Детство Лермонтова 29 Поэма о черкесах

Накануне Петрова дня сразу после службы Елизавета Алексеевна вместе с Мишелем и с управляющим отправилась на несколько дней в Чембар на ярмарку. Ей хотелось лично выбрать доски и брус для подновления веранды и приобрести подешевле много разных хозяйственных мелочей, галантереи и красного товару. Бабушке нужно было и к духовнику заехать, и к портному, который шил для внука новый костюм. С ними возвращалась домой гостившая в Тарханах и Апалихе дальняя родственница Наташа Евреинова — серьёзная, глубоко верующая девочка лет тринадцати.

Не доезжая Чембара, по обыкновению, остановились отдохнуть и погулять в тенистой дубовой роще. Мишель, который в дороге продолжал сочинять про себя кавказскую поэму, сел на пенёк и принялся карандашом записывать стихи в тетрадь. Наташа мешать ему не стала, немного отошла и, увидев в траве гриб, позвала:
— Абрам Филиппыч, а я грибок нашла! — девочка присела и раздвинула траву. — Да тут целых два, большой и маленький.
— Гляди-ка, боровички пошли после дождей. Сейчас мы их срежем аккуратненько, чтоб грибницу не повредить, — Соколов принёс из экипажа корзинку, вынул из кармана перочинный ножик и бережно срезал грибы. — Ну-ка, ещё поищем. Даст Бог, на супец наберём.
— Абрам, и я нашла. Вроде тоже боровики, — позвала управляющего Елизавета Алексеевна. — Внучек, что ж ты грибы не ищешь?
— Бабушка, я сочиняю.
— Ну, пиши, пиши себе, ежели так охота, — добродушно ответила та.

Пока все собирали грибы, Мишель успел записать сочинённую в дороге строфу, поправить её и начать следующую. Сюжет задуманной небольшой поэмы из кавказской жизни был не слишком сложным: вечером черкесский князь призывает своих воинов освободить из русской крепости брата. Утром черкесы выступают, нападают на двоих казаков, один из которых благодаря резвому коню спасается и предупреждает товарищей. Казаки, прошедшие с боями против наполеоновских армий всю Европу, быстро готовятся к бою, разбивают отважных черкесов и преследуют их, а князь погибает. Всё вокруг постепенно успокаивается.

Мальчику хотелось точно и ярко описать и картины горной природы, и русский город с крепостью на горе, похожий на Кислые Воды, и воинственных горцев, и опытных отважных казаков, и короткий бой, победоносный для русских; и героический характер черкесского князя, готового отдать жизнь ради спасения брата. Писать стихами оказалось совсем нелегко. Одно дело короткие упражнения сочинять по заданию учителя и простые стишки для пьесок, совсем другое — настоящую поэму. Юный автор очень увлёкся и вдохновился, впервые испытывая необычное состояние, когда он находился словно в двух мирах сразу. Широко открытые глаза его отчётливо видели, как неподалёку бабушка, Наташа и Абрам Филиппыч собирают грибы среди дубов, как яркие солнечные блики и тени от листвы играют на их лицах, до ушей доносились радостные возгласы при очередной находке. И в то же время перед внутренним взором Мишеля разворачивались события, которые он хотел описать стихами, мелькали кавказские пейзажи, лица героев – то горцев, то казаков, то тех и других в боевой схватке. Отрок непроизвольно повторял про себя строки из южных поэм Пушкина, чей облик возникал перед ним таким, каким великий поэт изображён на гравюре, приложенной к изданию «Кавказского пленника». Но только это вовсе не застывший портрет: молодой Пушкин то сопереживает чувствам героев Мишеля, то взирает на него с загадочной вдохновенной улыбкой. Течение времени изменилось: юный поэт за мгновения переживал часы, но при том казалось, что на пенёк он присел минут десять назад.

Мальчик видел, что его спутники уже возвращаются к экипажу, что управляющий несёт полную корзину грибов, что Наташа на ходу собирает букетик полевых цветов. Однако это происходило будто во сне, а поэтический мир «Черкесов» казался самой настоящей явью.

— Ты грезишь, что ль? — Елизавета Алексеевна тронула его за плечо. — Очнись-ка. Без малого час прошёл, как мы здесь. Пора ехать.
— Сейчас иду, бабушка, — послушно ответил Мишель с нотками сожаления в голосе. — Подождите минуточку.
 Он слегка тряхнул головой, усилием воли возвращаясь к реальности, нехотя закрыл тетрадь и сел в коляску. Ему было очень жаль расстаться со своими образами, и, несмотря на тряску и пропавшее ощущение нахождения в двух мирах, всю дорогу мысли о героях поэмы не покидали его. Бабушка о чём-то тихо беседовала с девочкой и не тревожила внука.

В Чембаре остановились у Наташиного отца Алексея Ивановича Евреинова. Его супруга Александра Матвеевна обрадовалась и гостям, и грибам. Корзинку она отослала повару, наказав приготовить грибного супа и жаркого к ужину.

После чая Елизавета Алексеевна с Наташей отправились в Никольский собор на исповедь к отцу Алексею Егорову, а Мишель, недолго поиграв со своим младшим тёзкой — одиннадцатилетним Мишей Евреиновым, снова засел за поэму, сказав приятелю:
— Я буду сочинять, а ты не мешай. Вот почитай лучше «Кавказского пленника». Если что-то не поймёшь, завтра я тебе объясню. Договорились?
— Ладно. А ты мне прочтёшь, что сочинил?
— Да, когда закончу.

Мишель сел на скамейку в саду за раскидистым старым дубом и до ужина сочинил ещё одну строфу с описанием прекрасного кавказского утра, пронумеровав её римской цифрой VI.

На следующий день после праздничной литургии в Никольском соборе на базарной площади развернулась ярмарка. Она была гораздо скромнее нижнеломовской, но не менее раздольной. Простой народ здесь кишел, как в муравейнике, торговля шла очень бойко. Пахло свежим сеном, молоком, полевыми цветами, ягодами, огородной зеленью и первыми поспевшими овощами. В одном ряду веселились и ели пироги со сбитнем крестьяне, выгодно сбывшие свой товар, в другом — нарядные городские девушки угощались пряниками и орехами, а оборванный мальчишка дул в хвостик подаренной ему глиняной уточки-свистульки. В третьем ряду четверо детин играли на дудках, а пятый пел и плясал. Всё кругом радовалось жизни, хорошей торговле и великому празднику. В этой весёлой суете Мишель, казалось, совсем отвлёкся от сочинительства, с удовольствием отведал ягод и горячих пирогов, аплодировал плясавшим мужикам и  прокатился на круглых качелях с Машенькой, младшей дочкой Алексея Ивановича и Александры Матвеевны.

Накупив множество нужных в хозяйстве вещей и подарков, бабушка с внуком поспешили в дом Евреиновых. После обеда Елизавета Алексеевна ушла в комнату подремать, а Мишель взял тетрадь с незаконченной поэмой и уселся в саду за дубом. На соседней скамейке устроилась рисовать Наташа. Её старшая сестра Клеопатра читала книгу, покачиваясь в гамаке. Миша Евреинов отправился с отцом и сестрой Машей в гости, и юного поэта никто не беспокоил. На волне вдохновения он сочинил две строфы о праздничном дне в кавказском городке и приезде казака, ускакавшего от наступающих черкесов с вестью о близком нападении.
— Мишенька, я еду на Садовую улицу к Алыбиным. Хочу проведать приятельницу мою Настасью Дмитревну. Поедешь со мной?
— Бабушка, можно я здесь останусь? Мне поэму закончить хочется.
— Оставайся, пожалуй. Тебе там с нами всё равно неинтересно будет. Возьму-ка лучше с собой Клёпу.
— Меня? — переспросила девушка.
— Тебя, тебя. Иди одеваться.
— Ах, как чудесно! — обрадовалась Клеопатра.

Они уехали, а Мишель глубоко погрузился в сочинительство, снова находясь как бы в двух мирах – реальном и воображаемом. Он долго корпит над кульминационными строфами о сражении казаков и черкесов, воскрешая в памяти рассказы Павла Петровича Шан-Гирея и прочитанные произведения Пушкина и Козлова. Зачёркивает строки и слова, пишет над ними новые, стремясь лучше передать дух сражения. Отрок то мучительно долго не может подобрать нужных слов, то его охватывает ощущение счастья, когда слова наконец-то находятся. Порой у известных поэтов он непроизвольно заимствует целые выражения, но, пропущенные сквозь сердце и словно заново открытые, они не кажутся чужими. Заключительная мирная картина казачьего городка начинающему поэту даётся легче.

Увидев, что он закончил, Наташа спросила:
— Мишель, что ты сочиняешь?
— Поэму о черкесах.
— Прямо-таки поэму? — переспросила девочка.
— Да.
— А откуда ты знаешь о черкесах?
— Да я же на Кавказских водах три раза был, ты разве забыла? И дяденька мне много рассказывал о горцах и Кавказской войне.
— Прочти мне что-нибудь из своей поэмы. Ну, пожалуйста.
— Ладно, слушай.

И Мишель стал читать строфу о сражении:

     Начальник всем полкам велел
     Сбираться к бою, зазвенел
     Набатный колокол; толпятся,
     Мятутся, строятся, делятся;
     Вороты крепости сперлись.
     Иные вихрем понеслись
     Остановить черкесску силу,
     Иль с славою вкусить могилу.
     И видно зарево кругом;

     Черкесы поле покрывают;
     Ряды, как львы, перебегают;
     Со звоном сшибся меч с мечом;
     И разом храброго не стало.
     Ядро во мраке прожужжало,
     И целый ряд бесстрашных пал;
     Но все смешались в дыме чёрном. -
     Здесь бурный конь с копьём вонзённым,
     Вскочивши на дыбы, заржал;
     Сквозь русские ряды несётся;
     Упал на землю, сильно рвётся,
     Покрывши всадника собой, —
     Повсюду слышен стон и вой.

— Какой кошмар! — ужаснулась Наташа. — И ты всё это видел?
— Я ж тебе говорил, мне Павел Петрович о битвах с горцами рассказывал. А сами-то стихи тебе понравились?
— Да, очень складно вышло. У меня картина боя будто перед глазами стоит. Ты, наверно, давно стихи пишешь?
— Нет, раньше не писал. Это моя первая поэма.
— Как ты её назовёшь?
— «Черкесы».
— Интересно. Можно мне всё прочитать?
— Погоди, тут исчёркано, и ты ничего не разберёшь. Я чернилами набело перепишу и сам вам прочту вслух.

На другой день Елизавета Алексеевна отправилась с управляющим выбирать доски и брус, а Мишель взялся перебелять стихи, кое-что в них подправляя. Вечером в гостиной он прочёл поэму бабушке и Евреиновым. Всем понравилось.
— Как хорошо ты написал! — похвалила бабушка. — Стихи так и льются, и сюжет жизненный.
— Очень рад, что вам интересно!
— Мне всё интересно, что до тебя касается. Дай-ка тетрадку, я себе копию у писаря закажу. Абрам Филиппыч завтра с утра уедет с досками и брусом, а мы всё равно до вечера тут останемся, раз тебе портной назначил примерку. Чай, копию за день успеют снять.

К следующему вечеру список был получен, малоприятная для Мишеля в жаркий день примерка у портного сделана, полдник у Евреиновых съеден. Когда приехали в Тарханы, бабушка попросила:
— Мишенька, проверь-ка мою копию — нет ли где пропусков или ошибок. Хочу, чтоб там всё правильно было.
— Ладно, бабушка, сегодня же сделаю, — соглашается мальчик и спешит на пруд искупаться, пока горничные накрывают стол.

После ужина, сидя на веранде, Мишель читает копию «Черкесов». Постепенно темнеет, буквы становятся едва различимыми, но он хочет непременно закончить. Копиист постарался: никаких ошибок Мишель не нашёл. Он поднялся к себе, зажёг свечи, сделал памятную надпись на копии: «В Чембаре за дубом» — и отдал бабушке. Поблагодарив внука, та как всегда перекрестила и поцеловала его на ночь.

Елизавета Алексеевна улеглась и скоро уснула, а отроку всё не спалось. Он подошёл к окну и отодвинул штору. В глаза брызнул яркий лунный свет. Мишель накинул курточку, тихо, чтобы не потревожить чуткий сон бабушки, отворил балконную дверь и вышел на свежий воздух.

По пруду струилась лунная дорожка. На тёмно-лиловом небе мерцали звёзды, маняще искрился Млечный путь. Отрок мечтательно вздохнул, ему захотелось идти, плыть, лететь этим широким путём в неизведанном космическом океане за своей путеводной звездой. Но которая звезда его? Голубоватая Вега из созвездия Лиры? Золотисто-жёлтая Капелла? Оранжевый Арктур? Или белая Полярная, менее яркая, однако такая важная для всякого путешественника? Мишель не знал, но предчувствие, что ему суждена нелёгкая жизненная дорога, овладело им. Какое поприще назначено ему свыше? Статское, как хочет бабушка, или военное – по примеру отца и дедов? Это не очень важно. Главное, чтобы его служение Отчизне было честным, высоким и значимым, в духе мудрого девиза на гербе рода: «Sors mea Jesus». Иное не имеет смысла.

Вдруг одна звездочка упала, на мгновение оставляя за собой в небе светящийся след. За ней вторая, третья… По поверью следовало загадать желание. Юный поэт вспомнил пророчество старой цыганки о том, что он станет гениальным человеком, и, как три года назад на Кавказе, повторял про себя: «Пусть это сбудется, даже если не принесёт мне счастья…»


       Иллюстрация Анастасии Шуховой. 16 лет. г. Москва

Рассказ опубликован в книге:
Егорова Е.Н. Детство и отрочество Михаила Лермонтова. — Москва: Московский филиал МОО «Лермонтовское общество»; Дзержинский: БФ «Наш город», Литературное объединение «Угреша», 2014. — 288 с., илл., вкл. С. 220-226.

Предыдущий рассказ     http://proza.ru/2014/03/29/1962
Следующий рассказ      http://proza.ru/2014/03/29/2072

Справочные разделы:
Словарь терминов, устаревших и редких слов   http://proza.ru/2014/03/25/1700
Упоминаемые топонимы      http://proza.ru/2014/03/25/1706
Упоминаемые исторические лица    http://proza.ru/2014/03/25/1720
Основная библиография      http://proza.ru/2014/03/29/2197