Незнакомец 6. Соавтор Гр. Родственников

История написана в соавторстве с Григорием Родственниковым
http://www.proza.ru/2014/03/26/1712

Немного успокоившись, Марта решила сходить в купе, где располагался полицейский наряд сопровождения. Узнав у проводницы, шла туда медленно, переходя из вагона в вагон, мысленно готовя речь, способную разжалобить блюстителей порядка. Но всё было напрасно: только она заикнулась о том, что Гомельский не виноват, один из полицейских тут же взял её под локоть и вывел из купе…
– Женщина, идите на своё место. Я их не выпущу до самого Новороссийска – мне тут трупы не нужны.
– Но…
– И не каких «но».  Скажите ещё спасибо, что я их не высадил и не сдал в полицейский участок на станции. Вошёл в положение мужиков, раз у них такая любовь к Вам.
Совсем ещё молодой блюститель порядка посмотрел на Марту с хитрой ухмылкой и сказал с игривой интонацией:
–  Идите, женщина… Вы своё дело уже сделали:  околдовали  двух приятелей, а теперь, как Вы всем этим разрулите не знаю. В Новороссийске разберётесь.

Вершинина вернулась в купе.  Слова полицейского женщину немного успокоили.  Было хорошо хотя бы то, что их не высадили и не сдали в участок.
Юрий вернулся минут за десять до прибытия состава к станции «Новоросийск», и Марта едва успела перекинуться с ним несколькими фразами – она очень спешила на Юбилей школы.
– Я надеюсь у Вас всё нормально, Леопольд? Возьмите мою визитку, если нужен будет свидетель, позвоните.

Гомельский позвонил через день и, сославшись на то, что Марте надо дать показания в полиции, попросил прийти на встречу в кафе «Бриз» на набережной. Когда она пришла, Юрий извинился:
– Марта, простите. Я соврал насчёт полиции. Я просто очень хотел Вас ещё увидеть…
Женщина, посмотрев удивлённо на обманщика,не возмутилась, а села к нему за столик и, улыбнувшись, доброжелательно сказала:
– Да, ничего…  По правде говоря, я и сама хотела с Вами встретится. Мне как-то неудобно, что я о Вас так плохо думала всё это время.
– Ну что Вы! Вас можно понять…
Эти двое, встретившись случайно, были очень рады тому факту, что всё разрешилось:  ни у неё, ни у него не было больше никаких негативных воспоминаний относительно друг друга. Они посидели в кафе, прогулялись по набережной и многое друг о друге узнали: о теперешней жизни и о прошлой.
– А знаете, Марта, Вы мне тогда понравились с первого взгляда, когда я Веру провожал, а Вы дверь нам открыли. Я подумал: «Какая женщина!»
– Хм… Да? Когда это Вы успели заметить, какая я?
 Марта улыбнулась и предложила,– а давайте на «ты» перейдём.? 
– Хорошо, давай!  Так, на чём мы остановились?
– Ты рассказывал мне, как ездил в Москву в издательство очередной роман свой сдавать в печать.
– А, ну да… –  И Гомельский стал Марте рассказывать в подробностях всю процедуру издания книг. Увлёкшись, разговорами, они не заметили, как подошли к родительскому дому Марты.

Была теплая июньская ночь. В свете уличного фонаря волосы женщины казались золотыми. Легкий ветер нежно перебирал ее пряди, играл ими, гладил. Юрию и самому очень хотелось запустить пальцы в  сверкающую копну, ощутить на них невесомые водопады этого живого золота, а потом уверенно притянуть голову Марты к себе и жарко поцеловать во влажные чуть приоткрытые губы. От нестерпимого желания заныло в груди, по телу разлилась горячая истома. Как же хороша эта женщина. А эти глаза, огромные,  глубокие и немного печальные. Сколько в них потаенной грусти. Сумеет ли он пробудить в них ответные чувства, увидит ли блеск влечения к нему? Или это только несбыточные мечты, сказка, которую он сам нашептал себе и в которую готов поверить?
– Марта, - хрипло начал он. – Мне надо тебе многое сказать… но я не знаю с чего начать…
– Ну,  так отойди в сторону и подумай, – внезапно  раздался знакомый до отвращения голос.
За годы, проведенные на свободе, Ромка научился обходиться без привычной для него фени, вот только манера общения осталась прежней. Он продолжал  по блатному растягивать слова.
И Марта и Юрий от неожиданности вздрогнули. Они не заметили сидящего в тени на скамейке Ломова. А тот поднялся и вразвалочку подошел к ним, усмехнулся:
– Ты не знаешь, Юрок, а я знаю. Так что ты пока свою речь продумай, а потом мы с Мартой дадим тебе слово. Я же свою – вызубрил наизусть. Слишком долго готовился и ждал встречи.

Гомельский с трудом подавил раздражение.
– Вам не кажется, Роман Николаевич, что нельзя быть таким навязчивым?
– Тоже самое,  я могу сказать и о вас, Юрий Анатольевич,– парировал Ломов. – Стоит мне сойтись с Мартой для приватной беседы, как немедленно появляетесь Вы – трясете своими немытыми волосами и разрушаете нашу идиллию.
– У вас непомерно раздутое самомнение. То, что вы называете идиллией – на самом деле зовется отвращением.
– У нормальной женщины отвращение можете вызвать только вы, худой, бледный и невыразительный субъект.
– Зато у вас авторитет налицо. Вернее, на лице – щеки такие большие и ухоженные, с необычным фиолетовым оттенком. А как они элегантно покрывают ваши плечи. Много надо кушать, чтобы отрастить такую  красоту?
– Кушать надо хорошо и вкусно. Черную икру, балычок, севрюжку. Вы-то, конечно, такие балагасы позволить себе не можете, ибо, как я слышал, хлеб писателя черств и горек. А если вы думаете, что эта женщина с готовностью будет делить с вами скорбный харч, то, думаю, глубоко ошибаетесь.
– Неужели  научились думать? Раньше для вас это было непосильным делом.

Пока мужчины изощрялись в остроумии, Марта лихорадочно искала выход из создавшейся ситуации.  Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди от страха. Она видела, что Ломов с трудом сдерживает себя, его кулачищи сжались. Марта лихорадочно думала: «Еще секунда и он кинется на Юрия. Снова драка. Эти двое ненавидят друг друга. Боже! Что же делать?! А если прямо сейчас сказать Ломову, чтобы он ушел, что он никогда не нравился мне, чтобы… Нет, тогда он точно бросится в драку. Уже сейчас в его рыбьих глазах читается такая злоба. Он сильнее Юрки, он убьет его или покалечит! Что же предпринять?»
– Уйди! – прорычал Роман. – Я буду говорить с Мартой, хочешь ты или нет! Ты мешаешь, болван!
– А если не уйду?
– Тогда я убью тебя, - тихо, но оттого еще более зловеще произнес Ломов.
Марта вскрикнула, когда в руках Ломова воронено блеснул пистолет.
Гомельский тоже не ожидал такого поворота, даже сделал шаг назад.  Он не сводил глаз с оружия, потом перевел взгляд на бывшего друга.
– Это же не боевой ствол…
– Не боевой, – не стал спорить Ромка, - травматика, но, если я тебе в лобешник в упор засажу – тебе будет уже все равно.
Гомельский молчал, он растеряно взглянул на Марту и та решилась.
– Я согласна, Рома! Давайте поговорим. Давайте все выясним раз и навсегда!
Марта сама ухватила Ломова под руку и поволокла к скамейке.
– Садитесь!

Гомельский стоял в двадцати шагах и от напряжения кусал губу. Он не знал, что делать. Сначала Марта и Роман говорили тихо, и Юрий ничего не мог разобрать. Но постепенно голос Ломова стал набирать силу. Вот он вскочил на ноги. Стал расхаживать туда-сюда, пистолет по прежнему был в его руках. Юрке стало страшно за Марту. Он напрягся, как спринтер перед  забегом на дистанцию. До слуха долетали слова и фразы: « Мозг канифолила, конкретный пацан, любовь, папаша- мент…».
Его трясло словно в лихорадке. И когда Ломов приставил ствол к горлу его любимой женщины, Юрка бросился на врага.
Ромка почувствовал, обернулся. Вскинул руку. Яркая вспышка  на мгновение прогнала ночь.

Гомельский был совсем рядом, когда сильный удар хлестнул его по ноге. Голень взорвалась нестерпимой болью, а черная земля внезапно бросилась в лицо. Он сам не понял, почему упал, ткнулся в сухую рассыпчатую почву. Попытался подняться, но боль вновь швырнула его вниз. Юрка зарычал и попытался дотянуться до Ломова. Но тот отступил в сторону. Истерично взвизгнул:
– Допрыгался, олень?!
До Марты с запозданием дошел смысл происшествия. Обхватив голову руками, она громко закричала.
– Замолчи! – заорал на нее Ломов, но женщина продолжала кричать.
Ромка спрятал пистолет сзади за пояс и стал лихорадочно ощупывать карманы, руки его дрожали.
– Дай мобилу! – обратился он к Марте. Та замотала головой. Крик перешел в тихое причитание.  Тогда Ломов схватил ее сумочку и бесцеремонно вывалил содержимое на лавочку. Нашел телефон и набрал несколько цифр.
– Алле, скорая?  Тут один терпила ногу сломал! Кто говорит? Братуха я этому кренделю! Да приезжайте, а то он зубы себе сотрет от боли!
Ромка продиктовал адрес и бросил телефон женщине.
– Не забудь легавым меня сдать. Меня – того, кто любил тебя больше жизни.
С этими словами, он сунул руки в карманы и, насвистывая, побрел прочь.
Марта опустилась перед Юркой на колени, гладила его по голове.
– Юрочка, тебе очень больно? Милый, потерпи.

Лицо Гомельского было мокрым от пота, на скулах ходили желваки, с трудом он проговорил:
– Все в порядке. Немного жжет, а так… все хорошо.
Он приподнялся на локтях, взглянул на свою поврежденную ногу, увидел  дыру в штанине с большим мокрым пятном вокруг и вновь обессиленно опустил голову на землю.
Во двор дома, разгоняя темноту, синими маяками въехала машина скорой помощи. Один из медиков, отодвинув Марту в сторону, склонился над Юрием Анатольевичем.
– Степаныч, да тут огнестрел! Открытый перелом, да еще оскольчатый!
– Понял! – отозвался другой. – Я сейчас фентанил наберу! Ментам потом сообщим, а то пока они приедут…
Марта отрешенно стояла рядом. Она смотрела, как Юрию накладывают шину, потом переносят на носилках в белую ГАЗель и опомнилась лишь в тот момент, когда машина тронулась с места.
– Стойте! – закричала она. – Я поеду с Вами! – Но было уже поздно – автомобиль скрылся за поворотом.

Марта вызвала  такси и приехала в больницу – Гомельский был уже на операционном столе, и её не пустили в отделение  – она не была его родственницей. Дежурный врач посоветовал женщине прийти завтра, и она с  утра уже собиралась в больницу, но раздался телефонный звонок и, Вершинина услышала голос  Юры:
Марта, если ты ко мне собиралась прийти – отложи визит. Я тебе потом объясню – почему.
Ты говорила, что тебе на работу через два дня выходить, вот и езжай спокойно домой, а я тебя найду. У меня же есть твоя визитка.
– Но, как же…
– Нет, Марта, я прошу тебя уезжай. Я не знаю, что этот сумасшедший ещё предпримет. Я хочу быть спокоен за тебя. И не звони мне пока – я сам позвоню.

Она не беспокоила его звонками – не хотела навязываться, хотя сердце разрывалось от желания набрать его номер и услышать голос, но всякий раз Марта  уговаривала себя: « Не надо, женщина, бежать впереди паровоза. Может быть, он постарался забыть тебя. Сколько я ему неприятностей принесла». Вершинина  стала по вечерам иногда  плакать над своей непростой женской долей. Этот странный мужчина навсегда поселился в её душе, и Марта  начала терять уже надежду на их встречу.  Он же, в свою очередь,  решил явиться к любимой женщине не больным калекой, а нормальным мужиком:  вылечиться и разобраться окончательно с Ломовым. Соперники поговорили серьёзно и Юрий, пообещал бывшему приятелю, что не будет против него свидетельствовать, если тот навсегда оставит женщину в покои и Роман согласился.

Гомельский  позвонил только через три месяца, поздно вечером.  Марта говорила с ним сухо, стараясь сдерживать радость. Пригласила в гости зайти как-нибудь, почти официально,назвав адрес. Но Юрий, предположив, что женщина могла обидеться из-за его длительного молчания, адрес её узнал заранее: в офисе, где она работала. Звонок в дверь раздался сразу после телефонного. Марта уже собиралась спать, поэтому встретила гостя в ночной полупрозрачной сорочке на голое тело. 
Юрий, увидев перед собой роскошную полуобнажённую женщину, немного растерялся. Она же взяла его за руку и завела в спальню. Свет горел только там, и Марте не терпелось быстрее убедится, что это он, тот, кого она так отчаянно ждала всё это время. Они стояли под абажуром, не в состоянии отвести глаз друг от друга. Марта провела ладонью по мужской щеке, и Юрия было уже не остановить. Он заключил женщину в объятия, опуская  тонкие бретельки  сорочки с её плеч, и белое шёлковое одеяние соскользнуло по обнажённому телу на пол.  Радость встречи у обоих вызвала сильные эмоции, и влюблённые жадно наслаждались друг другом, как будто последний раз, но эта ночь стала для них не последней, а первой в их совместной жизни. Она открыла перед ними путь к счастью, которого им так не хватало всю жизнь.