Русский язык

 Проектный институт, где работала Лариса, был закрытого типа.
На проходной круглосуточно дежурила вооружённая охрана, поэтому опоздания фиксировались. Из ячейки изымался пропуск, и получать его нужно было у начальника отдела. И каждый раз происходил неприятный разговор, «почему  опаздываете, живя всего в остановке от работы».  Потом  на собрании отдела опоздавших исключали из передовиков, «ставили им на вид». Несмотря на перевыполнения ими плана. Иногда дело заканчивалось лишением премиальных.
Поэтому Лариса поднималась ежедневно в пять утра, чтобы не опаздывать.
Готовила завтрак и обед, с учётом того, что муж и сын Юра обедали дома. Танечка завтракала в детском саду. С вечера не готовила, чтобы всё было свежим.
Потом поочерёдно поднимала мужа, любителя спать до последнего срока, потом Юру. Танечка вставала сама, самостоятельно собиралась.
Кормила завтраком,  провожала до двери обоих своих мужчин, споласкивала посуду, и, наспех собравшись, отводила дочь в детсад.
Времени оставалось в обрез. Со всех ног мчалась к институту, перебегала проспект прямо перед идущим  транспортом, не дожидаясь зелёного света светофора. И уже на подступах к институту  вливалась в толпу таких же, мчавшихся со всех ног сотрудников. Если везло, благополучно проскакивала проходную, а там  притормаживала, хотя звонок в девять ноль- ноль, обозначающий начало рабочего дня, уже звонил.
Заходила в свою комнату на четвёртом этаже, стараясь не встретиться с укоризненным взглядом непосредственного начальника. Ну, а потом, усаживаясь за свой стол, отгороженный с обеих сторон кульманами, расслаблялась. Причёсывалась, подкрашивалась, выглядывала и  включалась в общий разговор, который неизменно возникал между сослуживцами по утрам. Обо всём. Делились мнениями о кинофильмах, о своих семейных делах, о том, как удалось или не удалось «отоварить» талоны на масло, муку, сахар и положенные каждый месяц  полкилограмма  колбасы. Выразительно покашливал начальник сектора, и воцарялась тишина. До одиннадцати, когда имел место узаконенный «творческий» перерыв на десять минут. Тогда кипятили и пили чай, говорили о детях, о школе, об успехах.
Эта тема с некоторых пор воспринималась Ларисой остро и даже болезненно. После того, как пришла новая сотрудница, Самоходова, и с упоением рассказывала об отличных успехах своей дочери, первоклассницы.
- …Дина Никитична прочла Маринино сочинение, обняла её и  сказала: «Ах, ты моё золотое зёрнышко»!
Она перечисляла все пятёрки Марины, комментировала.
Поначалу Лариса воспринимала эти рассказы нормально, но потом задумалась.
- А что же это я не придаю особенного значения тому, что Юра не  тянет на пятёрки?
 Однажды Лариса включилась в эту тему и сказала, что Юра получил четвёрку по контрольной работе только потому, как объяснила учительница, что писал небрежно.
- Ну что ты расстраиваешься, четвёрка тоже хорошая оценка.  Моя Марина может учиться только на пятёрки, поэтому мы и требуем с неё.
Это задело Ларису за живое.
 - Неужели наш Юра хуже?
Она стала следить за Юриными успехами, возмущалась, когда он получал  редкие тогда тройки. Времени на занятия с ним было в обрез. В квартире не было телефона, и  проконтролировать, чем он занимается после уроков, кроме выполнения домашнего задания и музыки, не представлялось возможным.
 Обеденный перерыв  тратился на покупку продуктов.  Мало ли, иногда удавалось разжиться голубоватым цыплёнком или полуфабрикатом котлет в диетическом магазине.
Отстояв очередь, спешила домой, проглатывала что-то наспех, кормила вернувшегося из школы Юру. Провожала его до трамвая в музыкальную школу, расположенную в центре города.
А потом опять стремглав мчалась на работу, понимая, что опаздывает, безнадёжно опаздывает. Тогда звонила с автомата и просила оформить ей служебную увольнительную  записку с отработкой  - по семейным обстоятельствам. После этого, уже не спеша, входила в здание института. Таких записок к концу месяца накапливалось с десяток, и Лариса выходила отрабатывать их в субботу. Льстиво заглядывая в глаза вахтёру, просила отметить ей на часок больше. Некоторые отмечали.
Вечерами забирала Танечку, проверяла Юрин дневник, готовила ужин. После ужина смотрели «Спокойной ночи, малыши», потом читала детям вслух. Читала наизусть, вытирая на ночь пол, детские стихи, а потом и не детские - Лермонтова,  Гёте, Леси Украинки, Есенина. Стихи очень любила и многие помнила. Или пели всей семьёй, как когда-то в её детстве. Дети любили эти часы. Иногда, в свободное от учёбы время с детьми занимался муж.
Когда Лариса заболевала, то использовала это время по полной программе. Как только падала температура или давление, переделывала все запущенные дела в доме. С сожалением выписывалась с больничного листа,  когда уже не оставалось никаких поводов к его продлению.
И опять включалась в повседневную круговерть. А ещё были родительские собрания в школе, детские утренники в детсаде, к которым нужно было что-то сшить, что давалось ей с трудом – «руки не так вставлены», как она говорила.
На одно из родительских собраний в школе пришла учительница по русскому языку и литературе. Она знакомилась с родителями по журналу и говорила о каждом.
- Та-ак, теперь о Гребёнкине, где у нас тут мама? -  Находила глазами приподнявшуюся маму, кивала головой.
-  Ну что сказать, мальчик способный. Но очень невнимательный. Правила не доучивает, не умеет ими пользоваться. Диктант написал на тройку. Боюсь, что придётся выставить тройку и в четверти. Вы недостаточно уделяете сыну внимания. Правильно я говорю?
Лариса покраснела, затравлено посмотрела по сторонам. Стала оправдываться.
Домой пришла рассерженная, раскричалась на Юру:
- Ты когда будешь заниматься, как следует?! Знал бы ты, как мне было стыдно за тебя! За Марину Самоходову мама не краснеет, она ею гордится. Эх, ты!
Она говорила долго и не очень последовательно.
Получалось, что Юра должен учиться хорошо не для себя, а только для того, чтобы за него не было стыдно родителям.
 Он стоял виноватый, понурившись.
Лариса быстро остывала, ей не по себе было за этот не совсем правильный разговор с сыном.  Тем более, не нужно было без конца ставить ему в пример Маринку, с которой он подружился.  Маринины успехи становились вечным ему укором.
Шло время. Юра ненадолго «подтягивался», а когда Лариса успокаивалась и теряла бдительность, успеваемость его опять снижалась.
Как-то, выйдя после обеда из дома и следуя по дорожке, пересекающей наискосок двор, Лариса повстречала идущую ей навстречу с остановки учительницу русского языка. Учительница обрадовалась встрече и опять перечислила все свои претензии к Юре. Видя, как болезненно мама реагирует на её слова, она с удовольствием продолжала  разговор. И не обращала внимания  на выразительные взгляды  матери на часы.
В тот день Лариса опоздала.
 И тогда началось. Учительница получала какое-то странное удовольствие, «нажимать на эту болевую точку». Как назло, они стали встречаться почти ежедневно. Напрасно Лариса пыталась улизнуть, завидев её вдали.
- Гребёнкина!  Остановитесь, мне нужно с вами поговорить,  -  кричала учительница. Иногда Лариса делала вид, что не видит и не слышит её, торопливо сворачивала, делая петлю в обход.
 Как-то, когда она жестоко болела гриппом и лежала пластом  с высокой температурой и давлением, в дверь позвонила Юрина одноклассница:
- Юра сказал, что вы дома, поэтому учительница вызывает вас в школу.
С этими словами девочка побежала обратно.
- Что случилось? Упал? Подрался? Может, разбил что-нибудь?!
Лариса наспех набросила одежду. Её бил озноб и от температуры, и от тревоги. Пришла в школу, шёл урок. Заглянула в класс, Юра сидел на месте.
- Слава Богу, жив, здоров. Что же он такое натворил!?
Голова раскалывалась, но пришлось ожидать окончания урока. Прозвенел звонок, Лариса вошла в класс.
- Гребёнкин,  иди сюда, сурово отчеканила учительница.
А затем  показала матери разорванную пополам тетрадку.
- Представляете? Ученики из параллельного класса нашли в парте! Получил тройку, и разорвал тетрадь!
Юра стоял, понурившись.
Лариса ничего не понимала.
- А зачем вы меня вызвали?
- Как зачем!? – Чтобы вы полюбовались!
Какая-то муть поднялась в Ларисе, она задохнулась от гнева:
-  Вы  вызвали меня по такому поводу! Я болею, переволновалась, думала, что случилась какая-то беда! Вы с ума сошли! 
Онемевшая от неожиданности учительница  потеряла дар речи. Юра тоже изумлённо поднял на мать глаза.
Лариса, красная и гневная, продолжила:
- Через дневник общайтесь со мной, не смейте больше останавливать на дороге. И не дай вам  Бог измываться над ребёнком. Разговаривать тогда будем не здесь!
С этими словами она вышла из класса. Учительница так и не успела открыть рот.
По литературе у Юры в табеле была пятёрка, а по языку – тройка.
На следующий год эти предметы вела другая учительница.
На собрании она сказала о Юре:
- К сожалению, не ладится у него с русским языком. Хоть и старается мальчик.
Лариса почувствовала раздражение, - «ну, вот, снова да ладом, хоть на собрания не ходи»!
Видя,  как напряглась и покраснела мать, как невольно опустила голову, учительница продолжила:
- Он старается, но не получается у него, так бывает.  Зато, какой человек хороший, этот Юра. Какой он добрый и отзывчивый!
У Ларисы покраснели глаза, неприятное чувство скованности отпустило её. Она подняла голову и больше её уже не опускала.