С днем рождения, Ткач

19 апреля 2008 года Александру Петровичу Ткаченко исполнилось бы всего 64 года.

(19 апреля 1945 - 6 декабря 2007)


Шла домой из магазина. Звонок пелефона. Поэт Лёня Эйдельберг: " Мая, только что звонила Алёна (Антонова). Они сейчас с Юлькой (Альяновой) сорок дней отмечают. Умер Саша Ткаченко".

Пакеты выпали, остановилась. Что-то спрашивала, Лёнчик отвечал. Пособирала всё, пошла домой. С той минуты, Саша я разговариваю с тобой. Мысленно. Вот подумала и решила записать свои монологи. Они в голове – как пластинка долгоиграющая. Разговариваю с тобой. Вспоминаю друзей, знакомых, детство.

Мне было лет 14-15. Иду по Некрасова. Навстречу мальчик знакомый – Серёжа.
- Слушай, пошли со мной на футбол.
Замерла. Я – на футбол? Никогда еще не была. Какой-то совсем мальчишеско-соседский мир. Незнакомый мне. Я с малышнёй вожусь. А пацаны обсуждают. Меня там и близко нет. Правда, раньше, когда младше были, брали в воротах постоять. На перекрестке Ремесленная-Одесская, напротив церкви, ставили садовую скамейку. К спинке прицепляли знак – стрелка. Машины послушно поворачивали (движение одностороннее), мы играли в футбол. В каждой команде – два-три игрока. Два вратаря. Кто-то судья. Стояла в воротах: от кирпича до булыжника. Вылетала вместе с мячом или до его прилёта. Боялась. Меня обзывали, выгоняли, ругались между собой. Потом ставили в другие ворота. Играть было некому….

- Бесплатно!!!! (Серёжа по-своему расценил мою паузу) Я в юношеской играю, можно ещё кого-то одного с собой взять. Бесплатно!
- Хорошо. Маме скажу.

Стадион тогда был один. Когда шла игра – весь город слышал. "Моня, Моня" – любимец шпаны, девушек и взрослых болельщиков. Звезда, сейчас бы сказали. Но он был просто Моня. В Симферополе это имя знали все. Вратарь. Неужели я его увижу?
Ужас. Возле запасных ворот масса мальчишек. Ни одной девчонки. Только я. В трёх юбках накрахмаленных. Мода тогда такая была. И они – кто в чем, кто где. Я – чужая. Не потому, что девчонка, потому, что выпендрёж. Не настоящая, вычурная… Сидеть негде. Не пускают. У ворот милиционеры. Ждут, когда впустят всех по билетам и закроют главные ворота. Вот влипла. Вот тогда-то обратила внимание на одного мальчишку. Он выше всех залазил на прутья ограды. Громче всех разговаривал. Голос неприятный, базарный какой-то. И на визг срывался. Но глаза! Не человечьи. Как у животного. Очень грустные. Сам весь крученный, прыгающий, а в глазах тоска. Судьба нас ещё столкнёт.

Может из-за глаз твоих, необычных, и назовет тебя мустангом, через много лет, поэт Андрей Вознесенский?


Прошло несколько лет. У меня появилась своя компания и свой мальчик Вова. Мы кучкой гуляли по Пушкинской, вместе встречали праздники, подолгу трепались в круглой деревянной беседке военного городка на Севастопольской. Нас было то много, то мало. Иногда кого-то наказывали родители. Чаще всего Сявку – сына генерала. Он же, за компанию, не пускал гулять сестру Наташку, и тогда другой Вова был грустный. А мы все ругали Сявку и жалели Наташку. Вот там-то я опять видела неугомонного парнишку с визгливым голосом и странными глазами. Ты всегда появлялся не к месту, не вовремя. Всегда задирался. Или мне это казалось?


Потом шуршало на Пушкинской: "Ткач, Ткач", - с восхищением, придыханием. На тебя ссылались, ты был авторитет. Но я тебя не знала. И даже когда шуршание сменилось иронией: "Слышала, Ткач пишет стихи?", - кивала. Действительно слышала. Ну и что?

Еду в поезде. Любимая верхняя полка. Конфеты, печенье. Орешки, книги, журналы. Полустанки. Перекуры. Отпуск. Еду из Сибири в Москву, потом в Симферополь. Журнал "Юность". Твоё имя. Стих о гибели команды "Пахтакор". Этот стих отозвался в душах фанатов всех футбольных команд СССР. Потом он оформиться в твою "Футболь". В ноябре 2005 года ты подаришь мне эту книгу. В Израиле. Рядом с тобой, как всегда, Аркаша Левин. Твой верный друг. А в Иерусалиме вас ждёт Аркашина жена Лена Рожен, из последних силёнок воюющая с раком. Не сумеет одолеть. Через год с небольшим не станет и тебя. А пока ты, узнав меня, кричишь своим противным голосом: "Какие люди!", - обнимаешь и тихо, в ухо: "Ты не знаешь, что они от меня хотят?". Так же как когда-то, ты боишься зрителей-слушателей.. Они собрались в Ашдоде на встречу с директором ПЭН клуба России Александром Петровичем Ткаченко. Правозащитником, поэтом и писателем. Человеком, который мог сказать на всю страну в телекамеру Президенту: "Вот что я тебе посоветую, Володя..". Точных слов не помню. Глаза твои помню – хитрюще-грустные. И ужас свой помню, когда услыхала это…
"Законченный футболист" – приговор Аркадия Арканова.


1986год. Ну, ты раздухарился. Сидел рядом с водителем, он же ответственный секретарь симферопольского районного общества "Знание". Коллега мой. Узнав, что я везу в какой-то совхоз Александра Ткаченко – вызвался в помощники. Что-то там отмечал, какие-то свои путёвки. Я делаю вид, что не понимаю. Пусть Сашина встреча с доярками будет оплачена и по этому ведомству. Ведь он не просто поэт. Он – бывший футболист. Как я не могла уважить твоего фаната? Уж он бегал-суетился: "Александр Петрович! Сюда, пожалуйста, Вам удобно? Окно открыть? Не сквозит?". Я же сидела сзади, за водителем. Была довольна:"Пусть треплются, меня не трогают". Сама же после стресса отходила. Впервые тебя вывезла. Самого молодого. И еще. Мне тебя представлять, а ты мне тихонько в ухо: " Вы не знаете, что они от меня хотят?". Ну, подумала, – провал. Он не знает, что говорить! ОН!!! Боится. Глаза у тебя были такие же, как у животного. Очень несчастного животного. Запаниковала. Решение пришло. Фиг с ним. Начнёт заикаться, заберу сборник стихов – прочту, прокомментирую, вытащу мероприятие. Обошлось. Ты был неотразим!

Еду, вспоминаю, успокаиваюсь. Вдруг ты оборачиваешься: "А цветы эти – вам!". Я расплылась. Оценил, зараза: "Спасибо". Ты же, глядя на дорогу, ехидно с визгливым смешком: "Не переношу цветочные подношения. Как на похоронах". Швырнула в тебя букет. То же хихиканье, увернулся, - реакция. Схватил – и в меня. Я – в тебя. Водитель в шоке: "Мая Ароновна, Александр Петрович!". Я психую, ты – испугался, но хорохоришься.
Мы проезжали девятый километр Феодосийского шоссе. Там вовсю копали. А Вознесенский уже писал свой-твой "Ров". Это знал только ты.
Водитель перехватил истрёпанный букет. Положил себе на колени. Что-то стал оживлённо рассказывать. О футболе. Мы с тобой молчали. Я вышла по дороге – пошла на работу, еще утро раннее. Сухо попрощались. Через некоторое время звонок: "Мая Ароновна, Александра Петровича я отвёз домой. Спасибо вам большое. Я теперь тоже буду его рекомендовать, его хорошо принимают, люди остались очень довольны…".
Странно, но после этого мы стали "на ты", рухнул официоз, возникли простецко-симферопольские отношения.

Через несколько месяцев я организовала огромный праздничный День Книголюба Симферопольского района. Это был конец моей карьеры. Но я не знала, а ты догадывался. После своего выступления, ты спросил у меня: "Что здесь делает С.?". "Я ему билет сунула, на Пушкинской вчера столкнулись". Ты покачал головой: "Дура, мол, дурой и останешься". С. , тот мальчик Вова, с которым я дружила в юности, сейчас – майор КГБ. Но я не знала, подумаешь, Вовка! Ты – знал. Ты был умный мальчик. Ты был сыном партизана. Как Надя Крапивная, Аня Чусси, Вика Грабовецкая, Володя Савенков. Но у тебя была и мама…

Перестройка, голодуха-неразбериха. 31 декабря. Я на стихийном рынке на улице Белла Куна. Кто-то хватает меня за руку и впихивает в середину длиннющей очереди за картошкой. С машины продают. Кто-то – Людочка!!!! Сколько лет-сколько зим! Очередь попыталась возразить… Нашла с кем связываться. Через секунду – заткнулась, а Людка тараторит. Не виделись несколько десятилетий. Она замужем, двое деток, муж юрист-депутат-журналист, прорывался в Форос к Горбачеву. Боевая, как в школе, когда командовала всеми мальчишками из своего класса. В том числе и соседом моим – Борькой. Ярко-голубоглазая командирша. Нисколько не изменилась.
- Мая, привет! В Израиль когда? Мы уже на лыжах!!!, - поприветствовал ещё один случайный дружок.
А Люда в это время рассказывала, что ты и ещё кто-то в гостях у них. И опять Форос-шморос. И ты мог бы в Израиль, но ты – нет.
- Люд, Ты чего? Он же украинец, у него папа командир партизанского отряда был, я – знаю!!!!
-Да?.. есть у него ещё что-то.
Моя школьная приятельница замялась. Через некоторое время она станет женой первого и единственного Президента Крыма Юрия Мешкова.
Но это ещё впереди. А пока мы стояли в очереди за картошкой и перемывали твои косточки..

…Когда месяц назад ехала из Иерусалима – была счастлива. У меня в руках "Сон крымчака или Оторванная земля". Твоя книга. Твоя исповедь. Я за ней долго охотилась. Этот экземпляр Юра Пурим подарил Толику Гендину. Он подарил мне (я никогда не скрывала, что обожаю тебя). Привез её в Израиль раввин Миша Капустин – делегат Всемирного съезда Прогрессивного иудаизма. А когда пили кофе с писателем Валей Кобяковым, случайно мимо проходила Зина(Илюшкина двоюродная сестра, но это твоё личное…). Одну твою книгу я ей когда-то передарила, так она попыталась и сейчас поцыганить. Фигушки. Эту никому не отдам. Моя. Я всегда знала, что ты замечательный писатель. На меня смотрели снисходительно ученые мужи. Тебя же они размазывали в столичной прессе. Пытались. Это их умничанье. Это им вкатил по полной Андрей Вознесенский. Что сейчас они чувствуют, когда читают твой сон?..

Ты благодаришь многих за помощь в создании этой книги. Среди них: добрейшая Юлечка Семёновна Вайсенгольц, красавица Леночка Вишневская и наша общая подружка, удивительный человечек - редактор Натаха Строганова.


Помню, как ты, уже столичный ПЕН-начальник, вошёл в кабинет издательства "Таврия" через окно и своим визгливым голосом: "Наташка, дай денег! Парни ждут. Привет (мне - мимоходом). Быстрее!". Выхватил у безмолвной нашей дворянки купюры и туда же, в окно. Бегом, в гастроном напротив. Друзья же ждут.
Ни ей - спасибо, ни нам – до свидания…

Я сейчас узнала о тебе много нового. Подружилась с Сашей Люсым. Но он сам может написать. И написал уже.

Горько, что не подвалит никогда уже к фанатам у Черной аптеки этакий разгильдяй: "Об чем базарим?". Симферополь осиротел еще на одного мальчишку.

Твои обязанности в ПЕН-клубе разделили на троих. Но, пока, тихо. Или уже в России никого не надо защищать?

                2008г