Детство Лермонтова 22 В гостях у кормилицы
Часы пробили пять. Мишель стал отпрашиваться у бабушки:
— Бабушка, я хочу проведать кормилицу. Можно?
— Иди, только к ужину возвращайся, — разрешила Елизавета Алексеевна.
— Сегодня у Васи именины, надо сделать ему подарок.
— Ты фигурок всяких уж много ему привёз с Кавказа и с ярмарок, отнеси-ка лучше гостинчик — вареньица. У нас прошлогоднее осталось, а у Лукерьи кончилось ещё весной. Выбирай, какое хочешь: клубничное, яблочное, смородиновое или вишнёвое.
На селе сады держали только тарханы и кормилица: барщинным крестьянам было не до плодовых деревьев — вырастить бы урожай зерновых, овощей и конопли, из волокна которой ткали полотно для одежды и плели верёвки. Лукерья Алексеевна варила на меду варенье из вишен, яблок, слив, смородины и малины. Клубникой ей заниматься было некогда, такая ягода росла только на барских полях. Мишель не колебался:
— Клубничное. Вася его очень любит. Если осталось, можно на сахаре?
— На сахаре варенье дорогое. Ты же знаешь, что варим такое только на праздники и для гостей, — заворчала Елизавета Алексеевна.
— Но ведь прошлогоднее варенье всё равно гостям подавать неприлично. А у Васи сегодня именины. Это для него большой праздник. И для кормилицы тоже!
— Ну ладно, — смилостивилась бабушка. — Дарья, пошли-ка Машутку в погреб за клубничным вареньем. Накажи, чтоб выбрала прошлогоднее на сахаре. Оно слева в углу за дверью, на горшках помечено.
— Слушаюсь, барыня.
Дарья была скуповата, ей не хотелось давать варенье на сахаре, но барское приказание она исполнила, как всегда, быстро и точно.
Обрадованный Мишель отправился к кормилице, осторожно неся в холщовой сумке горшок с вареньем, а под мышкой — азбуку и прописи. Он и летом занимался с Васей по вечерам. Дорога шла по высокому берегу Большого пруда, вдоль которого стоят домики улицы Бугор. От Никольской церкви начинается Овсянка. Церковь недавно закрыли, но ещё не успели разобрать и перенести на деревенское кладбище. На её месте бабушка решила возвести кирпичный храм во имя небесного покровителя внука и покойного мужа — Архангела Михаила. Батюшка Алексей перенёс службы в церковь Марии Египетской, которая теперь сделалась приходской.
Закрытый храм являл собой грустноватое зрелище, и Мишель быстро прошёл мимо него. Вот и Кормилицын пруд справа от дороги, а за ним высокая просторная пятистенка Шубениных, крытая тёсом, с красивыми резными наличниками на окнах. Эта изба топилась по-белому — одна из немногих на селе.
Из сеней навстречу Мишелю выпорхнули ласточки, сновавшие туда-сюда за кормом для подросших птенцов, которые скоро встанут на крыло. Лукерья, как всегда, хлопотала по хозяйству: скотины у неё полон двор. Мальчику очень нравилось, что у кормилицы в избе всегда прибрано и уютно. Его самого с первых месяцев жизни она приучила к чистоте, и в жаркие дни он иногда менял влажные от пота рубашки несколько раз.
— Здравствуй, мамушка, — сказал Мишель с порога.
— Мишенька! Заходите, радость моя, — кормилица вытерла руки чистым рушником, обняла и поцеловала воспитанника в лоб. — Садитесь за стол.
— С именинником, мамушка! Я тут для Васи подарок принёс.
— Благодарствую, Мишенька, что не забыли. Сынок вот-вот придёт с дальнего сенокоса. Старшим помогает сено ворошить. Погода жаркая, завтра скирдовать начнут.
— Я подожду. Мы тут с ним позанимаемся.
Ждать пришлось всего несколько минут. Во дворе послышалось мычанье — Вася по пути пригнал коров из стада на вечернюю дойку. Умывшись во дворе и сменив рубашку, мальчик вбежал в горницу.
— Здравствуй, именинник! Вот тебе гостинчик к празднику! — Мишель протянул горшок своему подопечному.
— Благодарствую, — Вася взял подарок и, поняв по запаху, что это такое, очень обрадовался: — Клубничное варенье! Моё любимое! Вот здорово!
Преодолев соблазн сразу отведать угощение, мальчик поставил его на общий стол, как заведено в семье.
— Вы здесь позанимайтесь пока, — сказала кормилица, — я пойду коров подою, а потом кушать будем.
За интересным уроком время пролетело быстро. Вася уже почти всю азбуку выучил и начал уверенно читать по слогам. Мишелю нравилась роль учителя, он показал мальчику одну из последних букв алфавита — ер, или твёрдый знак. Вася с лёту понял, что это за буква, но правильно написать у него не получалось: руки огрубели на сенокосе. Мишель терпеливо показывал ему по прописям, потом дал домашнее задание по чтению и объяснил примеры на сложение и вычитание.
Кормилица вернулась с кринкой процеженного парного молока и стала угощать мальчиков.
— Сейчас вам, мои хорошие, молочка налью по кружечке. И хлебца ситного я сегодня в честь именин напекла, — она ловко достала с печного пода ароматный каравай, отрезала каждому по большому ломтю, густо намазала клубничным вареньем и подала.
Друзья уписывали угощение за обе щеки. Мишелю оно пришлось по вкусу не меньше, чем Васе: не то что чёрствый утренний хлеб с маслом и кресс-салатом, который дают на завтрак в усадьбе по указанию доктора Леви.
В горницу вошла кошка с пойманной мышью в зубах. Почуяв запах свежего молока, она бросила задушенную добычу и стала тереться у Васиных ног.
— Киса, киса, — мальчик нагнулся погладить её и нечаянно опрокинул недопитую кружку. Молоко пролилось на половицы, и кошка тотчас бросилась его лакать.
Вася с досады чертыхнулся, потянулся за кружкой и смахнул на пол недоеденный кусочек хлеба.
— Не след поминать нечистых, сколько раз тебе говорить! — кормилица пригрозила сыну пальцем. — Не ровён час пристанут, не отвяжешься. Морок наведут, прельстят. Забыл разве сказ про Марью-вдову? Молись сейчас же.
Вася подобрал хлеб и кружку с пола и послушно перекрестился:
— Прости, Господи, помилуй и спаси! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
— То-то же.
— Мамушка, а что это за сказ про Марью-вдову? — заинтересовался Мишель.
— Вы разве не слышали в девичьей?
— Нет.
— Ну тогда я вам расскажу. И ты, Васятка, ещё раз послушай, тебе на пользу.
В тарханском предании, которое поведала детям кормилица, повествовалось о том, как в старину жила в селе молодая крестьянка. Всё у неё ладно было, супруга своего она очень любила, за детками хорошо ходила, нужное всё в доме имела. Да случилось поветрие, заболел её муж и помер. Горько затосковала вдова. Шло время, а Марья всё думала об Иване как о живом, плакала о нём, звала к себе ласковыми именами, как при жизни, и новые придумывала. Мнилось ей, что слышит её покойный и даже отвечает. Каждую ночь она видела его во сне. Он являлся ей краше прежнего ликом и стал ещё милей. Она просыпалась и, поняв, что это не наяву, снова желала возвратить дорогой сердцу образ, плакала, звала и манила его к себе, хотя и знала, что поступает не по Богу. До того дошла, что уж и днём могла видеть любимого мужа, стоило только ей на минутку глаза прикрыть. Она грезила им с улыбкой стоя и сидя, откладывала в сторону рукоделие, бросала начатое дело.
Стали соседи примечать, что с Марьей неладно: людей сторонится, молчит, когда приходится быть с ними, в церковь не ходит, стала бледной и худющей, детишки у неё голодные и немытые сидят. «Тает как свечка, — вздыхали соседки. — Уж не змей ли нечистый к ней повадился?» Начали они по ночам приглядываться к избе вдовы. Оказалось, и вправду змей её изводит. Кто-то видел, как в темноте огненный шар с длинным хвостом пролетел над крышами, сделал витки над кровлей вдовы, рассыпался мелкими искрами и пропал. На утренней заре он вновь взвился над её избой и растворился в туманной дымке. Другие будто слышали, что в доме Марьи всю ночь раздавались голоса. Летающий змей — злой дух, демон. Узнав о горе вдовы, лукавый принимал обличье её покойного мужа и являлся ей, обманывая несчастную, прельщал её нежными словами. А она наслаждалась обманом. Коварный змей завладел её мыслями. Порой она чуяла, что делает нехорошее, но не могла противиться дьявольской силе. Соседи увещевали вдову, давали понять, что её встречи с ночным гостем для них не секрет: «Смотри, Марья, до добра такое дело не доведёт. С нечистью шутки плохи». Но это только настораживало и злобило несчастную. Ей становилось всё хуже и хуже, она находилась в шаге от погибели.
Жаль добрым людям Марью и сироток, решили они их спасать. Пришла к ней сведущая бабка, зажгла пучок богородской травы и, творя молитвы, обдала благовонным дымом всю горницу, сени, обошла вокруг избы. Дабы отразить преследования искусителя, вечером к прельщённой вдове отправились ночевать соседки — бабы не робкого десятка. Улеглись они на кровать хозяйки, а саму отправили к детям на печь, чтоб враг не мог её сразу отыскать. Известно, как змеи печей не любят. С самого краю положили спать ребёнка, чтобы ангел-хранитель чистой детской души защитил и мать. Прилетел змей в урочный час на свидание, хотел попасть внутрь, а вокруг избы, окуренной богородской травой, — прочная преграда. Завыл он, пытаясь проникнуть то с одной, то с другой стороны, то в окна, то в дверь — всё тщетно. Он свивался жгутом, рассыпался искрами и снова с силой возвращался, стал бить в стены и углы избы, чтоб войти. Не спавшие женщины, молясь, с трепетом ждали, что будет дальше, и даже слышали стон. После полуночи удары стихли. Утром ночевальщицы увидели на одном углу избы будто бы след крови, который с первыми лучами солнца пропал. С тех пор летающий змей к вдове не возвращался, и Марья начала медленно приходить в себя, словно после тяжкой болезни.
— Вот так, детки, — закончила сказ кормилица. — Опасно иметь дело с нечистой силой. Лучше не навлекать её на себя.
— Спасибо, мамушка! Такая интересная легенда, не то что французские поучительные рассказики, которыми нас пичкает гувернёр.
— Рада, Мишенька, что понравилось. Ну да мне пора на стол собирать, скоро главные едоки с сенокоса придут.
В проёме двери показалась вихрастая голова Федьки Фролова, соседского паренька лет четырнадцати:
— Здрасте, барин. Здрасте, тёть Луш! Отпустите Ваську купаться.
— Идите, ребята, вечером купанье самое полезное.
— Мамань, можно я возьму упавший кусочек хлебца покормить оленёнка и лосёнка на усадьбе?
— Бери, но до темна чтоб дома был.
— Идёмте скорей, — нетерпеливо подогнал их Федька.
Попрощавшись с кормилицей, Мишель отправился с ребятами на Барский пруд купаться. Потом всей гурьбой побежали к загону, где паслись оленёнок и лосёнок. Их недавно купила бабушка для забавы внуку с товарищами. Вася вернулся домой, усталый и счастливый.
После ужина Мишель заботливо полил три яблоньки, которые сам вырастил из семечек и весной посадил в Среднем саду, потом пошёл к себе в комнату. Читать ему не хотелось, он вышел на балкон и залюбовался сгущающимися над селом сумерками. В пруду отражались розоватые перья облаков, они постепенно гасли и сливались с лиловым небом. В некоторых окошках крестьянских домов, крытых соломой, светились тусклые огоньки — припозднившиеся хозяйки зажгли лучины. Из одной избы вьётся дымок — кто-то из сельчан собрался париться в печи или готовится выпекать хлеб. Искры из отопительного окошка над дверью напомнили Мишелю легенду о змее-демоне, рассказанную кормилицей. Он вновь и вновь оживлял в своём воображении загадочные события, подбирая слова для их лучшего описания, и лёг поздно, когда совсем уже стемнело, и над гладью пруда взошёл серебристый молодой месяц.
Иллюстрация Ангелины Юмагуловой. 13 лет. г. Оренбург
Рассказ опубликован в книге:
Егорова Е.Н. Детство и отрочество Михаила Лермонтова. — Москва: Московский филиал МОО «Лермонтовское общество»; Дзержинский: БФ «Наш город», Литературное объединение «Угреша», 2014. — 288 с., илл., вкл. С. 166-172.
Предыдущий рассказ http://proza.ru/2014/03/28/2275
Следующий рассказ http://proza.ru/2014/03/28/2296
Справочные разделы:
Словарь терминов, устаревших и редких слов http://proza.ru/2014/03/25/1700
Упоминаемые топонимы http://proza.ru/2014/03/25/1706
Упоминаемые исторические лица http://proza.ru/2014/03/25/1720
Основная библиография http://proza.ru/2014/03/29/2197
Свидетельство о публикации №214032802287