Прививка

     "Печальна участь тех народов,
     Где как героев чтут уродов"

     Мое зеленоглазое чудо в малиновом платьице сидит у меня на коленях и наворачивает первую пюрешку из баночки. Одежду сшила мама, а баночку купили в детской аптеке.

     После еды мы обычно немного отдыхаем или даже спим полчасика, затем моемся, еще немного играем и отправляемся гулять. Таков распорядок для многих мам в декрете, я не исключение.

     На прогулке мы с интересом выглядываем из коляски на: улицу, прохожих, пушистые кроны деревьев, бархатную фактуру первой травы, раздутые кромки облаков и, наконец, на маму, которая везет дочь по городу. Я умиляюсь дочери - а она с радостью смотрит на меня.

     - Отправляемся домой? - спрашиваю её. - Пора снова кушать, а затем спать.

     Мы сталкиваемся с соседкой. Она всплескивает руками - какие мы большие. Взахлеб рассказываю "мы уже умеем сами кушать... сами сидим... пытаемся говорить... постоянно смеемся". Ловлю себя на мысли, что постоянно использую местоимение "мы", когда говорю о дочери.

     Дома нас ждет бабушка; она добавляет свою порцию забот о внучке: меняет ей одежду, натирает яблоко на терке, заправляет кроватку... Наконец, мелкая уснула. Я стою в детской комнате и любуюсь малышкой. "Вот бы продолжалось так вечно!", проносится в голове. Я хочу всю жизнь прожить вместе с ней, наслаждаясь каждой минутой. Пусть она никогда не страдает, и я хочу сделать все, чтобы ее жизнь была максимально счастливой.

     Я включаю телевизор, где передают недавние события в Киеве. Бунт неонацистов-русофобов, бессилие власти и ожесточенные лица. Параллельно в познавательной программе показывают про ужасы бандеровцев во второй мировой. Самым запоминающимся стало - как бандеровцы на глазах маленьких детей в какой-то польской деревне, раздумав убивать малышню, небрежно кинули "Вот вам свинина" и изрубили родителей на куски, оставив оцепеневшим от ужаса детям созерцать окровавленные куски.

     Понятное дело, после этого не уснуть. Мама спит уже, а я пью остывший чай на кухне. Вечер, за окном хлещет дождь. Я не могу понять, почему моя идеалистическая картинка внезапно разбилась, не выдержав испытания на прочность. Долго размышляю, только ли в общечеловеческой солидарности дело, в возврате ли фашизма и бандеровщины на Украине или просто в моей сверхчувствительности как человека, писателя и матери? И понимаю, причина в другом.

     Я представила тех польских ребятишек, их утро следующего дня, а потом следующего и далее за ними. Допустим, они выжили и пережили тот ужас - иначе кто бы рассказал об этом? Что навсегда осталось в их душах, знает лишь Бог. Эрих Фромм и Эрих Мария Ремарк также прошли обе мировые и видели достаточно боли, жестокости и гнева, чтобы после писать о невозможности нелюбви на свете. Вопрос, в чем сила жить для взрослого человека для меня пройден в чем-то на своем опыте - для одних это вера, для других психология и самопознание, для третьих любовь и милосердие - но ЧТО спасло мироощущение тех польских детей? Ведь самое адское - что они тогда остались жить, я не обсуждаю сейчас - для чего...

     Ответ пришел ко мне утром, когда я с трудом разлепила глаза, не в силах сбросить видения ночного кошмара. Он был прост, как все выстраданное и переданное свыше. "Надо научить наших детей жить не с нами, а после нас". Это и было то, что пятнадцать лет назад мне пытались объяснить в педагогическом институте.