22. Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши...

Когда снег растаял, пришедшие навестить Романа и его спутников отшельники обнаружили, что в хижине уже никто не живёт. Расспросы не привели бы ни к каким результатам: вновь прибывшие москвичи, в одночасье ставшие кумирами местных обитателей, словно в воду канули. Да и расспрашивать было просто некого, за исключением самих себя и друг друга. В самой хижине пришедшие в гости мудрецы обнаружили берестяную грамоту, на которой ясным санскритом было написано: «Анна-пурна-пралайя-махат-мьям-ом. Шанти, Шанти, Шанти».

Случившийся тут эрудит Нарада так перевёл грамоту сотоварищам:
- Короче, господа мудрецы, беда. Хоронись по норам и пещерам! Первые три слова означают: «Хлеба нет». Следующие три: «Все ушли на фронт». А под конец Светуля пишет – она одна среди них грамотная, точно так же, как и я среди вас: «Ведите себя тихо, не высовывайтесь, чтоб, стало быть, супостаты вас не нашли».
- Это как же понимать? – загомонили сбитые с толку мудрецы.

- Скорее всего так, что с юга через перевал на нас двинулись ракшасы. Не исключено ещё, что другая их армия, как мы и опасались, движется в обход хребта и выйдет на леса наши с северной стороны, из-за Чёрной Топи, стало быть. Чтоб, значит, прочесать тайгу-матушку цепью, всех нас выловить и, не взирая на наши с вами, а особливо мои, энциклопедические познания, зажарить и употребить в качестве вкусной и здоровой в их понимании пищи.
- Во как складно заливает! – засмеялся молодой подрастающий мудрец, имя которого история не сохранила только по той причине, что он Нараде не поверил, а посему вскоре был ракшасами изловлен и употреблён в полном соответствии с изложенным абзацем выше.
Остальные муни, приученные тайгой к осмотрительности, внимали внимательно, а кое-кто даже мотал на ус, благо – усы были у всех, даже у вскорости съеденного мудреца-молодца, который, понятное дело, ничего ни на что не мотал.

- Короче, по норам, братие! – выдвинул насущный для настоящего момента лозунг Нарада – и лес вымер. Птички онемели, а, может, улетели. Грибы спрятались. Ягоды, посовещавшись, решили покамест не зацветать. Звери подались подальше на север. Риши и муни поховались по пещерам и норам и впали в длительное самадхи, внешне напоминающее летаргический сон, но на деле являющееся медитативным состоянием, в котором сознание становится единым с Реальностью и может брать отпуск у тела за свой счёт на достаточно продолжительное время. Кстати, фигуры некоторых самомумифицировавшихся муней, сознание которых ушло немного не в те области, в которые предполагали попасть обладатели физических тел, уже эпохи спустя находили в тайге геологи, искавшие разного рода камушки, и староверы, прятавшиеся от антихриста Петра Алексеевича Романова. Находили-то – находили, однако, никому особливо об энтом не сказывали, окромя тех редкостных счастливчиков, которым, всё ж таки, рассказали и в число которых по крайнему недоразумению совершенно случайно попал автор настоящих строк.

Короче, обошедший хребет и вступивший с севера в лес Святых Дундуков Душман со своей армией оказался в положении бегущего из Москвы Наполеона: с одной стороны – и враг не обнаруживается, а с другой – и есть нечего. Недоверчивый муня, имя которого не сохранилось, в расчёт не идёт: что такое 50 кг костей с жёстким мясом отшельника на две тысячи голодных солдатских рыл? И мародёрством не займёшься: куда ни сунься – никого. Тут не помародёрствуешь.

На третий день прочёсывания леса в рядах ракшасов начались приступы вегетарианства. Сначала большинство воинов смотрело на подобную ориентацию своих редких собратьев так же, как гетеросексуалы смотрят на ориентацию извращенцев. Но голод – не тётка: ещё через два дня извращенцем стал даже предводитель Душман.
Во время дневного привала, сосредоточенно жуя молодые и не очень побеги всего, что попадалось под руку, и размышляя, как противостоять повальной диарее, основательно подорвавшей боевой и общефизический дух подчинённых, Душман набрёл в пустыне своего мозга на мысль, которая сказала:
- Надо среди своих найти полсотни серьёзно провинившихся, казнить их и съесть!
- Хорошая идея! – согласился с мыслью просиявший Душман.
Он встал, одёрнул китель, расправил галифе, почесал свою ассирийскую бороду, развевающуюся на лёгком лесном ветерке, и крикнул:
- Общее построение!
Ракшасы дробно и тяжело затопали сапогами и, застёгивая ремни на пыльных камуфляжных гимнастёрках, побежали строиться побатальонно в четыре шеренги.
- Хорошо! – поглядев на часы, сказал Душман. – В 24 секунды уложились! Молодцы!

Окинув взглядом строй, предводитель насчитал три батальона воинов. Голова в спешном порядке пыталась втиснуть в себя какие-никакие математические формулы, но они в неё просто не влезали. Тогда Душман попробовал обратиться за помощью к мыслям:
- Так, – натужно забормотали эти редкие гостьи душмановой головы, не желая беспрекословно подчиняться её обладателю, – одному, чтоб, типа, малость поесть, надо, ну, один процент, хрен с ним, своего веса. Всего солдата не съешь: сапоги, портянки, другое и то, что в кишках, на еду не пойдёт. Грубо говоря, в еду пойдёт полсолдата. Чтоб, значит, две тысячи рыл накормить, надо… так… один процент… то есть, двадцать солдат, состоящих из чистого мяса. А в них – половина… ээ… витамина Гэ. Ага! Ответ: сорок покойников!

Последние слова Душман радостно выкрикнул в полный голос. И посмотрел на строй. Стоявший напротив воин радостно выпалил:
- Так точно, товарищ вашбродь! Сорок!!
- Разговорчики в строю! – рявкнул командир и тяжело опустил на голову стоявшего во фрунт свою боевую дубину.
Солдат упал, обагряя кровью молодую траву.
- Товарищ штурмбаннротмистр! – прозвучал нерешительный голос сержанта. – Осмелюсь доложить: ефрейтор Антисептик был отличником боевой, строевой и мародёрской подготовки, лучшим солдатом подраз…
На этом слове Душман дошагал до сержанта – и перед строем лежало уже два трупа.
- Почему ремень не подтянут?! – голосом впавшего в клинч отморозка заревел комполка, пиная безответное тело.
Успокоившись, Душман медленно провёл красными недобрыми глазами по оробевшему строю и сказал:
- Два!
Солдаты сотворили невозможное: стоя во фрунт, грудью навыкат, каждый из них, тем не менее, ухитрился стать маленьким и незаметным, чтоб ненароком не попасться на глаза командиру.
Секунду-другую спустя в строю раздались тупые удары по головам, шум падающих тел и прогремели выстрелы из луков.
- Кто стрелял? – в гневе поднял дубину Душман.
Перепуганный личный состав молчал, но через секунду чей-то робкий голос обходительно прохрипел:
- Товарищ комдив, мы тут сами предателей… того…
Строй местами расступился и предводитель, делая математические ошибки, насчитал, вместе с двумя своими, 39 жертв.
- Одного не хватает! – огорчённо прохрипел главный ракшас и взбешённо добавил: – Что за пассаж, я вас спрашиваю?!

В конце строя хронически обиженный первогодок с чувством исчерпывающе глубокого удовлетворения опустил личную дубину с такими же серией и номером на рукояти аккурат на череп маньяка-старшины и, впервые в своей карьере ощутив всю прелесть воинской службы, браво крикнул:
- Никак нет, господин-товарищ Контра-Генерал! Все на месте! Как в аптеке!
- Наряду по кухне приступить к приготовлению ужина, – голос Душмана на этот раз был благодушным – и подчинённые дисциплинированно засмеялись.
О том, что по факту в этот вечер умерщвлённых оказалось на три ракшасо-единицы больше необходимого, командир наряда по кухне докладывать Душману не осмелился, решив, что, если солдатонедостача обнаружится, троих можно объявить дезертирами, предать анафеме, вечному забвению, отстранить от коллектива и подать на них в розыск, сделав всё перечисленное единовременно.
Когда на землю опустилась ночь, сытая и довольная колонна недобрых молодцев направилась к месту рассредоточения, чтоб завтра приступить к прочёсыванию леса.

Быстро шагающий впереди Душман, сморщив от непосильного напряжения лоб и ощутив резкий приступ человеколюбия, вдруг спросил своего заместителя:
- Слышь, Талиб!
- Чё тебе, твоё благомордие?
- Ты в дробях тему сечёшь?
- Может и секу, кто его знает… А что такое «дробя»?
- Вот смотри, le accessoire* какой. Сорок мы съели. Так?
- Так.
- Значит, нас стало меньше. Правильно?
- Ну, да.
- Значит, на следующий раз и готовить надо не сорок, а меньше.
- Правильно!
- А сколько?
- Не знаю!
- Думай, Талиб! А то… тово… сам понимаешь!
Талиб помрачнел и стал усиленно стараться думать.
___
* Le accessoire (фр.) - деталь, аксессуар.