В мире один человек. Глава 34

Так всегда... Я подхожу к этим людям и спрашиваю, кто бы мог бы пойти ко мне в качестве проводника через тот высокий горный перевал. Этот перевал – завершающий этап моей жизни, черта, отделяющая меня от всего на свете...
Я знаю, что старик убьёт меня, но когда он выступает вперёд и говорит, что может послужить мне проводником и ничего с меня не возьмёт, я начинаю его благодарить... Ещё в самый первый раз, увидев этого старика – в чёрной чалме, надвинутой на глаза, и старом халате, похожем на крылья большой, хищной птицы, питающейся не падалью, но душами живых, ещё в самый первый раз я подумал, что в его глазах кроется недоброе, ещё тогда я решил, что это он убьёт меня. Может быть, вон тем большим кинжалом, заткнутым за его широкий красный пояс, а может быть, какой-нибудь отравой, например, спрятанной в этом же самом поясе... Судьба человеческая сложна, никогда не угадать человеку, что будет там, за тем поворотом, или вон за тем перевалом... Раньше я думал, что человек живёт жизнью, теперь я знаю, что он живёт днём, одним днём, и всякий раз, когда сознание покидает меня, когда я падаю вниз с высокой скалы куда-нибудь в бездонное ущелье, или когда я засыпаю у костра и в последние секунды жизни не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, не могу крикнуть в последний раз в пустоту, окружающую меня, я всякий раз ловлю себя на мысли, что мне совсем не жаль, абсолютно ничего не жаль... Раньше, когда я ненавидел и когда меня ненавидели, я ещё не понимал причину этой ненависти, потом понял – и стал ненавидеть вдвойне и любил, когда меня ненавидели, сам напрашивался на ненависть...
Водянистые глаза старика смотрят внимательно, изучая меня, горбатый орлиный нос его напоминает мне железный клюв. Тонкие белые волоски из бороды серебрятся в тусклом свете заходящего солнца. Сколько я ни думаю об его душе, никак не могу разобраться в ней... из чего ему меня убивать?!. Я всё думаю и думаю, и мне кажется, что он тут и ни причём, а всё дело во мне самом... Может быть и так, хотя опять же, зачем мне-то самому всё это – и этот перевал, и этот чудовищный старик?.. Впрочем, такое ли уж он чудовище, как я думаю о нём?.. Он просто дал себе клятву, что убьёт всякого, кто пойдёт с ним в эти горы, в которые никто не ходит. Там, дальше – там ничего нет, дальше пустыня. Старик знает, что если не он, так что-нибудь другое убьёт меня, например, зной и жажда... Этот старик, он правильно прочёл в моих глазах, он верно угадал моё стремление, стремление уснуть и больше никогда не просыпаться!..
Значит, я сам повинен?.. Я не знаю, голова идёт кругом, тут сплошная путаница, нагромождение всякого безобразия и... греха!.. Старик, наверное, свят, только святым дано право убивать, вонзать по рукоятку кинжал в тело своей жертвы и смотреть потом, что с ней происходит... Я не могу сказать о себе, что я свят, поэтому я и не решился бы вот так же, на перевале, у костра, убить человека... И к тому же я не считаю себя трусом, а на убийство идут трусы, они не могут заснуть, забыться, если кто-то рядом, а перерезав чью-то глотку, спят сладко, долго, словно выполнив большую и важную работу, чуть ли не дело всей своей жизни...
– Как пойдём, прямо или в обход?.. – слышу я сухой, чуть хрипловатый голос старика. – Если пойдём в обход, как раз заночуем на перевале...
О чём он сейчас думает, этот старец с коричневыми, ставшими отполированными от времени руками?.. Кому он вообще молится, кто его бог?.. Аллах?.. Или, может быть, время?!. Сколько ему лет?.. Я бы его спросил, но почему-то когда я начинаю об этом думать, мне кажется, что старик читает мои мысли, и мне уже не хочется его спрашивать...
– Конечно, в обход! – отвечаю я. – Ведь я не спешу свернуть себе шею на той узкой тропинке, где в прошлый раз...
Кажется, я начинаю заговаривать зубы... Но нет, это я не сказал, а только подумал, это всего лишь звук моих мыслей... Старик не обратил на меня внимания, значит, я ничего не сказал, или я сказал, но он не подал виду?.. Хитрый старик... Впрочем, так ли это важно, сказал я это или подумал, дело, видимо, в том, что всё, так или иначе, уже свершилось, в мыслях или наяву – попробуй, отдели одно от другого, тут запутаешься непременно... Иногда бывают такие соображения: «Было ли то, что помнишь, или не было, а это только одно смущение, одни мысли?!. Ведь это же могут быть и мысли, одни только мысли, вот в чём тут дело!..» Иногда читаешь книгу, неважно какую книгу, но читаешь, и вдруг тебе приходит в голову, что книги-то, может быть, и нет, а это ты сам придумываешь для себя, а тебе кажется, что это книга... Постой, постой! Тут что-то есть! Тут такое мучительное, такое непередаваемое!.. Это, наверное, со всяким происходит, со всяким, кто на самом деле живёт вот так, как я, одним днём, а не кажется только живущим... Впрочем, за других я не скажу, каждый сам за себя решает. Я-то вот знаю, что я есть, а вот думает ли о себе что-нибудь этот старик?.. Я этого не могу сказать... У него и взгляд какой-то загадочный и весь вид такой, как будто он хочет сказать о себе: «Я есть!..» Но я уже давно этому не верю, давно не верю, потому что я каждый раз просыпаюсь на самом страшном месте, а потом всё начинается сначала...
Мы идём молча, солнце словно замедляет своё движение по небу, оно это делает нарочно, с расчётом, чтобы мы могли дойти до того самого места, где должно всё произойти. Я веду за собой навьюченную поклажей лошадь, старик идёт впереди, полы его полосатого, тёмного халата развеваются, сапоги его отчётливо стучат по камням, сердце моё вдруг опять начинает холодеть, оно сковывается страхом и я не знаю, откуда этот страх, отчего и зачем... просто страх... Я думаю о смерти, о зеркальном лезвии острого, как бритва, кинжала. Я не трус, это самое поразительное, что я не трус, потому что смерти я не боюсь, но боюсь видеть и угадывать в разных мелочах приближение именно того самого момента, самого важного в жизни момента!.. Эти мелочи, они надругаются над естеством. Природа моя против этих мелочей, пожалуй, она и против самой себя. Природа недоумевает на самую себя, она удивляется – откуда она взялась и для чего она, для какой цели?.. Пожалуй, тут поразмыслишь и о том, что есть создатель, которому нужно видеть противоречия твоей Природы. Но я допускаю мысль, что Природа и создатель слились в одном месте и едины... Тогда, тогда, значит, совершенно безнадёжное дело хоть что-нибудь понять из происходящего с тобой... Для старика всё проще, он молится Аллаху и запрокидывает голову вверх... Я же смотрю внутрь себя и всё моё существование – молитва. Я пытаюсь что-то увидеть внутри, но вижу только мрак, мрак... но иногда что-то прорисовывается – и я ужасно рад, тогда я начинаю верить, что в пробуждении заключён очень большой смысл и что даже само чувство вины и греха – всего лишь повод к молитве и к спокойному восприятию всего, что ты видишь и что знаешь... Так уж повелось, что знание мы приписываем себе как заслугу, но сколько раз я ловил себя на ощущении о вреде знания и тщетности усилий достичь за счёт знания просветления души и ощущения счастья, которые бы ещё и длились вечно... Вот же хочет ведь человек в тайне души жить вечно, хоть и знает, что и день прожить – то же самое приблизительно и что разум, попавший в тиски Вечности, похож на птицу, заключённую в клетку, сделанную из нетленных прутьев, кои сотканы из самого Времени, которое не прекратится даже тогда, когда оно прекратится на самом деле, потому что в мире есть я, потому что есть у меня мой день и моё желание красоты и завершённости: то, что незавершенно, бесконечно, нетленно – оно некрасиво, оно противоречит рассудку, оно губит его, оно пугает меня, потому что непонятно мне, потому что законы его чужды моей Природе, и не Вечность моя матерь, а миг, который я волен по своему усмотрению раздвигать хоть бы и до самой бесконечности, но в моей бесконечности предвидится конец, он идёт впереди меня и всякий свой шаг я совершаю там, где за минуту до этого меня ещё не было... я сам раздвигаю, как это мне хочется, себя... Может быть, старик, идущий впереди меня, это я сам, если я сниму с плеча ружьё и выстрелю старику в спину, если он умрёт, то он умрёт с улыбкой и проклятье застынет на его губах?.. Я знаю, что он мне скажет, а скажет он мне такие слова: «Ты перейдёшь перевал сам, и путь твой будет – бесконечная пустыня, в которую никто не отваживается ступить, ибо ступивший в неё будет вечным изгнанником этого мира и вечным скитальцем!..»
Я думаю об этой пустыне, эта пустыня – моя душа... Если я убью старика – я увижу свою душу, но захочет ли моя душа, чтобы я её увидел!?. Душа – это всегда что-то непознанное, тайна, доставляющая муку и наслаждение, это последнее, что есть у меня. Умереть – не раскрыв этой тайны, умереть – не наслаждаясь и не мучаясь!.. А когда вкусишь Знание Тайны?.. Парадокс... знание это будет со мной, но куда я его применю?.. Или, может быть, целесообразность этого Знания станет для меня тайной!?. Но тогда получается замкнутый круг, из которого нет выхода... Туннель, лабиринт, существующий не для развлечения того, кто по нему идёт, а сам по себе, – бездушный лабиринт!.. Вот это я понимаю... И старик в чалме это знает... Сколько ему лет?.. Не посланец ли он Вечности?.. Посланца Вечности нельзя убить, и ему не нужна награда! Для него жить в этой минуте, прожить хотя бы один день – вот для него величайшее благо и счастье!.. А может быть, он хочет, чтобы я выстрелил ему в спину?.. Но тогда получится, что он – это я, а я окажусь на его месте, мне не останется ничего другого, как древним стариком вернуться в деревню, к тем мудрым аксакалам, чтобы занять среди них одно из самых почётных мест... Все аксакалы – святые посланцы Вечности и все они обагрили свои руки в крови! Но мысли их чисты! Они не виновны, их нельзя судить, потому что они очень хорошо всё понимают, как вот я сейчас... Я ведь сейчас всё очень хорошо понимаю, мне даже кажется, что все мои грехи – благословенны, ибо то, что может навлечь на человека такие ощущения – благословенно!..
Старик обернулся... Он угадал мои мысли... Я давно за ним замечаю, что я для него не представляю Тайны, все мои мысли ему наперёд известны... Ах, благословен я!.. Я не выстрелю!.. Этот страх неведомо перед чем, эта горная тропинка, усеянная камнями – всё это очень дорого моему сердцу, чтобы я в один миг мог его лишиться!.. Может быть, видеть холодеющий труп, залитый кровью, приятно, и заманчиво жить иной жизнью, чем жил до сих пор, но с другой стороны?.. Тогда у меня появится право выбора между деревней, где сидят аксакалы – они там сидят от сотворения мира – и пустыней, а я не могу, всё-таки я не могу взять на себя ответственность, – выбирать из двух одно!.. нет, уж лучше я, как всегда, заночую у костра... Одно неизбежное всегда стоит двух, между которыми надо выбирать... Да и это абсурд – отвергать то, что вдруг сразу станет желанным и завладеет всеми помыслами!.. Когда выбираешь – берёшь непосильную ношу на свой ум, это плита, это монумент проклятия Непостоянству!..
Вот он идёт впереди, спокойно, уверенно, уже наперёд зная, чем всё это кончится... Думает ли он вообще, или просто он обречён сделать своё дело бездумно?.. Он выполнит свой долг – так он считает. Больше всего на свете ему не нравится мысль, что он может и не сделать то, что ему суждено... В сущности, он орудие, слепое орудие Судьбы. Если не он – было бы что-нибудь другое, например, развратная девица, заражающая меня сифилисом в своей постели... Так или иначе – всё дело рук Судьбы, и все помыслы её направлены к одному – уничтожить меня, поймать врасплох, в тот момент, когда я чего-то хочу, потому что не понимаю, ведь всякое желание – от непонимания, как только человек начинает хорошо понимать – ему не хочется! Но он всегда падок там, где загадочность, тайна, необъяснимое. Для глупца вообще решительно всякая вещь – загадка, и он всегда на всё падок, до самозабвения, до умопомрачения...
Солнце стоит на одном месте, и мне кажется, оно приобретает кровавую окраску... Оно само породило все эти преступления и само хочет их изобличать, и всякий раз краснеет, не то от смущения, не то от возмущения. Солнце – оно само преступно, оно со стариком заодно... Два святых злодея!.. И он и оно – оба не хотят подарить меня самому себе, ты, говорят, отдан самому себе временно, потом отдашь, когда не будешь нужен... Однако, сам принцип!.. Принцип-то каков!.. Решили за меня, заранее всё взвесили, а я тут как будто и ни причём, как будто дело и не во мне! Я и солнцу обязан и этому демону в халате и чалме... исчадие Ада!.. Все святые, потому и святые, что видят свою принадлежность Аду!.. У них в душе нечто вроде кошмарной бездонной пропасти, куда страшно смотреть! Поневоле станешь смиренным и тихим, а потом... потом ведут кого-нибудь через перевал, причём с путника, который хочет обрести Истину, не берут ничего!.. Какое благородство!.. Зато потом, на узкой тропинке, или ночью, у костра, кончают с ним... Принявшие на себя сан святого никогда не смирятся с тем, кто перешагивает через него, через этот самый сан, как через нечто отсутствующее!.. О! Они это уже не простят никогда!.. И вот уже смысл существования – удержать кого-то, кто не заметил их святости и идёт прямо, как мессия, как сам пророк Мухаммед!.. Это как с Христом было, его тоже предали и отказывались от него, хотя он их учил!.. Вообще, всякий настоящий святой никому не говорит о том, что он святой, но зато его сан сам начинает бросаться в глаза...
В прошлый раз я тоже думал так же, а уж самого первого раза я и не помню... это очень издавна повелось, я и сам не знаю как, с чего это повелось... Помню только, что я один раз сорвался в пропасть, а уж как дна достиг – это не помню. У меня такое ощущение, словно я тогда дна не достиг и до сих пор лечу... и где это обещанное дно!?. Сказать, что я устал, нельзя, потому что мне интересно, мне и страшно бывает и по временам раскаяние охватывает меня, сразу припоминается тысяча несовершённых дел, которые я мог бы совершить, если бы захотел... Оказывается, всё дело было во мне, и надо мной никто не стоял!.. Я-то тешил себя сознанием того, что у меня душа, что я всесилен, что я, может быть, Бог, Идея всего этого Мира!.. Я суетился, а потом и оказалось, что через этот перевал перейти я не могу, дорога дальше мне заказана!.. Там, за перевалом, нет людей, там одни камни, но вот я о чём думаю – разве все люди, которых я знал и помню до сих пор, разве эти люди не были для меня теми же самыми камнями, то острыми, то гладкими?!. Путь человека вообще усеян каким-то странным веществом, ты его берёшь в руки для того, чтобы убедиться в том, что оно есть, что оно не иллюзия, не плод воображения, а оно вдруг заявляет тебе, что ты вздор, что ты сам пыль... ну разве это не смешно!?. И кто это придумал, и почему я должен подвергать сомнению своё собственное существование, которое незыблемо, потому что я уйти от него не могу и связан им?!. Старик-то посмеивается надо мной, ему только и надо того, чтобы я больше ни о чём другом не думал, ему в какой-то степени выгодно, и потом... потом он просто не понимает всей серьёзности моих поисков... Он слепое орудие, тупое ли, не знаю... Но орудие... Я ставлю себя на его место – и очень понимаю его… Ему ничего другого не остаётся, как вести меня... Но при этом сомнения грызут его душу, может быть, это даже похуже моего!.. Я-то ещё свыкся со своей участью, а каково ему?!. Это ведь надо понять всё, объяснить, а он из какого-то чувства убивает меня, а значит в душе его... точно Ад и есть!.. Нет, не завидую я старику, а жаль мне его, откровенно жаль!.. Всякий раз убивать, убивать, строить коварные планы, лихорадочно обдумывая своё положение и боясь просчитаться, притом утешая свою совесть тем, что если не он, то что-нибудь другое убьёт меня, например, солнце и жажда!.. Точно – орудие в руках Судьбы, провидение... Я думаю, что под халатом его может и ничего не быть, пустота, а если не пустота, а живая плоть, то... всё равно пустота, даже ещё хуже, чем пустота. Солнце, жажда, сухой ветер, живая плоть – всё это одно и то же...
Ну вот, скоро и придём... Старик останавливается, смотрит на меня, во взгляде нет ничего, глаза пусты, как глазницы древнего, отполированного Временем черепа. Мне что-то хочется ему сказать, охота пошутить над ним, но язык не поворачивается во рту. Нет, не могу я открыться, это не входит в правила игры.
– Надо поторопиться, – слышу я шелестящий голос, низкий, как эхо, возникнувшее из прошлого, с которым Настоящее не хочет примириться. – Скоро настанет ночь на землю, солнце уже вон как низко опустилось!..
«Так же низко, как и твои помыслы!» – хочу сказать я, но не могу. У меня появляется желание уйти из этого места назад, в цветущую долину, к ручью, и напиться, и больше в эту минуту мне ничего не хочется... Я устал думать о предстоящем и ещё – мне снова становится страшно, мне всегда становится страшно в этом месте, мне делается больно оттого, что уже ничего нельзя изменить и, хотя я очень хочу спуститься вниз, в долину, я уже не могу это сделать. Моя воля несколько мгновений борется с чем-то потусторонним, слабеет, упирается – и вот наконец покоряется! И мне жаль, что я не принадлежу себе, может быть, не принадлежу себе окончательно с этого самого момента и с этого места, где я сейчас нахожусь...

«ЭТУ ИСТОРИЮ ТЕБЕ НЕ ДАНО ПОНЯТЬ, ЧУЖЕСТРАНЕЦ!..»

– И вот он поставил перед собой цель – провести через этот горный перевал человека, жаждущего удалиться в пустыню!.. Долго он ждал и однажды дождался. Повёл он его через перевал и ночь их застала на вершине...
Лицо старика казалось красным в свете огня, языки которого облизывали сухие ветки кустарника, как умирающий от жажды примыкает ртом к благословенной воде, источнику Жизни... Колеблющийся от жары воздух шевелил тёмный его силуэт, пытающийся, казалось, оторваться от земли и унестись вместе с лёгким дымом ввысь, под облака.
– На вершине их застала ночь...
– И старик, когда молодой путник заснул, вонзил в него свой кинжал?..
– Ему ничего другого не оставалось! – вздохнул старик, поглаживая жилистой рукой редкую растительность на лице. – Он должен был это сделать!..
– А тот, другой?.. – спросил чужестранец.
– А тот знал, что всё так и кончится...
– Знал и ничего не предпринимал?..
– Ничего...
– Но разве это возможно?!.
– Это Закон для Мира!.. До времени от человека скрыта сущность вещей, но однажды он прозревает... Старик и тот, молодой – они встретились не случайно... Они готовились к этой встрече всю жизнь...
Чужестранец не отрывал от старца немигающих глаз, в которых Мечта была неотделима от Растерянности, а работа мысли напоминала собой бесконечную нить с многочисленными узелками, необъяснимыми, не поддающимися освобождению и мучительными, как и всякая неразрешимая загадка...
– Они были созданы друг для друга...
– А когда это было?..
– Очень давно... это было очень давно, – сказал старик.
– В чём тут дело?..
– Это они пытались понять вместе, они целую ночь не спускали глаз друг с друга... Молодой чужестранец знал, что пробил его час, знал – и не мог с этим согласиться!..
– Но как же так, где же тут логика?.. В чём же тут смысл!?. – спросил молодой чужестранец. – Я не понимаю этой истории!..
– Тот чужестранец тоже не понимал...
– Но ведь он же умер!?.
– В том-то и дело, что нет...
– Он не умер?.. Но ведь старик вонзил в него свой кинжал!?.
– Он только думал об этом, но это одно и то же...
– Значит, убийства всё же не было?!.
– Было... Они переставили смысл вещей и понятий... Но убийство было... Оно было заключено в глубокой вере в бренность всего живого, оно состояло уже в том, что они знали всё заранее...
– Но может быть, они всё придумали!?. – воскликнул молодой. – Это бред, я не хочу верить!?.
– Ночь так будет длинна... – обронил старик. – Во всё поверишь...
Наступило молчание...
Чужестранец думал о том, что не сможет уснуть, но сон уже наваливался на него тяжёлым камнем. Но он решил твёрдо, что не будет спать эту ночь. «Там, за перевалом, там будет время поспать! – сказал он себе. – А теперь время не для сна!..»
– Он с самого начала был обречён, – раздался тихий голос старика. – Он не верил в то, что там, дальше, что-то будет!.. В жизни каждого наступает такой миг...
– Скажи, старик, о чём я сейчас думаю?.. Если ты угадаешь, я поверю, что ты не лжешь!..
Старик ответил не сразу, он взял хворостину и покопался ею в углях костра, и сноп искр поднялся кверху – все эти летучие звёзды тут же растаяли, и появилось медное лицо старика с нахмуренными бровями.
– Вот что я тебе скажу, – медленно произнёс он. – Я тоже об этом думал, я много думал... Ты мечтаешь о бесконечной пустыне, где ничего нет, и для этого покидаешь людей, а я среди людей живу, как в пустыне... Я хочу поверить, что есть ты... Если бы тебя не было, зачем мне нужен был бы этот кинжал?..
– Смысл твоих объяснений тёмен, старик...
– А ты вникай, голова есть на плечах!?. И ночь ещё впереди!..
– Ты лжёшь, старик! Вот я возьму ружьё и заставлю тебя трепетать!.. – угрожающе произнёс молодой чужестранец, замечая дрожь в пальцах.
– Бери ружьё, стреляй в меня!.. Я не боюсь! – тихо засмеялся старик. – Но ты мне ничего не сделаешь, я это знаю... Хочешь проверить?.. Бери ружьё, стреляй!.. А?.. Что, боишься?!. Не хочешь искушать Судьбу?!. Правильно, не надо!.. Произойдёт осечка – тут ты и поймёшь, что тебе некуда деваться!..
– А если я уйду вниз, ночью, сейчас?..
– Ты сорвёшься в пропасть... Так или иначе, ты не попадёшь туда, куда хотел бы по-пасть...
Молодой чужестранец почувствовал себя страшно усталым и разбитым... Зачем он тут сидел, почему очутился тут ночью, на этой скале, напротив своего искусителя, этого таинственного старика, знающего что-то такое, чего он, чужестранец, не знает?.. Хотелось забыть про всё, лечь и уснуть, ни о чём не беспокоясь... Сон был теперь для него так заманчив, так сладок, но и так страшен, как пучина бездны, где пропадает Сознание и кончается Время... «Плохо жить на этом свете, – думал чужестранец, – все блага непостоянны и нет точки опоры, на которой можно было бы остановиться и знать точно, что всё тебе подвластно и ты принадлежишь себе. И за всё надо платить вдвойне дороже... Сначала человек берёт всё, что попадается ему под руки, он верит, что всё создано для него, а потом... потом он видит, что сам создан для чего-то... Но понять, для чего – ему не дано... Разве вещь понимает, для чего она?.. Вещь не мыслит!.. Так же и я, я не мыслю!..»
Он вздрогнул, ему показалось, что он на мгновение погрузился в сон. Размежившиеся, стремящиеся к соединению веки, разлетелись и глаза молодого чужестранца увидели напротив всё так же сидящего перед огнём старика в чёрной чалме и халате, похожем сейчас на плащ звездочёта. Лицо старика казалось бесстрастным, высеченным из камня, которого тут было столько, что можно было построить башню до самого неба... О чём он думал сейчас?..
– Старик! – окликнул его молодой чужестранец. – Скажи что-нибудь?.. Только не молчи!.. Раз уж эта ночь связала нас, давай раскроем наши мысли друг другу до конца!..
Старик сидел неподвижно, похожий на изваяние, можно было подумать, что он мёртв. И было бы неудивительно, если он в самом деле оказался бы мёртв... Молодой хотел встать, но тело не повиновалось ему, вся его сила подевалась куда-то, точно превратив его в немощного старца.
– Старик?.. Ты жив?.. Ты мёртв или спишь?.. Может быть, ты совершил преступление в мыслях и умер, посчитав, что дело твоей жизни выполнено?..
– Я думаю, – вдруг отозвался старик. – Ты мне помешал...
– О чём же ты думаешь? – вздрогнув, спросил молодой.
– Что надо тебе там, в пустыне?.. Ты там ничего не найдёшь и сердце твоё очерствеет, но не будет назад пути!..
– Ты же знаешь, что туда не ступала нога человека?..
– Там не может быть человека... вот почему я здесь... Я сейчас думал об этом...
– Но зачем здесь я? – воскликнул молодой чужестранец, удивляясь своему вопросу.
Старик поднял глаза кверху и посмотрел туда, где во мраке неба были вкраплены светящиеся точки далёких, несуществующих миров:
– Я смотрю на эти звёздочки и спрашиваю себя: «Зачем они, если я не могу до них добраться?..» Так же и ты, чужестранец, спроси себя: «Зачем я здесь, если никогда не суждено мне быть в пустыне, лежащей там, где заходит солнце?..»
– Душою я постоянно там...
– Вот и всё! – развёл руками старик. – Что тебе ещё надо?!.
Они молчали и смотрели друг на друга, огонь между ними плясал по сухим сучьям, которые, казалось, уже горят целую Вечность и никогда не превратятся в тлен. «Кончится ли эта ночь? – пронеслось в голове чужестранца. – Ей нет конца... И я усну, я не выдержу и усну!.. Почему эта ночь так длинна?.. Что со мной происходит?!.»
Они будут сидеть так ещё очень долго и каждый будет думать о своём, а мир тем временем спит и в сонной песчаной пустыне глухо гудит ветер, он оповещает мёртвых о том, что настал их час... Гремя костями, мёртвые вылезают на свет изо всех щелей, собираются вместе и начинают подражать живым. «У меня есть сто рупий, – говорит один мертвец другому. – Поступай ко мне в услужение?..» «А сколько я буду получать за работу?» – спрашивает тот, который нанимается. «Одну рупию в день, – говорит первый скелет. – И будешь служить мне сто дней!..» «А есть у тебя сто рупий? – спрашивает второй мертвец. – Ну-ка покажи?..» Первый мертвец достаёт из тайника железный ларец с рупиями и показывает: «Эти деньги я копил, я не доедал, не досыпал, я мучился, приближая день своей смерти!.. Но зато теперь я могу всё!.. Я хочу, чтобы ты был у меня в услужении сто дней!.. Я буду платить тебе каждый день по одной рупии!..» «А зачем мне эти деньги? – недоумевает другой мертвец. – Что я с ними буду делать?..» «Живой не знает, что делать с деньгами, – отвечает на это первый, – а мёртвый должен знать!..»
Мир мёртвых – это особый мир, живому не проникнуть во все его тонкости, составляющие суть прелести этой загробной жизни, где даже деньги имеют знак подземного царства. Может показаться сначала, что мир их – насмешка над человеческим миром и они издеваются над тем, что для живых людей свято... Но сами мёртвые глубоко верят в то, что мир их содержит не меньше Истины, чем любой другой. Чтобы понять до конца логику и смысл поведения этих тенеобразных существ, чтобы вобрать их в себя и сжиться с ней – надо самому стать мёртвым, а для этого надо узнать Смерть... А кто избегает её и стремится в пустыню Вечности, тот теряет связь с тем, что имел, и зарождает жажду какого-то нового, доселе невиданного подвига, в котором умирает, как прах, всё, давшее этому подвигу начало...
– Старик?.. Кто ты?!. Зачем ты существуешь?..
– Откуда ты знаешь, что я старик!?. Кто тебе сказал, что я существую?!.
Так всегда, – и это насмешка, доставляющая душе горечь и внушающая мысль о тщетности определения, которое бы разграничивало явное и воображаемое. Но, может быть, и то и другое – это две стороны одного и того же предмета?..
– А всё-таки я добьюсь своего, я попаду в эту пустыню и увижу её, и я пойду по ней!..
– Куда?!. Куда ты пойдёшь, к чему?!.
– Всё, что есть – всё со мной!..
– А ты не боишься Правде в глаза посмотреть?..
– Даже если эта Правда будет – мои собственные глаза...
Сон покрывает всё, он уравнивает несчастных и счастливых, бедного и богатого, чело-века и скота, он ложится непроницаемым покрывалом на всё, что осознаёт себя... Потом, когда наступает пробуждение и это покрывало сдирает чья-то беспощадная, неумолимая рука, начинается повторение предыдущего, перечёркнутого сном и смертью непомерных желаний...
Но кто же упал в пропасть, кто стал жертвою обмана и преступления, тщательно задуманного давным-давно и воплощённого как прошлой ночью, так и этой ночью, преступления, родившегося ещё тогда, когда не было даже понятия о нём?.. Пусть слипаются жизнелюбивые глаза, пусть мысль о смерти устрашает всякую минуту, когда сознание висит на волоске от гибели, и пусть никто не знает, что стоит за этим, потому что нельзя, нельзя подчинить себя до конца мысли, что всякий твой шаг – это уже предел и топтание в одной точке времени и пространства, и ещё – желания чего-то достичь, чтобы раствориться в нём, освободившись от всех взятых на себя обязательств!..
– Эту историю, чужестранец, ты никогда не поймёшь... никогда!..

«ЧУЖЕСТРАНЕЦ! КТО ТЫ!?»

Это было со мной, или нет?.. Я стою на краю обрыва, внизу ущелье, а сзади, шагах в десяти, стоит мой проводник. Я смотрю туда, где видна пустыня, серо-жёлтый песок, уходящий до самого горизонта как бы шепчет мне: «Прошли века, пройдёт всё, ничего не будет! Ты будешь один перед лицом Вечности, как теперь передо мной...»
– Темнеет, – слышу я за спиной голос старика. – Надо торопиться...
Я оборачиваюсь и вижу его лицо, оно невозмутимо, волоски седой бороды слегка шевелятся под ветром, налетающим порывами. Несколько мгновений я смотрю на его тощую фигуру, на сапоги, покрытые пылью, и думаю о том, что плоть, из которой всё это соткано, была с самого начала, я спрашиваю себя: какую же она форму имела тогда, во что обряжалась, в какие замысловатые оболочки?.. Да и в одном ли времени со мной протекает его жизнь, и тот ли отсчёт времени у его существования, что и у меня?.. А вдруг, его отсчёт уже кончился и то, что я вижу – принадлежность прошлого?..
– Что ты сказал, старик? – спрашиваю я. – Ты спрашиваешь меня о чём-то?..
Мой ли это голос?.. Я себя не узнаю... Я ли это?!.
– Я не спрашиваю, я говорю, что темнеет и надо торопиться, – отвечает старик.
Что со мной? Почему я здесь?.. Никто мне не скажет, как я попал сюда, а я?.. боже!.. я со-всем, совсем ничего не помню!.. что с моей памятью?.. меня как будто перетрясли и всё во мне перемешалось.
– Надеюсь, ты мне скажешь, почему я должен куда-то торопиться? – задаю я вопрос. – Или мне что-то угрожает?..
Старик молча смотрит на меня, глаза его, влажные и живые, заглядывают мне в самую душу, не с целью покорить её и подчинить её своей воле, совсем нет, но иначе, но я не понимаю этого взгляда. Впрочем, так, как он смотрит, можно смотреть на дело своих рук... но не хочу ли я сказать, что я – дело его рук!?. Да кто он такой, чтобы мне быть делом его рук?!. Создатель мой что ли, кумир мой, которого я ждал бог весть сколько времени!?. Я его и не знаю вовсе, впрочем, где-то я видел его, но не помню – где и когда. Может быть, он помнит нашу прежнюю встречу? Но скажет ли, где и когда нам довелось сталкиваться в прошлой жизни?.. А что, если мы не сталкивались в прошлом, а встреча уготована нам в будущем?!. Но если так, если так... постой, что же это такое получается? Вот то, что происходит теперь – это на самом деле есть, или – только моё предчувствие будущего? Вот бы знать!..
Старик молчит и его молчание становится для меня тягостным. Я не выдерживаю, сам заговариваю первым:
– Должно быть, никто мне не скажет, куда и зачем я должен торопиться!.. Но я верю! – указав пальцем на старика, быстро добавляю я. – Я верю, что вы говорите то, что нужно говорить! Я даже догадываюсь, кто вас ко мне послал и зачем... – я усмехаюсь и смотрю в сторону, на окружающие меня громады из камня. – Это, конечно, не принято говорить в подобных случаях, но я скажу... вот что, ты, старик, ничего не знаешь сам, хотя ты тут для того, чтобы дополнять меня! Дополнять, пойми!.. Не могу же я быть один тут! Это немыслимо – быть тут одному!.. А ты? Ты – всего лишь порождение меня самого, в отдельности от меня ты ничто, ты только для меня, рядом со мной, да и, пожалуй, только во мне!.. Я правильно говорю, старик?.. Скажи что-нибудь? Ну что ты молчишь? Скажи хоть слово! Я прав?.. Ну, я ведь прав – и тебе нечего возразить?..
Он молчит и не сводит с меня своих немигающих глаз, хоть бы моргнул или пошевелился, чёртов истукан! И кто его послал сюда на мою голову!?. Умом рехнуться!.. Но я не прост, меня трудно обмануть, а когда он будет врать, я сделаю вид, что верю – и он ничего не заметит, ещё я же его и обману, что самое интересное... Почему?.. А вот ответ: я существую, следовательно – я прав, следовательно – всё подчинено мне...
Наконец старик отвечает, медленно, растягивая слова.
– Ты не спрашивай меня ни о чём, а следуй за мной, я поведу тебя куда следует и тому, чему быть, не миновать...
– Это так, но, может быть, я выше того, чему подлежит быть, – быстро отвечаю я.
– Всё равно ты подчинён высшему закону, – изрекает старик, в губах его прячется ус-мешка.
– Гм! Хотел бы я знать, кто выдумал этот высший закон! Ты!?.
– Нет, не я...
– Хитрец! – срываюсь я. – Ты должен был согласиться со мной, а ты всё испортил!.. Я хотел посмеяться над тобой!..
Старик мне не возражает, но делает знак рукой, означающий: иди за мной. У меня нету времени раздумывать и, странное дело, я иду за ним, повинуясь какой-то власти, но где эта власть, руководящая мною – наверху, или в старике, или, может быть, во мне самом?..
Несомненно, там, в небесах, на звёздах, в других мирах, человек никогда не найдёт никакого бога. А если обнаружит, то в себе, в глубине своей души – именно там должно быть обиталище того, имя которому бог, ибо он порождение человеческое, а поэтому и жить должен только в нём. А в отдельности от него?.. В отдельности от него нет ничего, даже этих суровых камней, стоящих тут тысячелетия, и этого высокого, бездонного неба, висящего над головой моей – ничего этого нет без меня, я в это верю. И всему цена ничто без меня! Не было бы меня – ну зачем мне тогда всё это, и эта красота, и величие, и ужас!?. Всё теряет смысл. Но всё вдруг оживает, приходит в движение, когда появляюсь в этом мире я...
Куда я иду, зачем?.. Никто мне не скажет, а этот чёртов старик – он и сам не знает, куда меня ведёт. Вероятно, его и вовсе нет, он мне мерещится, а однако, настолько реален, что я не могу не поверить в его существование... Старик ведёт лошадь, навьюченную чем-то, я иду немного погодя следом, как привязанный к нему, я иду за ним только потому уже, что мне ничего другого не остаётся, и ещё потому, что мне жутко остаться в одиночестве, я не хочу, чтобы он покинул меня... Смешно!.. Лошадь ещё чем-то нагружена, но кто позаботился о том, чтобы она была нагружена?.. И вообще – что такое лошадь?.. Может быть, она-то и есть самое главное лицо в этом странном и бессмысленном приключении?.. Прыгнул бы я в пропасть – и ничего бы этого не было, но я не прыгнул, я только стоял на краю её, и вот теперь мы куда-то идём и я о чём-то думаю!.. Господи! Какие нелепые вещи приходится наблюдать в этой жизни!?. Ни о какой надежде и вере речи быть не может, я в каком-то другом состоянии, чтобы надеяться и верить... Мне всё равно, решительно всё равно – куда я иду! Но постой, зачем мне тогда не остановиться и не стоять на одном месте?!. Нет, этот вариант ещё хуже, остановка – это тоже что-то, и наконец, мне всё равно куда-то придётся идти. Так уж лучше теперь, с этим стариком, с ним хоть поговорить можно... Он напоминает мне барса, живущего в этих горах, в его глазах кроется что-то кошачье... Но где я его видел, этого старика, где я его видел?!.
Люди сталкиваются вновь и вновь под разными личинами, и сколько прошло времени с того самого первого дня, когда один человек помог расстаться с жизнью другому, сбросив его в пропасть?.. Личины разные, сущность одна и та же, и везде был я... Только вот кто кого столкнул в пропасть – я или меня?.. Так или иначе всякий кому-то в чём-то помогает. Главное – очень захотеть, захочешь – и тебе непременно помогут. Но, с другой стороны, и не захочешь, а помогут, – это как понимать?.. И вообще, где меня больше – здесь, во мне, или в старике, или же в навьюченной чёрт знает чем бедной лошади? – ещё и лошадь примешалась, поди же ты!.. Всё одни вопросы, одни неразгаданные тайны, да и суждено ли их разгадать?!.
Я не бросился в пропасть на острые камни, а ведь я стоял над ней. В этом что-то есть... А бросился бы я и теперь ничего этого бы не было... Стало быть, не суждено было очутиться в пропасти. Предписано его высшим законом! Это старик сказал, кажется, про высший закон… или я?.. Это теперь не вспомнить, да и какое это имеет значение теперь?.. Слышать изнутри себя или извне – это всё одно и то же, ведь внутри то же самое, что и вокруг меня, та же самая пустота, те же камни, та же самая пропасть, на краю которой стоишь, преодолевая искушение броситься в неё и всё кончить разом...
У старика за спиной ружьё. Зачем оно ему, что он надеется здесь подстрелить? Разве что оно пригодится ему, когда он надумает расправиться со мной. Но почему тогда он до сих пор щадил меня?.. Из жалости, или это не входит в его планы?.. Мне всё равно, я себя не помню, а забыться мёртвым сном – это мне подходит. Наверно, ему это известно, вон небось какой у него взгляд, как будто что-то знает такое, что неизвестно мне, но меня в первую очередь касается...
Он время от времени оборачивается и обмеривает меня непонятным взглядом, в котором есть что-то такое, что может навести на мысль, будто он взялся доставить меня в целости и сохранности в какую-то нездешнюю обитель. Не дьявол ли этот старик, не по мою ли душу пришёл?.. Если что-то есть во мне, то это душа. Я не помню, был ли я раньше, но тот факт, что я есть в настоящий момент, подбивает меня на мысль, что РАНЬШЕ-то, может быть, ничего и не было, ну, а если и было, то со мной, только я не помню себя...
Что было со мной до того, как я приблизился к краю пропасти, что я делал в жизни? Совершал ли я добро или зло? Полезные ли людям деяния, или от меня видели только один вред?.. А может быть, ничего этого не было – и я есть порождение той самой бездны, на краю которой вдруг я очутился как бы в каком-то тягостном раздумье?.. Но разве такое бывает, и разве такое возможно?.. А почему бы и нет!.. Человек... человек с его душой – разве это не порождение бездны и разве не одна она может успокоить его, являясь и колыбелью и могилой ему в одном лице?.. Да, есть в факте человеческого существования нечто фатальное, нависающее над самим человеком всею тяжестью дамоклова меча, готового сорваться в любой миг, дразнящего его и приводящего его в трепет перед жизнью и смертью... Неизвестно, что больше удручает человека – жизнь или мысль о смерти. Но ведь само понятие о смерти, само слово «смерть» – это ведь тоже надо выдумать, потеряв последнюю надежду укрепиться в этой жизни, хоть в чём-нибудь... А я тут чужак, в этой жизни, и как только я тут очутился и за счёт чего только тут нахожусь?.. И буду ли я исторгнут снова в ту пропасть Небытия, или судьба Вечного Жида уготована мне? И не я ли и есть тот самый Вечный Жид!?.
Но какую же роль играю я на этот раз в теперешней истории, что предстоит мне узнать ожидающей меня ночью?..
Какие-то обрывки воспоминаний выплывают на свет из моей памяти, как эхо несуществующего, это мир сна, мир давно минувшего. Тогда, должно быть, мне не казалось всё таким непонятным, как кажется теперь, и вопросы, сопутствующие моему существованию, были иными. Жил я где-нибудь в городе, и меня окружали люди, а я даже не задумывался тогда над тем, почему я живу в городе и зачем меня окружают люди, и кто они, эти люди?.. Теперь, когда всё это кажется призрачным, умершим, тенью прошлого, я думаю – кто были эти люди и что это был за город?.. А ведь я жил в этом городе, ходил его улицами, встречался с его людьми, говорил с ними, имел отношения?.. Где теперь эти люди?.. Почему я их забыл, почему я не помню ни одного лица, а вижу только одну тёмную, движущуюся массу народа, текущую по городу потоком горячей лавы, которая ещё не застыла, но обязательно застынет, потому что рано или поздно лава остужается и застывает?..
Старик ведёт меня по тропинке, убегающей куда-то вверх... Что за странный путь?.. Что там,  куда мы идём, может быть?.. Остановимся мы на ночь среди камней голых, под открытым небом, старик разожжёт костёр, изломав жалкий кустарник, которому стоило большого труда приспособиться к существованию в этих безжизненных горах. Потом будет долгая ночь. Почему долгая?.. Ночь всегда бывает долгой, если это ночь без сна. А я не думаю, чтобы в эту ночь старик или я сомкнули веки глаз. Что нам муки сна, если мы вышли из бездны, где всё сон и даже потяжелей сна!.. Где та мать, что носила меня в чреве своём, когда я ещё себя не знал, и чем я был до своего рождения?.. Всё была ночь, одна ночь. И люди не придумали слова для того, чтобы обозначить это состояние бездушия, присущее человеку до его рождения! Они только знают одно слово «смерть», обозначающее прекращение жизненных функций, кажущееся ужасным оттого, что люди не знают и не понимают, что эти функции, данные им, суть не ими выдуманы или созданы, а даются на время...

Они смотрят друг на друга – старик и молодой – и молчат. Между ними огонь костра, отбрасывающий на их лица фантастический свет. Лицо старика – как лицо джина из старинной арабской сказки. Кто он, этот старик, и кто тот, другой, который много моложе?.. Почему сошлись в этих горах их пути, почему пересеклись их судьбы? Кто даст на это ответ?.. Почему они смотрят друг на друга с таким жадным интересом, словно поедая друг друга взглядами, словно душа каждого из них алчет другую душу, чтобы вобрать её в себя и насытиться?..
– Старик! Я знаю, о чём ты думаешь, – вдруг говорит молодой и протягивает руки к огню с трепещущими языками пламени.
Старик подносит сухую, жилистую руку к бороде и проводит по ней, словно поглаживая её. Щелки его глаз суживаются и в глубине тёмных провалов, окружённых морщинками на обветренной временем коричневой коже, прячутся два маленьких отблеска огня, у него такой вид, как будто ему ведомо всё, происходящее от сотворения мира.
– Ты не можешь знать, о чём я думаю, чужестранец, – не сразу отвечает старик. – Ты не знаешь, что будет с тобой в следующий момент... Как же ты можешь знать мои сокровенные мыс-ли?..
– Твои сокровенные мысли!?. Чего они стоят!?. – запальчиво отвечает молодой чужестра-нец. – Ты думаешь о том, когда смотришь на меня, что молодости не вернуть, так?.. Я угадал?..
Старик молчит, голова его клонится книзу, но он вздрагивает, поднимает голову и снова устремляет взор на молодого спутника.
– Я прав, старик? – настаивает молодой. – Ну конечно, я прав! Я всегда прав... Ты боишься смерти, а что для тебя жизнь?.. Ты цепляешься за неё и сам не знаешь, зачем она тебе нужна... Да и ты зачем ей?.. Есть у неё другие!..
– Всякая жизнь не зря проходит, но ты ещё этого не понял...
– Не зря!?. А скажи мне – зачем мы здесь!?. Ты знаешь, зачем мы здесь?!. Уж я-то понял, для чего я тут! Тебе было скучно одному, вот ты и решил... – он не договорил, старик оборвал его.
– Нет! Это не я решил, это ты решил! – возразил он. – Ты сам решил, а теперь сваливаешь вину на меня... Через этот перевал я тебя переведу, а там – как знаешь!.. Иди, куда нравится!..
– Перевал!?. Что ты выдумываешь, старик!?. Не помню, чтобы мне что-то нужно было тут...
– Ты сам ко мне пришёл и сказал...
– Неправда, я не помню!..
– Отшибло память! А такой молодой! – покачал головой старик. – Кто из нас старый, а кто нет – попробуй разберись!..
– Ты, наверное, заманил меня сюда, хочешь тут умереть, а меня привёл для того, чтобы я похоронил тебя?.. – насмешливо произнёс молодой. – Ну нет! Ты будешь добычей орла-стервятника...
– А ты будешь добычей своего безрассудства. Ты много говоришь. Ты пытаешься проник-нуть в то, чему нельзя открыться, и вот – ты наказан – ты теряешь память и рассудок, а что же будет с тобой дальше?.. Человек, теряющий память – мёртвый человек... Когда ты лишишься рассудка окончательно – над тобой свершится возмездие, но разве ты будешь знать об этом?..
Молодой странник ничего не отвечает на это, он думает. Портрет молодой женщины возникает перед ним, он пришёл к нему из прошлого, забытого, но не мёртвого, ибо то, что было – не умирает, оно есть, оно будет. Кто эта женщина – его невеста, его сестра?.. Или он видел её случайно в пёстрой толпе людей – и память его сохранила ему воспоминание о ней?.. а человек – разве он волен распоряжаться своей памятью, как ему хочется, если она делает с ним всё, что угодно ей, если она лепит из него по своему усмотрению всё, что пожелает?.. «Зачем я живу? – спрашивает себя молодой чужестранец, закрывая глаза. – Что мне ещё надо кроме того, что я имел?.. Разве мне мало всего?.. Одного воспоминания было бы достаточно... И жизнь... Воспоминание за воспоминанием – вот всё, что от неё остаётся!..»
– И когда я умру, – шепчут его губы, – я лишусь моих воспоминаний... Стало быть, я без них ничто!.. Я – прошлое... Старик! – громко произносит он. – Мы с тобой встречались когда-нибудь?..
Старик поднимает на него мутные глаза, как будто подёрнутые пеленой – видит ли он что-нибудь сейчас?..
– Зачем думать об этом! – отвечает он. – Не всё ли тебе равно?!. Даже если мы и встречались – разве тебе от этого будет легче?.. Твоя беда в том, что ты потерял себя... Разве я не вижу?..
– Объясни мне, почему я потерял себя? – не унимается молодой чужестранец.
– Гм!.. Как тебе сказать... Один теряет себя там, где другой находит. Не бывает двух одинаковых судеб и двух одинаковых людей не бывает... То, что ты есть – умещается в рамки закона...
– К чему ты клонишь, старик?.. – недовольно отозвался молодой.
– Пойми сам... Разве ты не знаешь, что тебе никто не сможет помочь?.. Вот и разберись, а разобравшись – обретёшь просветление...
– Легко тебе говорить, а я, может быть, не знаю, где я и что моё, а что чужое... Я вспомнил женщину, она стоит перед моими глазами, но кто она – я не знаю...
– Так ли это важно!.. – флегматично бросает старик.
– Это очень важно!..
– Забудь её, скажи себе, что ты её придумал...
– Тогда я придумал и тебя, старик!..
– Ты меня не придумал, я сам придумал себя, запомни это на будущее... И это не сон...
Когда слипаются глаза и всё в человеке жаждет сна, в Городе Мёртвых начинается своя жизнь. По улицам бродят какие-то тени, слышны обрывки каких-то слов и фраз. Но стоит войти в этот город, в котором древние стены полуразрушены и поросли мхом, и всё смолкает. Живой движется между мрачных, пустых домов и сердце его наполняется жутким предчувствием неминуемого. Мёртвые обступили его со всех сторон, но живому не дано их увидеть. А когда кто-нибудь умирает – он становится жителем этого таинственного города, что стоит на краю пустыни, имя которой Вечность. У мёртвых свои дела и проблемы. Живому они покажутся бессмысленными, но на самом деле в этих занятиях – сокровенное, живущее в живом слишком глубоко, чтобы он мог его понять и определить...
Сколько песчинок в той пустыне, что раскинулась за стенами Города Мёртвых?.. Если их пересчитать и установить точное их число, не позабыв ни одной песчинки – в этом будет смысл?..
– Старик!.. Мне кажется, что я когда-то раньше жил, очень давно!..
– Ты жил, я это знаю... Ты жил, и будешь жить...
– А вот живу ли я теперь?..
Старик проводит жилистой рукой по своему медно-красному в свете костра лицу, словно смахивая с него паутину... Может быть, в самом деле это паутина, но в чём суть её материи, в чём смысл её?..
– Ты, чужестранец, всё хочешь знать! – не торопясь произносит он и смотрит на зарево костра. – Это хорошо... Тот, кто задаёт вопросы – рано или поздно находит ответы... Чем больше вопросов – тем больше и ответов... Вот ты думаешь, что пришёл в этот мир затем, чтобы увидеть его, но разве не сам ты – создатель его, разве не ты медленно, минута за минутой, камешек за камешком строил его?.. Что же ты хочешь от самого себя?..
«Что же я хочу от самого себя?.. – тот же вопрос задаёт себе чужестранец. – От себя самого, как от кого-то постороннего?..» И кажется ему, что старика напротив нет и его разговор со стариком – это его беседа с самим собой... У него кружится голова от вихря возникших в ней вопросов и подозрений, глаза ему застилает мгла, ещё секунда и он потеряет миг реального и унесётся от этого островка памяти О ЧЁМ-ТО в океан Забытья. Ему становится страшно и усилием воли он напрягает в себе всё жизнеспособное и удерживает себя, мгла рассеивается и он снова видит перед собой старика. Тот говорит и звук его голоса возвращает чужестранца к действительности, теперь он ему кажется ему приятнейшей, благозвучнейшей музыкой, он чувствует, как в нём успокаивается забурлившая было кровь, и даёт себе слово, что с этого момента начнёт с уважением относиться ко всему, что узрит.
– Не покушайся на самого себя! – слышит он нравоучительную речь. – Иногда тебе может прийти в голову, что ты делаешь неверно, что ты ошибаешься в чём-то и твои усилия – беспомощны и бесполезны. Знай же, что это самое главное препятствие в достижении любой цели, а движение к цели – это наполовину порядок в твоей душе, не терпящей хаоса. Душе твоей нужна опора, так верь в целесообразность цели, не лишай её опоры в своё высокое предназначение!.. Знаешь ли ты, что всякий по-настоящему высокий никогда не унижает себя в мыслях и, унижаемый обстоятельствами, поднимает себя до своего собственного уровня, когда остаётся наедине с собой?.. И знаешь ли ты, что превыше всего Истина и ради неё ты должен жертвовать всем? Отринь всё, что мешает тебе понять лучше неудовлетворимую жажду своей души. Напряги память и вспомни то, что забыл, прикинь в уме, что может сулить тебе будущее, и настоящее приоткроется тебе как неустанная работа твоей мысли, требующей Истину. Исполни свой долг перед самим собой, живи днём и спи ночью, пусть будет Совесть твоя чиста, когда ты будешь засыпать, и пусть ничто не смущает твоего духа в момент твоего пробуждения ото сна, всё, что тебе предстоит решить в жизни – пусть не вызывает в тебе панического страха, не будь суеверен...

Когда-нибудь это необъятное, холодное, как зимняя ночь в горах, одеяло из звёзд накроет меня и я усну сладким долгим сном, буду я спать и притом мне будет известно, что я сплю и это сон, это будет так хорошо, такая благодать снизойдёт на меня, что это кажется мне сейчас несбыточным и недостижимым в мире, где тяжесть моего тела решает всё, в котором самыми неприятными из всех неприятностей, самыми тяжёлыми из всех бед являются мои собственный мысли, громоздкие, напоминающие массивные кубические планеты, накладывающиеся друг на друга и не оставляющие мне даже малейшей щели, ни малейшего просвета, для того, чтобы я мог на одну минуту отдохнуть от чудовищного груза, лёгшего на мои плечи, груза моего собственного существования... Обычаи людей... когда-то это занимало меня, пока я не примирился со всеми различиями между ними, я даже понял их вечную вражду и оправдал её, мне стало безразлично всё, что побуждало людей к взаимной неприязни и ненависти. И я сказал себе: «Нет! Их никогда не сделаешь счастливыми, ибо самой Природой они созданы для большего!..»

Женское лицо, возникающее перед ним время от времени и заставляющее его сердце учащённо биться – не лицо ли это его Матери, родившей его, давшей ему жизнь?!.
Почему слёзы обжигают ему лицо и в душе, в которой всё остальное умерло, бьётся отчаянно эта тоненькая, но не рвущаяся жилка, соединяющая его с тем, что было с ним когда-то!?. Больше нет ничего, а есть только ощущение безопасности, знание о единстве и целостности с этими близкими, родными чертами...
Он возвращается к этому лицу и раз за разом оно является ему всё более живым, когда-нибудь он прикоснётся к нему пальцами детской, розовой руки, когда сознание его почти помутнеет от горя, Вселенная разверзнется, мириады звёзд отступят перед протянувшейся к милому материнскому образу детской ручонкой, ищущей намёки несуществующей, вечно отступающей куда-то в глубь самое себя Истины...
Через безумие – путь к Разуму, через черты любимой – познание облика Вечной и Мудрой Матери, через хаос и тьму – к порядку и свету... Это движение движения, движущееся движением... Оно не имеет первоосновы, ибо всякому предыдущему предшествует нечто... Стремись обличить его, но не обольщайся неосуществимыми желаниями. Замахивайся, но и знай, на что поднимаешь руку...
Старик, почему ты жив до сих пор, почему ты привёл САМОГО СЕБЯ сюда и заставил его сесть напротив, и почему вводишь его во искушение и не скажешь всего? Или ты уверен в тщетности своих слов, зная, что тебя не поймут?.. Ты думаешь: разве могут понять друг друга те, кто отстоят друг от друга на расстоянии большем, чем все пути мира, сложенные вместе? Но зачем ты не отпускаешь его от себя и зачем нужно тебе видеть его неподдельные мучения, терзания его духа и плоти, неокрепших ещё и неискушённых в том великом множестве превращений, которые ему ещё только предстоит преодолеть в своём движении, чтобы достичь твоего уровня познания самого себя!?.
Отблески пламени живописуют его вечные морщины, тянущиеся по коричневому лицу грядами возвышенностей и цепями ущелий. Волоски его бороды – каждый из них есть Млечный Путь. Глаза его – Правда, которую можно узнать, заглянув в Зеркало, но если все Зеркала разбиты, что делать тогда!?. Молодому Чужестранцу не понять этой скорби, притаившейся в уголках сухих, потрескавшихся губ! Он слишком юн и по-детски наивен, чтобы угадать, что он значит для этого старика, сидящего напротив… Ему кажется, что тот хочет покуситься на его существование, но временами верная мысль обижает его всего, но мысль эта, пробивая толщу бесконечного пространства, так же быстро исчезает, как и появляется, только выражение глубочайшего недоумения всё чаще находит на этот лик и подолгу не сходит с него...
Сейчас он спросит его о чём-то очень важном, сейчас!.. сейчас он напряжёт свою мысль и задаст вопрос – и старец не сможет не ответить на него и тогда Чужестранцу всё вдруг станет понятно, он узнает истинную причину своих злоключений, и будет он с этого времени принадлежать только самому себе... ведь к этому он стремился всегда... Он сосредотачивается, пытаясь уловить самое важное в своём положении... А ночь сгущается, прячутся звёзды, и он проваливается во мрак, а вслед ему слышится: «Чужестранец! Кто ты!?.»