Солдат был худощав, лицо его было грустное, на глазах блестели слёзы, он неподвижно смотрел на огонь. Голос у него был слабый, и он часто дрожал. В течение всего рассказа солдат даже не шелохнулся, он был полностью погружён в воспоминания.
- Вот ты сейчас о любви говорил, а я ведь даже не понимал тебя. Понимал то, что тебе было плохо, то что ты любил... Но вот чтобы взаимная любовь... Я вообще не знаю, что это значит когда тебя любят. Я всегда был один. Помню себя лет в шесть. Жил где-то на окраине в каких-то полуразрушенных домах. Я когда на улицу выходил, люди в меня сразу кидали камни и били палками, крича мне "уходи". И я уходил... В меня попадали камни, но не было больно. Что-то в груди давило и плакать хотелось. Но всегда старался людям это не показывать, они смеялись надо мной. Я всегда забирался на крышу своих барак и смотрел на закат. Тогда и плакал. По долгу плакал. Я тогда не понимал, почему меня так не любят. Я не понимал, почему у всех детей мамы и папы, а у меня нет. А лет в четырнадцать я влюбился в дочь одного богатого гостя нашего города. Ей было столько же сколько и мне. Она ходила рядом с отцом, а я тихо следил за ними. Это моя первая любовь была! Я не раз появлялся в толпе. Махал ей, кричал что-то, а она не обращала на меня внимание. А если и замечала, то взгляд не задерживала, а отворачивалась и красавцам нашим глазки строила. Но однажды я поздно по улице шёл, и вдруг она из-за угла выходит и прям передо мной встала. Потом сморщилась и отошла. А я голову потупил и стою. Она мне тогда первое и последнее слово сказала:"Урод". Больше я её не видел. Жил кое-как. Был изгоем. В городе я никому не нужен был. От меня даже собаки бездомные бежали... В шестнадцать лет снова влюбился. Она часто гуляла по нашим пустырям с друзьями. Она всегда смеялась, улыбалась, и для меня она вторым солнцем была. Когда она приходила, то встречал её взглядом издалека, как восход, и провожал, как закат. Один раз она одна пришла. И... Плакала... Я смотрел... А потом решился и подошёл. А она встала и назад отошла и сказала, что закричит, если не уйду. А я ведь ничего плохого не хотел, я помочь хотел... А она, как и все, камнем в меня кинула и убежала. Я заплакал тогда, не понимал я, за что меня ненавидят все? А через несколько дней она с друзьями пришла. Ходили, искали что-то. А потом я понял, что меня. Я вышел. А возлюбленная моя на меня резко показала и сказала:"Он". Меня бить начали. Но не это меня заставило снова плакать. Я когда уже избитый сидел, удар камня почувствовал... Это она в меня кинула... Я много раз влюблялся, но... И вот когда я повзрослел, я пошёл служить. Сколько мне тогда было, я не знаю. Я и сейчас не знаю - примерно между двадцатью и тридцатью... День рождения-то своего я не знал. Считал от сознательной жизни, а примерную дату узнал от невнятных рассказов бездомных... Так вот, служить я пошёл, что бы славу получить, чтобы доказать всем, что и в изгое дух есть. Да вот только погибну завтра, а ничего не докажу...
Снова настала тишина. Вокруг уже была ночь. Были видны самые маленькие звёзды. Огонь  вновь начал гаснуть. Солдат, сидевший слева от ветерана, сказал:
- А я за местью пошёл. - Голос воина был хриповатый, простуженный. Сам солдат был довольно взрослый: ему было где-то лет сорок. У него были чёрные густые волосы, карие глаза, обветренное лицо и печальный взгляд. Кисти его рук были в шрамах и царапинах. Он говорил твёрдым голосом, но иногда запинался - воспоминания терзали его. - Ещё с детства у меня враг есть. Сын богача одного. Все ребята вокруг него крутились, чтобы только только он не разгневался. А я не такой. Я льстить не люблю и не умею. А ему не нравилось! Донимал он меня. Он в школе примером должен был быть. Папочка его вечно деньги учителям сувал. Вёл он себя по-свински. Грубил, ругался, девушек лапал. Заводил под лестницу и... Однажды соревнования были по фехтованию. Со всех окрестностей участники съезжались. Я тоже тогда участвовал. Рыцарей тогда пришло много. Это было довольно значимое событие. Но главным гостем нашим был рыцарь Дагар. Сам Дагар решил наше захолустье посетить. Помню как его принимали: и слуги всякие и губернаторы. А он только рукой всех отодвигает да говорит:"Дайте с участниками поговорить." Он к нам вошёл, говорил много: о чести, о справедливости, о рыцарстве, о благородстве. Да, помню его! Он для меня до сих пор эталон настоящего рыцаря. Ну так вот. Нас разбивали по парам. Сначала было шестьдесят четыре. Проигравшим считался тот, из чьей руки меч будет выбит. Первый бой я выиграл, второй тоже, третий, четвёртый, пятый... Наконец последний остался, я не знал, кто будет моим противником. Вдруг мне говорят, что этот-то и будет. Я поражён был: как? У нас все ребята спортивные, сильные, ловкие, а этот толстый да неповоротливый. И тут ко мне один из судей подбегает и говорит, чтобы я специально поддался. Я сразу понял, подкупил их папаша, чтобы сынка своего перед рыцарями показать. Ну пришлось согласиться. Бой начался, я должен был несколько минут "поатаковать", а потом буд-то случайно меч обронить. Ну мне неприятно стало, что сейчас рыцари и сам Дагар подумают. Какому-то толстяку проиграл. И разозлился я да ударил со всей силы. Тот-то слабенький, меч у него выпал. Вдруг судья главный встаёт, да говорить начинает, что мол нечестные приёмы я использовал. А какие приёмы? В общем засудить меня хотели, да тут Дагар встал и говорит судье:"Что прицепился к парню? Он честно победил. Дайте ему приз, он его заслужил!" Вручили мне награду. Я рад был тогда... Но как только рыцари уехали, участники разошлись, то у меня всё забрали, да при людно избили, чтобы людям не повадно было... Помню поросячие глазки этого "победителя"... Прошло время, я юношей уже стал. И как это случается у молодых парней - влюбился. Она тогда новая в нашем городе была. Долго её добивался. Ив один день она обратила на меня внимание. Нам вместе хорошо было. Но и тут этот урод помешал. Он на неё глаз положил. Очередную игрушку захотел. Отец его уж в мир иной отошёл и всё наследство сыночку оставил. Тот всю стражу подкупил, меня и её поймали и к нему привезли. Меня связали, а её он рядом с собой посадил. И тут говорит он противным голосом мне:"Я и здесь тебя обойду, смотри, как я её унижать буду!". И засмеялся так, как поросёнок. Её раздели... И этот урод вместе со своими слугами, начал её насиловать... А я голову даже отвернуть не могу. Она плачет, просит, чтоб отпустили, а он лишь посмеётся, да ударит её... - Голос солдата дрогнул, он начал прерывисто дышать. - Не могу это вспоминать... Они её в течение дня насиловали... Не могу. - Воин наклонил голову, по его щекам пробежала слеза. - Потом меня отпустили, а её он себе оставил. Так где-то месяц прошёл, как вдруг войну объявили, ну этот сразу на вражескую сторону перешёл - испугался. Её он отпустил, но... Она сказала, что... - Голос солдата изменился, он обливался слезами. - Что... Что его любит... - Еле выговорив, воин кулаком вытер лицо и вдруг громко выкрикнул. - За что?! За что она его полюбила?! Урода этого, свинью эту?!
- Ну-ну... Успокойся... Позади всё. - Негромко сказал ветеран, положив руку на плечо солдату.
- Обидно мне. Завтра... А нет... Уже сегодня... Утром... Зарежут меня, а я ведь так и не отомстил и её не повидал напоследок... А... К чёрту! - Махнув рукой, сказал солдат, прислонившись спиной к дереву и закрыв глаза.
Всё замолчало, было слышно только как стрекочут кузнечики. Задул лёгкий ветерок, огонь снова разгорелся. Солдат, который сидел слева от предыдущего рассказчика, тяжело вздохнул. Он был очень крупный, как медведь. Его сильные руки были скрещены у солдата на груди, взгляд был устремлён куда-то на стены города. Рядом с солдатом лежал огромный меч. Воин встряхнул своей большой головой. Лицо его было суровое: большой нос, плотно сжатые губы, немного выдвинутая вперёд нижняя челюсть и много различных ссадин и шрамов. Но при всей своей мощи и внушительности у этого солдата были необыкновенно добрые глаза. У него был твёрдый и басистый голос, он говорил медленно, но с в словах его чувствовались эмоции.
- А я, братцы, по долгу служить пошёл. Как увидел, что наших бьют, так и не выдержал. Помню себя ещё пацаном. Молодой, горячий. - Солдат слегка усмехнулся. - Было тогда время. Сотнями на тысячи шли. Бывало стоишь, внутри всё горит от нетерпения, и тут на горизонте виднеется войско. Они идут и идут. И всё блже да ближе. И уж невтерпёж, а командир приказа не даёт. И уж совсем близко, так тут командир кричит:"Бейте их!". И мы бросаемся. И там дерёшься, да о смерти не думаешь. Там одна мысль мелькает, чтобы побольше врагов до своей погибели зарубить. И вот рубишься-рубишься, как смотришь, враги-то кончились. И возвращаешься назад. И на душе легко, скольких людей-то невинных ты спас! Но однажды нас один пограничный город защищать отправили. Город хороший, люди добрые. Мы месяц должны были там пробыть, а потом нам бы замена пришла. Вот уж день последний был. Собираться надо было, как вдруг горн послышался. Враг! А стража-то не готова. Они ворота снесли и в город вошли. Лица перемотаны, глаза зелёным светятся, в руках ножи кривые, и всё в орут своё:"Шхалах". Наших перевязали, а на меня как на зверя аркан набросили. Да только я его дёрнул, так ловец с лошадью на землю рухнулись. Кулаками их бил, они подойти боялись. Как со спины на меня цепь накинули с шипами. Я цепь ту руками рвал, а они всё ещё да ещё кидали. Перевязали они меня. Всех перевязали. Всю стражу на колени поставили. И меня хотели. Ха! Только ручонки свои чёрные поотбили. Чтобы я на колени перед тварями встал! Мёртвым не встану, а уж живой тем более! Но тут главный их вошёл. Тут они все попадали, да давай ноги ему целовать. Эх, посмеялся я тогда. А он вдруг:"Солдат оставить для рабов, жителей режьте во имя Шхалаха! Они не люди, они хуже собак!". - В этот момент солдат начал говорить быстрее. - Я тогда разгневался, да давай цепи рвать! Они отскочили, увидели, что воин я непростой! А я метаюсь, да рву оковы! Но они опять гурьбой накинулись, как шакалы, да давай валить меня! Куда там! Кое-как связали ещё, да и всё! - Здесь голос солдата запнулся. - А потом они жителей начали резать. Я первый раз такое видел. Они резали не за какие-то цели, не за какие-то идеи, а просто так, им кровь нравилась, им нравилось смотреть как мучаются люди. Всех убивали, без разбора. Но вот то, что случилось потом, никогда не забуду. - Солдат немного притих, будто собираясь с мыслями. - Главный их вышел. Идёт по городу, людей режет. Вдруг всхлипы раздались. У этого слух как у шакала. Вдруг вижу, ребёнок плачет. Девочка маленькая, лет пяти-шести. И этот увидел. Подошёл он к ней, - голос солдата дрогнул, на глазах заблестели слёзы, - кинжал достал... Посмотрел ей в лицо... И... - Воин запнулся, он говорил еле-еле, ему явно было трудно. - Кровь так и потекла... Кожа-то у девчушки белая, нежная... И кровь... Алая... По коже этой бежит... И слёзки-то у ней... А глаза большие сделались... Она губами-то шевелит, а сказать не может... И вдруг... Тоненьким таким... Слабеньким... Детским голосочком... Еле сказала..."Мама", - солдат закрыл глаза рукой, - Братцы, за что ж дитя-то? Ей жить ведь...
Солдаты смотрели на огонь, который почти погас. Только угольки переливались как рубин... Или как кровь невинного ребёнка...
Начинало потихоньку светать. Солнца ещё не было, но на востоке небо уже из чёрного превратилось в тёмно-синее. Остался последний солдат, не рассказывавший свою историю. Он сидел слева от сына офицера. Он был лет тридцати, задумчивый, красивый. У него были длинные волосы до плеч... Они были седые. Но самое самое интересное в этом человеке было то, что на груди его доспеха был вычеканен меч. Это означает принадлежность к "смертному полку". То есть солдаты этого полка используются как пушечное мясо, которое враг бьёт первое. Этот полк называется "смертным", потому что выжить там было почти невозможно. Шли туда только по собственному желанию.
Итак, все ждали рассказа этого солдата.
- Ну а ты разве не хочешь рассказать о себе. - Сказал ветеран. - Последние часы живём.
Солдат наклонил голову, а потом сказал:
- Не хотел говорить. Да что уж там... - Настала небольшая пауза. - Я... заключённый... Меня как уголовника на войну отправили.
Все удивлённо посмотрели на солдата. Но он уже начал говорить:
- Я своё детство и жизнь рассказывать не буду. Я сказать хочу. Почему такие как я вообще рождаются? Скольких людей я убил... Убивал по разным причинам: из-за денег, из-за ревности, из-за похоти, из-за мести, из-за ненависти... Убивал до тех пор, пока однажды дома мать свою в крови не увидел. Её такой же как и я убил... Убийцу того нашли. Я ему в глаза посмотрел... И себя увидел... И я тогда подумал, что если я на него похож, да даже не просто похож, а фактически он и есть, то это я свою мать и убил... Мне по ночам потом стали сны страшные сниться: все те, кого жизни лишил, семьи их, дети их, которые в ободранных одеждах монету на просят, лица эти мёртвые снились, снилось как кровь с руки отмываю, а она не кончается. Снились кричащие девушки, снилось то как они жили, как родились, росли. Мне жизни моих жертв стали сниться. Все их события радостные. Вот у них лица весёлые, а вот они белые уже, неживые. Дьявол мне снился, Ад мне показывал. Там души грешников, таких как и я, кричат, и крик их сливается с кипением лавы, с хрустом сухожилий, со страшным рыком демонов и со скрипением адских машин для пыток. И на меня дьявол смотрит, весь в огне, и огонь будто настоящий, так жарит... Страшно мне стало и пошёл и сдался. И раскаялся не раз, искренне раскаялся. Но легче мне стало. И понял я тогда, что никакое раскаяние кровь с рук не смоет и, главное, не вернёт тех людей... И тогда я в "смертный" запросился. Меня определили. Я каждый бой хотел умереть. Но... Мучал меня Бог за грехи... Живым оставлял, чудом спасал. И помню как солдаты рядом со мной так и менялись, а я жить продолжал... Да за что мне жить то?! - Солдат вскочил на ноги. - Я не достоен! Я вообще не человек, я не существо даже! Я никто! Я ничтожество! Господи, как я хочу, чтобы меня убили! Чтобы меня мучили, как это делал я! Я бы отдал свою жизнь, чтобы вы все жили, вам нельзя умирать, вам надо жить. У вас есть цели, мечты, у вас есть честь, у вас есть те, кто вас любит, кого любите вы... У вас есть жизнь! А у меня ничего нет... Мне и не надо. Я не хочу. Я не человек, я убил его в себе... Так же как и тех людей... Убил... Себя же убил... Почему такие как я вообще существут?! Существуют, а не живут! Почему? Зачем они нужны? Они портят людям жизнь, её же и лишают. Они оставляют детей без родителей и родителей без детей, они лишают людей самого великого, что у них есть... Жизни! Я ненавижу себя! Я презираю себя! Я слизняк и не больше... Как я хочу, чтобы меня убили...
Солдат замолчал и тихо сел.
- Мы все убийцы... - Проговорил ветеран.
- Нет! Не все! Ты защищаешь простых людей, а я этих простых людей убиваю, пока ты жертвуешь ради них своей жизнью! Понимаешь насколько я низок? Я не человек...
- Если бы ты не был человеком, ты бы так не убивался. В тебе ещё живёт человек...
Солдаты замолчали. Костёр полностью погас. На востоке появилось солнце.
- Последний восход... - Сказал ветеран.
За воротами послышались голоса.
- Ну, всё. - Ветеран встал, за ним все остальные солдаты. Закрыл глаза и глубоко вдохнул. - Воздух... Правильно говорят, что перед смертью не надышешься... Как в поле... Рожок пастуший слышу... Дай Бог...
****
Помню, как рушились стены города. Как войско входило внутрь. Как кто-то защищал уже, как мне казалось, мёртвый город. Помню запах весны. Тот весенний вкус перерождения. Вкус жизни... Вечной жизни!