Трифонов монастырь

Глава 17

В одном из наиболее уцелевших сооружений бывшего Трифонова мужского монастыря в годы моего детства находилась организация под названием облпроект. Здесь
работали мои дядя и тетя - они были геодезистами. Их дети уже выросли и поэтому ежегодно на новогодний утренник они приводили сюда меня, свою племянницу. Здесь, в одном хороводе я танцевала, например, с Иркой Тинской, родители которой в ту пору работали в этом самом облпроекте.   

Я ходила туда с большим удовольствием, и не только потому, что это был для меня еще один новогодний праздник с подарком, а еще и потому, что необычная архитектура облпроекта - высокие потолки, своды, крутые каменные лестницы - вызывали какое-то слегка жутковатое любопытство, ибо я слышала, что когда-то здесь был монастырь, но что это такое, я не знала так же, как не знала, что такое церковь.

Я была некрещеной: коммунистам и комсомольцам советская власть запрещала крестить детей под угрозой разборок на партъячейке или в комитете комсомола и исключения из самых главных советских общественных организаций – КПСС и ВЛКСМ. Библии у нас в доме не было, несколько маленьких иконок, доставшихся бабушке от ее матери,
хранились в шкафу - подальше от чужих глаз. На мои вопросы, кто такие эти святые, бабушка отвечала неохотно. Я ни разу не видела и не слышала, чтобы она молилась, и, понятия не имела, как это делается. Хотя когда я шла куда-нибудь, бабушка неизменно говорила мне вслед: "С Богом!".

Впервые открыто стоящие на полке иконы я увидела в доме у вятского писателя и журналиста Михаила Михайловича Решетникова (правда, во второй, маленькой комнате, служившей для него одновременно спальней и рабочим кабинетом) и поразилась смелости хозяев: в других городских квартирах, как, например, в нашей, иконы если и были, но напоказ не выставлялись. 

Интерес к запретной теме появился довольно поздно, уже в пору моей учебы во ВГИКе. Тогда в Москве уже можно было купить за немалые деньги Библию или Евангелие. Кто-то из студентов подсказал: съезди в Загорск.

Никогда не забуду своего впечатления от этой поездки. Я вышла из электрички, спросила дорогу и двинулась в путь. И вдруг, минут через 5-10, перед глазами предстало совершенно восхитительное зрелище: впереди, несколько в низине, множество красивейших куполов. День был летний, солнечный, купола и кресты сияли позолотой, от них исходили лучи, и на меня вдруг сошла такая благодать,
что я опешила.

В первый раз я обошла загорские церкви как обыкновенный турист. Однако, вернувшись в Москву, почувствовала, что меня тянет обратно - таким сильным оказалось впечатление. Съездила туда в другой раз, потом - через пару лет -
взяла с собой подросшую дочь.

Мы с ней не говорили о Боге и о вере, она ни о чем не спрашивала меня, но в один прекрасный день я увидела на ней крест. Оказывается, она покрестилась (было это где-то в старших классах школы) - самостоятельно, и ее крестной
матерью была Таня Бучина - дочь известных вятских телевизионщиков Бучиных, двумя годами старше ее. Молодое поколение, как выяснилось, решало вопросы веры
самостоятельно, не спрашивая советов старших. Помнится, я была нимало удивлена. Так, как говорится, процесс пошел.

Чтобы "дозреть" и совершить аналогичный шаг, потребовалось время. В конце восьмидесятых-начале девяностых по ходатайству Епархиии и городской
интеллигенции (с подписным листом от городской интеллигенции ходила кинорежиссер Марина Дохматская) уже начали восстанавливать Успенский собор Трифонова монастыря. Это было огромное событие для вятской культуры и для вятской интеллигенции, которая к тому времени уже начинала активно тянуться к православию и всячески поддерживать любые действия, связанные с ним.

А когда открылся "железный занавес" между СССР и всем остальным миром,  появились первые Библии, которые попадали к нам, русским, в качестве гуманитарной помощи Запада. Помню, был момент, когда тоненькие, можно сказать, карманные книжечки Нового завета, напечатанные мелким шрифтом на тонкой белой бумаге, изданные религиозными обществами Запада на русском языке, раздавались прямо на улице.

Естественно, молодежь впитывала все это значительно быстрее нас. Мы же, дети атеистов, выросшие под лозунгом "Религия - опиум для народа", воспитанные неисправимыми материалистами, прожившие полжизни без Бога, трудно решали для себя самый главный вопрос существования - вопрос веры.

Одни не пытались вникать и, не привыкнув делать над собой какие-либо усилия, жили по-прежнему, как привыкли - без Бога. Другие, поддавшись всеобщему движению и не особо вникая в суть дела, надевали на себя крест - может быть,
потому, что в какое-то время креститься стало чуть ли не модно. Золотые цепочки и кресты, надетые, так сказать "навыпуск", напоказ, в качестве украшения, как-то настораживали по отношению к их владельцам. Истинно верующий знает, что крест надевается под нательное белье.

Третьи мучительно пересматривали свои взгляды, вели друг с другом  - да и в собственной душе тоже - постоянные споры о Боге, вере, церкви. Читали, с трудом
понимая библейские тексты, перечитывали, шли в церкви, где звучало живое слово Божье и до сердца доходило быстрее.

Поражали наполнявшиеся новым смыслом слова "прощение", "покаяние", "грех", "исповедь", "причастие" - хотелось приобщиться к великому таинству, которое кроется за всем этим.

Летом 1992 года вместе с одним из моих приятелей-журналистов втайне от всех мы решились на обряд крещения, но не в городской церкви, а далеко за городом, в селе Волково, что под Слободским.

Трехкилометровый путь от автобусного шоссе до церкви, мы не раз проделывали пешком, и каждый раз - с радостью. Было в этом что-то особое - не ехать, а пешком идти к храму. Наконец наступил долгожданный августовский день, он был жарким и знойным, и поэтому вода большой купели, в которую батюшка сильной рукой трижды окунал с головою, обдавала какой-то особой волной свежести и чистоты,
и казалось, что ты заново родился...

Сын Сергей крестился тоже самостоятельно. Его дорога к Богу началась элементарно: он вместе с друзьями работал на строительстве Спасского храма в городе Омутнинске. А когда было принято решение о создании Николо-Великорецкого мужского монастыря, в числе первых пяти человек поселился там в одной из церквей
и как послушник выполнял самые разные работы: строил, заготавливал дрова, варил обеды, проводил экскурсии, торговал православной литературой и проч. Благодаря ему я узнала, что такое монашеская жизнь: подъем в пять утра, две службы в день, обед и ужин, нелегкие посты. Но жизнь его сложилась так, что он снова ушел в мир…

В мае 2004 года отец Тихон Меркушев крестил в Успенском соборе Трифонова монастыря моего четырехмесячного внука. Еремушка сладко проспал всю службу и коротко всплакнул только тогда, когда его неожиданно для него окунули
в воду, а потом, довольный, загулил на удивление радостно и громко. Ко крещению покойный ныне вятский инокописец Сева Машковцев, друг моего сына Сергея, написал редкую по нынешним временам икону святого Иеремии. Потом малыша тут же и причащали.

Теперь это его храм. Он с удовольствием приходит сюда с кем-нибудь из нас, подставляет ручку под струю воды святого источника, приносит с собой зерно
кормить голубей, которых тут живет целая стая. 
 
Я тоже люблю бывать в Успенском соборе Трифонова монастыря, который сегодня превратился в настоящую жемчужину Вятки. На рубеже веков в городе появилось
несколько новых церквей, реставрированы многие старые, но ему нет равных по красоте. В промежутке между службами, когда в храме пусто, хорошо постоять в самом его центре, чувствуя, как в тебя постепенно вливается какая-то идущая
сверху космическая сила...