Рождество Смоктуновского

 
Рождество Смоктуновского

На съемку телефильма «Отцы и дети» по моему сценарию
Смоктуновский примчался взмыленный, опоздав где-то на полчаса.
 Виновато потупился: «Простите великодушно, я прямо с репетиции».
 И вытащил не то из подмышки, не то из-за пазухи какой-то помятый сверток. «Ради Бога, это не потеряйте, это вот тут под кустиком полежит,
 это очень важно, это мой реквизит».
 Никто толком не понял, что это за «реквизит»,
 все уставились на длинноногую спутницу Иннокентия Михайловича.
«Это Маша. Ей 18 лет, наша смена, ¬
 еще смущеннее пролепетал Смоктуновский.
 – Постойте здесь, Маша, посмотрите, как мы работаем».
Маша встала, где указал Смоктуновский,
 и послушно простояла часа два,
 глядя на Иннокентия Михайловича, как на торт.
Фильм снимали в Останкинском парке.
Сценарий Смоктуновский, занятый Машей прочесть не успел.
 сходу стал играть Кирсанова
 и был крайне удивлен, когда выяснилось,
что ему следует играть в одном лице
не только дядю и отца Аркадия,
 но и отца самого Базарова.
То есть не конкретного отца, а отца вообще.
 Вернее, всех отцов, убивающих своих детей.
Таков был замысел сценария.
 Вместо дуэли Базарова с Кирсановым
была дуэль отцов и детей. Сначала
 выстрел Смоктуновского, и Базаров убит.
Когда Смоктуновский понял замысел, произошло нечто удивительное.
 В него мгновенно вселились сразу три человека:
 Кирсанов-отец, Кирсанов-дядя и Базаров-старший.
Два добрых и один злой.
 Достав из-под кустика «реквизит»,
оказавшийся роскошным белым плащом
(в Москве такого ни у кого не было),
 он и плащ заставил играть.
Это была то какая-то рыцарская накидка,
то жалко скукоженая одевка отца Базарова,
 то вальяжный халат отца Аркадия.
И все это не переодеваясь, а каким-нибудь одним жестом.
 То одно плечо слегка опустит от горя.
То гордо приподнимет воротник.
То одну лишь пуговицу расстегнет, но как расстегнет! Р
когда я сказал, что в таком-то месте «слегка надавить»,
 Смоктуновский преобразился в Кирсанова-дядю и ехидно заметил,
 ударяя на первом слове:
 «Давить, по-моему, никогда нигде не нужно"
 После съемки,  тотчас ко мне:
«Ты уж прости меня, дружочек, что я там на своем настоял».
«Можно я тебя подвезу до дому?» И подвез.
И всю дорогу что-то рассказывал очень смешное,
 и действительно стал мне другом .
Следующая телепередача была новогодней.
 На этот раз он подъехал к Литинституту на Тверском бульваре.
 Был грустен и чем-то крайне встревожен.
 Указал мне на транспарант над "Известиями"
. «Видишь, дружочек, они нам знак подают,
 этот год последний.
 Будет атомная война».
 Я прочел плакат внимательно,
думая, что пропустил что-то важное.
На транспаранте крупно:
«С Новым 1984 годом, дорогие товарищи!»
 Никакого намека на атомную войну
и уж тем более конец света.
«Как же, вот там тысяча девятьсот восемьдесят синими цифрами,
 а последняя цифра 4 – белым. Разве не ясно?»
 В голосе Смоктуновского был неподдельный ужас.
Я хотел, чтобы Иннокентий Михайлович
 прочел главу из «Ночи перед Рождеством».
По тем временам антирелигиозной, антихристианской истерии
прочесть  про Рождество было большой смелостью.
Но мой друг редактор Таня Власихина  на это пошли.
 Я же, нутром чувствуя, что Смоктуновский верующий
(в то время такие вещи скрывали),
прямо сказал: «Католическое Рождество закончилось,
наше приближается, самое время прочесть».
Схитрил, по Станиславскому раскрыл свою сверхзадачу,
которая полностью совпала со сверхзадачей великого актера.
Он читал «Ночь перед Рождеством», как молитву.
 «Светлого вам Рождества», – сказал он, прощаясь.
 И продолжил с явной надеждой, не то спрашивая, не то извиняясь:
 «Так ты думаешь, теперь конца света не будет?» –
 «Не будет. Вы с Гоголем его отогнали».
Я и сегодня так думаю.