Чапаев в кубе

Чапаев в кубе... или Искусство, которое побуждает к искусству

Удивительный фильм «Чапаев-Чапаев» довелось увидеть челябинцам в рамках 2-го Всероссийского фестиваля «Полный Артхаус». Представлял картину режиссёр, актёр, сценарист, художник, автор одноимённой книги и ещё одному Богу известно кто – Виктор Тихомиров.

– Я снимал кино не для одноразового просмотра, – сразу предупредил режиссёр публику. – За один раз его не проглотить. Фильм насыщен и перенасыщен, он является экранизацией моей книжки…

И действительно, после первого просмотра в фильме не понятно ничего, кроме того, что всё в нём непрерывно двоится. Двойственность эта и в названии, и в том, каким образом появляется режиссёр, начинающий снимать филь о Чапаеве, внутри фильма «Чапаев-Чапаев»… Он получается путём разрубания бойца Васильева надвое. Разрубание производит сам Чапаев. Далее половинки тела срастаются, но души остаётся, по-прежнему, две. Боец Васильев переименовывается в братьев Васильевых. Да, да, тех самых Васильевых, снявших в 1934-ом легендарный фильм… Отчасти, также сделан и фильм, показанный на фестивале. Вроде бы он один и цельный, но в то же время из двух временных кусков скроенный.

О дуализме и, одновременно, единстве всего сущего думаешь на первом просмотре, а досмотрев, тот час же хочешь начать смотреть заново. Потом неудержимо тянет прочитать книгу… После прочтения всё более-менее становится на свои места, но фильм непостижимым образом тянет посмотреть ещё раз…

– Я мечтал сделать так, чтобы время от времени зритель по фильму скучал, и ему хотелось пересмотреть его снова, – объясняет ситуацию Виктор Тихомиров.
По всей вероятности, мечта его осуществилась.

– К тому же я жертва так называемого «клипового сознания», –продолжает режиссёр. – Люди научились переключаться на рекламу в самых кульминационных местах, даже тогда, когда реклама разрывает сам ритм произведения. Я использовал это…

Режиссёр, несомненно, лукавит. Одно дело – быть жертвой «клипового сознания», и совсем другое – использовать этот приём в работе. Виктор Тихомиров отнюдь не жертва, он скорее смеётся над данным веянием времени. Иронизирует над постмодернизмом, используя методы самого постмодернизма.

– Единственная к вам просьба, – обращается он к зрителям, – не отказывайте себе в труде читать титры на игровом поле.

Игровое поле, театр боевых действий, титры, Чапаев – всё это завораживает неимоверно. И вот… гаснет свет, зажигается экран, и понеслось… Да, именно понеслось, потому что события сменяют друг друга с огромной скоростью.  Двадцатые годы, шестидесятые, снова двадцатые. Чапаев; тот, кто играет Чапаева; тот, кто снимает о Чапаеве фильм…

– Это поэма в прозе, – поясняет режиссёр. – Я знаю две поэмы: «Мёртвые души» Гоголя и «Москва-Петушки» Венечки Ерофеева. Я написал третью.

– В любом произведении главное ритм, – продолжает Виктор Тихомиров. – Внимание не должно рассеиваться. Ритм может быть и замедленный, как у Тарковского, и ускоренный, как в большинстве произведений современного искусства.
Сам Тихомиров объединил и то и другое. Ритм его рваный и скачущий, и одновременно, идеально гармоничный, как в редких верлибрах.

Замедляется камера, как правило, там, где мы видим истинного героя. В двадцатых, это, несомненно, Чапаев. А в 60-х таким героем становится Пал Палыч Перец. Здесь уже он – Чапай, а его пионерский отряд – бойцы-чапаевцы. Такая реинкарнация в пределах одного фильма… Подтверждается единство бликами ночных костров; там – у бойцов, здесь – у пионеров. Разговорами у этих костров, и следующими за разговорами – делами… Пал Палыч и компания борются против того же, против чего в своё время боролся Чапай. Против сытых, ленивых, лживых буржуев-мошенников-мещан, к коим принадлежит и Раиса – дочь показанного в начале фильма полярника, и весь её круг, включая Семён Семёныча Ворона – актёра, играющего роль Чапаева, хотя никакой он, конечно, не Чапай, а сплошная подделка, как поддельные рубли Раисы.

Интересно, что та же актриса, что играет Раису в 60-х, играет и предательницу у Чапаева в 20-х… Характер тот же.

Петьку же 20-х (он же Матрёна, поскольку режиссёр Тихомиров зачем-то сделал Петьку девушкой) и Соню 60-х – тоже играет одна актриса. И в чём-то они, несомненно, похожи. В том, например, что в 20-х Матрёна обманывает окружающих, играя парня; а Соня в 60-х обманывает-ся, приписывая актёру Ворону качества его персонажа. Истинного героя – Пал Палыча – она не замечает, не узнаёт. Как не узнавал долго Чапаев в Петьке свою Мартёну…

И всё же 20-е годы смотрятся у Тихомирова куда светлее 60-х. Есть в них надежда ещё на скорый приход Царствия Божия… Вот и комиссар дивизии на Евангелии ставит авторство: К. Маркс и Ф. Энгельс. Приписывает этим авторам слова Христовы… Верили люди ещё в перемены, потому и шли в революцию.
Это потом уже Чапаев у Тихомирова разочаровался, когда увидел во что эта самая революция вылилась… И пошёл он тогда в Китай, там революцию делать. Таков финал книги. В фильме всё чуточку оптимистичнее.

Доходит зритель до этого оптимистичного финала сквозь все узнавания и загадки вконец растерянный, доверху переполненный различными аллюзиями и реминисценциями из других произведений – фильмов и книг. Один «Чапаев и Пустота» Пелевина чего стоит. Не случайно смех в зале вызвали слова Анки, в какой-то отчаянный момент схватившей Петьку за штаны: «Пустота… ты баба, что ли?!», – разочарованно произносит она.

Зритель не разочарован. Зритель наконец-то увидел кино, которое заставляет думать, вспоминать, сравнивать. Кино, которое требует от него активности.

– Раньше, – говорит Виктор Тихомиров, – любое желание искусства требовало активного отношения. – Хочешь музыки: играй на гитаре или иди в концерт, хочешь живописи: рисуй или иди в музей, хочешь театра: ставь домашний спектакль, или иди в театр, и так далее. Сейчас всё достигается одним нажатием кнопки. И даже если охота пришла куда-нибудь выбраться – ты всё равно не идёшь, тебя везут. Это порождает тотальную пассивность, от которой трудно спастись. Кто-то ходит в походы, и тем живёт. А кто-то, как ни странно, спасается искусством. Искусством, которое побуждает к искусству. К деятельности. К жизни. Только такое искусство имеет смысл.
               
                Наталья Летаева