И заиграла гармонь

    И заиграла гармонь, расплескав чудные звуки под мрачными сводами клуба. Точно пронзительные искорки, вспыхивали в музыке трели рожка и свирели, они как будто перекликались друг с другом и исчезали, когда размашисто и мужиковато с легкой хрипотцой выступал аккордеон, вплетаясь в музыку гармони. Раздольная мелодия неудержимо рвалась из ветхих стен на улицу, в провинциальный город М. Стоящий на окраине города, едва ли не на костях старобытного кладбища, дом, казалось, давно задремавший, неожиданно вздрогнул, словно встряхнул свои деревянные кости. Заскрипели старые стены, сбрасывая с себя вековую пыль.
   Маргарита Захаровна с тревогой покосилась на потолок в зале. За почти тридцатилетнюю работу в клубе на должности директора она научилась слышать его слабую, едва уловимую дрожь. Очень давно, когда ей было чуть за тридцать, она вошла в этот дом и с тех пор незаметно старилась вместе с ним. «Ах, всего-то посыпалась пыль.— заметила она про себя,— Надо будет сказать Федору, чтоб убрал паутину в правом дальнем углу».
— «Гой ты, Русь, моя родная,..— грудным голосом величаво, в такт музыки, читала солистка хора,— Хаты — в ризах образа…»
— Постойте!— Маргарита Захаровна дернулась в кресле и вопрошающе посмотрела на солистку,—  Что это за слово вы только что сказали?
— «Хаты — в ризах образа…» — так же величаво, ни сколько не смутившись, проговорила пожилая женщина.
— Ну вот, еще и образа.— почти простонала Маргарита Захаровна,— Это просто архаизм какой-то, Варвара Даниловна. Позавчерашний век! Не годится.
— Так это же сам Есенин  написал!— возмутилась солистка хора и упрямо продолжила: «Не видать конца и края, только синь сосет глаза».
— А это непонятное слово «гой». Оно вообще звучит как-то подозрительно.— не слушая солистку, обращалась к хору директриса,— А наш губернатор, как вам известно, примерный семьянин. Если он что-то не то услышит? Вы понимаете, не то в слове услышит! Это же скандал.
— Да еще какой скандал.— в самый раз оживилась задремавшая за спиной директора завхоз,— Чудовищный скандал.
— Это междометие.— назидательно и строго указала Варвара Даниловна,— Так автор обращается или призывает…
— Зачем нам к кому-то обращаться?! — раздраженная упорством старухи, сорвалась с кресла Маргарита Захаровна,— Зачем, скажите мне, говорить про эти хаты? Не надо напоминать губернатору про свою бедность. Ведь это торжественный праздник, а не митинг…
   В хоре нарастало недовольное брожение, оттеснив назад свою солистку, старухи в кокошниках, как видно, готовились дать отпор. Они все громче роптали и бросали в зал, в сторону директрисы и завхоза негодующие взгляды. Забытый всеми старый гармонист, Тихон Тимофеевич, безмятежно дремал на своем стульчике. Неожиданно он встряхнулся и, притопнув ножкой, весело заиграл на гармони и запел:
     Эх! Хватит, бабы, тарахтеть,
     Лучше будем песни петь!
     Если песни нам не петь,
     Будем на печи пир…
    На последнем слове гармонист споткнулся, почувствовав на себе крепкие руки жены. Екатерина Андреевна сграбастала старика и, утащив за кулисы, стала стыдобить его и срамить. А страсти в зале уже полыхали нешуточные, разгоряченные артистки, наконец, заявили: если так, то они вообще отказываются от концерта. Маргарита Захаровна схватилась за голову. Но тут с аккордеоном в руках поднялась староста хора, Надежда Макаровна. Это была статная, пожилая женщина со строгим взглядом из-под тонких, аккуратно выщипанных бровей. Годы лишь слегка коснулись ее, накинув на лицо мелкую сеть морщин. До последнего момента хранившая молчание, она заговорила тихим голосом:
— Мы, собственно, и хотели угодить губернатору. Он, как известно, почитает талант Есенина и даже декламирует его стихи,— и как бы в подтверждении своих слов проворно пробежалась пальчиками по клавишам аккордеона.
— Вы в этом уверены?..— поддавшись сомнению, спросила Маргарита Захаровна,— Вы точно знаете, что губернатор читает Есенина?
— Сударыня, в моем ли возрасте сомневаться?— староста в горькой усмешке скривила тонкие губы,— Разумеется, я уверена.
   Какое-то мгновенье Маргарита Захаровна колебалась и нервно теребила в руках и без того измятую салфетку, наконец, скрестив руки на животе, согласилась.
— Это хорошее стихотворение. Душевное.— сухо похвалила она и, повысив голос, тотчас заметила: — Но вы так скучно его прочитали, что я не сразу прониклась…
— Тоска смертная от этих чтецов.— демонстративно зевнула завхоз за спиной директрисы.
— Да. И побольше выразительности.— Маргарита Захаровна заняла свое кресло и махнула рукой,— Начните заново. С выхода.
   Легкое негодование прокатилось в хоре, однако подчинившись, старые артисты с тихим ропотом ушли за кулисы. Когда смолкли последние голоса, и в зале наступила глубокая тишина, торжественно грянули фанфары, и затем под сводами старого клуба зазвучала чудная мелодия. Один за другим выходили на сцену артисты. Степенный, исполненный величия вышел со стульчиком и Тихон Тимофеевич. Вскоре, весь хор замер в ожидании. И вот пальцы гармониста коснулись клавиш инструмента, и воздух наполнился тихой мелодией. Надежда Макаровна кивнула головой и, перекликаясь друг с другом, заиграли свирель и рожок. Наконец выступил аккордеон. Варвара Даниловна вышла вперед, всплеснула руками и воскликнула:
— «Гой ты, Русь, моя родная, Хаты — в ризах образа…»
    На мгновенье Маргарита Захаровна отвлеклась от сцены и с тревогой глянула на потолок, почувствовав, как дрогнули стены и, дом, качнувшись, тяжело вздохнул: «Ох, как же я устал. Как тяжко болят, скрипят мои старые кости». Голос прозвучал почти под самым ухом директрисы, дряхлый и обессиленный, как и сам воздух, наполнившийся запахом ветхой древесины. Ей почудилось, что и она уже давно и насквозь пропиталась старым воздухом и печально улыбнулась: «Это все нервы. Совсем ни к черту стали нервы». И, обернувшись на тихий всхрап, увидела безмятежно дремавшую в кресле завхоза. Она переместила свой взгляд на сцену и, наконец, заметила, что в хоре не достает одного человека.
— Прошу прощения,— сорвалась с кресла Маргарита Захаровна,— я почему-то не вижу Станислава Сергеевича…
— Мы и сами хотели бы знать причину странного отсутствия Станислава Сергеевича.— тотчас отозвалась Надежда Макаровна и вопросительно уставилась на директрису,— Может быть он неважно себя чувствует?..
— Нет. Я так не думаю.— отрицательно мотнула головой Маргарита Захаровна и взволнованным, почти срывающимся голосом выплеснула свое накопившееся за утро негодование: — И это, заметьте, не в первый раз! Для Лапшина это уже стало нормой. А расхлебывать его прогулы, Надежда Макаровна, приходиться вам. Он, между прочим, ваш руководитель, и вы могли бы на него повлиять… Разумеется, это болезнь.— она беспомощно развела руками и нервически обернулась к завхозу,— Зинаида Игнатьевна, где мой телефон?
— В кабинете. Вам принести?— с готовностью соскочила с кресла завхоз.
— Да. Пожалуйста, принесите.— директриса метнула свой недовольный взгляд на старосту хора,— Я этого безобразия терпеть не намерена. И кем он из себя возомнил?.. Я немедленно его уволю.
— Вы этого не сделаете.— с легкой иронией на губах произнесла Надежда Макаровна,— Вы же сами его привели, так сказать, к нам на поруки.
— И зря это сделала.— отрезала директриса.
— Отчего же зря?!— неожиданно вступился Тихон Тимофеевич,— Он отменный баянист, мы неплохо с ним ладим. Правда, бабоньки?..
   Хор сразу в несколько голосов одобрительно загудел.
— Сейчас не время обсуждать.— резко свернула разговор директриса,— Начните заново. И знаете что? пожалуйста, выйдите как-нибудь поживее.
    Артисты в угрюмом молчании ушли за кулисы. И вскоре грянули фанфары, и народная мелодия всколыхнула ветхий воздух. Здание вздрогнуло и качнулось в сторону. Клубы серой пыли взметнулись с потолка и в причудливом танце закружились в дрожащем воздухе. А Маргарита Захаровна погрузилась в свои переживания. За всю ночь она не сомкнула глаз в ожидании мужа, который с вечера бесследно ушел и до сих пор не объявился. «Ну, где же тебя черти носят?..» Она пристально всматривалась в хор. Наконец, вспомнила, что фарш для котлет, который она еще утром вытащила из морозильника, уже давно оттаял. И зря. Котлет, как видно, не будет. «Скотина. Он не соизволил даже прийти…» Маргарита Захаровна достала салфетку, утерла нос и затем стала нервно теребить ее в руках. Тут взгляд ее невольно зацепился за спинку кресла напротив. Зеленый материал, почерневший от времени, в некоторых местах свисал лохмотьями. А если вздумается губернатору занять именно это кресло?.. Катастрофа! Ах, сколько в зале таких старых и рваных кресел? — Маргарита Захаровна судорожно вздохнула и вспомнила, что уже давно отправила Зину за телефоном. Надо бы напомнить завхозу, чтобы это кресло зашила, и другие посмотрела.

    Невообразимый грохот внезапно сотряс стены зала. Музыка оборвалась, и хор замер в недоумении. Ошеломленная, Маргарита Захаровна застыла в кресле, ей почудилось, что здание накренилось набок и вот-вот развалится на части. А ведь она давно предчувствовала, она слышала, как болезненно вздыхают и стонут от старческой немощи ветхие стены. И вот случилось…
— Вот так же в сорок третьем, помнится, земля под ногами содрогалась, когда мы фрицев под Сталинградом бомбили…— нарушил гробовую тишину старый гармонист,— Прицел двадцать девять. Четыре снаряда. По фрицам беглый огонь! Бах-бах! И Гитлер капут.— для достоверности Тихон Тимофеевич резко рявкнул басами на гармони, чем еще больше всполошил хор.
— Нет! Так работать невыносимо.— подскочила в кресле директриса,— Что это было? И что вообще происходит в этом…— она не договорила, нервно комкая, и почти разрывая на куски салфетку, позвала завхоза:— Зина! Зинаида Игнатьевна! Нет, можно подумать, что ее за смертью послали.
    Зина ворвалась в зал. Лицо завхоза было белым и только ее мясистые щеки лихорадочно пылали огнем. Ее тяжелое, ширококостное тело, с трудом переводя дыхание, потеряв равновесие, пошатнулось на коротких ножках, обмякло и едва не рухнуло в кресло.
— Там… Там Федора завалило! Насмерть пришибло.— кое-как преодолев одышку, заговорила завхоз.
— Что вы такое несете?!— сердце Маргариты Захаровны замерло от ужаса,— Скажите вы, наконец, что там стряслось?
— Потолок… Крыша… Потолок рухнул и прямо на Федора.— отчаянно всхлипывала Зина,— Он лампочки прикручивал, как вы ему тогда велели…
— Ах, что за несусветность вы несете?— возмутилась директриса,— Не может так просто рухнуть потолок.
— А он рухнул. И Федора пришиб.— запричитала Зина.
— Это просто кошмар какой-то.— раздосадовано рявкнула Маргарита Захаровна и, бросив на ходу что-то еще, устремилась на второй этаж.
    Следом за директрисой, подогреваемые любопытством, двинулись и народные хористки; гром-ко обсуждая последнее событие, они нисколько не страшились, что злополучная крыша может обрушиться и на их старые головы. Шумную процессию замыкали завхоз и Тихон Тимофеевич.
   Маргарита Захаровна была в смятении, преодолевая последние ступени наверх, она воображала себе картину чудовищного разрушения, и в то же время упрямо отказывалась в это верить, упрекая себя в излишней впечатлительности. Поднявшись на второй этаж, она увидела в дверях танцевального зала фигуру Федора. Занимая собой дверное пространство, он стоял, точно одуревший, еще не совсем сознавая действительность. Весь, с головы до ног, обсыпанный известкой и пылью, он растерянно таращился на директрису и ее окружение и тихо ругался. Маргарита Захаровна оторопела, и какое-то мгновенье с изумлением разглядывала Федора, наконец, спросила:
— Что здесь произошло?
— П-по-пото-олок р-ру-ухнул.— заикаясь, ответил Федор и пропустил директрису в зал.
    Краем глаза Маргарита Захаровна уже заметила клубы серой пыли, поглотившие пространство танцевального зала. Она вошла внутрь и ужаснулась. Под ногами хрустели черепки битого гипса, повсюду разбросаны были доски и еще какой-то хлам, как видно, хранившийся на чердаке клуба. Но все же слабое утешение слегка тронуло сердце директрисы — потолок обрушился не весь, только четверть от всего зала.
— Зина! Зинаида Игнатьевна.— с нарочитым спокойствием в голосе позвала она, пытаясь подавить в себе начавшуюся истерику,— Где телефон, Зина? Я же просила телефон…
    Завхоз с готовностью подвернулась ей под руку. Маргарита Захаровна тотчас выхватила из ее рук трубку и кинулась в свой кабинет. Заперлась. Казалось, целую вечность она набирала заветный номер — управления культуры. Набрала. И приготовилась говорить. Внезапно звонкий щелчок под ухом заставил директрису вздрогнуть. На другом конце провода послышался бархатный, несколько усталый голос:
— Управление культуры. Слушаем. Говорите.
— Это клуб. Вы слышите?!— в нервическом припадке заговорила Маргарита Захаровна,— У нас катастрофа! Вы понимаете, о чем я?
— Понимаю.— бесстрастно, словно автомат, проговорил голос в трубке,— Пожалуйста, представьтесь.
— Городской дом культуры!..— закричала Маргарита Захаровна. Такое непробивное спокойствие возмутило ее, она готова была влезть в телефонную трубку и вылезти на том конце провода, чтобы докричаться.— У нас ЧП!
— Подождите. Соединяю.— вдруг оживился голос и, немного отдалившись от трубки, обиженно добавил:— Разоралась тут, как баба на базаре.
    Через мгновенье телефонная трубка заговорила повелительным голосом:
— Да. Начальник управления культуры…
— Ну, слава Богу.— взволнованно вздохнула Маргарита Захаровна,— Клара, у нас ЧП! Авария, понимаешь?!
— Маргарита?!— голос в трубке тотчас поменялся с повелительного на удивленно-доверительный,— Марго, что стряслось? Почему ты так дышишь?!
— У нас авария!— сорвалась в слезы Маргарита.
— Понимаю. Зачем же так срочно звонить? У меня, знаешь ли, оргкомитет…— важно заговорила телефонная трубка.
— Это срочно! Слышишь?! Потолок у нас рухнул!
— Где рухнул?
— В ДК, говорю, потолок рухнул! Понимаешь?..— уже теряя всякое терпенье, по слогам проговорила Маргарита и тут же поспешила заверить:— По счастливой случайности никто не пострадал.
    На другом конце провода Клара как будто чем-то поперхнулась.
— Не понимаю, как он вообще мог рухнуть? Как?! — проговорила она после недолгой паузы.
— Ах, Клара.— печально вздохнула Маргарита,— Этот клуб такой старый, что помнит еще наших родителей.
— Кажется, там они и познакомились.— сухо добавила Клара,— И что же прикажите делать?..
    Маргарита на мгновенье оторопела, но затем точно выдохнула из груди:
— Отменить мероприятие.
— Да в своем ли вы уме, Маргарита Захаровна?— голос Клары тотчас переменился и стал вдруг доверительно-нервным и начальственным,— Отменить невозможно. Мероприятие заявлено в самой программе визита губернатора.
— Но, Клара…— директриса осеклась, и голос ее зазвучал несколько приниженно и неуверенно,— Клара Захаровна, можно перенести…
— Куда?
— Может быть в театр?
— Это невозможно.— отрезала Клара Захаровна.
— Почему?
— Вы представляете, сколько театр берет за один час аренды?— нравоучительным тоном заговорила трубка телефона,— Да у нас просто нет таких денег.
— Тогда может быть в музей?— жалобно пискнула в трубку директриса и, как бы между прочим напомнила:— В музее есть хороший зал.
— Он на ремонте.— холодно заявила Клара Захаровна,— И вообще, в городе нет никакого зала.
— Это катастрофа. Меня посадят.— обреченным голосом простонала Маргарита Захаровна.
— Только без истерики. Маргарита, возьми себя в руки. Умоляю.— голос начальника потеплел, стал опять доверительно-нежным,— Успокойся. Ты же знаешь, тебе нельзя волноваться. У тебя сразу начинается отдышка. И судороги… Не надо волноваться. Глубоко дыши и считай до десяти. У тебя,наверное, холодные руки…
— Зато голова, как кипящий котел,— всплакнула Маргарита,— раскалывается от всего. И эта сволочь, представляешь, не ночевал сегодня дома. Я вся измучилась.
— Сестра, успокойся и дыши глубоко.— в голосе Клары было море нежности и заботы, он окутал старшую сестру безмятежным покоем,— Я отправила к тебе бригаду маляров, подкрасить и подновить фасад клуба… извини, ДК.
    «Какой фасад?!— едва не вскричала Маргарита Захаровна,— Здание вот-вот рухнет…»
— Они уберут мусор,— доверительно продолжала Клара,— и наладят потолок. Я уже обо всем договорилась. Им заплатят.
    После разговора с сестрой на душе Маргариты Захаровны как будто отлегло. Она молча положила трубку и, облегченно вздохнув, стала ждать. Однако мимолетный покой нарушил осторожный стук в дверь. Директриса тотчас нахмурила брови, но просиявшая на губах улыбка прогнала эту суровую строгость с ее лица. Ах, Зина, как всегда обходительна,— принесла начальнице на подносе чай и свежие круасаны с клубничным джемом, которые и сама была бы не прочь отведать.
— Там Станислав Сергеевич ожидает.— мимоходом обронила завхоз,— Когда вы принять его изволите?
— Не до него.— небрежно отмахнулась Маргарита Захаровна, откусила от круасана румяную корочку и погрузилась в свои размышления.
   Вот ведь как в жизни бывает: жили да поживали в одной захолустной сторонушке две сестренки-сиротинушки. Старшая, Маргарита, от рождения была впечатлительной особой. Однажды она вообразила себе, что в далекой стране Гватемалии гибнут от голода дети. Впечатлительная натура изобразила такую чудовищную картину, что проплакав всю ночь в подушку, утром она решила стать учителем. Младшенькая, Клара, была далека от подобных переживаний, артистический талант девушки противился серости и направлял ее в культпросвет. Маргарита тем временем забыла про гватемальских детишек, закончив педагогический, уже не помышляла о школе, вообразив себе, как эти маленькие чудовища-кровососы будут истязать ее на каждом уроке. И судьба была благосклонна к тонкой натуре девушки, подарив ей тихую гавань вдали от суеты и городского шума — Дом культуры, который по старой привычке называла «клубом». Тем временем Клара открыла в себе организаторскую жилку, продолжив учебу в институте. А после моталась по свету за хоро-шей должностью. Да, случается в жизни ирония судьбы. Маргарита Захаровна безмятежно улыбнулась. Ведь это с ее легкой руки сестра попала в управление культуры, а затем продвинулась в кресло начальника. Ах, Клара! Клара!.. Маргарита Захаровна еще откусила от круасана и, почувствовав на языке привкус клубники, сладостно зевнула. Другая на месте Клары непременно нахохлилась бы, заважничала и с сестрой перестала разговаривать. А то и вовсе уволила. Мало ли какие слухи распространяет злой язык злопыхателя. Нет, Клара не из таких особ… Легкая дремота незаметно окутала сознание Маргариты Захаровны, как будто поддавшись упоительной неге весеннего солнца, она скользнула в сон. Внезапная дрожь чуть всколыхнула воздух, и чей-то голос печально вздохнул и заговорил под самым ее ухом: «Вот так, Маргарита Захаровна, болят и ломятся мои старые кости. Уж и не знаю теперь, что прежде рухнет — то ли крыша, то ли все разом обрушится…»
    Маргарита Захаровна очнулась и, не смея пошевелиться, затихла в кресле. Она хотела бы притвориться, что не слышит этот печальный голос, и могла бы перестать его бояться, но почему-то каждый раз, когда он неожиданно возникал, испытывала гнетущий страх. И теперь, слушая этот стариковский голос, директриса вжалась в кресло и хотела позвать Зину. «Вот взялись бы вы, и подлатали мою крышу.— не переставал вздыхать и всхлипывать голос,— А никому из вас нет до меня дела. Возьму вот, и рухну на ваши сратые головы, чтобы было вам так же плохо.» И каждый раз одни и те же слова. Хоть бы когда-нибудь попросил что-то другое.— не смея стереть с лица холодный пот, подумала директриса,— Да еще и ругается. Она знала, что дальше нытья ничего не произойдет, не станет же он душить... Голос прекратился, когда к крыльцу клуба, громко громыхая, подкатил автофургон. Маргарита Захаровна встряхнулась и глянула в окно.
    На крыльце клуба уже по-свойски, непринужденно располагались рабочие. Невзрачные, точно нахохлившиеся грачи, они сливались с весенней распутицей — грязными проталинами на черном закопченном снегу. Присмотревшись, Маргарита Захаровна нервически ахнула и выпятила вперед свою нижнюю губу: гастарбайтеры… Киргизы что ли?.. или узбеки? Она их совсем не различала. Да и одеты они почти одинаково,— заметила сверху директриса,— какие-то потертые, засаленные робы, и у всех на головах черные вязаные шапочки. Впрочем, взгляд ее невольно зацепился за суетившегося внизу их начальника, который только тем и отличался от всех, что носил на голове красного цвета вязаную шапочку и энергично размахивал руками. Неожиданно он резко обернулся и пой-мал глазами притаившуюся за окном директрису. Маргарита Захаровна испуганно отпрянула от окна. Но вскоре выглянула опять и увидела подъехавшую к клубу серебристую «иномарку». Дверь машины распахнулась и из салона, точно бабочка, выпорхнула на улицу Клара. За ней следом, из машины вылез приятной наружности господин в каракулевой кепке и в пиджачке, застегнутом на одну пуговицу. Маргарита Захаровна вернулась в свое кресло и стала ждать.
— Да, Маргарита, потолок рухнул.— с порога заявила Клара,— Но не весь.
— Не весь.— согласилась Маргарита Захаровна и пристально посмотрела на сестру.
    Клара была младше ее лет на пять. Но возраст уже сказывался: когда-то легкая девичья фигура незаметно наливалась степенной полнотой, слегка одрябшее с редкими морщинками лицо порой выдавало усталость. Но по-прежнему озорством светились ее зеленые глаза. Сейчас она походила на диковинную птичку: слегка растрепавшаяся прическа, густо накрашенные губы под цвет шубки из какого-то розового меха, приталенные джинсы и розовые сапожки на шпильках, на которых она проворно прыгала по кабинету.
— Не весь рухнул.— кивнула головой Маргарита Захаровна и безнадежно развела руками,— Остальная часть сильно провисла.
— Будем надеяться, что не рухнет.— решительно сказала Клара Захаровна и серьезно посмотрела в изумленные глаза сестры,— Но об этом в городе никто не должен знать. Мусор уберут. Потолок по возможности подладят, чтобы совсем не рухнул. А дыру надо как-то заделать. Временно. Хотя бы задрапировать тряпками.
— Как ты это представляешь себе?— растерялась Маргарита Захаровна.
— Ну, скажем, инновационный взгляд со стороны и все…— деловым тоном, с улыбкой проговорила Клара,— Тряпичная архитектура, если ты про это не слышала. Как тебе?..
    Маргарита Захаровна в недоумении разинула рот, но не произнесла ни слова. Взгляд ее невольно привлек спутник сестры. Это был средних лет господин с круглым и лоснящимся, как блин, лицом, на котором под выцветшими бровями тусклым светом мерцали водянистые глаза. Колоритный нос его был немного скошен в сторону и, как будто придавлен. Он часто облизывал, покусывая свои мясистые губы, при том его крохотный, острый подбородок терялся в желеобразной подушке под ним. Он с вялым интересом разглядывал приколотые к стене грамоты и благодарственные письма и, казалось, что он совсем не интересуется разговором этих женщин. Но вот совсем неожиданно взгляд гостя просиял и рот его, восторженно раскрывшись, нарушил возникшую в кабинете настороженную тишину: «Я памятник себе воздвиг…». Но голос дрогнул, запнулся, неловко кашлянул и замолк.
— «Нерукотворный»!— тотчас вставила Клара Захаровна и в умилении всплеснула руками, но ее спутник, уже весь раскрасневшийся, снял с вспотевшей головы каракулевую кепку, обнажив свою исключительно круглую, сверкавшую капельками пота лысину.— Ах, это грамота еще с пушкинского дня!— точно спохватилась Клара Захаровна,— А я вас даже не представила. Знакомьтесь, Аркадий Петрович,— наш дорогой меценат! Про тебя он уже все знает.— кивнула Клара в сторону сестры и продолжила:— Вы не представляете даже, как трудно сегодня найти отзывчивого спонсора. А вот Аркадий Петрович за просто так предложил свои услуги…
   Аркадий Петрович  застенчиво кашлянул и промокнул белоснежной салфеткой свою вспотевшую голову.
— Разумеется, не совсем «за просто так».— тотчас поправила себя Клара Захаровна и со значением посмотрела в глаза насторожившейся директрисы,— Надо всего лишь упомянуть его имя в списке спонсоров концерта и… капитального ремонта Дома культуры. Я подозреваю, что там он будет в единственном числе.
— И как же нам представить этого благородного господина?— с легкой иронией в голосе спросила директриса.
— Аркадий Петрович Церберов!
— Тот самый?!
— Да, тот самый Церберов,— доверительно зашептала на ухо сестре Клара Захаровна,— он генеральный директор компании ритуальных услуг и первый советник главы нашего города по социальным вопросам. Сразу хочу заметить, это его бригада ремонтирует потолок в зале и красит фасад. А еще Аркадий Петрович соизволил предоставить на время концерта чудесные букеты из искусственных цветов.— Клара совсем близко и тихо зашептала на ухо директрисы:— Я кое-как уговорила его не устраивать в ДК свою погребальную контору. Но половину библиотеки все же придется ему уступить. Ты уж как-нибудь успокой Ариадну.
    Маргарита Захаровна вздрогнула и с беспокойством глянула на заведующую культурой. Но она безмолвно отстранилась от сестры, взяла под руку Аркадия Петровича и, шагнув к выходу, громко заговорила:
— Кстати, как там идет репетиция? Хотела бы я взглянуть на это.
    Выйдя из кабинета, Маргарита Захаровна краем глаза заметила Станислава Сергеевича и сурово нахмурила брови. Тот виновато понурил свою голову.
— Ты его била, что ли?— улыбнулась Клара,— Вид у него, как у побитой собаки.
— Я его и пальцем не тронула.— немного смутившись, ответила Маргарита.
   В дверях танцевального зала они остановились. В пыльной мгле над кучей мусора копошились тени, о чем-то говорившие на своем басурманском языке.
— Эти в два счета управятся.— заверила Клара,— Вон тот, который в красной шапочке — Ахмет. Хороший работничек. Но по-русски ни бельмеса не понимает. Начнет куражиться, сразу шли его ко мне.
   Но последние слова Маргарита Захаровна пропустила, опережая сестру и Аркадия Петровича, она устремилась навстречу величавой песни про поля и родные просторы, которая во всю гремела в зрительном зале из уст прославленного хора.
— «Ой, ты, Родина моя, хлеборобные поля! Нивы живописные — вот земля моя!» — вслед за хором повторяла директриса уже известные ей слова, то и дело поглядывая в сторону сестры, которая все это время о чем-то оживленно рассказывала своему спутнику и косилась на потолок в зале.
— Неплохо поют.— неожиданно похвалила Клара Захаровна и с опаской глянула наверх,— Только не забывайте почаще смотреть на потолок.— рекомендательно заметила она и тотчас поспешила из зала.
    На крыльце клуба Клара Захаровна ненадолго задержала взгляд на фасаде здания, который уже частично был выкрашен в черный цвет. «Увы, это не Ла Скала»— мрачно улыбнулась она и вспомнила, что должна была сообщить сестре приятную весть: наконец-то, она нашла на место методиста студентку из колледжа, однако пришлет ее после того, как из города уедет губернатор. Маргарита Захаровна была в замешательстве, мысли ее отчаянно вертелись возле угрюмого, завалившегося на один бок здания: «Почему в черный?..— она с укором посмотрела на сестру,— неужели, во всем городе не нашлось другой краски?!» Но Клара уже садилась в машину. Через мгновенье, вполне довольная собой, она укатила прочь, оставив сестру наедине со своим неразрешенным вопросом.
    Маргарита Захаровна лишь безнадежно развела руками и вернулась в кабинет, мимоходом она кивнула Зине, приглашая к себе. Суровый взгляд директрисы, ее плотно сжатые губы обещали завхозу неприятнейший разнос.
— Кресло в зале посмотрите.— официальным тоном заговорила Маргарита Захаровна,— Каждое кресло, Зинаида Игнатьевна. Рваные, будьте так добры, зашейте зелеными нитками. Губернатор приедет, а у нас в зале — одно сплошное рванье. И еще, в правом углу, Зинаида Игнатьевна, если вы не заметили, в конце зала, под потолком, висит здоровенная паутина. Потрудитесь убрать это безобразие. Не то скоро нас всех сожрут пауки. И вообще следите за чистотой.
    Завхоз мысленно пересчитала количество кресел и поникла головой — их в зале ровно двести пятьдесят штук. Затем она смерила высоту потолка, и голова ее пошла кругом,— учитывая ее полноту и отдышку, едва ли сможет она подняться так высоко.
    Выплеснув на завхоза все скопившееся за день раздражение, Маргарита Захаровна почувствовала, что от сердца как-то сразу отлегло. Она взяла со стола журнал, раскрыла и уперлась глазами в бесстыдную сцену на глянцевой странице. И тут вспомнила про Станислава Сергеевича.
— Отправьте ко мне этого Станислава Сергеевича.— оторвала она взгляд от журнала,— Он что-то совсем потерялся. И попросите Федора снять эту проклятую паутину с потолка…— и перелистнула сразу несколько страниц.

    Станислав Сергеевич вышел на крыльцо клуба. Взволнованный предчувствием неотвратимо надвигающейся взбучки, он закурил свою «Приму» и затосковал. Маргарита закатит ему жуткий скандал. И за что?! За весь год он не позволил себе ни капли спиртного. А тут внезапно сорвался…
— Да ты не тушуйся так.— кто-то ободряюще похлопал его по плечу.
    Станислав Сергеевич обернулся и увидел перед собой старого гармониста. Глаза его светились веселым лукавством и в то же время пристально на него смотрели.
— Бабы, они вечно недовольны.— нисколько не смутившись, продолжал Тихон Тимофеевич,— Что бы ты ни сказал, они всегда найдут к чему прискребстись. Я со своей старухой уж седьмой десяток ругаюсь. И все не можем наругаться.
— А вам-то, старикам, с чего ругаться?— ухмыльнулся Станислав Сергеевич.
— А мы не люди что ли?— чуть ли не обиделся Тихон Тимофеевич,— Катька моя склочная баба. Ты ей слово, а она тебе два. Ты — три, а она по тебе тяжелой артиллерией как жахнет… Вот такая она Катька-артиллеристка. Так и живем. Она, знаешь ли, мне на мой рожденье приготовила подарок.— неожиданно похвастался старик,— Молчит и лыбится. Как начищенный пятак, лыбится. И с чего ей так весело?..
    Станислав Сергеевич снисходительно улыбнулся и пожал плечами.
— А я одного хочу подарка — сыграть людям на моей гармони хорошую музыку и чтобы господин губернатор пожал мне, старику, руку.— признался неожиданно Тихон Тимофеевич.
— Не станет он тебе руку жать.— тихо улыбнулся Станислав Сергеевич,— Это не по протоколу.
— Не знаю, как по-ихнему протоколу, а по моему — старика надо уважить.— взъерошился тут гармонист,— Я не по протоколу воевал, по велению сердца и по совести. И ранение в живот получил не по протоколу…
— Так ты еще и ранен был?— спросил Станислав Сергеевич и приготовился слушать.
— А то как же!— с готовностью отвечал старик,— Так ранен, что все мои кишки наружу повылезли. Я, брат, и выжил-то чудом. Меня музыка спасла. Когда я уже готовился протянуть ноги, а сестричка запихивала в мое брюхо все его содержимое, услышал я музыку. Понимаешь?! Как будто кто-то играл на гармони. А боль такая, что я обмочился и даже не почувствовал. А музыку ту я услышал. Она не то, чтобы из головы возникла, она, понимаешь, как будто из воздуха, откуда-то снаружи играла. Ее Колька сочинил, мой дружок. Вот был талантище! Ему надо было не в артиллерии служить, а в театре. А вот довелось ему погибнуть за одну артистку. К нам в тот день театр приехал с концертом. И уже начал свое выступление. А тут фрицы с воздуха налетели. Вот он и закрыл собой молоденькую девчоночку. Осталась от него на па-мять вот эта гармонь. И еще музыка, которая мне тогда послышалась. А Кольку я увидел уже потом, когда меня зашили. Явился в сером пиджачке и в галстучке, ну, точно, франт. И говорит мне: «Обещай, что когда-нибудь обязательно сыграешь эту музыку людям. Я не успел, а тебе долгий век назначен…» Вот я и пообещал. Может быть, мне все это тогда почудилось, но Колькину музыка помню до сих пор.— Тихон Тимофеевич на мгновенье замолчал, пристально посмотрел в глаза Станиславу Сергеевичу и попросил:— Просьба у меня к тебе, Сергеич, позволь мне сыграть эту музыку. Черт с ним, с этим губернатором. Я ж не для него хочу играть. Для людей. Чтобы услышали и вспомнили, был вот такой талантливый парень Колька, который мог бы и сам для них сыграть, но война ему помешала. Для меня — это самый лучший подарок. А то ведь нехорошо получается — обещал, и не исполнил.
— Да хоть весь концерт играй!— охотно отозвался Станислав Сергеевич,— Вот только не знаю, как Маргарита к этому отнесется.
— Хорошо отнесется.— спешно заверил Тихон Тимофеевич и заговорщицки подмигнул,— Ей знать про это совсем не обязательно. Будет сюрпризом для всех. Для меня очень важно, понимаешь? это сыграть. Чувствую — уже костлявая за спиной.
— Да что ты все про смерть?! да про смерть. Как будто нет другого разговора.— невольно вспылил Станислав Сергеевич,— Ты, дед, еще всех нас переживешь…
    На крыльцо клуба, как заполошная, выскочила завхоз, всплеснула руками и закричала:
— Я его по всему клубу ищу, а он тут на солнышке греется. Иди, мой сердешный, тебя Маргарита давно уже ждет.
    Станислав Сергеевич ободряюще хлопнул гармониста по плечу и поплелся в клуб.
    Маргарита Захаровна приготовилась закатить жуткий скандал. Ей не терпелось наговорить этому Лапшину столько ядовитой гадости, что мозг приличного человека едва ли мог вынести весь этот словесный понос, который накопился за целые сутки ожидания. Наконец, в дверь кабинета кто-то робко постучался.
— Войдите.— суровым голосом  приказала Маргарита Захаровна и изобразила на лице чрезвычайно недовольную мину,— Говорю же вам, Станислав Сергеевич, входите. Все равно, мы рано или поздно с вами встретимся.
    Станислав Сергеевич вошел в кабинет, не смея поднять своих глаз, он в нерешительности остановился на пороге.
— Ну, что же вы, Станислав Сергеевич, остановились там? Проходите. Присаживайтесь.— сквозь зубы процедила Маргарита Захаровна и про себя отметила: он действительно выглядит, как побитая собака.
    Под пристальным взглядом директрисы Станислав Сергеевич чувствовал себя, как нашкодивший ученик. Но долго стоять в дверях было как-то неловко, и он прошел в кабинет и сел на край стула подальше от недобрых глаз директрисы.
— Так что же вы молчите? Вам, Лапшин, и сказать нечего?— чувствуя, что уже сейчас сорвется на крик, говорила Маргарита Захаровна и нервно теребила в руках увесистый журнал,— Где же вас носило столько времени? Я прямо вся испереживалась. Хотела даже полицию вызвать. А вдруг с вами что-нибудь случилось?..
    Еще какое-то время он молчал, собирался мыслями. И вдруг заговорил какую-то невообразимую чепуху, случайно подвернувшуюся ему на язык:
— У жены брата, его невестки, у дочери ее семь лет… отмечали. Праздновали, значит…
   Маргарита Захаровна слушала и не могла поверить своим ушам. От такого откровенного вранья прическа на голове ее зашевелилась, и от изумления даже скривился рот. Она внезапно почувствовала себя конченой дурой, у которой случилось маленькое помешательство. Наконец, она хлопнула тяжелым журналом по столу и, приподнявшись в кресле, с язвительной улыбкой спросила:
— А эту невестку случайно не Тамарой зовут?
   Станислав Сергеевич робко улыбнулся и кивнул головой.
— Мне кажется, что я ее знаю,— решила подыграть Маргарита Захаровна,— она живет очень далеко, сутки ехать на поезде и еще целый час на автобусе.
— Она.— обреченно выдохнул Станислав Сергеевич и приготовился принять на себя сокрушительный удар.
— Однако же, как быстро вы прилетели, Станислав Сергеевич.— директриса выскользнула из-за стола, покосилась на дверь,— Прямо-таки марафонец… Кобель проклятый!— журнал стремительно полетел в голову Лапшина,— А я-то, как дура, ночь не спала! Ждала. А он еще и врет, поганец!.. Смеется мне в глаза.
— Маргарита, мне ли теперь смеяться?— виновато прошептал Станислав Сергеевич.
— Вот это ты верно сказал. Тебе, Лапшин, в пору плакать.— Маргарита беспощадно сверлила мужа глазами,— А что с твоим лицом? Ты в зеркало на себя смотрел? Наверное, тебя хорошо поколотили в гостях.
    Станислав Сергеевич потрогал распухший под глазом синяк и тотчас вспомнил, что очнулся утром на чужом, сильно продавленном диване, из которого выпирала ржавая пружина, болезненно впившаяся ему в бок. В голове царил хаос и чудовищный шум, как будто маленькие черти стучали молоточками. Они и теперь напоминали Лапшину о его недавнем злоключении.
— Нет, Маргарита, это нелепая случайность.— он страдальчески вздохнул и признался:— Ты не поверишь! Когда я заходил в дом Тамарки, там, на крыльце ее, было три ступеньки. Представляешь, всего три! А когда возвращался обратно, их было уже семь. Я на четвертой споткнулся и этим местом об косяк…
— Ах, что же мне с тобой делать, Лапшин? Скажи мне.— устало вздохнула Маргарита Захаровна,— Может нам все-таки развестись?
— Только не это! Все что угодно,— испуганно закричал Лапшин,— Марго, только не развод.
    Маргарита поморщилась и нервически поджала свою нижнюю губу. Но вскоре она смягчилась и снисходительно произнесла:
— Ну да ладно, Лапшин, хорошо отработаешь на концерте, так и быть, прощу тебя.— она прошла на свое место и вдруг спросила:— И все же, где тебя носило всю эту ночь?
— Да у Тамарки я был.— упрямо отвечал Лапшин,— У дочери ее день рожденье отмечали.
— Иди уж.— отмахнулась от мужа Маргарита Захаровна,— Иди, там тебя давно заждались.
   Лицо Станислава Сергеевича просияло, он хотел было кинуться к жене, но тотчас встретился с ее холодным и строгим взглядом. В дверях Маргарита остановила его:
— И чтобы с этих пор ни капли в рот.
    Маленький семейный карамболь благополучно завершился. Вполне довольная собой директриса отправилась на первый этаж, по пути заглянув в танцевальный зал. Сквозь клубы серой пыли она заметила тени и среди них, суетившегося в красной шапочке Ахмета. Он что-то кричал и яростно размахивал руками, но голос его тонул в пронзительном визге пилы, перестуков бойких молотков и восточной музыки, которая неслась из динамиков магнитофона. Маргарита Захаровна отступила от раскрытых дверей и поспешила на первый этаж, в зрительный зал.
    На опустевшей сцене уже царил полумрак. Зина сосредоточенно чинила кресло в зале и слушала невеселую повесть Ариадны. Это была средних лет хрупкая женщина с маленьким, как у куклы, печальным лицом. Она носила короткие волосы и аккуратно выщипывала брови, в тонкую ниточку над большими выразительными глазами. Ариадна о чем-то горестно жаловалась завхозу и услужливо держала перед ней моток зеленых ниток. Увидев появившуюся в дверях директрису, Ариадна смутилась.
— Здравствуйте, Маргарита Захаровна.— кротко улыбнулась она,— У вас, я вижу, ремонт полным ходом идет.
— Это косметический.— уточнила директриса.
— А у нас, представляете, пол библиотеки хотят отнять.— пожаловалась Ариадна и выложила все, как на духу.
    Библиотека, в которой Ариадна работала заведующей, еще в старобытные времена была аккуратно пристроена к клубу, всего в двух шагах от старого погоста. Сразу за библиотекой когда-то располагались пилорама, цеха, какие-то мелкие мастерские и личный небольшой огород Ариадны, всего-то полторы-две сотки землицы, с которого она собирала неплохой урожай. Скромный, но все же прибыток к ее скорбной зарплате. Беда нагрянула поздней осенью, когда на осиротевший участок за клубом упал снег, запорошив останки недавно снесенных мастерских. Незваные гости занесли в библиотеку осеннюю промозглость с запахом пожухлой листвы и страшную весть, от которой у Ариадны перехватило дыхание. Они показали бумагу и заявили, что по документам часть здания принадлежит кладбищу, потому что на новом участке отныне будет роскошный некрополь для богатых покойников. Вот и печать, и подпись градоначальника. Все по закону. «Вы покойников даже в лицо не увидите»— уверяли официальные лица и рыскали глазами по стеллажам. «Мне хватит и гроба!— чуть ли не со слезами рассказывала Ариадна,— А ведь хапнут еще и мой огородик. У самих-то гектара три землицы…»
    Рассказ Ариадны поверг директрису в уныние, нет на свете печальнее погребальной канторы под боком, она сочувствующе вздохнула и поспешила удалиться из зрительного зала.
    Легкий морозец сковал поздние сумерки. Маргарита Захаровна спешно перекрестила свою маленькую вотчину и отправилась домой. Станислав Сергеевич, еще чувствуя свою вину, шел чуть позади, как прибившийся к ногам человека бездомный пес. Дома для профилактики Маргарита еще раз пропесочила непутевого мужа и, наконец, успокоившись, накормила его котлетами.

    Весь следующий день накануне приезда губернатора прошел в невообразимой суматохе. Воздух внутри здания взволнованно вздрагивал и гудел, наполненный громкими голосами певчих хора на сцене, нервным визгом пилы, несмолкаемым грохотом молотков в танцевальном зале и напряженным движением повсюду. Маргарита Захаровна тревожно поглядывала вверх, вообразив себе, что старое здание, не выдержав суеты, обрушится на ее голову. К концу дня в сопровождении Аркадия Петровича приехала Клара. Она дотошным взглядом осмотрела отремонтированный потолок и, не найдя к чему можно было бы придраться, одобрительно кивнула и похвалила своего спутника:
— Вот надо же, как делают люди.
    В ответ Аркадий Петрович снял свою каракулевую кепку и одним движением вытер платочком лоснящуюся голову от макушки до второго подбородка. Тем временем Клара Захаровна взяла под руку сестру, подвела к большому окну и указала на пустырь:
— Вот здесь, представляешь? будет новый некрополь.— молвила она серьезным голосом,— Может быть когда-нибудь и мои кости обретут здесь вечный покой.
    Маргарита встревожилась и глянула на сестру. Клара загадочно улыбнулась и покосилась на Церберова.
— Не зря же он так старается мне угодить. Пора бы и мне остепениться.— Клара с силой сжала руку сестры и взволнованно прошептала:— Он сделал мне предложение.
    Маргарита Захаровна промолчала. Она была в глухом ступоре. Клара преподносила еще и не такие сюрпризы. Она давно бы привыкла к этому, но всякий раз все происходило внезапно. Глубоко вздохнув, Маргарита Захаровна вывела сестру из зала и потянула ее вниз посмотреть хор, глянуть на новые костюмы. Клара то и дело заглядывала глаза сестры, как будто искала в них одобрение, но сталкивалась с благосклонным молчанием.
    Репетиция хора была в самом разгаре. Артисты по случаю приезда губернатора надели новые еще с иголочки костюмы. Станислав Сергеевич на баяне играл за кулисами, его начищенные до блеска туфли, то и дело стучали по полу и выглядывали носками на сцену. Хор, упоенный своими голосами, пел так, что у директрисы невольно навернулись на глазах слезы. Но восхитил ее старый гармонист, пальцы его, как будто совсем не касались клавиш гармони, они словно порхали, над ними, волшебно руководя инструментом. Тут только и вспомнила она, что завтра у Тихона Тимофеевича юбилей — девяносто лет.
— Знаешь, а ведь ему завтра исполнится девяносто лет.— как бы между прочим проговорила директриса и пристально посмотрела на сестру.
— Да что ты?!— удивилась Клара Захаровна.
— Поздравить его надо. Чтобы приятно было ему,— продолжала Маргарита Захаровна.
— Надо поздравить.— согласилась Клара.
— Это же старый человек. Ты и сама знаешь, ему особенное внимание требуется. Тут не столько подарок важен, а внимание. Поговори с Хренниковым, пусть старика, как губернатор, поздравит.
    Маргарита Захаровна мягко сжала руку сестры и ласково улыбнулась. В ответ Клара одобрительно кивнула головой.
— Это, конечно, не по их протоколу,— подмигнула сестра,— но мне кажется, что он не сможет отказать старику.
    Пробыв на репетиции не больше десяти минут, Клара в умилении проговорилась, что губернатор  сам захотел увидеть знаменитый хор. На крыльце клуба сестры расстались.

    Утро следующего дня до краев было заполнено хлопотами последнего приготовления к прибытию губернатора и возбужденными голосами поздравлявших юбиляра. Тихон Тимофеевич, неожиданно притихший, сидел на стульчике и казался совсем отстраненным от праздника. Ночью ему приснился фронтовой дружок Колька и попросил вернуть старую гармонь. Он воспринял это как знак, и затосковал. Екатерина Петровна в недоумении только разводила руками и старалась хоть как-то утешить своего старика, хотя и понимала, что все это, как видно, предчувствие… Временами Тихон Тимофеевич взволнованно смотрел на окружающих, бесшумно пробегал по клавишам своей старой гармони и вздыхал. Заметив в глазах юбиляра печаль, Лапшин ободряюще похлопал старика по плечу и поднял за здоровье гармониста бокал с шампанским, но только слегка пригубил его под укоризненным взглядом Маргариты Захаровны. Директриса была растрогана до слез, едва справившись с волнением, она поздравила Тихона Тимофеевича и неожиданно заявила, что господин губернатор изъявил лично поздравить юбиляра.
— Вот видишь, сам Хренников поздравит тебя.— весело подмигнул старому гармонисту Лапшин.
— А то, как же.— грустно улыбнулся Тихон Тимофеевич,— Пусть поздравит, коль ему так хочется. В другой раз уж и не придется.
    Губернатор прибыл с небольшим опозданием в три часа после полудня. В ожидании гостя хор замер на крыльце клуба. Огромная, черная машина неожиданно показалась на улице. Тяжело покачиваясь на ухабинах, она степенно двигалась к Дому культуры. За ней следом веселой кавалькадой ехало еще несколько машин. Благородный Land Cruiser остановился у самого крыльца, исторгнув вздох почтительного изумления у хора.
   Дверь машины тихонько отворилась, и на улицу вышел невысокого роста средних лет господин в фетровой шляпе, под которой терялось совершенно бесцветное лицо. Слегка потянувшись на воздухе, он неожиданно замер, почувствовав на себе пристальные взгляды, и смутился. Вскоре к нему подоспел градоначальник Брехалов, мясистое лицо его, точно перезревшая тыква, сочилось медовым соком и светилось масленой улыбкой. Виляющий, несколько лукавый взгляд градоначальника искал встречи с крохотными глазками губернатора, но безуспешно наталкивался на какую-то  усталую отрешенность. Наконец, коротким взмахом руки Брехалов пригласил губернатора пройти в клуб, краем глаза заметив стоявшую в стороне от всех Клару Захаровну.
    Надежда Макаровна тотчас ударила по клавишам своего аккордеона, и хор грянул величавую. Затем вперед выступила Варвара Даниловна, она церемонно поклонилась и протянула губернатору на расписном рушнике румяный каравай.
— Милости просим, товарищ губернатор! Просим отведать наш хлебушек.— проговорила женщина, с умилением разглядывая гостя.
    Хренников отломил от каравая скромный кусочек, надкусил его и хотел уже двинуться дальше, но Варвара Даниловна, невольно залюбовавшись гостем, забыла, что должна была сразу отступить в сторону. Какое-то мгновенье губернатор и женщина в упор разглядывали друг друга. Хренников глухо кашлянул. Варвара Даниловна вся залилась краской, но с места не двинулась. Маленькие, как у птицы, глазки с любопытством разглядывали ее и были почти неподвижны. Наконец, кто-то потянул ее в сторону от губернатора, и наваждение кончилось. Варвара Даниловна отступила от гостя, пропустив его в клуб.
    Почти никто из зрителей не обратил внимания на вошедшего в зал губернатора. В воздухе стоял легкий гул от разговоров, кто-то в поисках места хлопал сидушками кресел. Губернатор занял свое место по протоколу — в третьем ряду в центре.
   И над всеми навис полумрак.
   В ожидании концерта Маргарита Захаровна заметно нервничала,- пора уже начинать концерт, но по какой-то причине выступление хора задерживалось. Все объяснилось, когда она, потеряв уже всякое терпение, точно фурия, ворвалась в гримерную и вдруг остолбенела. Варвара Даниловна безутешно рыдала и что-то сквозь слезы хотела сказать окружившим ее подругам. Притихшая в сторонке Надежда Макаровна угрюмо уставилась в свой аккордеон.
— Ну, бабоньки, с вами один потоп. Гляди-ка, уж целое море наревели.— кряхтел на своем стульчике Тихон Тимофеевич,— Ну сказанула баба сдуру лишнего. А ты возьми, и промолчи. Артистка не должна свои слезы показывать.
— Много ты про слезы-то понимашь.— зашипела на гармониста Екатерина Петровна,— Я из-за тебя вон как наревелась…
— Ишо наплачешьси без меня, успешь.— ухмыльнулся старик и замолчал.
    Тем временем из зрительного зала уже послышались аплодисменты и свист, вызывающие артистов на сцену. Но Варвара Даниловна наотрез отказывалась выходить. В воздухе чувствовался запах валерьянки и тревоги,— назревал чудовищный скандал. Маргарита Захаровна уже чувствовала на себе лающий взгляд Брехалова и слышала укоризненные слова сестры: «Ты, Маргарита, совсем постарела». Директриса была в ступоре, она беспомощно и отчаянно смотрела по сторонам и, наконец, увидев Лапшина, вцепилась в него своим взглядом.
— Это просто детский сад какой-то!— воскликнула она,— Вы то, чего стоите?! Сделайте хоть что-нибудь! Или я с вами что-нибудь такое сделаю!.. Лапшин, слышите?— развод!
   Последнее слово прозвучало безжалостно, точно выстрел,— хор замер в изумлении, обрушив свои негодующие взгляды на директрису. Неожиданно в нервозной тишине послышались доносившиеся со сцены чудные звуки одинокой гармони. Мелодия проливалась в зал и становилась все громче и настойчивее и вскоре охватила все пространство, наполнив его легкой тоской, отчаянным счастьем и вдохновением. Тонкие пальцы гармониста, казалось, совсем не касались клавиш инструмента, как будто сама душа его неистово и зачаровано пела на гармони.
    Маргарита Захаровна насторожилась,— кто бы это мог быть? Какое-то мгновенье она была в замешательстве, но затем, как видно, догадавшись, неожиданно глухо вскрикнула и рванула на сцену. За кулисами она остановилась. Старый гармонист вдохновенно играл на своей гармони, словно растворившись в музыке, никого не видя и даже не замечая, как притих в зале зритель, очарованный его музыкой. В глазах директрисы вдруг все поплыло и померкло.
— Правда, как хорошо играет.— вздохнул кто-то за спиной и, ухватив за локоть, удержал ее на ногах,— Вам ведь тоже очень нравится?
   Маргарита Захаровна обернулась и увидела перед собой молодого солдата в гимнастерке, пристальный взгляд его завораживал и холодил душу.
— Да, мне очень нравится.— поспешила ответить директриса и тут же спросила:— А вам, разве, не в зале надо быть?
— Нет. Уж позвольте мне здесь послушать.— тихо улыбнулся солдат и отошел в темноту кулис.
   Маргарита Захаровна перевела взгляд на сцену и стала слушать. Гармонь неистово играла, захлебываясь от чувств, переполнявших душу старого гармониста. Он, как будто помолодел,— спина его выпрямилась, молодцевато расправились плечи и голова его слегка запрокинулась набок и смотрела в сторону кулис на молодого солдата, с которым всего мгновенье назад она говорила. У директрисы перехватило дыхание, она что-то хотела сказать, но язык, точно налился свинцом. Между тем солдат бесцеремонно шагнул на сцену и, оказавшись за спиной Тихона Тимофеевича, положил на его плечо свою руку. 
— Ах, как он играет! Просто чудо.— послышался ей восторженный голос сестры,— И не подумаешь сразу, что ему уже девяносто.
    Маргарита Захаровна схватила сестру за руку и взволнованно зашептала:
— Ты, разве, не  видишь  его?— изумленные глаза ее были широко открыты,— Молодой солдат стоит на сцене.
— Нет там никакого солдата.— улыбнулась Клара и встревожилась,— Ты устала. Вот и мерещатся тебе солдаты и какие-то голоса.
— Говорю тебе, стоит он на сцене за его спиной. Неужели, ты не видишь?!
    Но музыка внезапно оборвалась, и на мгновенье в зале воцарилась глубокая тишина. Тихон Тимофеевич поднялся со стула, низко поклонился и молвил:
— Спасибо вам, добрые люди.
   Взгляд его на миг замер на губернаторе. Тот заерзал в кресле, скривил в скупой улыбке свой рот и хлопнул в ладоши. За ним и весь зал взорвался аплодисментами. Неожиданно грянули фанфары, и Тихон Тимофеевич отступил к кулисам, уступив место хору ветеранов.
— Ну, вот и концерт начался.— облегченно вздохнула Клара Захаровна и потянула сестру за собой в зрительный зал, вдохновенно приговаривая: — Если б не гармонист, где бы мы с тобой сейчас были?.. Угадай! В глубочайшей заднице! Вот где.
    Маргарита Захаровна не слышала слов сестры, она была взволнованна и думала о том, что привидевшийся ей солдат — не мгновенная вспышка ее воспаленного воображения, а вполне реальный человек. В дверях зрительного зала она остановилась и глянула на сцену. Там Варвара Даниловна, уже взмахнув платочком, вдохновенно читала:
     «Гой ты, Русь, моя родная,
     Хаты — в ризах образа…»
    Но легкое вздрагивание в воздухе насторожило директрису, взгляд ее устремился к потолку и замер. Стоявшая рядом завхоз Зинаида Игнатьевна была, как видно, тоже взволнованна. Под мрачными сводами старого клуба она увидела сверкающее лазурное облако, мирно покачивавшееся в воздухе, на невидимых волнах.
— Вы это тоже видите?— схватив директрису за руку, неуверенно прошептала Зина
— Вижу.— доверительно тихо произнесла Маргарита Захаровна.
— И слышите?
— Слышу — гармонь играет.— еще тише ответила директриса.
    И женщины замерли, очарованные удивительным видением. В душе их воцарилось безмятежное спокойствие и радость. В какое-то мгновенье Маргарите Захаровне даже почудилось, что старые своды здания растворились и взору ее открылось чистое лазурное небо. Но чудесное наваждение внезапно оборвалось громкими аплодисментами. Небо захлопнулось, и в зале опять стало сумрачно. Концерт закончился. Маргарита Захаровна взглянула на Зину и, заметив в глазах ее слезы, улыбнулась и протянула ей салфетку. Она что-то хотела сказать завхозу, но внезапно очутилась перед губернатором. Мгновенье они смотрели друг на друга, легкая улыбка тронула тонкие губы Хренникова. Маргарита Захаровна в ответ улыбнулась и отступила в сторону.
— Концерт счастливо окончен.— услышала она ободряющий голос сестры,— Наш Тихон Тимофеевич ему очень понравился. Он хочет его лично поблагодарить и поздравить. Где твой гармонист? Зови его.
   Они вышли из зала в фойе и столкнулись с Брехаловым, глаза градоначальника были помутневшие, ничего не выражающие, кроме смертельной тоски. Увидев директрису и Клару Захаровну, он улыбнулся и тихо, как бы кто не услышал, сказал:
— Ну, вы меня впечатлили.
— Да, мы старались.— ответила Клара Захаровна.
  Они уже отправились за гармонистом, как дверь гримерной распахнулась, и на встречу им вышла Надежда Макаровна. В глазах ее стояли слезы.
— Там… Тихон Тимофеевич… он помер.— тихо, едва сдерживая рыдание, проговорила староста хора.
    В гримерной было не протолкнуться. Тихон Тимофеевич сидел на своем стульчике, не отпуская из рук старую гармонь. Он, как будто невзначай задремавший, безмятежно улыбался всем, кто остался жить на этой земле.