Из Тархан Елизавета Алексеевна с Мишелем, Колей Давыдовым и слугами выехали после Яблочного Спаса и к Успенью уже были в Москве. Поселились снова в доме Костомаровой на Поварской. Бабушка стала срочно подыскивать гувернёра. Ей рекомендовали опытного пожилого француза Жана Пьера Жандро. Его изысканные манеры и необыкновенная галантность покорили её. Мишель и Коля вскоре полюбили мудрого, доброго, но при том строгого старика.
После уроков французского новый гувернёр так увлекательно рассказывает ученикам о пережитой им во Франции революции с её народным подъёмом, лозунгами свободы, равенства и братства, штурмом Бастилии и взятием королевского дворца Тюильри, «Великим страхом» 1789 года, когда крестьяне жгли усадьбы землевладельцев, захватывали их земли и убивали не успевших скрыться хозяев, с упразднением монархии и принятием конституции, со сменой календаря, с казнями Людовика XVI и Марии-Антуанетты, с образованием и роспуском Конвента, созданием Директории и приходом к власти Наполеона Бонапарта…
Жандро был роялистом и жалел, что короля схватили в 1791 году при попытке побега, а королеве не смогли устроить побег в октябре 1793 года из тюремной башни Консьержери. За казнями монархов последовала очередная волна кровавого террора, погубившего сотни тысяч людей разных сословий. Получив из родного города Безансона известие о гибели своего отца, Жан Пьер решил эмигрировать и с трудом добрался до России, где обрёл не только кров и работу, но и истинное призвание. Уже более 20 лет он успешно учил детей русских дворян.
Рассказы Жандро впечатлили Мишеля. Отрок начал задумываться о том, что если подобное когда-нибудь случится в России и падёт царский трон, размах кровавого террора в огромной империи унесёт куда больше жизней, чем во Франции, и приведёт к власти невиданно жестокого диктатора.
В конце августа Лермонтов особенно усердно занимался с Жандро, Зиновьевым и другими учителями, готовясь к вступительным испытаниям. Александру Зиновьевичу он показал свою поэму «Черкесы» и с нетерпением ждал его мнения. Учитель похвалил Мишеля в присутствии бабушки:
— Весьма недурно для начала. И рифмы неплохи, и сюжет. И за образец взяты прекрасные сочинения Пушкина и Козлова. А главное, за всем этим стоят твои личные впечатления и отношение к происходящему на Кавказе, твоя любовь к горному краю и его народам. У тебя талант, и его надо развивать. Мне особливо понравились из VI части стихи:
Денница, тихо поднимаясь,
Златит холмы и тихий бор;
И юный луч, со тьмой сражаясь,
Вдруг показался из-за гор.
Колосья в поле под серпами
Ложатся жёлтыми рядами.
Всё утром дышит; ветерок
Играет в Тереке на волнах,
Вздымает зыблемый песок.
Свод неба синий, тих и чист;
Прохлада с речки повевает,
Прелестный запах юный лист
С весенней свежестью сливает.
Везде, кругом сгустился лес,
Повсюду тихое молчанье;
Струёй, сквозь тёмный свод древес
Прокравшись, дневное сиянье
Верхи и корни золотит.
Лишь ветра тихим дуновеньем
Сорван листок летит, блестит,
Смущая тишину паденьем.
Но вот приметя свет дневной,
Черкесы на коней садятся,
Быстрее стрел по лесу мчатся,
Как пчёл неутомимый рой,
Сокрылися в тени густой.
— Отмечу, пожалуй, сии строки в моей копии, — обрадовалась бабушка.
Она пошла к себе, отчеркнула похваленную учителем часть и написала: «Зиновьев нашёл, что эти стихи хорошие».
Стояло бабье лето, и Александр Зиновьевич предложил ученику продолжить обсуждение в саду. Они присели на скамейку. Не обращая внимания на подбежавшего к ним любопытного Екимку Шан-Гирея, которого привезли в Москву из Апалихи для занятий, Зиновьев принялся дальше разбирать с Мишелем его поэму:
— Есть несколько замечаний. Скажем, в прочитанной мною строфе ни с чем не рифмуется стих «Играет в Тереке на волнах». А в VII строфе ты рифмуешь «высокой — громкой», «войска — плеча». Такие рифмы считаются недостаточными, их следует избегать.
— Я постараюсь исправить.
— И вот ещё что: в X строфе первый стих у тебя написан хореем — «Пушек гром везде грохочет», а всё сочинение — ямбом. Такое тоже недопустимо. Это нарушение стихотворного размера.
— Спасибо, Александр Зиновьич, обязательно учту ваши замечания.
— Успехов тебе на испытаниях, — от души пожелал учитель и откланялся.
Экзамен назначили на субботу 1 сентября. Мишель с душевным волнением зашёл в здание Благородного пансиона, стоящее в виде большого классического каре на Тверской улице между двумя Газетными переулками. На испытания кроме него привели ещё пятерых мальчиков от двенадцати до пятнадцати лет. Всё оказалось гораздо легче, чем ожидал Мишель. В аудитории сидел ареопаг из трёх экзаменаторов: директора пансиона Петра Александровича Курбатова, профессора медицинского факультета Ефрема Осиповича Мухина и инспектора Михаила Григорьевича Павлова — профессора университета, известного своими энциклопедическими познаниями по философии, физике, медицине и агрономии. Лицо Курбатова было спокойно, приветливо, и это внушало поступающим надежду и уверенность в себе. Мальчики подходили поочерёдно к каждому из троих. Им задавали вопросы, задачки, просили прочесть тексты и стихи, сказать и написать фразы на русском, французском и немецком языках. Мишелю задания показались совсем несложными, он отвечал быстро и точно. Его приняли полупансионером в четвёртый класс. Обрадованная успехом внука, бабушка сразу внесла необходимую плату за полгода обучения и столовые приборы. Из пансиона Лермонтов вышел уже его учеником.
С понедельника 3 сентября 1828 года начались занятия. Утром кучер привозит Мишеля на учёбу, а после уроков отвозит домой на Поварскую. Каждому ученику, по пансионской традиции, родственники выбирали в попечители одного из педагогов. Бабушка предпочла для внука, конечно, Зиновьева. Под его руководством Мишель занимается очень настойчиво и увлечённо. Ему исполнилось четырнадцать лет, детские капризы давно остались в прошлом. К учёбе он теперь относится как к серьёзной и интересной работе. Кроме основных предметов, отроку очень нравятся занятия по музыке, рисованию, фехтованию, верховой езде. У него появилось много новых друзей, а из старых знакомцев здесь в другом классе учился его чембарский приятель Вася Подладчиков.
Продолжились и занятия с Солоницыным. Мишель с удовольствием делал учебные рисунки с гипсов, писал пейзажи, мечтая подарить картины отцу, чьего приезда к Рождеству он очень ждал.
Увлёкшись древней историей, Мишель прочёл книгу «Описание военных действий Александра Великого, царя Македонского. С семью гравированными эстампами» и начал по вечерам лепить из воска античные батальные сцены. Увидев их на столе у кузена, десятилетний Екимка тут же принялся расспрашивать:
— Какое это сражение?
— Переход через реку Граник войск Александра Великого в 334 году до Рождества Христова. Македонский царь тогда едва не погиб, но, будучи спасён своим военачальником и другом Клитом, вскоре обратил в бегство персидских сатрапов.
— Где же такая река протекает?
— В Малой Азии. После победы в битве Александру Македонскому покорились области Фригия и Лидия.
— Откуда ты знаешь, какой была картина сражения?
— Здесь в книге эстамп есть, я по нему лепил.
Восторженно разглядывая другую батальную сцену с воинами в доспехах из фольги, колесницами, украшенными стеклярусом, и боевыми слонами у палатки полководца, Еким снова спрашивает:
— А эта битва где произошла?
— При Арбелах в 331 году до Рождества Христова. Там легионы Александра Великого разбили армию персидского царя Дария Третьего и полностью покорили Персию, потому что остальные города сдались и присягнули Македонскому.
— Как у тебя хорошо получилось! Даже слонов вылепил!
— Слоны — самое простое. Кстати, их у Дария было пятнадцать, но они в битве не участвовали.
— Мне тоже нравится, как ты вылепил батальные сцены, — похвалил друга зашедший в гости Святослав Раевский, который недавно поступил на службу в канцелярию московского генерал-губернатора. — Очень полезное занятие для изучения истории. А о чём профессор Мерзляков на последних лекциях говорил?
— Об античном стихосложении. Свои переводы читал и задал нам перевести или сочинить стихи на античные сюжеты.
— Ну и как, ты написал?
— Да. Вот взгляни, — Мишель протянул Святославу тетрадь, — Но не суди строго. Это всего лишь упражнения.
Тот быстро прочёл стихотворения «Цевница», «Заблуждение Купидона» и сказал:
— По-моему, хорошо для начала. Все размеры соблюдены, рифмы богатые и, что мне больше всего нравится, чувствуется твоё оригинальное видение темы, несмотря на заимствования из Батюшкова.
— Вчера я эти стихи Дмитрию Никитичу Дубенскому показал после лекции по риторике, он тоже одобрил. Я теперь его новую книгу «О народном русском стихосложении» читаю. Много полезного в ней нахожу.
Тем временем Екимке надоело слушать умные разговоры старших. Сначала он с восхищением рассматривал акварель кузена в новой, недавно начатой им тетради: там был изображён горец на коне, тянущий арканом русского пленника. Потом любопытного мальчугана заинтересовала другая тетрадь Мишеля, только что положенная на стол Святославом. Екимка открыл её и прочёл вслух, чтобы обратить на себя внимание:
Листья в поле пожелтели,
И кружатся, и летят;
Лишь в бору поникши ели
Зелень мрачную хранят.
Под нависшею скалою
Уж не любит меж цветов
Пахарь отдыхать порою
От полуденных трудов.
Зверь отважный поневоле
Скрыться где-нибудь спешит.
Ночью месяц тускл и поле
Сквозь туман лишь серебрит.
— Еким, ты зачем без спросу тетрадь мою взял? — нарочито сердится Мишель.
— Извини, пожалуйста. Интересно очень, что ты там сочиняешь. Начало стихов про осень у тебя так живо получилось! А продолжение есть?
— Пока нет. Видишь, пустое место оставил.
— «Черкесы», — прочёл Еким заглавие на другой странице. — Переписать поэму сюда хочешь, что ль?
— Нет, я только набросал титульный лист к ней для рукописного журнала «Утренняя заря». Мы его с Колей хотим выпускать.
— А ты сочиняешь что-нибудь ещё для журнала?
— Да, но пока не закончил. Потом в первом номере и прочтёшь. Иди-ка лучше в классную комнату. Опоздаешь на урок, так мсьё Жандро не похвалит.
— Ладно. Оревуар.
Кузен нехотя вышел. Мишель прикрыл за ним дверь и продолжил разговор со Святославом:
— Честно говоря, я написал ещё две поэмы в духе Пушкина, но по-своему. — «Корсар» и «Кавказский пленник». И даже фронтиспис к одной нарисовал.
— Недурно, очень даже недурно. Это к началу «Кавказского пленника»?
— Да. Пока не перебелил тексты, потому что уроков много задают. Перебелю и покажу тебе, а Мерзлякову не стану давать. Он говорит, что южные поэмы Пушкина якобы образцы ложной поэзии. А я считаю, что они самой настоящей поэзии образцы!
— Алексея Фёдорыча известны предпочтения. Он романтизма не любит, по нему эпическая поэзия должна быть сплошь гражданственной и героической, как у Шекспира и Шиллера. Но надо отдать ему должное, он народную поэзию хорошо чувствует и перелагает. Его подражания и переводы античных стихотворцев старомодные, но зато мастерские. Многому у Мерзлякова научиться можно.
— Согласен. Мне бабушка дала денег на книги. Они у Андрея Иваныча на хранении. Я теперь хожу по субботам к Раичу на собрания Общества молодых любителей литературы. Там мы обсуждаем книгу Вакенродера и Тика «Об искусстве и художниках». Раньше я её брал у Мещериновых, а теперь хочу купить, и кое-какие другие нужные издания приобрести или выписать. Ещё не поздно, книжные магазины открыты. Поедем с нами, может, посоветуешь мне что-нибудь. Бабушки всё равно дома нет, она зубы лечит.
— Что ж, поедем, — согласился Святослав.
После удачного вояжа по книжным магазинам и ужина Мишель внимательно перечитал романтическую новеллу Вакенродера «Видение Рафаэля» и серьёзно задумался над самым важным поворотом сюжета, когда великий художник смог создать гениальный образ Мадонны лишь после ночного видения светящегося изображения Девы Марии на стене: «На следующее утро он проснулся как бы вновь рождённым на свет: видение навеки чётко запечатлелось в его душе, и теперь ему удавалось всегда изображать Матерь Божию такой, какою она виделась его внутреннему взору, и сам он с тех пор смотрел на собственные картины с благоговением».
Лермонтов понимал, что это только легенда, но описанное Вакенродером вдохновенное состояние великого художника удивительно совпадало по ощущениям с пережитым самим юным сочинителем. Наверное, оно и было тем чудом, которого искала его душа с детских лет…
Перенося идею божественного вдохновения на поэзию, Мишель написал стихотворение «Поэт»:
Когда Рафаэль вдохновенный
Пречистой Девы лик священный
Живою кистью окончал,
Своим искусством восхищенный,
Он пред картиною упал!
Но скоро сей порыв чудесный
Слабел в груди его младой,
И, утомлённый и немой,
Он забывал огонь небесный.
Таков поэт: чуть мысль блеснёт,
Как он пером своим прольёт
Всю душу; звуком громкой лиры
Чарует свет и в тишине
Поёт, забывшись в райском сне,
Вас, вас! души его кумиры!
И вдруг хладеет жар ланит,
Его сердечные волненья
Всё тише, и призрак бежит!
Но долго, долго ум хранит
Первоначальны впечатленья.
* * *
Михаил Лермонтов на пороге юности ступил на путь поэтического творчества. Набираясь опыта, совершенствуя мастерство и постепенно освобождаясь от заимствований и подражаний, он будет до конца своей так рано и трагически оборвавшейся жизни вдохновенно служить русской литературе, несмотря на превратности судьбы.
Иллюстрация Алёны Архиповой 15 лет. г. Оренбург
Рассказ опубликован в книге:
Егорова Е.Н. Детство и отрочество Михаила Лермонтова. — Москва: Московский филиал МОО «Лермонтовское общество»; Дзержинский: БФ «Наш город», Литературное объединение «Угреша», 2014. — 288 с., илл., вкл. С.227-235.
Предыдущий рассказ http://proza.ru/2014/03/29/1986
Послесловие http://proza.ru/2014/03/29/2093
Справочные разделы:
Словарь терминов, устаревших и редких слов http://proza.ru/2014/03/25/1700
Упоминаемые топонимы http://proza.ru/2014/03/25/1706
Упоминаемые исторические лица http://proza.ru/2014/03/25/1720
Основная библиография http://proza.ru/2014/03/29/219
Детство Лермонтова 30 Поступление в пансион
© Copyright: Елена Николаевна Егорова, 2014
Свидетельство о публикации №214032902072
Свидетельство о публикации №214032902072
Рецензии